о спасении утопающих

Про любовь ему известно мало. Про любовь с ним не говорят. Разве что в школе, в контексте любви к Родине — могучей стране, разваливающейся на глазах, но всё ещё не оставляющей попыток заявить о своём величии. Величие Марат признаёт. Правда, только осязаемое: Родина ни разу не разбивала ему нос на стрелках и никогда не впрягалась за него в дворовых замесах. А вот Кащей и пацаны — да. Родина вешает ему на шею удушающий красный галстук, призванный неким неизвестным никому образом объединять его со сверстниками, с которыми у него нет ничего общего. Улица — дарит свод простых правил и сообщество единомышленников, живущее согласно чётким понятиям. В семье, как и в большинстве знакомых ему семей, о любви говорить не принято. Анализировать чувства — не по-советски, и, что более важно, не по-пацански. Анализируют поступки. А если бы Марата всё-таки попросили описать словами то, что он испытывает к своим близким, слову «любовь» вряд ли бы нашлось место. Отец — страх и отвращение со стойким запахом перегара. Мать — нежность, больше похожая на жалость, и немного обида — за то, что не видит или делает вид, что не видит реального порядка вещей. Брат — уважение, но не осознанное, а будто по дэфолту, впитанное ещё с пелёнок и не поддающееся сомнениям. Поводов для любых сомнений и не возникает: Марат просто не даёт им появиться, не позволяет себе думать слишком глубоко ни о чём связанном с устоявшимся укладом жизни. Среди бесконечного хаоса он выбирает следовать строгим правилам и не сомневаться. Ровно до тех пор, пока впервые не видит эти глаза. // Голова раскалывается, и тяжёлый запах крови — уже привычный — смешивается с запахом сигарет, которым насквозь пропиталась куртка. Картинка перед глазами слегка плывёт, и Марат несколько раз моргает, прогоняя морок. Он почти не помнит, когда в последний раз стоял на ногах ровно, не теряя координации и не прислушиваясь к ритмичному стуку в ушах: физическая боль — его верный спутник — как постоянное напоминание о том, что он не трус и не слабак. Убедить самого себя едва ли выходит. Первым он видит полного парня, раза в два больше его самого. Будь установленные улицей законы иными, в возможной схватке удача вряд ли была бы на его стороне. Но правила известны всем, а согласно правилам, Марат — пацан, а грузный паренёк с перепуганным взглядом — пыль, слабое звено, чушпан. Марату даже делать ничего не приходится, чтобы увидеть животный страх в глазах напротив. Сначала он даже не обращает внимания на второго парня. Пока тот, глядя прямо и почти успешно шифруя испуг, не отвечает на стандартное «А если найду?»: — Давай. Их взгляды сталкиваются, а Марат вдруг немеет на несколько секунд. Почти незаметно для остальных, но собственным мозгом чётко отмечая возникшую заминку. Не теряя лица, он успевает зафиксировать всё: светлые голубые глаза и то, как отчаянно они выдерживают давление; обветренные губы, сжимающиеся непроизвольно нервно; русые пряди густых волос, скрывающие лоб. Незнакомая, чуждая эмоция пронзает мозг мгновенно, и Марат не смог бы подобрать ни одно из знакомых ему дворовых слов, чтобы описать её. Дурацкая, отвратительная ассоциация рождается в голове сама, и Марат никогда в жизни не сказал бы ничего подобного вслух даже под дулом пистолета. Не подумал бы даже. Что вообще за хуйня? Но оно приходит само. Мальчик, похожий на принца из сказки. Этого не может видеть никто, но Марат, и без того бледный от потери очередной порции крови, вдруг пугается до смерти. Пугается в разы сильнее, чем лёжа на холодном асфальте и наблюдая за занесённым над лицом кулаком. В разы сильнее, чем под взглядом разъярённого отца или разочарованного Кащея. Страх ледяным лезвием пронзает его всего, растекается по венам, впитывается в кожу и ударяет в голову. Превращается в ярость. И Марат бьёт. Размахивается изо всех сил и бьёт со всей дури, чтобы парень отлетел в сторону. Чтобы не смел смотреть так, будто имеет на это