***
Марат открывает глаза и слышит чей-то шепот, стараясь разобрать голоса. — Я не могу это сделать здесь! — Ну я прошу тебя! Ради меня, Наташ, ну пойми, ну нельзя никак ему в больничку сейчас, нас менты на каждом шагу пасут. Суворов понимает, что лежит на диване в подвале, рядом стоит брат, лица его Марат не видит, но со спины неброский свитер пропитан кровью. А перед ним Наташа, в подвальном полумраке парню удается разглядеть, что руки у той трясутся, а голос заметно дрожит. Девушка, кажется, на грани истерики, видно, как она сомневается в правильности своего решения, но все же опускается на диван к Марату. — Сними с него олимпийку, — просит девушка, вытаскивая из своей сумочки бинты и какую-то мазь с жутким запахом. Марат пытается подняться, но руки брата моментально возвращают его в горизонтальное положение, а живот пронизывает невыносимой болью, спешно расползающейся по всему телу. — Вов, ты издеваешься? Тут зашивать надо, это же ножевое… Крови потерял немеряно… Ничего не понимающий Марат переводит взгляд на лицо стоящего рядом брата, а то искажено гримасой неподдельного ужаса. Вспомнить хоть что-то из прошедшей ночи парень не может, как бы не пытался. Наташа трясущимися руками обрабатывает рану, накладывая поверх мазь и бинты. Ее тоже можно понять — не каждый день студентке медицинского приходится в подвалах людей с ножевыми ранениями спасать. — В больницу ночью еще одного вашего привезли, — негромко сообщает девушка, закончив с перевязками. — Кого? — Вова закуривает, опускаясь на бетонный пол. — Кажется, Васильева, но там пока все очень плохо… Марат слышит то, чего больше всего боялся. Попытку узнать, что же случилось, Адидас прерывает на корню, отпуская в сторону брата пару ласковых. Когда Наташа заканчивает и уходит, Суворов младший, убедившись, что в подвале они остались вдвоем, вновь пробует заговорить. — Объясни нормально, что произошло. — Плохо все, Маратка. Я тебя пол ночи искал, ты отключался каждые минут десять, крови было немеряно. Завтра уговорю Наташку опять придти, перевязку тебе сделать, не смей в больницу наведываться, менты информацию всю о нас собирают, недолог час и сюда нагрянут, — брат выглядит до ужаса измученно, под покрасневшими глазами виднеются черные синяки. Вова уходит, оставляя Марата одного. Боль едва заметно утихает и обессиленный парень проваливается в сон, способствовала которому лошадиная доза обезболивающего.***
Вновь глаза Марат открывает спустя часов десять, хотя по ощущениям не прошло и часа. Затхлый запах подвальной сырости сменился чем-то сладким, кажется, мамиными духами. Парень осматривается, понимая, что лежит в собственной комнате, рядом с изголовьем кровати действительно сидит задремавшая мать. Боль утихла, однако самочувствие по-прежнему оставляло желать лучшего. — Миленький, проснулся, — встрепенулась вдруг женщина, потирая опухшие глаза, — как ты себя чувствуешь? Марат старается улыбнуться и врет, что все в порядке. Пытается встать, но мама резко укладывает того обратно, что начинает изрядно злить. С кухни доносятся голоса отца и брата, а после и сами они появляются на пороге комнаты. Марат видит мамин взгляд, полный отчаянья, и понимает, что ничего хорошего в ближайший час происходить не будет. — Как вы оба мне надоели, — отец за шиворот, словно провинившегося котенка, затаскивает Вову в комнату, швыряя на кровать, — выйди отсюда, — командным голосом приказывает жене, — мне проще самому вас убить! Женщина пытается успокоить разгневанного мужа, но понимает, что сделать этого уже не в силах. Прикрывает рукой дрожащие губы и все же выходит из комнаты, прижимаясь худощавой спиной к закрытой двери. — Вы что себе позволяете?! Вы интеллигентные молодые люди! Я мало в вас вкладывал, — мужчина разъярен настолько, что кожа лица приобретает пунцовый цвет и на лбу выступают вены, — мало?! Я заслужил этого?! Я для этого всю жизнь на вас, щенков, положил?! Марат переводит взгляд на Вову. Тот сидит, уставив совершенно пустой взгляд в пол и, кажется, считает дощечки на паркете. Отец кричит так, что еще чуть-чуть и зазвенят стекла к оконной раме. На душе до невозможности погано, мало того, Марат все еще ничего толком не помнил, хотя, вряд ли детальные знания проигранной перепалки ему бы как-то помогли сейчас. Парень