Детоксикация

До автобусной остановки Миху тащили вдвоем. Он сначала упирался, но, когда миновали квартал, смирился и повис всем своим долговязым нескладным телом на крепких плечах. За спиной осталась громада панельных домов, и дальше мелькали только серые заборы и крошечные гаражи. Они прошли еще несколько многоэтажек, пересекли широкую улицу и свернули в темный, как колодец, двор. В час ночи город был совершенно пуст, только впереди, по асфальтной дороге, изредка шуршали колесами машины. Справа тянулась железнодорожная ветка. Слева недовольно ругался Шура. По его лицу было видно, что он сам уже особо не понимал, зачем на это согласился. Андрей из последних сил боролся с душащим желанием прибить сначала этого ворчащего придурка, а потом допившегося до чертиков Миху, плюнуть, бросить все и вернуться к празднованию. Андрей и сам был ненамного трезвее, а, может, и вовсе наоборот — руки быстро налились свинцовой тяжестью, в голове шумело. Он не меньше других вливал в себя весь вечер все, что горит. Миха тщетно пытался цепляться за него непослушными пальцами — идти приходилось осторожно и оттого достаточно медленно, чтобы не потерять равновесие, Миху постоянно нужно было подхватывать. Подчиняясь уверенной и сильной руке, он старательно перебирал ногами. Его, казалось, совсем развезло. На остановке Мишу взвалили на лавку. Балу недолго подымил рядом, пока не приехал автобус, поделился с Андреем. И рационально занял позицию лучшего друга. Помог вроде как, но имей в виду, Андрюха, что крест этот — твой, и тащить тебе его до самой Ржевки без остановок. Пожал Андрею руку, по-дружески хлопнул Мишу по плечу. — Бывайте, мужики. — Ага, — равнодушно отозвался Князь, — Машку от нас поздравь еще раз. — От нас это от Князевых или Горшеневых? — заржал Балу, насмешливо прищурившись. — Нахуй сходи. Шура, зараза такая. Сам-то не захотел с Михой нянчиться, воспользовался стратегией тактичного отступления. Душу грела припрятанная за пазухой бутылка пива. Двери захлопнулись прямо перед носом. В автобус Миша вполз целеустремленным пятном, почти на четвереньках, распугав полуночных старушек. С опаской оглядываясь и перешептываясь, они перетекли в начало салона. Миха вскарабкался на последнее сидение и растекся по нему. Андрей толкнул раскиданные Михины конечности, тот сжался, пропустив его усесться рядом и уставиться в темный провал окна. Оставалось только молиться, чтобы их не вытурили из этого автобуса на следующей же остановке. Кондуктор к ним так и не подошел. Андрей решил, что это все магическая Горшковская аура — бонусом к нему прилагается — у самого ни копейки в кармане, зато где-то за душой распиханы и желуди, и подковы, и клеверов четырехлистных целое поле, и хуй проссышь, что еще. Князев даже завидовал. Автобус тряхнуло на повороте, и стекла задребезжали. Мишу качнуло, и он привалился боком к Андрею. Подбородок ткнулся Андрюхе в плечо, шаркнув щетиной по холодной коже куртки. Миха цапнул Андрея под локоть. И все норовил приластиться и подлезть под руку так активно и беззастенчиво, жался щекой к груди и скреб ногтями по Андреевой футболке, что пальцы как-то сами собой оказались в его волосах. Миша моментально потянулся за несмелым поглаживанием. Горячо задышал в распаренную жарой шею. Темные волосы густо вились на макушке и липли на мокрый лоб. Стоило стиснуть их в кулак и отлепить его от себя. Стоило не допустить этого. Стоило исполинских размеров усилий, которых Князев, к своему стыду, не смог наскрести и сдался Мишиной ласке. — Что ты делаешь? — четко отделяя каждое слово, прошипел он. Взгляд мазнул по стоящим впереди сидениям. Никто не смотрел. И какой-то черт дернул Мишу вместо ответа придвинуться поближе, поерзать, усаживаясь поудобнее. Специально. Определенно специально — прижаться ногой к его бедру. Миха, казалось, на физиономию бледный и худой как велосипед, производил на Князя какой-то невообразимо неправильный эффект. Не то провоцировал, не то предупреждал, чтоб тот заткнулся. Это подействовало. Андрей замер. Следующие пять минут прошли в тишине, нарушаемой лишь монотонным гудением мотора и однообразным скрипом креслиц. Андрей старался