ПРИКАЗ

Раскинувшись в своём любимом кресле и изнывая от сладкого жара, Воланд знал, что на этот раз в проеме двери появится долговязый шут. И он действительно появился – любой, кто имел неудовольствие лично стать объектом его шуток, не обрадовался бы, увидев этот высокий клетчатый силуэт не при дневном свете, а в темноте. А он так похож на человека… Шутка ли, когда у этих смешливых и будто бы пьяных глаз очень ярко выделяются в темноте белки, поблескивая за треснутым матовым пенсне. И обращены они прямо на зрителя. Воланд даже будто и не заметил, как Коровьев юрко, не дав даже времени полюбоваться, скользнул к его креслу, небрежно поигрывая бутылью в руках. «Грузинское сладкое, мессир», - с какой-то толикой сарказма, будто говоря что-то нелепое, кивнул на тару рыцарь. Его зрачки, как напуганные мышки, быстро метнулись туда-сюда. Сперва – на бутылку, затем – на Воланда. После чего Коровьев скромно припал спиной к боку кресла и занял полурасслабленную позу. «И какую же великую мысль я должен извлечь из того, что ты мне сейчас сказал?», - поинтересовался Воланд без особой охоты затевать долгую беседу. «Ну как же? Как же?!», - тряхнул Коровьев головой так, что еще больше рваных прядок волос выпали из-под его картуза. И заговорил тише: «Я вовсе не хотел ничего вам внушать. Совсем-совсем ничегошеньки не хотел. Ведь вам, как прекрасно разбирающемуся в жизни духу, и без долгих речей известна живительная и радующая сила самых простых вещей…». «Вот именно поэтому я попрошу тебя сегодня изъясняться короче», - прервал Воланд щебетание рыцаря и в утомлении прикрыл глаза: «А знаешь, ты не первый, кто пытался меня сегодня споить. Первым был Бегемот. Вот только невдомек вам, что вкус к пойлу я потерял много лет назад. Эффект от него даже на иллюзию не тянет. Иллюзия иллюзии, не более. И никакого удовольствия». «Ну, разве можно так, мессир!», - не отставал Коровьев, абсолютно пропустив мимо ушей просьбу говорить короче: «Не бывает, что всё потеряно с концами! Это ведь факт, что даже при одинарном попадании алкоголя в душу, иллюзией является лишь нежелание повторить! Недаром говорят, что бывших алкоголиков не бывает!», - сладким голоском закончил говорить он. «Среди людей, разумеется, нет», - проворчал себе под нос Воланд, исподлобья глядя на рыцаря. Жестом контуженного фокусника Коровьев выхватил из воздуха два бокала с фигурным изображением роз на боку и, дунув на пробку, заставил ее шумно выпрыгнуть из бутылки и разбить остатки той тишины, которой утешался Воланд раннее. Хотя, утешался ли? Воланд вдруг с интересом взглянул на Коровьева, который умилительно улыбался вину, которое уже лилось в бокалы по его велению. Не дав хотя бы одному из них заполниться и на половину, Воланд вдруг резво выхватил бокал у Коровьева из рук. Это заставило жалкую пару капелек на дне встрепенуться, рассыпаться миниатюрными брызгами, а затем собраться воедино. Лишнее напоминание о том, как легко природа этого мира восстанавливает то, что находится в большом потрясении. «Фагот, а будь-ка так любезен», - ласково прищурился Воланд, глядя на выпученные от такого расклада глаза Коровьева: «Раскрой рот и высуни язык». Рыцарь тут же пришел в себя и с покорностью исполнил то, что было велено. До сих пор мессир ему не вредил. Стало быть, и в тот момент ничего страшного не должно было произойти. Воланд наклонил бокал и капнул вином ему на язык, внимательно глядя на зрачки собеседника. Затем капнул еще несколько раз (Фагот издал что-то похожее на смешок, насколько это было возможно с открытым ртом). После Воланд нахмурился и уселся обратно в кресло, со злым звоном опустив бокал на близстоящий столик: «Нет… Такой, как ты, не имеет права судить о якобы фактах, которые сам же подтвердить не может. Нет больше прелести в вине. Ты и сам лишь следуешь привычке. Глупо, Фагот, и стыдно». Коровьев моргнул, причмокивая вином на языке и состроив при этом нарочито задумчивую мину. Воланд резко обернулся