обращает внимание на настенные часы, стрелка которых перевалила за семь вечера, а это значит, что у Наташи скоро начнется новое ночное дежурство и есть шанс незаметно просочиться в больницу. — Значит так, — подытоживает отец, — даю неделю и чтобы ноги вашей в моем доме не было. Я не заслужил таких сыновей, вы — бандиты, маргинальщина поганая. Как и где вы будете существовать — меня не волнует, лимит терпения исчерпан. За громким дверным хлопком следуют мамины рыдания, бьющие Марату по сердцу ножом раскаленным. Хочется на воздух, в четырех стенах небольшой комнаты совсем скоро его настигнет сумасшествие. Парень встает, стискивая зубы от резко нахлынувшей боли, и спешно начинает одеваться. — Ты куда? — Адидас, наконец-то, поднимает на брата взгляд. Но Марат в ответ молчит, выходит из своей комнаты и как можно скорее старается пройти мимо зала, в котором отец устраивает концерт ни в чем не виновной матери. Марат прикладывает титанические усилия, чтобы не вмешаться. За мать ему невероятно больно, но отголоски здравого смысла подсказывают, что своим участием ситуацию он только усугубит. Улица встречает ледяными потоками ветра, пронизывающего сквозь порванную куртку до самых костей. Марат щурится и шумно вдыхает, стараясь вобрать в легкие как можно больше морозного воздуха. Недолго думая, парень направляется в сторону больницы в надежде как можно скорее узнать о самочувствие Андрея. Последнее его воспоминание — острая боль и снег, залитый кровью, а в голове рисуются самые страшные исходы события. Суворов заходит внутрь здания, больничные стены, выкрашенные в светло зеленые тона и резкий запах всевозможных лекарств навевают еще большую тревогу, но вдруг парень замечает знакомое лицо и спешит окликнуть девушку в белом халате, удаляющуюся вглубь коридора. — Марат?! Ты что тут делаешь? — Наташа выглядит напуганной и очень уставшей. — Ты вчера говорила про Васильева, где он? — без долгих прелюдий сразу интересуется Суворов. — Тебе нельзя к нему, — блондинка поджимает губы и отводит взгляд, — в реанимации он, не пустят. Марат чувствует, как тело пронизывает леденящий ужас, сердце делает тройное сальто и, замирая, падает в пятки. — Ладно, тебе на крайний этаж и вправо по коридору, там увидишь, может, врач что расскажет. Но, умоляю, давай без глупостей, меня такими темпами вот-вот уволят. И, пожалуйста, — бросает она вслед, — зайди утром на перевязку. Слова Наташи звучат для Марата приглушенно, глаза застилает пелена. Он спешно поднимается по бетонной лестнице, едва не сбив с ног заскучавшую уборщицу, и останавливается перед закрытыми дверьми с жуткой, леденящей кровь надписью «реанимация». Суворов оглядывается и замечает сидящую на скамейке женщину с ребенком на руках, сразу узнавая в них мать и сестру Васильева. Женщина, кажется, задремала, а девочка, удобно устроившись на материнских коленях, играла с пуговицами на своем тулупчике. — Марат! — раздался веселый детский голосок, разрезавший гнетущую больничную тишину. Малышка, выбравшись из уз материнских рук, подбежала к Суворову, дергая за рукав изорванной куртки. Тот присел, приглашая ребенка в свои объятия. — Юля, а ну отойди! — донесся голос разгневанной Светланы Михайловны, встающей с ветхой лавочки. Марат здоровается с женщиной, но в ответ получает лишь полный презрения взгляд. — Ты знаешь, что с моим сыном?! — голос у женщины дрожит, а опухшие глаза вновь наполняются слезами. — Он не только ваш сын, он мой, — Суворов запинается, — мой друг. — Да что ты?! А если его парализует, ты ему будешь утки к кровати носить?! Да ты не понимаешь даже, что вы натворили, не приближайся никогда больше к моим детям! Мать Андрея договорить не успевает, беленые двери открываются и выходит врач, кажется, совершенно не обращающий на Марата никакого внимания. — Ну что могу сказать, мамаша, — мужчина чуть спускает круглые очки и потирает переносицу, — черепно-мозговая умеренной тяжести, пока состояние тяжелое, но показатели жизнедеятельности не падают, а это хорошо. — А увидеть его можно? — встревает Суворов, заставляя врача окинуть его оценивающим взглядом. — Молодой человек, вы и сами выглядите так, словно нуждаетесь в помощи. Нет, в отделение реанимации мы не пускаем, приходите позже, когда переведем пациента в палату. — Я