игнорировать его, откупорил заначенную бутылку и приложился к прохладному горлышку. — Ничего. И это ничего — обтянутая синей джинсой нога — грозилась подчинить себе все его мысли. И отодвигаться, казалось, совершенно не собиралась. Теплая, угловатая коленка настойчиво ввинчивалась в его собственную на особо ощутимых неровностях дороги. Андрей вознес мысленную благодарность за то, что все пассажиры автобуса избавили их от своего внимания. Однако его взгляд все равно метался по всему салону, поочередно прикипая к каждому затылку, будто желал просверлить в нем дыру. Миша как ни в чем не бывало внаглую зашарил руками по его телу, подцепил бутылку и жадно отпил, а затем его широкая ладонь легла всей поверхностью Князеву на внутреннюю сторону бедра. Андрей вздрогнул и застыл. Прикусил губу, зло покосившись вниз. Мысленно умоляя прекратить. И рука тут же остановилась. Сознание сузилось до мутного оранжевого света, до жгучего прикосновения, до чернющих просящих глаз, преданно заглядывающих ему в лицо снизу-вверх. Миша глуповато улыбнулся — со вздернутыми уголками густых бровей и ползущими вниз уголками разъехавшегося рта. Кисло как-то вышло, совсем как недельной давности молоко. Если всхлипнет свое мозговыносящее «можно?» Андрей точно не сдержится. Нельзя. Нельзя-нельзя-нельзя. Так мучительно было выносить эти черты, эти ловкие пальцы, так неожиданно смело исследующие его через одежду. Автобус подпрыгнул, и ладонь скользнула между ног, накрыла пах и сжала. Шипение сквозь зубы вырвалось против воли. Тело послушно отозвалось на прикосновение. Член затвердел прямо под пальцами, оттопырившаяся ширинка недвусмысленно ткнулась Михе в руку. У Андрея встал как по команде, и это было плохо. — Руки, — прорычал Князев, глядя Мише в глаза. Он заводился. Конечно, он заводился. И голос низкий и хрипящий от возбуждения выдавал его с головой. Не предупреждение, а предложение какое-то. Такое вообще никого бы не остановило. На что он рассчитывал? Руки от него по-прежнему не отцеплялись. Андрей отчаянно пытался мыслить, ощущая, как волна лихорадочного желания затопила его целиком. Обожгла щеки. Кольнула самые подушечки пальцев. Заставила сердце бешено заколотиться в груди. Воздух показался таким горячим, что стало трудно дышать. Ладонь погладила настойчивее, с нажимом. Андрей тут же ухватился за чужое напряженное запястье, останавливая. Не позволяя. Он же блин просто взорвется сейчас от зашкаливающих внутри ощущений. От пульсирующего возбуждения, которое подстегивалось прикосновением — горячим, жаждущим. Миша сам потянулся к нему. Если бы хоть кто-то заметил… Блять. — Прекрати, — он постарался спокойно, а вышло… Он не помнил. Вышло ужасно это точно. Почувствовав, как почти крошилась от жара собственная глотка, он сухо сглотнул. Миха же это не по-настоящему. Сейчас сделал, потом подумал. Или вообще по велению случая забыл. Прибалдел и прижался к теплому-первому-кому-попало вот и вся история. Весь стал вялый, тряпичный, один хер знает, что Князев с ним таким ничего бы не сделал. Зато сам натворил столько, сколько несколько лет не решался. Оставил Князева возмущенного, злого и мокрого. — Че ты бузишь? — невинно хлопнул по-девчачьи длинными ресницами. — Если ты еще раз так сделаешь, я выебу тебя на первой же остановке и не посмотрю, что ты под кайфом. Миша испуганно сверкнул глазами, выдернул руку и даже отодвинулся. Порыв стылого воздуха из форточки автобуса, скользнувший по тому месту, где секунду назад притиралась Михина коленка, подействовал отрезвляюще. Захотелось извиниться. Андрей ляпнул, не подумав. Потому что. Из-за Михи у него сегодня обломался секс. Из-за Михи сорвался концерт. Из-за Михи в душе творилось черт знает что, чему Андрей никак не мог дать вразумительного названия. Это было просто — то, что у нас с Михой. Из-за Михи. Андрей, разумеется, не собирался делать ничего из того, что сказал. Он бы и пальцем его не тронул, если бы Миша сам не попросил. Просто… Казалось, что нужно было сказать что-то грубое и обидное — чтобы хоть на этот раз точно врезалось в память. Привело их обоих в чувства. Он отобрал у него пиво и долго болтал его по стеклянным