какое-то право. Чтобы его красивое лицо измазалось в крови, исказилось и тут же стёрлось из памяти, как десятки других. Он бьёт, чтобы вернуть себе рассудок. У него получается. Кровь остывает и перестаёт кипеть. Выходя из автобуса и глубоко вдыхая морозный воздух, он почти убеждает себя в том, что это всего лишь последствие разбитой головы. Лёгкое помутнение. А ночью, засыпая, он видит перед собой его лицо. Подпрыгивает на кровати, едва дыша, и ещё долго смотрит в одну точку на стене в полной темноте. Если бы он хотел сформулировать, что почувствовал, увидев эти глаза, он бы не нашёл дворовых слов. Он находит иные. Как будто я тону. Сомнения приходят непрошенными. Впервые в его жизни. // Марат смотрит на него сверху вниз. Не на него даже, а на изящные тонкие пальцы, перебирающие клавиши фортепиано с едва уловимой скоростью. Он слушает молча и ничего не может сказать. Пользуясь моментом, он внимательно осматривает профиль Андрея, усердно подавляя внутри себя интуитивный звоночек о неправильности собственного интереса. И всё же он смотрит. Андрей выглядит сосредоточенным и увлечённым. Марат оценивает общую картину и думает о том, что Андрею всё это очень идёт. Марат с лёгкостью представляет его на большой сцене какой-нибудь филармонии: в солидном костюме не по размеру, с зачёсанными на бок волосами и едва заметной скромной улыбкой на лице. Марат думает, что с удовольствием пришёл бы на его концерт и громче всех аплодировал бы с первого ряда. Он спотыкается об эту мысль. Андрей перестаёт играть и поворачивается к нему лицом. Из окна пробивается зимний солнечный свет и делает его голубые глаза почти прозрачными. — Хочешь попробовать? — Спрашивает он с улыбкой, а Марат отмечает, что в этих глазах больше не видит шифруемого страха. Он видит интерес. — Да ну, я даже на гитаре не умею. Андрей сам тянет его за руки — на обеих сбитые в кровь костяшки — и опускает на клавиши. Его собственные пальцы накрывают пальцы Марата сверху. — Давай. Желание ударить и отскочить в сторону, отработанное до рефлекторного, вспыхивает первым. И Марат так бы и поступил. Он даже дёргается сначала, на физическом уровне ощущая губительность собственных мыслей и реакций тела. Но тёплые пальцы касаются его так осторожно и мягко, что другое желание всё-таки перевешивает. Он позволяет Андрею вести, а себе — на короткое мгновение насладиться новым странным чувством, до одури пугающим и приятным одновременно. Горячий комок чего-то незнакомого сворачивается между рёбер, согревает и оплетает его внутренности плотной тетивой. Марату жутко и тепло. Но он ничего не может сделать. Тем более, судят ведь за поступки? А со своими чувствами он в состоянии разобраться сам. Может быть, именно так и должен ощущаться контакт с новым товарищем, который может стать его лучшим другом? // Они сидят на трубах, плечо к плечу, и выдыхают дым в тёмное звёздное небо. Марат в очередной раз показывает, как правильно делать кольца, а у Андрея в очередной раз ни черта не выходит. Андрей тушит сигарету и выкидывает вниз. — Я хочу пришиться. Марат чуть ли не давится дымом от неожиданности. И тут же понимает, что никакой неожиданности в этом нет: он неделями рассказывал Андрею про крутой мир группировок, учил незнакомым словам и понятиям. Конечно, Андрей хочет пришиться. С его внешним видом это вообще единственный путь к выживанию. Но Марат почему-то тут же ярко представляет себе, как на первом же замесе Андрею разбивают лицо и ломают все конечности по очереди, а тот ничем не может ответить. Марата передёргивает. — Окей. — И всё? Больше ничего не скажешь? Марат поворачивается, и в темноте, разбавляемой только тусклым светом фонарей, смотрит в глаза Андрея. Теперь он видит в них уверенность. Такую твёрдую, какой сам бы позавидовал. Сам Марат серьёзных решений не принимал: всё решилось за него само благодаря брату, а он лишь поплыл по понятному течению. Андрей же пришёл к этому осознанно. Вероятно, много думал, взвешивал