Про крылья

Позади слышатся хруст веток, скрип снега. Лука закрывает глаза, представляя как ровный ряд наслоенных друг на друга снежинок ломается, беспощадно раздавленный подошвой ботинок. Дыхание давно сбилось, легкие горели словно обожженные сплавленным металлом — времени на отдых или даже пяти минут на передышку не было. Ноги проваливались по колено в бесконечные сугробы, слепящие своей белизной. Правая лопатка нещадно болела, истекая кровью, не было времени даже скорбеть о потерянном крыле — его полупрозрачные, словно нить шелкопряда, лоскуты так и остались висеть на посохе неизвестного охотника, покачиваясь на колком декабрьском ветру. Лука спотыкается, падает, но вновь встает, продолжая бежать. И так из раза в раз. Пурга усиливалась, хлесткий ветер бил в лицо, пальцы давно онемели, Бальза едва ли мог пошевелить ими. Голова кружилась, хотелось остановиться, просто упасть на мягкий сугроб и уснуть беспробудным сном до следующего утра, позволяя крошечным снежинкам умоститься на самом кончике темных ресниц. Но тяжелые шаги за спиной совсем близко, от этого спина неприятно холодеет, не отстают, следуя за ним по пятам. Лука несется прочь, снег существенно мешал его побегу, не помогали и кровавые следы, оставленные на безупречно чистых сугробах, стекающие вниз по худой спине, поблескивающие от золотистой пыльцы в ней. Дыхание сбилось в очередной раз, деревья перед ним казались пугающе одинаковыми, он словно бежал по кругу, как собака гоняющаяся за своим же хвостом. Сердце билось диким загнанным зверем в грудной клетке, так и норовясь вырваться наружу. По телу словно проходили мелкие разряды тока, адреналин, вызванный страхом, бил через край, заставляя бежать дальше, выжимая из свинцовых от усталости мышц последние крохи сил. Пот стекал вниз по шее, впитываясь в потрепанный ворот негреющего плаща. Скрыться бы, спрятаться где-нибудь в безопасном темном месте, где его никто и никогда не найдет. Спина болит еще сильнее от осознания, что он больше не сможет взлететь, небо словно глядит на него с укором и абсолютным равнодушием. В самой глуши темного леса ему никто не поможет. Лука тщетно пытается вспомнить крошечное тесное пространство где-то под толстым старым дубом, его раскидистые ветви казались надежными, словно оно и вправду могло защитить его. Жалкая мысль о спасении дала ему каплю надежды. Но разве утопающего вытащишь из реки тонкой хрупкой веткой? Шаги звучат все ближе, Лука жмурится, грудь кололо не то от страха, не то от болезненной усталости в теле. Рваные обрывки клубов пара вылетали из его рта, он давно уже замерз: руки, прижатые впритык к бешено колотящемуся сердцу, казались деревянными. Снег застилал глаза, но он продолжал бежать, чувствуя, как земля вот-вот уйдет из-под его ног. И он оступился, так глупо и просто, поскользнувшись после всего того, через что он прошел, скатившись куда-то вниз по склону. Он глухо застонал, сильно приложившись головой о ствол дерева. Последнее, что Лука помнит — это ледяное прикосновение к своему лицу, а дальше лишь темнота и блаженное неведение.

***

В доме тепло: Лука слышит треск полена в камине, чувствует жар, исходящий от огня. Он хмурится, пробует шевелить конечностями: руки слушаются, ноги — нет. Сухой кашель раздирает горло и он перекатывается на живот, заходясь в приступе, на какой-то короткий миг пустой желудок скрутило. Правый глаз ныл, Бальза глянул в окно, всматриваясь в свое отражение: синяк на лице расцветал бурными пятнами красных и фиолетовых цветов. Моргать было больно, но терпимо. За оконным стеклом бушевала еще сильнее разросшаяся пурга, деревья обрели совсем иной облик — стволы и голые ветви их были покрыты толстым слоем снега и весь лес от этого сливался в одно сплошное белое месиво. Он пытается приподняться, но движения замедляются сетью бинтов, окутанных вокруг его груди, левая рука сама тянется к правой лопатке. Капля пота стекает по виску, пусть это будет сон, страшный, затянувшийся кошмар. Но пустота на правой стороне спины ужасающе огромна, словно разделив все его тело на две части. Под ладонью чувствовалась небольшая шишка: жалкий ошметок теперь уже бесполезного крыла, крошечный кусок того, что было частью его самого всю жизнь. Слез не было, истерик тоже — глаза были до странного сухи, а в груди сердце билось спокойно, размеренно, лишь слегка ныло плечо и все. Позади слышится скрип кресла, шаги охотника вкрадчивые, тихие, едва слышные. Он опускает голову вниз, встрепанные волосы каскадом закрывают лицо. Мужчина опускается на колено рядом, его взгляд тяжелый точно чугун, легкие тут же стискивает липкий страх, но он застывает где-то на подкорке сознания. Лука шумно вздыхает, прохладные руки на его теле ощущаются точно прыжок в воду жарким летним днем, разгоряченная кожа словно плавится под прикосновением. Он находится в полусне, где-то на грани реальности и сладостных грез. Тихий стон срывается с губ, пальцы сами по себе цепляются за чужую одежду, сминая жесткую ткань в кулаке. Худая ладонь с нажимом проводит по груди, спускаясь вниз, пересчитывая все выпирающие кости: острые ключицы, ряд ребер, трогательно торчащие косточки таза — отголоски юношеской угловатости, еще не канувшей в бытие, хрупкости. Альва задерживает дыхание, кожа под его давно заледеневшими ладонями мягкая, обжигающе теплая, маняще живая. Он чувствует бешеное биение пульса, почти слышит как кровь течет по чужим венам, дурманя своим сладким запахом. Скрытое за спиной крыло подрагивает вместе с самим его обладателем и мужчина не сдерживается, протягивая руку вперед. Лука скулит, тихо, почти неслышно даже. Плечи крупно дрожат, когда холодная ладонь касается его целого крыла, поглаживая совсем легонько, самыми кончиками пальцев повторяя золотистый перепончатый узор, следуя по тонким цветным нитям словно по паутине. Ладонь плавно идет к основанию крыла, переходя к острой лопатке. Ледяное прикосновение опаляет разгоряченную кожу, заставляя с шумом втянуть в легкие воздух. Перед Альвой воистину сидело Божье создание, нечто светлое, столь иллюзорно прекрасное. Непорочное. Левый глаз налился кровью, темно-фиолетовое крупное пятно накрыло опухшее веко, определенно мешая ясно видеть. Он был будто падший ангел с оторванным крылом, словно покореженный лик святого, от которого отвернулся его же Создатель. Протяни руку и вся божественность рассыпется в прах, золотой пылью умостив деревянный мощенный пол, смешавшись с грязью, потонув в скверне. Звон упавшей на пол металлической маски Лука почти не слышит. В ушах глухо стучит, кровь по венам будто течет медленно, совсем уж лениво, лишь шумно журчит где-то в голове. Одинокая слеза скатывается вниз по виску. Сердце пропускает удар, когда холодные сухие губы касаются его спины, запечатлев нежный поцелуй меж острых лопаток, щекой едва задевая остаток правого крыла.