стенкам, вспенивая. — Я не под кайфом, — обиженно пробубнел Мишка, вжимая голову в плечи и искоса поглядывая на Князя. — Ты пил, какая разница? — Андрей устало потер лицо, стараясь успокоить жгучее давление в животе. За что ему это все? — Ты тоже пил… водку с чьих-то сисек. Андрей от такой претензии округлил глаза и задрал брови. Прозвучало до ужаса смехотворно, и Князев не сдержал рвущийся из груди нервный смешок. Однако Миха не обратил на эту реакцию никакого внимания. — Завидуешь, что не с твоих? — Чего? Нет, просто, ну, — затараторил Миша, пытаясь выкрутиться, — там же были стаканы, и ты… Князь отмахнулся от спотыкающихся оправданий, совсем отдаленно напоминающих связные предложения. Слушать не хотелось. Соображать тоже. Достаточно уже дел натворили, до талого теперь расхлебывать. — Мих, забей, я пошутил. В автобусе резко стало шумно и душно. Какое-то время ехали молча. Андрей периодически поглядывал в Михину сторону — тот, сцепив руки на груди, уронил подбородок на грудь и прикрыл веки, периодически клевал носом, незаметно для себя погрузившись в чуткий сон. Когда проехали мост через Неву, Миха неохотно разлепил глаза. Лицо его с невероятной быстротой приобрело болезненный зеленый оттенок. Он долго терпел, а затем тревожно огляделся по сторонам, пытаясь прикинуть по отражающим темным полосам окон, как долго еще ехать до нужной остановки. Первый спазм легко удалось подавить. Следующий — едва не согнул его пополам. — Укачивает, — пожаловался он, поднявшись, и направился к дверям, пошатываясь от тряски. Андрею хватило меньше минуты, чтобы рвануть к Горшку и, схватив того подмышку, выскочить вместе с ним из автобуса, прежде чем тот сблевал на остановке. Прохладный ночной воздух немного привел его в чувство. И тошнота постепенно отступила. Князев великодушно сунул Мишке бутылку, и тот, прополоскав рот, крупными глотками допил до дна. До Ржевки уже не доедут. Андрей быстро оглянулся, припоминая знакомые места и широкую улицу. — Здесь до точки недалеко, дойдем? Миха утвердительно кивнул. Идти и правда было недалеко. Всего-то перейти дорогу, а там пять минут через небольшой тенистый сквер и нужное здание — первое на повороте. Ключи от помещения обнаружились у Князева в кармане куртки. Два раза провернулись в замочной скважине. Было почти приятно плотно закрыть за собой дверь, скользнув в теплое и сухое помещение, где пахло старой мебелью, сигаретным дымом, а еще чем-то удивительно знакомым и родным. Андрей щелкнул выключателем. — Выключи, — забасил над ухом Мишка. И свет погас. Кое-как на ощупь Андрей дотащил почти трезвое тело до потертого дивана в центре комнаты, опрокинул на подушки, и сам на пару мгновений навис сверху, удерживаясь ладонью за мягкую спинку справа от лохматой башки. Разложившись, Миха уперся локтями и подтянул ноги. — А че тут-то? — А где? До пятизвездочного отеля не дотащу, извиняй. Сам щас сдохну уже — таскать тебя туда-сюда. Дыхание сбилось и вырывалось хриплыми лихорадочными выдохами из-за стиснутых зубов. Внутри дрожало что-то горячее и липкое, а сознание уносилось куда-то в бордово-красный туман. Наклоняя голову, Андрей заглянул Мише в лицо. Слабый свет луны за окном не достигал этой стороны помещения, поэтому единственное, что освещало скуластое лицо были огни от тускло горящих фонарей с улицы. — Андрюх, — Князев вздрогнул от тихого шепота, — останешься? Пара громадных, черных, словно два бездонных колодца глаза смотрели слишком глубоко. — Не знаю, не думал. — Останься. Потребовали губы и тут же с жадностью прижались поцелуем. Миша подался вперед и, сжав в пальцах ворот куртки, потянул на себя, не давая отодвинуться. Ближе. Сильнее. Андрей замер на несколько секунд, совершенно не соображая, что нужно делать. Куда деть руки и как ответить на поцелуй. Он не сопротивлялся и не поддавался. Только хмурился, плотно сжимая губы. Легкий толчок в грудь. Миша немного отстранился, растерянно глядя перед собой. — Андрюх, я это… Андрюх… Я тогда подумал, что ты с ней уйдешь, — сбивчиво затараторил полулежащий на диване Миха и разнеженный переполняющими его чувствами, — да ты не понимаешь, на самом деле, я же, чтобы ты хотел… я