и собирал информацию. И что можно ему сказать в таком случае? Наверное, уверенность Андрея каким-то образом передаётся от тела к телу и Марат неожиданно для самого себя говорит самое искреннее из того, что может: — Не хочу, чтобы тебя убили. Андрей шумно выдыхает, а уверенность тут же покидает Марата, и он спешит сказать что-то ещё, чтобы Андрей не успел подумать ничего дурного: — Кто ещё будет мне играть Ласковый май, если не такой чушпан, как ты, а? Выходит почти по-пацански. Почти. Андрей усмехается, но через секунду вновь становится серьёзным: — Я сделаю это, даже если ты не захочешь за меня поручиться. Марат кивает, а в его груди зарождается очередная буря пугающих чувств, мыслей и сомнений. Марат впервые так сильно боится за другого человека, и ещё сильнее боится того, что стоит за этим страхом. Глаза начинает неприятно щипать, и это уже совсем ни в какие рамки, поэтому Марат тянется к Андрею, рискуя свалиться с трубы в сугробы, и обнимает его за шею, прижимая к себе и пряча лицо в меховых лацканах его пальто. Он в шаге от того, чтобы признаться себе, что отчаянно тонет, и даже не пытается выплыть на поверхность. Главное, чтобы чувства не превратились в поступки. Главное, чтобы никто не узнал. Он может с этим справиться. // Голова нещадно гудит, но физическая боль, к сожалению, не главная из причин. Марат влетает в квартиру и прямо в куртке падает на диван, пряча лицо в подушку. Андрей вынудил его это сделать. Он не хотел. У Марата не было выбора не поручиться за друга, когда тот пришёл на сходку сам, без предупреждения. Какие у него были варианты? И, конечно, Марат знал, что тот, кто нового привёл, тот с ним и становится. И, конечно, Марат знал, что бить надо так, как принято — не жалея и изо всех сил. Он так и сделал. Ему очень хочется плакать, но слёз нет. Есть только злость. Он вымещает её на подушке, поднимаясь на ноги и выбивая из неё кулаками перья, когда в дверь звонят. Весь взъерошенный и раскрасневшийся, он идёт к двери и открывает совершенно бездумно. На пороге стоит Андрей. Грязный, без одной пуговицы на пальто, всё лицо в кровоподтёках и ссадинах. А он стоит и улыбается, будто в лотерею выиграл. Придурок. — Спасибо, — говорит Андрей совершенно просто, и по привычке входит в квартиру без приглашения. — За что? — Интересуется Марат сквозь зубы. Андрей сам снимает с себя шапку и пальто, вешает в прихожей и проходит в детскую. Марат плетётся следом. — Я теперь с вами. Они останавливаются посреди тесной комнаты друг напротив друга. Андрей улыбается, а Марат смотрит ему прямо в глаза, как волк, готовый разорвать свою добычу. — Поздравляю. Андрей будто действительно не понимает причин агрессии. А Марат понимает всё прекрасно: за время, проведённое вместе, он считывает по глазам друга каждую эмоцию и каждое минимальное изменение. И то, что он видит в этих глазах сейчас, ужасает и злит его до сжатых кулаков. Андрей в искреннем восторге от произошедшего. В восторге от зарабатывания авторитета кровью, в восторге от разбитой губы и почти симметричных фингалов под глазами. Марат смотрит на него и видит, как всё в Андрее кричит о восхищении жестокостью. Марат не помнит, чтобы чувствовал себя так же. — Что не так? — спрашивает Андрей озадаченно. Марат фыркает. — Тебе прям по кайфу, да? — Выплёвывает он, не отводя взгляда. — Может, тебя ещё раз отхуярить, раз так зашло? Андрей рефлекторно делает шаг назад, абсолютно сбитый с толку. — Я не понимаю. А ты что хотел? Чтобы я в чушпанах проходил, пока меня бы не порезали за углом? Ты же сам пацан! У Марата нет аргументов. У Марата есть только сносящее башню чувство раздражения, разочарования, беспокойства и… любви? Ему снова хочется плакать. Но он сдерживается. — Тебя бы никто не порезал. Я бы тебя защитил. Лицо Андрея смягчается, он смотрит на Марата внимательно, будто решаясь подойти ближе. И всё-таки подходит. — Мы теперь все будем защищать друг друга. — Говорит он чётко, опуская руку Марату