Он только немножко представит

Ещё глоток, затяжка поглубже. Мороз наждачной бумагой ободрал кожу лица и рук. Пальцы трясутся не то от холода, не то от нервного приступа, сжимая тлеющую сигарету. Глаза слезятся, а горло продолжает жечь. Тупое чувство давит, будто разрывает тело изнутри, сдавливает кости, заполняет пространство между органами и раздувается сильнее и сильнее, пока не начинает казаться, что растягивается кожа. Вот-вот этот комок горечи лопнет и раздерёт его изнутри на кусочки. Можно будет разлететься ошмётками хоть здесь, на скользком асфальте, смешаться с грязью и закончить на подошве чьего-то ботинка. Зато потом ничего. И это ничего — как заветная мечта и самый страшный кошмар. Так чувствуется не всегда. И жить-то, на самом деле, хочется. Но вот прямо сейчас от одиночества хочется на стенку лезть. Колошматит, пиздец: и стыдно, и горько, но хочется. Как же нужно. Пока его нет. Пока никого нет. Никто не узнает. Он только попробует, ему это нужно. Сильнее он себя всё равно не возненавидит, а так, может, почувствует что-то ещё, новое, другое. Вдруг даже хорошее. В глазах плыло, в голове шумело, но не от страха, не от нервов. Этого больше не было. Теперь только мягкое, обволакивающее чувство того, что так надо и так надо всегда. Сухие губы царапали обмёрзшую шею, касались чувствительного уха. От разницы температур ещё холодной кожи и чужих горячих губ по телу побежали мурашки. Крепкие руки сжали Мишины худые бока и бёдра, повели между ног, раздвигая их, и погладили член. Спрятаться не хотелось, убежать тоже — вообще-то было приятно. Ладони широкие, грубоватые, совсем не женские. Хорошо, можно продолжать. Миша раздвинул ноги, позволяя грузно навалиться на себя и вжиматься пахом. Он сам возбуждался и чувствовал упирающийся в живот чужой член. Крупные пальцы погладили его лицо, грубые подушечки очертили его острые скулы, обветренные губы, слегка на них надавливая. Через мгновение в поцелуе Миша почувствовал вкус крови — ранка, должно быть, лопнула. Целоваться было приятно: чужая щетина шершаво тёрлась о лицо, язык настойчиво вылизывал рот. В этом поцелуе не было ничего женского, и это было охуенно. Он за волосы прижал Мишу ближе, прикусил нижнюю губу, и вкус крови во рту стал отчётливее. Это заводило ещё сильнее. — Разденься, — попросил хрипло, прикусывая челюсть и отстраняясь, чтобы снять с себя майку. Миша расстегнул ремень, стянул штаны с трусами и почти хладнокровно развёл ноги в стороны. Чем быстрее откроется, тем проще будет. Рубашка на нём давно болталась расстёгнутой, и на груди уже виднелся наливающийся засос. Грубая ладонь снова легла ему на живот, и пальцы спустились к лобку по дорожке тёмных волос и обхватили член. Он сплюнул на головку и пальцами растёр слюну, чтобы шло помягче. Миша толкнулся в чужой кулак, плотно сжимающий его ствол. Хорошо, это было хорошо. — Бля, ты горячий, — снова низкий, хриплый голос сначала возле уха, потом на губах. Миша сам потянулся навстречу и поцеловал, желая снова разодрать губы в кровь о его зубы. Притянул его к себе за шею и сжал короткие волосы у корней, продолжая подталкиваться в руку. Во рту член тоже не ощущался плохо или странно. Тёплой тяжестью давил на язык, заставлял натягивать вокруг крупной головки губы. Миша сосать не умел, но интуитивно расслаблял челюсти и открывал рот, сжимал губами, как мог, стараясь не задевать зубами. Слюны было много, и это было немного противно, потому что слишком влажно и липко на лице. Но заботливая ладонь вытерла лишнее с подбородка, подталкивая Мишу взять поглубже. Больно тоже не было. Обычно, нормально, неплохо. Лучше, чем кажется со стороны. Хотелось даже посильнее, но он не знал, выдержит ли, если его начнут трахать глубоко в глотку. Миша попробовал насадиться посильнее. Принимать