хотел, чтобы ты… И замолчал. Не то испугавшись продолжения собственной мысли, не то вовсе забыв, о чем хотел сказать. У Андрея от этих слов в голове беспощадно зашумело. Сердце ухнуло куда-то вниз. Чтобы я, что? Он не слушал. Отчаянно хотел вникнуть в смысл, но воспаленное сознание отчетливо запомнило только приоткрытый рот и влажный блеск на губах, оставленный языком. Андрей впился взглядом почти плотоядно. Зачем он это сделал? Так хотелось вытряхнуть его сейчас из всех этих шмоток, сгрести в охапку и, покрывая такое желанное тело поцелуями, на каждом миллиметре оставить отпечаток. Мое, мое, мое. И уже потом по ходу дела разбираться со временем, с правилами, с ориентацией и с чем там еще? Просто уже так давно хотелось. Просто уже никакой выдержки не осталось. Совсем. Просто секса не было уже очень давно. И Миша такой башнесносящий, что можно завестись с полуоборота и даже толкать не надо. Он сам льнул и ластился как громадный ласковый кот. И Андрей бы очень хотел сопротивляться. — Чего ты хотел, Миш? — упрямо переспросил Князь, ощущая как в таком неудобном положении начинала ныть поясница. — С тобой, — большие пальцы неуверенно обвели металлические кнопки на отворотах куртки, — хочу. — То, что сейчас делаем? — Ага, — кивнул Миха, расплывшись в улыбке. Взгляд проникал в него почти яростно. Под самую шкуру. Метался по лицу, и Князев чувствовал его. Это было самое настоящее прикосновение. Кричащее и отчаянное. Хочу. И этого было достаточно. Андрей пообещал себе сразу же умереть. Расстояние между ними сократилось непозволительно быстро. И в следующую секунду Андрей поцеловал его. Врезался губами в приоткрытый рот с трогательно торчащими клыками. И Миша запрокинул голову, вжавшись затылком в мягкую обивку. Он ответил. Сразу, сильно. Андрей въедался в его губы на грани укуса. Понимая, что за столько времени, потраченного впустую, почти забыл этот вкус. Господи, как он мог забыть? Горько-соленый. И сигареты, и пиво, и водка. И собственный Михин запах, концентрированный и густой, смешанный с сигаретным дымом, въевшийся в кожу, пропитавший волосы и даже одежду. Заставил закрыть глаза. Они целовались долгими жадными неловкими поцелуями с влажными звуками, запинаясь и задыхаясь от страсти, не в силах оторваться друг от друга. Сквозь лихорадочные вдохи Андрей пытался найти самого себя в этом ворохе чувств, разбуженного и поднятого из самой глубины. Князев забрался на диван, подминая Миху под себя. Тот выпустил отвороты куртки и нырнул ладонью под ткань, проведя вверх по напряженным мышцам. Андрей не глядя отстегнул часы с запястья. Еще один быстрый дразнящий поцелуй, и Миха потянулся за исчезнувшими губами, пока Андрей, заведя руки за спину и поочередно цепляя рукава, судорожно стягивал куртку бесформенной кучей на пол. Вернувшись, ладони по-хозяйски обхватили розовеющие щеки. Большие пальцы погладили мочки ушей, обвели аккуратный завиток раковины. Миша прильнул к руке, боднул лбом. Исступленный взгляд нежно-голубых глаз заскользил по пылающему лицу. Миша тяжело дышал приоткрытым ртом, и Андрей жадно ловил это дыхание, едва сдерживаясь, чтобы не впиться долгим яростным поцелуем. Чуть-чуть полюбоваться. Он с силой прижимался к нему, целуя, втягивая в себя, всасывая, прикусывая и оттягивая. Язык толкнулся внутрь и не встретил протеста. Еще раз. Лаская и вылизывая нёбо, он чуть надавил на мягкие десна, где должны были быть передние зубы, легко погладил и почувствовал ответное движение. Андрей нетерпеливо втиснулся между расставленных ног. Его губы были горячими и требовательными, а колено жгло через ткань джинсов. Нежность на грани грубости. Князев с наслаждением ощутил, исходящий от разгоряченного Михи жар. Он потянул край его футболки вверх, собирая ткань гармошкой, и кое-как стянул ее с доверчиво жмущегося Миши. Зацепил свою на загривке и стащил через голову. По памяти вернулся к Михиным губам. Навалился сверху, прижимаясь ближе, чувствуя его распаленную кожу своей грудью. Так долгожданно. Сердце в реберной клетке гулко и быстро стучало под его руками. Ладонь мягким движением чуть сдавила гортань. Скользнула ниже — по вздымающейся