на него с суровым видом, будто приглашая сказать еще что-нибудь. Увидев это, Коровьев осклабился: «Позвольте, почтеннейший господин! Я ведь говорил не о прелести и даже не о радости! А говорил о практической пользе! Об извлечении из вина того, что помнит ваше тело. А оно помнит то, что решает многие проблемы», - и с этими словами он кивнул куда-то вниз. «Куда-то вниз» - это место, где в тот конкретный момент времени было то, о чем стоит умалчивать в таких ситуациях. И даже намека не делать. Воланд даже не посмотрел на давно опостылевший бугорок под своей черной накидкой и вместо этого скучающе смотрел на Коровьева: «Я со своими проблемами сам прекрасно справляюсь. И, если помнишь, всегда нахожу их решение». Отвернувшись и глядя куда-то вдаль, сидел в своём кресле сатана. Воланду припомнилось то острое отвращение к утехам, которое закрепилось в его душе после неудачного знакомства с ведьмой. Да, даже у дьявола человеческое тело имеет свои слабости. Какое же оно несовершенное. Но прошло уже столько времени…. И мази было истрачено немало. Стоило ли держаться за это отвращение? Или же настало время отпустить его? «Жаль хороших средств решения конкретно этой проблемы немного. Не все стоят моего внимания», - прохрипел Воланд, постукивая пальцами по мягкой обшивке кресла и уже с полной уверенностью зная, куда вести мысль: «А с приходом технологий, постановочные утехи, как правило, многим в живом мире кажутся приятнее и правдоподобнее, чем настоящие. Фагот, видел ли ты когда-нибудь видеозаписи соответствующего жанра?». «Одно время интересовался», - покивал головой Коровьев, разминая пальцы рук, глядя куда-то вниз и растягивая уголки губ в стороны: «А актрисы обычно хорошенькие, не правда ли? Я помню прекрасно! Каждую до единой, не поверите!». «Какой же ты извращенец оказывается!», - не всерьез упрекнул Воланд: «Не ожидал… Стоит ли мне проверить твою комнату?». В ответ на эту шутку Коровьев, тем не менее, слегка стушевался. «Но я, несомненно, тебе верю», - далее спокойно прокомментировал внезапный выпад рыцаря Воланд: «Да и как же тут не помнить? Люди хороши в том, чтобы придумывать идеал, которого в реальности большинство из них никогда не встретит. И, тем не менее, этот идеал всегда становится этакой священной коровой». На ухом хихикнул Коровьев: «Вы совершенно, правы, мессир! Полностью, неопровержимо правы! Всё именно так и есть! Особенно в современности эта забава всё чаще заметна». Воланд вздохнул: «А вот мои вкусы не столь отвратительно возвышенные. И я более чем доволен этим фактом. Та ведьма была идеально неидеальной. В самый раз – ни больше, ни меньше. Ведь и в не идеальности важно знать меру, верно я говорю?», - тут Воланд живо метнул взгляд обратно на Коровьева. «Еще как верно!», - подхватил тот. «Такие, как она, мне долгое время не попадались. Много лет прошло», - проговорил Воланд, и тут Коровьев неосознанно склонил голову, любопытствуя, не сводя глаз с мессира, и на ощупь, одними руками, пытался налить себе побольше (на этот раз) вина в бокал. «А похоже, что плотское удовольствие для вас памятнее, чем вкусовое», - подметил Коровьев. «Абсолютно верно! Прекрасная и правдивая догадка, Фагот», - лучезарно улыбнулся Воланд: «Уж в хорошую ли, в плохую ли сторону какой-либо раз отличается - не важно. Но от каждого уникальные воспоминания, он не похож на предыдущий. А от вина? Одно лишь забытье». Коровьев не понимал, чем плохо забытье, но развивать эту тему ему надоело. Ясно же, что они с Воландом из разных миров. Бугор Воланда всё не падал, но конкретно в тот момент сатана теперь был более чем счастлив. Ведь фантазии его с утра были заняты… «А не пора ли всё-таки найтись новому претенденту на вас, мессир?», - весело сказал Коровьев, глядя на бокал с вином: «Как полагаете? Определенно за углом кто-нибудь поджидает! Вполне ведь может быть такое, а?». «Еще как может! А поджидаю его я, и вовсе не за углом – для меня устраивать такие засады было