никуда отсюда не уйду, — настаивает подросток. — Уйдете, не сомневайтесь. Время посещения закончилось еще час назад, вам троим правда необходимо уйти. На этих словах мужчина в белом халате исчезает за дверью, в которую и вошел, плотно закрывая ее на замок. Женщина тяжело вздыхает, утирает трясущейся рукой слезы с впалых щек и начинает одевать девочку, поплотнее завязывая на тонкой шее вязаный шарф. Марат опускается рядом на скамейку, упирается локтями в худощавые коленки и прикрывает ладонями лицо. Чувствует, как тело начинает лихорадочно трясти, словно при ознобе, но замерзнуть в душных больничных коридорах было невозможно. Больше всего на свете Суворову бы хотелось проснуться, осознав, что все происходящее — очередной ночной кошмар. — Уходи домой, — просит женщина, направляясь к лестнице и волоча за руку нежелающую расставаться с Маратом Юлю. — Я тут останусь, хочу его увидеть, — отвечает Суворов, чувствуя, как мерзкая дрожь охватывает даже челюсть. Женщина настаивает, опасаясь, что из-за подобных выходок ей и вовсе запретят дальнейшие встречи с сыном. Нехотя Марат честно сознается, что идти ему больше некуда, хотя, даже если бы отчий дом не был для него закрыт, он бы все равно остался рядом. Мать Андрея, опомнившись от своей непрекращающейся истерики, вдруг понимает, кто перед ней сидит. Не вор, не убийца, не маньяк, а всего лишь четырнадцатилетний парнишка с перепачканной кровью курткой и дрожащими руками. Сердце сжимается и женщине кажется, что еще чуть-чуть и она лопнет от грызущего изнутри чувства стыда. Она возвращается обратно и садится рядом, опуская руку Марату на спину. — Пойдем, у нас переночуешь. Юлька рада будет, — вместо улыбки выходит нервный оскал. Дорога от больницы для дома занимает минут пятнадцать, но Марату кажется, что пройти успевает вечность. Ноги, словно свинцом налитые, передвигаются с трудом, в голове — полный квардак. Наступает ночь, но глаз сомкнуть Марату не удается. Его разместили в комнате Андрея и парню кажется, что если сутки назад он каким-то чудом не сошел с ума, то сейчас это точно случится. Все в комнате выглядит так, словно ее хозяин просто ненадолго отлучился и вот-вот вернется. Суворов осторожно встает с кровати и подходит к шкафу, внутри которого — идеальный порядок. Вещи лежат в ровных стопочках, в соседнем отделении школьная форма с чертовым красным галстуком, который Васильев так показательно стянул с шеи в тот роковой день, когда решил пришиться к универсамовским. Марат снимает с вешалки один из свитеров, прижимая к себе заношенную ткань. Глаза мокнут и жгучие слезы ручьем стекают по подбородку. Парень не помнил, когда последний раз плакал, но сейчас сил остановиться не было. Он опускается на колени, все еще прижимая к себе свитер, и захлебывается в беззвучных рыданиях. Раньше Марату казалось, что больно — это когда нос разбивают, руки выкручивают, когда ребра ломают, но сейчас Суворов был уверен, что лучше бы все свои самые страшные избиения пережил еще раз, чем чувствовать, как ломается что-то внутри, вонзая осколки в бешено колотящееся сердце. Так и не найдя сна, Марат выходит на кухню. Шторы распахнуты и крохотная комната озаряется светом луны, какой-то жуткой и неестественно яркой. Суворов прижимается лбом к холодному стеклу, в глубине души все еще тая надежду, что происходящее — лишь ночной кошмар. За спиной слышатся осторожные шаги и рядом встает Светлана Михайловна, точно так же не сумевшая заснуть. Марат достает из кармана сигареты и спрашивает разрешения закурить, женщина приоткрывает окно и просит ей дать тоже. В этот момент Суворов убеждается, что рехнулся окончательно и наверняка уже лежит в психиатрическом отделении закрытого типа и видит глюки. — Это кровь?! — женщина прикасается к животу Марата, тот опускает взгляд и видит, как по ткани майки на глазах расползается темно-красное пятно. Мать Андрея дрожащими руками разматывает бинты и слегка отшатывается назад, видя то, что под ними скрывалось. — Господи, бедные вы дети… — шепчет женщина, вытаскивая из аптечки все нужное.***