груди, бесстыдно ощупывая соски. Миша выгнулся и тихонько простонал. Откуда-то издали, будто эхом. И вместе с этим стоном у Андрея в ушах точно разорвалось под сотню петард, не меньше. Миха застыл в его руках. Они оба замерли, опаляя друг друга жгучим дыханием. Время замерло вместе с ними. Они разорвали поцелуй с влажным тягучим звуком. Ошарашенно уставились друг на друга. Оглушенные страстным порывом, дрожа от возбуждения. — Ми-их, — хрипло протянул Князь, разглядывая ненормально блестящие в полумраке глаза, — больно? Миша замотал головой. Господи, конечно же, нет. Так не стонут, когда больно. Задушенно и абсолютно неприлично. До той степени, что он почти физически ощутил, как сумасшедший импульс тяжело рухнул в низ живота, где набухал и закручивался тугой, горячий узел. В штанах было так тесно и мокро, и так сильно хотелось хотя бы чуть-чуть потереться о легкомысленно подставленное бедро. Андрей едва ли не заскулил от растущего желания. Только бы не толкнуться к нему. Не испугать напором. Нельзя. Андрей завис где-то на грани между восторгом и ужасом. Он до одури боялся все испортить, боялся сделать что-то неправильно, боялся, что Миха передумает. Когда он уже дорвался. Подгреб его на этом узком диване и, склонившись сверху, сходил с ума от этой запретной близости. — Андрюх, еще, ну, — шепот. Такой громкий шепот, от которого Андрей задохнулся. Терпеть не было никаких сил. От животной похоти и удивительного бесстрашия в метнувшихся к нему черных как уголь радужках у Князя свело внутренности. Низ живота пылал. Казалось, вот где собран кипящий, обжигающий концентрат, вызывающий безостановочную дрожь. Он был уверен — Миша тоже это чувствовал. Невозможно не чувствовать. В следующий момент он глубоко впился жаждущим ртом в приоткрытые губы, будто пробуя. Еще и еще. И его язык сам скользнул ему навстречу. Миха водил руками по напряженной спине, ощущая, как под пальцами перекатывались мышцы. Все что-то надавливал, гладил, легонько царапал. Чувствуя, как выпирали лопатки, как извивалась линия острых позвонков и раздувалась от неровного дыхания лесенка ребер. Дернул за плечи, прижимаясь плотнее. Андрей ткнулся поцелуем ему в шею, легко прикусил нежную кожу, отчего Миша запрокинул голову, подставляясь, и всхлипнул. Князев медленными осторожными влажными прикосновениями спустился к паху. А затем подтянулся и сел на колени. Повозившись с его ремнем, громыхнул пряжкой и расправился с тугой застежкой. Вжикнул молнией и, слабо себя помня, накрыл ладонью небольшой бугорок через грубую джинсу. — Не надо, — вдруг выпалил Миша, пытаясь уйти от прикосновения, — давай я. Андрей не думал, не понял, не запомнил. Почему-то не обратил внимания. Слишком сильно завелся. Или слишком сильно напился. В любом случае мозг работал заторможенно, зато решительно. Улегся рядом с Мишей, привалившись к спинке дивана и уперевшись в подушку локтем, завис над его лицом. Он даже не пытался поцеловать его. Просто по очереди мягко прижимался сначала к верхней, затем к нижней губе — она все еще влажная от его остывающей слюны. Просто гладился о его губы своими. Едва касаясь. Со всей нежностью, на которую только был способен. — Миш, почему? — прошептал он прямо в раскаленный между ними миллиметр. Миша потянулся к нему поцелуем, лизнул его губы, и Андрей чуть отстранился, упрямо желая добиться ответа. Миша только разочарованно застонал. — Нет, Мих, скажи. Снова задел его губы. Быстро обвел языком верхнюю, скользнул под нее. Горшок даже не успел среагировать, только открыл в ожидании рот. Потянулся руками, пытаясь на ощупь разобраться с его ремнем. — Я тоже хочу, Миш. Андрей довольно прорычал и, опустив бедра, нагло потерся собственным стояком о чужую расстегнутую ширинку. У него от этого движения точно звездочки под веками заплясали. Князь шумно втянул спертый воздух и прикусил Миху за скулу. Он все шептал ему на ухо что-то ласковое, дразнящее, отчего сам возбуждался не меньше. Миша смотрел на его член, который так пошло и туго оттягивал ткань брюк. О чем твои мысли? О чем этот взгляд? О чем этот голод в глазах? Дрожащий выдох едва не вынес ему мозги. Андрей невесомо погладил подушечками