бы совсем нелепо», - вторил ему с той же радостью Воланд, и Коровьев в ответ на это самодовольно поправил пенсне. «Знал бы ты личность этого претендента. Ах, чрезвычайная грация, само очарование. Неповторимая внешность и темперамент», - ворковал Воланд, сверкая голодными глазами. Коровьев всё удовлетворенно кивал. Это слово... "Грация"... Услышав его, рыцарь уже представлял себе счастливого индивида, которого нашел Воланд. Никак, произойдет новая история с его мессиром, которую сам Коровьев сможет еще долго обдумывать и носить в памяти. Возможно в свите Воланда, в их уютной команде, вскоре появится еще одна милая девица, помимо Геллы! Всё может быть... «И кто же эта милая особа?», - спросил Коровьев, наконец-то прикладываясь к краю бокала губами и делая глоток. «Ты». И тут Воланд хищно и коварно улыбнулся, слушая, как над его головой Коровьев поперхнулся вином и согнулся от кашля. Откашлявшись и отряхнув от красных капель свой пострадавший пиджак, Коровьев отпрыгнул и замахал руками: «Мессир, я не ослышался? Поверить не могу! Нет, нет, нет, это…!». «А что же тебе не нравится?», - ответствовал Воланд: «Ты пришел, чтобы избавить меня от низменной истомы, которая так неожиданно, впервые за столько лет, донимает меня с утра. Так воспользуйся шансом! Я только что подсказал тебе способ, которым ты действительно можешь мне помочь». «Разве так п-п…положено?», - скрипнул Коровьев. «Еще как положено!», - прищурился Воланд: «Разве не ты входишь в мою свиту? Разве не на тебя я могу рассчитывать? Ты говорил, что мне стоит только приказать, и ты тут же исполнишь? Отвечай…». «Да, мессир! Всё верно. Я служу вам верой и правдой», - отвечал Коровьев, будучи вынужденным дать именно такой ответ. «Ну вот и славно. А ты, знаешь ли, очень и очень мил. Ты себя недооцениваешь, дорогой Фагот», - кокетливо улыбнулся сатана. На это клетчатый мог только рванно выдохнуть. Тут Воланд сгреб рукой свой черный подол и отшвырнул его в сторону. Нижнего белья на нем не было. «Приступай к своей работе. Я говорю о минете, конечно же. Ну а ты конечно же знаешь, что это такое. Ты ведь рыцарь всё-таки….», - Воланд ухмыльнулся, перед его взором предстали древние времена существования человеческого мира, которые он имел возможность наблюдать лично, безо всяких прикрас и обеления, присущих современным романтическим образам. Отступать было некуда. Коровьев сам своей пронырливостью и преданностью загнал себя в ловушку. Шутливо поклонившись, он прокричал: «Слушаюсь и повинуюсь!». Но опустился на колени перед розовой головкой он крайне осторожно. Раньше не уделяя особого внимания теме половых органов, рыцарь теперь оглядывал всю кожаную длину и что-то прикидывал в уме. «Ну? Смелее, он не кусается», - усмехнулся Воланд: «И выйдет из него то, что не опаснее пойла, которое ты с такой готовностью раннее принял в рот. Так что с тобой всё будет хорошо». Коровьев открыл рот и языком прикоснулся к коже головки. Она показалась рыцарю будто бы безвкусной. Решив делать работу, как надо, и как можно быстрее помочь своему мессиру, рыцарь обхватил лишь начало члена ртом. Таким образом, внутри него полностью оказалась лишь головка и складки кожи, обрамляющие ее. Над ним Воланд скривил губы. Было слышно, как он притоптывал ногой в нетерпении. Обхватив губами пульсирующую от желания толщину, Коровьев немного пошевелил языком и причмокнул, на самом деле понятия не имея, что именно и как надо делать. Благодаря облизыванию пухлой плоти у себя во рту, он, по крайней мере, распознал какой-то вкус. Странное сочетание пряного и солоноватого. «А вовсе не так хорошо, как вино!», - глупо подумалось ему: «И даже не пьянит». Только он поддался назад, чтобы выпустить член изо рта и озвучить эту мысль, как Воланд схватил его руками за голову и рванул ее, наоборот, по направлению к своему животу! Коровьев вскрикнул сквозь член, в секунду заполнивший его рот и глотку, и сквозь слюну, булькнувшую у него в горле. «Эх