на плечо. Теперь Марату хочется рассмеяться. Действительно ирония: он озвучивает то, в чём сам Марат ни на секунду не сомневался до появления Андрея. А теперь он стоит тут, с разбитым лицом — разбитым им, Маратом! — и слова эти кажутся такой чушью. И всё, во что он верил, становится таким бредом, таким бессмысленным оправданием звериной жестокости, что Марат не понимает, как он допустил — как все они допустили! — то, что насилие стало культом. Марат смотрит в глаза Андрея, в считанных сантиметрах от его собственных, и тело вдруг расслабляется, а разум, который он так старался заглушить, проясняется. Я его люблю и я его избил. Марат не понимает, как возможна такая трансформация. Это немыслимо. Но теперь, чувствуя пальцы на своём плече и теплое дыхание с железным запахом крови перед своим лицом, он честно себе признаётся: его больше не беспокоит первая часть утверждения. Его беспокоит вторая. Я его люблю. Зачем тогда я его избил? Кто бьёт любимых? О любви ему известно мало. О любви с ним не говорят. Ему приходится учиться самому. И если цена урока — быть отмудоханным собственным лучшим другом за поступок, пусть так. Как бы там ни было, смелость — это круто даже за пределами группировки. Марат принимает свои чувства, Марат решается на поступки. И, не давая себе времени передумать, тянется к лицу напротив и касается губами губ Андрея. Он представлял это себе более… влажным? Но у них обоих пересохшие обветренные губы, и только кровь, размазанная по их лицам, делает это чуть более похожим на его представления. Это всё равно оказывается приятным. Марат хочет ухватить пару секунд тепла перед тем, как Андрей неминуемо оттолкнёт его и ударит меж глаз. Секунд получается даже больше: Андрей предсказуемо не отвечает на поцелуй, но и не шевелится в попытках отодвинуться. Марат открывает глаза и осторожно отстраняется сам. Когда они снова смотрят друг на друга, Марат впервые понимает значение фразы про тишину, которая звенит. И в его ушах звенит, и всё вокруг звенит. Он слишком сконцентрирован на собственных ощущениях, чтобы быть в состоянии считать эмоции Андрея. Андрей глядит прямо и молча несколько долгих минут. Даже если бы Марат сам хотел что-то прокомментировать, то не смог бы разжать губ. Сознание возвращается к нему в тот момент, когда Андрей открывает рот первым: — Я никому об этом не скажу. Но только попробуй вытворить такую хуйню снова. Андрей демонстративно вытирает губы рукавом пальто, ещё сильнее размазывая кровоподтёки, и его голос будто на несколько тонов ниже, грубее. Марат смотрит в его глаза и в них — осознание обретённой над другим человеком абсолютной власти. Андрей уходит, хлопая дверью, а Марат падает на кровать, прижимая пальцы к губам. Весь его выстроенный удобный мир разлетается на осколки. // Отец хочет увезти его к тётке, и он готов согласиться с этим решением. Широких возможностей выбора Марат не видит, ведь их просто нет: он не может отшиться без последствий и больше не может быть собой рядом с этими людьми. Не может быть рядом с Андреем и бесконечно думать о том, что случилось, и о том, что могло бы случиться при лучшем раскладе. Расклады выходят исключительно худшие. Он разговаривает с отцом спокойно и вежливо, убеждая, что готов отправиться на перевоспитание, но прежде — разберётся со школьными делами и попрощается с друзьями. На самом деле, попрощаться Марат хочет только с одним человеком. Когда он оказывается на улице и узнаёт о произошедшем, волнение покрывает его тело холодным потом. Несколько человек в ментовке, несколько в больнице, состояние неизвестно. Марат летит в больницу, надеясь, что, как минимум, все живы. Думая о хрупком на вид Андрее, он даже боится представить, что с ним могли сделать в такого масштаба драке. В столе справок ему любезно сообщают этаж и номер палаты, и он бежит по лестнице вверх, задыхаясь. Он старается не думать о том, что Андрей за последние недели обменялся с ним максимум парой слов и вряд ли