пальцев сладостно вздрагивающий живот, зарываясь в темную дорожку жестких волосков, уходящую от крошечного углубления пупка под джинсы. И тут же нырнул рукой в трусы, сжав мягкий член. Игнорируя скулящее «не надо», игнорируя попытку зачем-то отстраниться, игнорируя вопящий в сознании внутренний голос. Это не было противно, но было совершенно неожиданно. Миша ощутимо вздрогнул и затаил дыхание. Князь затормозил. Попробовал обернуть ладонь кольцом и задвигать вверх и вниз. Но ничего не произошло. — Мих? Чет не то? — ничем не прикрытое волнение в голосе резануло по ушам. — Нормально, просто… Миха попытался свести колени, но вместо этого только плотнее зажал его ладонь между ног в попытке прекратить. Слишком далеко. Слишком много. Рука двинуться не могла, но продолжала обжигать голую кожу. Взгляд вернулся к его глазам. Близко. Черные-черные, в которых Андрей увидел то, что заставило его поерзать, приподнимаясь. Миха спрятал лицо в сгибе локтя, отвернувшись. Миха, забей. Со всеми бывает. — Нервничаешь? — попытался угадать Андрей. — Не. Миша неосознанно потерся бедром о бедро. Он не мог не понимать, что его рука почувствовала это движение. Что Андрей почувствовал. В голове у Князя бешеный марш от одного прикосновения. Почему дурацкие штаны такие узкие? — Хочешь, я могу… ну, — он замялся, подбирая слова и краснея щеками, благо в этом полумраке ничего не было видно и это добавляло смелости, — попробовать ртом? Боже, Андрей, что ты предлагаешь? Ты с пацанами даже не целовался никогда. Хотя Миша — парень, и это определенно считалось. Но его так сильно распирало желание, что он уже не особо соображал, что говорил. Еще меньше соображал, получится ли у него вообще. Чуткий слух уловил сбившееся дыхание. Миша на секунду расслабился, и Андрей, вытащив руку, обхватил ей Миху поперек туловища. Смотрел на него. Ждал ответа. — Да мне не надо, на самом деле… Необязательно. Если тебе хорошо, то и мне тоже тогда. Окончание фразы как-то само собой съелось. Стоило забить тревогу уже сейчас. — Полежим тогда просто? Я не буду ничего, слышишь? — заобещал Андрей, хотя на самом деле готов был нагородить ему все, что угодно, лишь бы Мишу не испугать и удержать этот хрупкий контакт. Перегнул где-то определенно. Передавил. Что-то испортил, что-то не так сказал, что-то не так сделал. Все, что угодно из возможных вариантов этого «что-то» привело к конкретному очевидному выводу — Миша передумал. — Не получится. Андрей замер на несколько мгновений, тщательно обмозговывая это противоречие. — Боишься, что я всем расскажу, что ты пидор? — Я не пидор, — вскинулся Миша. С раздражением. Беспомощное оправдание, словно пытался заставить опомниться не то себя, не то Андрея. До этого можно было, а теперь перебор. — Да ладно, со мной лобызался прямо как натурал. Андрей вскипел. В висках гулко и бешено стучала кровь. Он не хотел этого говорить. Просто злился. Просто Мишу хотелось слишком сильно. Вдобавок ко всему прочему, что он собирался с ним сделать, больше всего его теперь хотелось придушить. Просто в мозгу творилась такая каша. Просто так не делается. И теперь он как щенок пытался укусить побольнее. От обиды, разумеется. Он же не эксперимент никакой. — Что происходит, Мих? Миха смотрел потерянно и упрямо. Угрюмо засопел, пожевав губы. — Ничего. Лучше не стало. — Что-то не похоже, — огрызнулся Андрей, перекинув через него ногу и усевшись на бедрах, чтобы удобнее было считывать выражение лица, — ты если сам не хотел, нахуя меня на секс развел? Динамо, блин. Ну ладно один раз обломалось с той девицей. И с ее сиськами. И с водкой, будь она неладна, что так некстати начала выветриваться. Можно сказать, Миха почти случайно подсел к ним со своей историей про Кропоткина. Ну ладно второй раз — в автобусе оно не комильфо как-то. Но адреналина он хватанул знатно, конечно, за это респект. Чуть не протрезвел. Ну третий раз это ж совсем пиздец. Теперь по-любому дрочить придется. — Я же сказал, что давай я тебе, — забормотал он, — у меня под этим делом не встанет. Князев очень надеялся, что ему послышалось. В груди вспыхнуло злостью, и он ощетинился. — Под каким еще делом? — процедил