ты…», - проронил Воланд с осуждением: «Вот так надо заглатывать! Понял?». Коровьев, который аж скосил глаза от такого напора, оторвал взгляд от живота мессира и посмотрел вверх с мольбой, ему в глаза. В ответ Воланд чуть ослабил хватку на голове Коровьева, и тот, поняв это, двинулся опять назад, намереваясь освободить рот от чужого органа. Однако когда до достижения этой цели оставалось всего ничего, всего-то головка, снова приблизившаяся к губам рыцаря, Воланд усилил хватку и заставил Коровьева остановиться. Сатана любовался тем, как его партнер выглядел в этом положении. Вечно болтающий без остановки рот заткнут пульсирующей плотью, в глазах, пусть и сохраняющих то самое юмористическое выражение, можно разглядеть толику ужаса и непринятия происходящего, картуз от столь невероятных событий сбился набок. Воланд поправил головной убор. Без него Коровьев – не Коровьев. «Соси», - приказал неумолимо мессир: «Или я за тебя всё должен делать?». Уже скоро Коровьев обслуживал всю длину, с хлюпанием вгоняя ее себе в глотку и выпуская для того, чтобы снова поглотить. Член Воланда очень большой, и почти каждый заход заставлял Коровьева слегка стонать и попискивать от напряжения, которое ощущали его губы. Короче говоря, даже в этой ситуации шут не мог совсем замолкнуть. Но Воланд был не против. В конце концов, он сам задал такой безжалостный темп, и стоило Коровьеву чуть замедлиться и дать себе отдых, как сатана подгонял его суровым словом. Но теперь рыцарь привык и сам продолжал так, как надо, сосредоточившись глазами на блестящей от влаги коже, которая мелькала у него перед глазами, то исчезая в его собственном рту, то появляясь. Сам Воланд расслабился, закрыв глаза и смакуя ощущение теплого прилива и отлива, охватившее его нижний орган. «Скоро завершение, Фагот», - оповестил Воланд, чуть подрагивая: «Когда начну изливаться, будь добр, держи его во рту». Коровьев умудрился согласно хмыкнуть в знак того, что понял и принял приказ. И тут потеплевшая плоть дернулась, и рыцарь почувствовал, как прямо в глотку ему хлынула жидкость. Непроизвольно Коровьев сжал горло и кашлянул, и сперме пришлось заполнить его рот и даже небольшими струйками брызнуть из-за губ, которые он, конечно же, всё еще держал вокруг члена. «Аххх, как много», - простонал Воланд, оскалившись от удовольствия: «Выдержишь ли… Ах…». Сатана запрокинул голову на спинку кресла и толкнулся в рот своему партнеру. Еще один приток спермы высвободился и прибавился к массе, которая уже была во рту Коровьева, отчего щеки у него раздулись, и еще пара струек брызнула наружу. Это был истинно дьявольский оргазм – не для новичков. «Вот теперь можешь выпускать изо рта», - благосклонно сказал Воланд: «Но мою сперму оставь и распробуй. Кто знает, когда ты сможешь еще раз получить ее». Коровьев сделал, как было велено. Поддавшись назад и, наконец, позволив обласканной головке выскользнуть из его губ и немного повиснуть, рыцарь сосредоточился на том, что было у него во рту. Воланд улыбнулся, увидев, что подбородок и усы Коровьева были запачканы белым, будто сметаной или молоком. Коровьев погонял густую соленую жидкость по своей ротовой полости, и тягучий вкус обволок его язык. На него неотрывно смотрел Воланд, поэтому исполнить надо было очень хорошо. От пристального внимания рыцарь невольно улыбнулся со спермой во рту. На его взгляд, она оказалась не такой уж и противной. «Очень хорошо. А теперь глотай», - сказал Воланд. В пару глотаний отправив сперму в желудок, Коровьев шмыгнул носом и поправил пенсне. Потом облизнул усы и пальцем соскреб остатки спермы с подбородка. «Мессир, я могу ошибаться», - заговорил он затем с ехидным выражением лица: «Но, по-моему, эта плотская утеха не особо подняла вам настроение. Или расслабила вас». Воланд, не меняясь в лице, лукаво ответил: «О нет, с чего ты взял? Я расслабился настолько, сколько мне было достаточно. На данный момент, во всяком случае. Но если тебе это кажется