вообще хочет его видеть. Главное, узнать, всё ли с ним в порядке, и сообщить об отъезде. В нужной палате он обнаруживает только разобранную постель, и тревожные мысли захватывают его с новой силой. Быстро шагая по коридорам, он заглядывает в открытые двери в поисках и боится, что Андрей в итоге найдётся в реанимации. Марат проходит этаж, поднимается на следующий и слышит непонятный звук, похожий на сдавленное рычание, потом — скрип кровати и мужские крики. Он бежит на звук и не ошибается. Андрея он находит. Только вот обнаруженная картина заставляет Марата застыть в дверном проёме в оцепенении. Андрей сидит сверху на лежащем парне, половина тела которого перемотана бинтами, и, замахиваясь, с остервенением бьёт его кулаками прямо по лицу. Парень явно не может сопротивляться, и всё это выглядит просто чудовищно: Андрей буквально убивает беспомощного человека и явно не может остановиться. Марат еле открывает рот, чтобы негромко позвать: — Андрей! Тот медленно оборачивается, но с парня не слазит, а кулак так и остаётся занесённым над головой. В темноте черты его лица едва видны, но глаза подсвечиваются красным. И Марату кажется, что это даже не игры сознания, а реальное отражение его души. — Пошёл нахуй отсюда! — Выплёвывает Андрей агрессивно, и снова поворачивается к парню, который, вряд ли уже может дышать, не говоря о том, чтобы кричать. Остальные парни в палате ничего не предпринимают, и Марат не может их осуждать: влезь в чужие разборки — хуй вылезешь. Он прикладывает все свои силы, чтобы схватить Андрея, завести его руки за спину и стащить с кровати. Андрей вырывается, но, видимо, слишком много энергии ушло на избиение калеки. Марат боится думать о том, что избиение вполне может быть переквалифицировано в убийство, если парню не помогут прямо сейчас. — Позовите кого-нибудь. — Говорит он, обращаясь к перепуганным парням, и тянет Андрея из палаты. — И вы ничего не видели, доступно объяснил? В коридоре Андрей вырывается из его рук и тут же отлетает на пару метров к противоположной стене, будто ему противно даже дышать рядом с Маратом. — Не трогай меня! Взгляд Андрея такой озлобленный, будто они и вовсе друзьями не были. Марат смотрит на его перебинтованную бритую голову и сбитые в мясо костяшки и пытается соотнести парня перед собой с тем парнем, который перебирал клавиши фортепиано в его квартире. — Да без проблем, — отвечает Марат спокойно. — Только перестань человека убивать. — Он не человек. — Мусорам это скажешь. У Андрея чуть ли не пар из ушей идёт. Он пытается отдышаться и одновременно показать всю свою неизвестно откуда взявшуюся злобу. — Ладно. — Вздыхает Марат. — Я вообще пришёл просто проверить, в порядке ли ты. И сказать, что через пару дней уезжаю. — Куда? — К тётке. — Ну и пиздуй. Марату хочется верить, что вся эта агрессия напускная. Он пытается рассмотреть в родных глазах хотя бы намёк на того Андрея, которого он знал ещё совсем недавно. Но не видит ничего. — Хорошо. — Марат делает шаг вперёд, но тут же отступает назад. — Я поеду. А ты остынь и уложи в голове, что даже у пацанов есть границы. Бить спящего и покалеченного — зашквар, как ни глянь. Позже Марат будет думать, что лучшим решением было бы уйти сразу. Но в моменте он чувствует себя обязанным высказать всё, что думает. — Мне ещё пидр за понятия не пояснял! Марат только открывает рот, ещё не зная, что собирается сказать, когда их прерывает третий голос откуда-то со стороны. — Что у вас тут? Турбо неизвестно как давно стоит у выхода на лестницу, опёршись на дверной косяк, и переводит взгляд с Андрея на Марата, а с Марата на Андрея. Андрей продолжает тяжело дышать, Марат — молчать, а Турбо повышает голос, обращаясь к Андрею: — Пальто, повтори, что ты сказал только что. Земля уходит из-под ног Марата. Точно нужно было сразу уходить. // Он лежит, свернувшись в клубок, как бездомный котёнок. В нос бьёт острый запах сгнившего мусора и мочи. В ушах шумит так, что он почти не слышит