он, сжав челюсти. На щеках дернулись желваки. Пристальный и ясный взгляд ледяных глаз. Почти трезвый. Совсем осмысленный. Реальность опускалась на плечи вместе с окутывающим полумраком. Андрей нервно облизал губы, отчетливо ощутив вкус недавнего поцелуя и… пустоту. Определенно. Это было мерзкое ощущение пустоты, навалившейся на него всем своим эфемерным телом. — Миха. Андрей позвал раздраженно, едва размыкая стиснутые до скрежета зубы. На этом моменте он остро ощутил, как заканчивается терпение. Очень быстро. Пусть скажет это. Пусть скажет сам. Признает. Стыдно, да? Миха молчал. Отвел взгляд и смотрел куда угодно, только не на Андрея. Хотелось закрыться. Обхватить себя руками и не дать этим глазам так хищно заглядывать в душу. Защититься. Потому что Андрей даже молча источал угрозу. Зажал его бедрами — не убежать. Хотя они оба знали, что при желании Михе не составит особого напряга сбросить его с себя. — Я опять. — Что опять? Спросил и тут же сам догадался, о чем речь. Вызверился за долю секунды. Внутренне ревел от бешенства, раздирая глотку. — Ну пиздец. Не было больше осторожных прикосновений, не было нежных взглядов. Был только грубый толчок в грудь, пока Андрей сползал с него на пол, будто Миша меньше, чем за пять минут стал для него хуже мешка с дерьмом. Он сделал пару шагов на ватных ногах, пытаясь отыскать на полу свою футболку. Поднял одну, с Вишесом — Михина. — Если бы знал, что ты так из-за секса орать будешь, вообще бы к тебе не полез. Андрей со злости швырнул в него скомканной футболкой. И так метко прицелился, что попал точно в лицо. — Мих, ты че совсем долбоеб? — рявкнул он, не сдержавшись, — какой нахрен секс, когда ты мне в глаза смотришь и пиздишь? В ушах зазвенело. Он с трудом держал себя в руках. Михин взгляд вцепился в его собственный, и Андрею показалось, что на репетиционной точке зазвенели сталью два скрещенных меча. Он еле заставлял себя дышать. Не двигаться. Стоять на месте. Чтобы не схватить Миху за плечи, тряся безостановочно до тех пор, пока эта дурь не унесется прочь из его головы. Кулаки сжались сами собой. Жест вышел абсолютно беспомощным. И внезапно сознание захлестнуло отчаяние. Такое отчаяние, что на мгновение оно практически ошарашило. Сначала показалось, что он наконец вернулся в собственную голову. Вернулись чувства. Вернулось ощущение существования. Чувство бьющегося сердца. Но это была всего лишь накрывшая новой волной уже знакомая бездна. — Ты бы не согласился. Черт возьми, как у тебя все просто, как песня народная. Не бывает так. — А щас ты че сделал? Лучше по-твоему? Футболка нашлась за подлокотником, и Князь торопливо натянул ее на себя. — Я не так хотел, — признался Миша, комкая в пальцах смятую ткань. — А как ты хотел? — он старался говорить спокойно, но у него почти ничего не вышло, — ты если на прочность меня решил проверить, то, чтоб ты знал — я не железный. Он не пытался выпрашивать жалость. И если Миша сейчас извинится, то Андрей точно ему по физиономии заедет. Плюнуть бы, и бросить его здесь без зазрения совести, пусть проспится. — Бля, да че не так-то? Разве это как-то мешает концертам или репетициям? — Мешает, Мих. Очень сильно мешает. Миха замялся, не желая поднимать неприятную тему, и все-таки неловко обхватил себя за плечи. — Как это может мешать? Я же под забором обдолбанный не валяюсь? Андрей бы заржал прямо сейчас. Истерично так. Даже жалко, что не получилось. Он знал, что Миша скажет что-то, что заставит его моментально ощутить ярость. В груди почти физическое шевеление, зудящее словно тысячи раскаленных игл. — Да, Миш. Потому что ты обдолбанный и обоссанный в подворотне валялся. — Да когда такое было-то? — Тебе последний раз напомнить или все по очереди? — Не было такого, — сердито запыхтел Миха. — Все, Мих, закончили. Мне отлить надо. В твоих интересах за это время отрубиться и как минимум до завтрашнего утра проспать, понял? Андрей развернулся к двери. Даже за ручку уже почти схватился, пока между лопаток его буравил пристальный взгляд карих глаз. Остановился. Гребаные слова, врезавшиеся в спину, заставили его остановиться. — Ты уйдешь. — Да. Он должен был уйти. Уйти