недостаточным, то позволь задать вопрос. Не от мастерства ли сосущего это зависит?». Коровьев недоуменно пожал плечами: «Разве я не справился, мессир? Вы наконец-то излились, и теперь всё в порядке». «Да, в этом плане ты справился», - говорил Воланд, поднимаясь и с неожиданной добротой глядя на рыцаря: «Однако же, мне тебя не хватило. Ты, как оказалось, очень даже ничего в роли претендента на мой пенис. Я не ошибался, обдумывая этот выбор с самого утра». Коровьев замялся, не зная, как относиться к такому комплименту, и не зная, комплимент ли это был в отношении него вообще. И мысль о том, из-за чего всё это время у Воланда был стояк, очень неприятно стрельнула ему в голову. А Воланд помог ему определиться, присев перед ним на пол и глядя ему прямо в глаза: «Так что же, устроим второй раунд спарринга?». Коровьев не убежал. Вместо этого он щебетнул: «Отчего же нет, мессир? Второй раунд это всегда желательно! Сотый или тысячный – конечно не для всех, да. Но вот второй – всегда пожалуйста!». Улыбка рябью тронула губы Сатаны, но он сумел сдержать этот порыв, который мог бы испортить атмосферу момента. «Замечательно», - бросил Воланд и, снова встав, смилостивился: «Разумеется, за старание во время минета ты будешь избавлен от повторного проникновения моего дружка в твое тело». Коровьев попытался представить, что имел в виду мессир, но не смог и развел руками: «А… как же тогда?». На это сатана взмахнул рукой, и за спиной у Коровьева появился стол, который ростом был как раз до пояса Воланда. Рыцарь пока не оборачивался на него, ожидая указаний мессира. «Ложись спиной вниз на стол». Тогда Коровьев встал и вскоре уже занял нужное положение, с наивным непониманием глядя на Воланда из-за своего пенсне. Картуз, один край которого был теперь зажат между его головой и столом, еще не отделился полностью от головы рыцаря. Воланд подошел, взялся рукой за ткань его клетчатых брюк… И просто сдернул их с ног Коровьева, тем же жестом, каким обычно сдергивают легко рвущуюся обертку с чего-либо, скажем, с подарочной коробки. Отличие было лишь в том, что брюки не порвались. Они остались абсолютно целыми, и Воланд кинул их на кресло. Коровьев замер, и охнул, когда Воланд проделал то же самое с его нижним бельем – скромными голубыми семейниками в полоску. Сатана избавился и от красного жакета, оставив на теле Коровьева только клетчатый пиджак и рубашку на пуговицах. Легче последнему от присутствия на нем хоть какой-то ткани, естественно, не стало. «Ну вот, приготовления закончены», - обманчиво успокаивающим тоном сказал Воланд: «Вижу, тебя очень терзают размышления о том, что же я собираюсь с тобой делать…. А ничего особенного!». Пока Коровьев размышлял, было ли хоть что-то из того, что мессир когда-либо делал, «ничем особенным», Воланд подошел к его ногам. Их рыцарь уже свел вместе, как бы прикрывая свой собственный член. «Правильно делаешь, что не разжимаешь», - одобрил Воланд, скользнув ногтем пальца по худым ляжкам Коровьва, от чего тот вздрогнул: «Именно такими твои ноги мне и нужны. Продолжай их сжимать». Член Воланда уже стоял, и он, прицелившись, втиснул голову прямо между ляжками рыцаря. Тот смешно вытаращил глаза, не переставая удивляться тому положению, в которое он угодил. А Воланд толкнулся вперед, и член оказался зажат между ляжками Коровьева. Мягкая мужская кожа ласкала пенис, но сатану в первую очередь удовлетворяло не это физическое стимулирование, а то, как выглядел Коровьев. Ведь теперь, в отличие от случая с минетом, Воланд очень внимательно наблюдал за выражением лица рыцаря. Это прибавило Коровьеву еще больше осознания того, что с ним происходило, и по лицу его наконец-то медленно поползла краснота. «А ты еще неплохо держался», - пробормотал сатана. Воланд решил не терять больше времени и начал свои движения, страстно скользя членом по ляжкам Коровьева, как будто они и пространство за ними были своеобразным лоном. Коровьев, никогда раннее не