окружающего со всех сторон гула, а лишь теснее жмётся к стенке у мусорного бака. Он не чувствует ничего, кроме желания просто остаться в живых, а если умереть — то быстро и без боли. Пацаны подходят по очереди и плюют в его скрючившееся на грязном снегу тело. Хорошо, что зима и на нём много одежды. Некоторые плюют молча, но обязательно целятся в открытые участки кожи или лицо. Некоторые сопровождают акт унижения красноречивыми оскорблениями. Марат старается не смотреть. Но когда наступает очередь Адидаса, тот сурово и громко приказывает: — Смотри на меня. Марат открывает глаза и поворачивает голову, уже не пытаясь унять дрожь во всём теле и больше всего на свете боясь того, что увидит в глазах родного брата. Ему давно плевать на остальных, он давно не ставит жизненной целью соответствовать стандартам улицы, но брат — это другое. Увидеть презрение на его лице всё ещё ощущается трагедией. И всё же Марат поднимает взгляд. И это смешно, но то, что он видит, дарит ему тусклую надежду на что-то хорошее. Адидас стоит спиной к остальным, и только Марат может видеть, как тот одними губами произносит: «Извини». И плюёт куда-то на брюки, тут же отходя в сторону. А следом за ним подходит Андрей, и Марат не успевает заставить себя отвернуться. Он, как и всегда, смотрит в его глаза, а в голове играет фортепиано и звучит смех мальчика с не по-пацански длинными волосами и тонкими музыкальными пальцами. Мальчика, которого больше нет, и след которого никак не выходит отыскать на дне искажённых пещерной злобой глаз. — Давай. — Говорит Марат со слабой надеждой на то, что Андрей найдёт в себе силы хотя бы прошептать извинения. Но его губы сжаты, а слюна с примесью крови попадает прямо Марату в лицо. Пацаны не извиняются. // Он вешает на ёлку последнюю оставшуюся игрушку, кидает взгляд на только что купленный календарь на наступающий тысяча девятьсот девяноста девятый, и опускается в кресло, прихватив свежую газету. На часах без десяти шесть вечера, скромный праздничный ужин готов, купленная на базаре миниатюрная ёлка украшена разноцветными шарами, а Витя с минуты на минуту должен вернуться с работы. Марата не сильно печалит то, что слушать куранты они будут сегодня втроём: он, его молодой человек и их общая кошка Люся, подобранная с улицы прошлой зимой. Марат ценит уют, созданный ими вопреки всему в маленькой съёмной однушке в Челнах. До счастья всегда далеко, но он ценит то, что есть у него в моменте. Он ценит один только факт того, что смог, что вовремя вырвался, а жизнь стала почти нормальной. Даже если огромную часть своей жизни приходится скрывать от общества. Однажды и это может измениться. Теперь Марату легче верить. Газету он листает бездумно, пробегаясь глазами по строчкам через одну, пока взгляд не цепляется за знакомое имя в новостях. Один из бывших членов Казанской ОПГ «Универсам» Андрей Васильев застрелен выстрелом в грудь в собственном подъезде 29 дек 1998 г. Сердце падает куда-то вниз, и Марат несколько раз перечитывает одно единственное предложение, сообщающее о прерванной жизни его первого лучшего друга. Ощущения странные и боль какая-то тупая. Наверное, так умирает последняя надежда. Марат и правда всегда оставлял крохотный шанс на то, что у Андрея вышло вернуться к нормальной жизни. Даже когда читал бесконечные некрологи и узнавал в них лица и имена бывших знакомых. Пока он не видел там имени Андрея, надежда оставалась. Он откладывает газету и смотрит на часы. Новый год неумолимо приближается, а старых обид у Марата, к счастью, не осталось. Он подходит к окну, глядя на стремительно темнеющее небо, и говорит вслух, куда-то в пустоту: — Извини, что не спас тебя. А ты меня, получается, спас. Теперь Марату известно о любви немного больше. И он говорит о любви тому, кто готов его слушать. И извиняется, когда не прав. Ровно в полночь, он сжигает в бокале с шампанским обрывок тетрадного листа с пожеланием. «Не забывать, что я умею плавать, даже когда тону».