Утром раздается телефонный звонок. Не нашедшая сна мать, накинув халат на обнаженные плечи, спешит поднять трубку, рядом оказывается и Марат, стараясь услышать голос на том конце провода. — Это из больницы, пришел в себя ваш мальчик, к вечеру переведем в палату и можно будет посещать. Женщина кладет трубку и застывает как вкопанная, не выражая сперва никаких эмоций. А после сползает по стене, прикрывая лицо руками, и у Марата не остается сомнений, что случилось что-то страшное. Парень садится на корточки, поравнявшись со Светланой Михайловной и старается найти в ее лице хоть какие-то ответы. — Жив, жив… Вечером пойдем в больницу… С души падает груз, петля из гнетущих мыслей наконец расслабляется, давая сделать вдох. Женщина обнимает Марата и тот чувствует, как с глаз ее катятся слезы, сам он сдерживается из последних сил, надеясь, что более долгой и страшной ночи в его жизни никогда не повторится. Несмотря на все попытки Суворова наведаться в больницу с самого утра, доходят они, как и велели, к вечеру. Светлана Михайловна ночью подшила потрепанную куртку Марата и заботливо застирала на ней кровавые пятна, а то и правда велик был шанс самому загреметь в неотложку. В этот визит не так пугают жутко выкрашенные стены и характерный запах, уставшая медсестра с кипой бумаг наперевес подсказывает дорогу, но в коридоре Марата ловит чья-то рука, заставляя остановиться. — Тебя Вова ищет, — шепчет Наташа, судя по всему не спавшая несколько суток. — Не сейчас, — отмахивается тот, стараясь не отставать от Васильевых. Коллективно было принято решение маленькую Юлю не травмировать еще больше и в палату заходить по одному. Первой, разумеется, вошла мать, оставив Марата наедине с непоседливой девчонкой и ненавистным чувством ожидания. — Сыночек, — женщина садится рядом на кровать, осторожно поглаживая перебитую руку Андрея, — как ты тут, родной? — Все нормально, мамочка, голова немного кружится, — парень натягивает улыбку, стараясь убедить женщину в правдивости своих слов, — а ты одна пришла? — Нет, милый, не одна, — женщина встает и, стараясь не задеть многочисленные ссадины, невесомо целует сына в щеку, — пообщайтесь пока, я в коридоре подожду. Марат не спускает глаз с двери палаты, и подрывается с места, как только та открывается. Светлана Михайловна жестом приглашает его зайти, чуть заметно улыбаясь. Суворов заходит и сперва оглядывается: все такого же удручающего цвета стены, четыре кровати, две из которых пустуют, облупившийся подоконник и тумбочка с недостающей ножкой. На одной из занятых кроватей лежит пожилой мужичок, усердно имитируя чтение газеты. — Старый, не в службу, а в дружбу, сходи прогуляйся, — просит Суворов, выуживая из карман подкуп в виде пары сигарет. Стоит только мужичку выйти, как Марат падает перед кроватью Андрея на колени, прижимается лбом к ледяным запястьям, стараясь не задеть капельницу. — Прости, прости меня, прости… — в какой-то абсолютной агонии шепчет тот, скрючившись пополам у больничной койки и вовсе забыв не только про собственное ранение, но и про все остальное, включая священный завет улиц о том, что пацаны не извиняются. — За что? — перепуганный Андрей чуть приподнимается на локтях, стараясь поднять с колен Марата. — Это же из-за меня все, это я виноват, — продолжает бормотать Суворов. Наконец, тот все же поднимается, присаживаясь на край кровати, и находит в себе силы взглянуть на Андрея. На бледном лице почти не осталось живого места, голова перебинтована, в руке катетер. — Я ничего не помню толком, башка вообще ватная, туго пока соображаю, — делится Васильев, — но я уверен, что ты не виноват ни в чем. — Виноват… Если бы ты только знал, как я перед тобой виноват. За все дела уличные, за рукоприкладство от возомнивших себя божеством старших, за чувства все эти глупые и неправильные, за постановку на учет в ментовке, за поломанную судьбу и отсутствие будущего… За все плохое в жизни Андрея виноватым себя считал Марат, осознавая, что вряд ли когда-то искупит свои грехи перед этим парнишкой, занявшее самое большое место в его, Суворовском, разбитом сердце. — Обними меня, — просит Андрей и шепчет на ухо прислонившемуся к его грудной клетке Марату, — все хорошо будет, скоро новый год, вот выпишусь через недельку и елку поставим, все будет хорошо, — вторит тот, прижимаясь губами к коротко стриженной макушке. Марат, не в силах держать себя в руках, мочит казенную больничную пижаму солеными слезами, всеми силами веря, что все и правда будет хорошо.