представлявший себе такой способ соития, просто лежал и краснел, глядя в потолок (лишь бы не в глаза мессиру) и чувствуя, как толчки без остановки качают его тело туда-сюда, вперед-назад. Он также слышал, какие звонкие шлепки раздаются от встречи живота и паха Воланда с его кожей. Картуз Коровьева наконец-то освободился от зажатия между головой и столом и укатился назад. Воланд приметил, что член самого Коровьева вроде как не встал. «Вот так трусость», - подумал он злорадно: «А сам-то посмел меня упрекать в недостаточной расслабленности». Вслух же он сказал: «Ну что же ты не смотришь на меня? А, Фагот? Иль я тебе противен?». «Н-нет, мессир!». Вот опять это заикание и дрожь в голосе. Коровьев смущенно осекся, поджав губы, отчего его уже высохшие усы слегка встопорщились, и попытался воскликнуть более беспечным тоном: «Вы ни в коем случае не можете быть противны! Разве я находился бы здесь сейчас, если бы вы были противны?». «Допустим, что находился бы!», - намекнул Воланд и, помолчав, добавил: «Но мне правда льстит то, с какой готовностью ты делаешь то, что я приказываю. Мой верный слуга…». Он сделал явное ударение на слове «слуга», лишний раз указывая рыцарю на его место. «А расскажи, как вы с Бегемотом вчера справились с визитом в дом одежды?», - внезапно попросил Воланд: «Не упусти ни одной подробности.... Аххх... Я хочу слышать это здесь и сейчас». При этом сам Воланд аж покраснел, но отнюдь не от смущения, нет, не стоит даже надеяться на то, что сатана может краснеть от смущения! Это произошло от возбуждения. От него же сатана стал тяжелее дышать. Коровьев, чуть поежившись от такой перемены, начал свой рассказ. «Р-рассказать? Это можно...! Эх, мессир, з-знали бы вы, сколько в том месте было народу!», - Коровьев старался сосредоточиться на воспоминаниях о прошлом и говорить складно. В это время Воланд был доведен до исступления одним лишь видом смущенного шута, содрогающегося от таранящего его ляжки члена. Пора было внести небольшое разнообразие в эту картину. Поэтому он скользнул руками к верхней пуговице рубашки Коровьева и начал ее расстегивать, обнажая кожу. «А причиной тому было… Мессир! Что вы делаете?». «То, что надо», - смерил его строгим взглядом Воланд: «Разве тебе не хочется охладить кожу, дать ей подышать? Ты уже весь разгорячился. Рассказывай, рассказывай, не прерывайся!», - приказал он с радостным коварством. «В-вот… И причиной были скидки», - пробормотал Коровьев уже не так уверено, и глядя на пальцы мессира, работающие над второй пуговицей. Так красиво выглядел этот нелепый, не особо опрятный мужчина с капельками пота, стекающими от волнения из-под пушистых вихров волос, в своём засаленном клетчатом пиджачке, обрамляющим его худое тело, с дрожащей улыбкой и испуганно напряженными длинными пальцами рук, которыми он судорожно перебирал, помогая себе вспомнить детали описываемого случая. Сатана не мог налюбоваться на этот образ. Идеальная неидеальность. "Коровьев, Коровьев...", - в один момент пропел сатана, прервав своего слугу: "А ты-то мне какое-то вино предлагал... Что мне вино, когда есть такие, как ты...? Ну? Продолжай, продолжай... Говори...". За сбивчивым рассказом Коровьева о людях, которым скидки в магазине настолько вскружили голову, что они сделались на редкость торопливыми и грубыми, и о том, как им не понравилась ожившая и убегающая от них одежда, за которой они были позже вынуждены гнаться против собственной воли, Воланд расстегнул его рубашку полностью, оголив грудь и живот. Он вдоволь насладился тем, как у рыцаря сбивался голос и бегали глаза, пока он силился доложить мессиру суть произошедшего в том магазине. Сделав возможным этот небольшой, как говорят в иностранном народе, стриптиз, сатана схватился за ноги Коровьева и интенсивно продолжил прерванные раннее толчки, чувствуя, что вот уже скоро он облегчится во второй раз за день. Рыцарь испуганно моргнул и тяжело задышал в такт движениям сатаны. «Разожми