сложновато, но терпимо. Член не таранил до горла, но входил уверенно и ощутимо быстро. Вот так ещё приятнее. Миша просто расслабился и трогал себя, ёрзая коленями по колючему покрывалу. Стоять на коленях не было так стыдно, как он думал. Вжиматься лицом в подушку, выгибаясь навстречу члену, тоже было не так плохо и не так больно. Член ощущался плотно, поначалу идя довольно туго. Но чувство наполненности интересно отдавалось узлом внизу живота. Колени разъезжались, он то и дело терял фокус и норовил упасть животом на постель, но сильные руки подхватывали его за бёдра и удерживали, чтобы было удобнее. Закрыв глаза, Миша попытался представить, как это выглядит с другой стороны: как раздвинуты его ягодицы, как член растягивает его вход, как крупная головка проникает внутрь, как потом выходит и оставляет ненадолго его совсем пустым. Это возбуждало. Хотелось думать именно об этом — о том, как он принимает член. Отдаваться было хорошо, спокойнее, чем кажется, пока не попробуешь. Никакого салюта в башке, но и напополам от стыда и горя он тоже не переломился. Просто член в заднице. И ему просто нормально его там ощущать. Сжавшись на нём, Миша взял покрепче себя в руку и стал дрочить, когда возбуждение нахлынуло особенно сильной волной. Эти звуки — мокрые шлепки, стоны, хриплый шёпот, поскрипывание кровати. Шершавые пальцы гладили его выпирающие позвонки, сжимали волосы на затылке, снова спускались вниз по спине и останавливались на ягодицах. Вот так, нужно ещё. Миша застонал, расслабляя всё тело и отдаваясь толчкам, прикосновениям и отпуская себя. Миша кончил. Понравилось, да. Но всё равно не то. Не стало легче, не стало счастливее. Это, блять, опять было не то, что он искал. Злость вперемешку с отчаянием выплёскивалась наружу в очередном порезе, в очередной затушенной о бедро сигарете. Не ради боли даже. Было в этом что-то обыденно успокаивающее, что-то привычное и только ему доступное. Не хотелось наказывать себя за то, что кончил под мужиком. И за то, что мозгами понравилось, тоже не хотелось. А за то, что этого всё равно было мало, вот за это хотелось на себя ополчиться и заслуженно загасить хоть всю пачку о ещё не зажившие раны. Мало ему, что еще-то нужно, блять? Его? Его нужно? Неужели всё настолько просто, что он просто хочет его? Которого даже рядом нет сейчас? Хуже всего будет узнать, если и этого Мише будет мало. Если и это ему не поможет. Всё равно это не произойдёт. Тянуться к невозможному и каждый раз отгонять себя на несколько шагов дальше, чем в предыдущий. Не получается по-другому. Но он хотя бы знает, что ему бы понравилось. Потому что если даже сейчас нормально, то с ним тем более. С ним было бы ещё лучше. Миша закрыл глаза: розовые губы, растянутые в улыбке, прищур смешливых голубых глаз, изломанные брови. Он где-то там сейчас, наверное, смеётся. Вспоминает тоже. Конечно, вспоминает. Он ему писал. Даже не догадывается, чем сегодня Миша занимался. Может, когда-нибудь узнает. Но лучше бы нет, чтобы тоже не думать «а что если». Никакого «если» у них. Это не поможет. Только бы немножко представить… Голубые глаза. Член на языке. Его широкая улыбка. Поглубже, упереться в нёбо. Рука на затылке, потом на груди, на животе, ещё ниже — он только немножко представит… Миша приспустил штаны, сжал себя, откидываясь спиной к стене. Дрожащие от волнения ресницы. Руки под коленями, потом на бёдрах. Сжать покрепче, вот так. Миша просунул руку ниже, под яйца и потрогал ещё растянутый вход. Снова представил, как член растягивает его, как входит, как сам он подаётся назад, насаживается, тянется к телу. Родному, знакомому. Хорошо, как же было бы хорошо. Снова улыбка, тёплые губы на щеке, на шее. Ещё толчок, можно посильнее, Андрюш. Пожалуйста. Голубые глаза. Он только немножко представит…