прямо сейчас. Это единственное, чего ему хотелось — оказаться подальше отсюда. От этой комнаты, чуть ли не до потолка заставленной музыкальным оборудованием. Подальше от этого злосчастного узкого дивана, на котором они помещались вдвоем только если Андрей лежал сверху. Подальше от Михи. Просто нужен был воздух, в котором будет меньше… всего этого. — Ты обещал, что останешься. Стоило послать его нахер и свалить, как и собирался. Неизвестно как добираться до Купчино. Да хоть пешкодралом на другой конец Питера. Хоть на остановке ночевать. Он вообще-то ничего ему не обещал. Но на нем, когда его Андрюхе в училище вручили, наклейки «Хрупкое. Не бросать» не обнаружилось. И именно отсюда начинались все проблемы. Да ебаный твой рот, Миха. Это ты обещал, ты. Клялся на этой сраной футболке с Вишесом, будь она неладна. Андрей громыхнул дверью, вылетая в тамбур. На десять минут закрылся в туалете. Еще десять минут курил на улице, пытаясь утрамбовать в голове произошедшее за последние пару часов. Получалось плохо. Просто отвратительно, если честно. Сбежал. Трусливо так. Поджав хвост и заложив уши. Это, пожалуй, самый худший день в жизни. Блять. Как можно было единовременно вмещать в себя столько злости и такое непомерное количество сострадания к одному конкретному человеку. Будто любил настолько, что хотел сломать. Желание думать, переживать и, в конце концов, хотеть остаться с ним и в то же время так же сильно хотеть оказаться как можно дальше от Горшка, одиноко брошенного на пустой репетиционной точке. Колесо фортуны не изобрели, Андрейка — помогай себе сам. Андрей пытался выблевать его в туалете, глубоко засунув два пальца в рот и с усердием надавив на корень языка. Глотка хрипела пустыми бессмысленными звуками. Не в силах выплюнуть то, что творилось внутри, он только обслюнявил пальцы и выкашлял желчь. До Михи было ровно две двери, ровно два поворота и ровно двадцать шагов по коридору. Одна похеренная жизнь. Возвращаться не хотелось. Совсем не успокаивало то, что сейчас он придет обратно и ляжет спать, плевать где, если не на ублюдском кресле, то прямо на полу, потому что раскладывать эту бандуру нет никаких сил, а потом проснется завтра утром. И будет Миха. Снова Миха. Хотелось вернуться обратно и больше не видеть ни эту дурацкую картину, ни этот диван, ни его. Было практически все равно, когда он прокрался в комнату. Горшок не спал. И Андрей сразу же это понял. Уже не боясь его разбудить, он повалился на холодный жесткий пол, скрипнув половицами. Истертый ковер, чисто символически застилающий доски, неприятно царапнул кожу. — Андрюх, — позвала темнота с дивана. Князев не ответил, и темнота обиженно засопела. — Ты, может, на диван хочешь? Ну ничего себе какой гостинец — нет уж, спасибо, належался. — Обойдусь, — огрызнулся он, старательно жмурясь в надежде заснуть быстрее, чем Михе приспичит поговорить. — Не надо так, ну че ты в самом деле это самое? — Ниче. Андрей демонстративно повернулся к источнику звука спиной, скомкал куртку вместо подушки и устроил на ней руку. Холодный металл молнии и заклепок все равно обжигал кожу. Глаза слипались. — Я не подумал, что оно… ну так получится. Похуй, Мих. Похуй ты и твои оправдания. — Я надеюсь, ты нихера не вспомнишь. Позади послышалось копошение. И Андрей на секунду решил, что Миха сейчас встанет и сам к нему подойдет. Вот это был бы номер. Вот это крепко бы так его самолюбие пошатнуло. Ему даже захотелось тайком обернуться и глянуть на него. Но ничего подобного не произошло. Только тихо зашелестел шепот: — Так плохо, да? Скотина ты, Миха. Ско-ти-на. Князев долговато молчал, а потом, уже почти проваливаясь в сон, нехотя отозвался: — Иди-ка ты нахуй. Проспишься — пообщаемся. Спи, давай. Андрей убедил себя, что ему действительно нужно это дурацкое время. Хотя он прекрасно знал, насколько глубоко Миша может закрыться за одну, тем более, такую беспокойную ночь. Пусть. В груди взыграло по-детски тупое, тупейшее чувство — я страдал, теперь и ты пострадай. Заснуть удалось только под утро, когда на улице уже занялись розовато-серые предрассветные сумерки. Небо над горизонтом прорезала полоска солнечного света.