ноги», - подмигнул Воланд. Коровьев повиновался. На уме у него было неясно. И вскоре из головки брызнула струя семени, которая под охи и ахи Коровьева окатила его грудь и живот. Воланд, закусив губу, успел наклонить пах и ловко направить струю также чуть вверх, окропив его волосы, нос и пенсне. Коровьев зажмурился, застонав от ощущения теплой слизи на своём лице. После этого залп спермы иссяк. Воланд выдохнул и с наслаждением смотрел на облитого спермой шута, стараясь сохранить в памяти это прекрасное воспоминание. Очень естественно и в то же время странно (как и всё это соитие) смотрелся мужчина в клетчатом пиджаке и треснутом пенсне, с красным от стыда лицом, пока на его лице, груди и животе растекались белые струйки. И куда-то сразу подевались его гонор и уверенность. И в целом выглядел он таким обессиленным, будто пробежал кросс «три круга вокруг Москвы». Но Воланд знал, что проклятый рыцарь просто не сможет долго оставаться в состоянии ужаса. После этого опыта он вернется к прежнему суетливому и непоколебимому настроению. «Знаешь, тебе лучше пойти очиститься от спермы, пока она не въелась в твой пиджак», - посоветовал Воланд, набрасывая подол своего плаща обратно на наконец-то упавший член, скрывая его: «А такое магией твоего уровня уже не исправишь». Коровьев вдруг сладко потянулся и заныл: «Я бы рад мессир, непременно бы… Но…», - тут он перевернулся на бок и свернулся в калачик на столе, позволив сперме стечь с тела рыцаря на гладкую металлическую поверхность: «Такая усталость меня охватила! Вы даже себе не представляете, какая! Я, пожалуй, вздремну немного». Воланд хохотнул: «Как странно... Делал всю работу я, а устал ты! Хотя ты всего лишь лежал на столе». Это подействовало на Коровьева, и он гуттаперчиво перевернулся обратно в положение «на спине», а потом взвился в сидячее положение: «Позвольте, месир! Что же вы меня так обижаете? Я ведь хорошо постарался во время минета! Вы и сами говорили об этом». «Да ты и сосал неумело», - скривился Воланд: «Зубами пару раз задевал за кожу, и начал неуверенно, тянул слишком долго. Далеко тебе до искусного минета. А похвалил я твое рвение и старание в том, чтобы побороть свой страх и отбросить гордость. Не путай». «Я сделал всё, что мог, мессир», - тихо ответил Коровьев, стирая пальцами сперму со своего носа и с пенсне. И всё, больше ничего не сказал. «В следующий раз постараешься лучше?». Воцарилось молчание. Воланд заметил, как дрогнули плечи рыцаря и снова засмеялся: «Ну, шучу же! Хватит пока с тебя…» . Он подошел к Коровьеву и почти прошептал: «Но ты однозначно справился с тем, чтобы мне помочь и исполнить мою волю, как и всегда. За это прими мою благодарность». И тут Воланд поцеловал Коровьева в щеку. Поцелуй был сухой и холодный, как и губы сатаны, как и его сердце. Но он случился. И Коровьев подпрыгнул на месте, схватившись за щеку, которую теперь щекотало это ощущение прикосновения чужих губ, и глядел в сторону Воланда, спина которого уже удалялась. Фагот остался один. Ему не особо хотелось куда-то идти и что-то делать, поэтому он лег обратно на стол и закрыл глаза. Благо в отсутствие кого либо, хоть Воланда, хоть других участников свиты, хоть людей, Фагот мог себе это позволить. Когда он больше не будет вынужден улыбаться, шутить и подчиняться тем приказам, которые он не одобряет, последствия настанут для Воланда. Но будут они столь незначительны, что сам Воланд на них и внимания не обратит. Как будто бы их и не будет (а может и не «как-будто бы», в таком случае). А вот у самого Фагота они уже сейчас остались в душе, навсегда. Но раз с этим сделать ничего нельзя.… То лучше смириться и наслаждаться, да? «Грация у меня, значит, да?....», - с полуулыбкой пробормотал сам себе Коровьев, который так неожиданно для себя в тот день был выбран Воландом как любовник: «Конечно, постараюсь в следующий раз… разве может быть иначе, мессир? А я, пожалуй, тоже согласен с тем, что с вами не так уж и плохо!».