Нареченные

Небольшая страна Велирия отличалась от своих соседей. В ней правила не жадность и тщеславие, а любовь и понимание. И это читалось во всем: гармония струилась по лианами, тянущимся из палисадников на крышах невысоких домов, слышалась в пении птиц, отзывалась эхом в раскидистых горах, окружавших территорию небольшого государства, будто обнимая его, защищая от целого мира. Все велирийцы жили и действовали как большой, слаженный механизм. Они не боялись споров, ведь как таковые те не возникали, представляли собой диалог, в котором каждый выслушивал другую сторону, не стремясь оборвать речь другого в угоду потребности высказаться самому, как можно скорее. Они не притворялись, не жили в страданиях, пытаясь угодить другим, и это делало их сильнее день ото дня. Общую атмосферу гармонии и понимания было важно поддерживать и потому в стране существовали правила, непреложные законы. Их было пять: 1. Не убивать. 2. Не врать. 3. Не ставить себя выше других. 4. Не воровать. 5. Быть рядом с человеком, предначертанным тебе судьбой. Это были основные столпы, на которых строилось взаимодействие жителей друг с другом, и они успешно работали долгие годы. Последнее правило служило основным гарантом счастья жителей. Каждому из них была послана родственная душа, человек, что чувствует его на уровне внутренних импульсов, откликается на любые изменения в его состоянии и понимает абсолютно во всех отношениях. Казалось, сама Вселенная благоволила устройству Велирии и стремилась сохранять внутри гармонию, оберегая от невзгод любимое дитя. Дети рождались в этой стране исключительно по любви, росли в тепле и заботе дорогих родителей. Когда им исполнялось 16, они проходили обряд обретения родственной души, после чего, как правило, оставались неразлучны с новоявленными спутниками. Обряд состоял из двух этапов. На первом собирали всех детей, достигших 16 лет, в храме Аморы, так звали богиню любви, которой поклонялись велирийцы. Она же являлась воплощением греческой Афродиты, египетской Хатхор, скандинавской Фрейи. Когда все были в сборе, на алтаре появлялся узор определенного цвета, а солнечные лучи, пробивающиеся сквозь витражи, указывали на тех, кто подходит в группу. Это означало, что все входящие в выбранную группу, обладают наибольшим количеством схожих черт и потенциально являются наиболее удачными партиями друг для друга. Таких групп было несколько, в зависимости от количества людей и степени отличия их взглядов на мир, черт характера, амбициозности Благодаря этому этапу следующий значительно упрощался, а в случае, если родственная душа не выявилась в дальнейшем, человек мог обрести любовь среди своей группы, пусть избранник и не подходил ему идеально. К сожалению, отбор работал не идеально и действительно родственная душа могла не выявляться сразу. На этот случай существовал следующий обряд, который по желанию могли пройти те, кто так и не обрел пару, уже в 20 лет. Эти порядки действовали уже более 200 лет, способствуя благополучию и развитию страны. Другие государства зачастую недооценивали силу любви, которая стремительно двигала Велирию вперед, а потому они могли лишь недоумевать, как такое маленькое государство столь быстро росло и развивалось, стремясь подвинуть их на мировой арене. Любовь была своеобразным ценным природным ресурсом Велирии, двигателем прогресса. Но однажды все изменилось. Подобно костяшке домино, неаккуратным размашистым движением сдвинутой вперед, тщательно выстроенная конструкция стремительно рушилась. — Игривые солнечные лучи падали на лицо юной девушке, выдергивая ее из сновидений. Лениво разлепив глаза, она какое-то время чувствовала себя дезориентированной, пытаясь ухватиться за ускользающую нить не закончившегося сна, как обычно бывает после пробуждения. Ее ладони коснулось что-то влажное и шершавое, стало щекотно. Огромное пушистое нечто запрыгнуло на кровать, не давая и шанса что-либо предпринять. Агнесс засмеялась, пытаясь уклониться от своей собаки — самоедской лайки с белоснежной шерстью, мягкой как шелк. — Оскар, прекрати! — верещала Агнесс, пытаясь скинуть с себя огромное животное, переполненное любовью и жаждущее это показать всеми способами. Оскар в ответ на это лишь фыркнул, продолжая облизывать хозяйку. Прыгая на кровать, он скинул лампу. На переполох в комнате прибежала мама — Элизабет. Услышав шум в комнате дочери, она сразу бросилась туда, даже не успев переодеться, а потому стояла босиком в ночной сорочке, прямые темные волосы, которые унаследовала и сама Агнесс, были небрежно завязаны в хвост на скорую руку. Аккуратно приоткрыв дверь, она заглянула внутрь, чтобы удостовериться, что с дочерью все в порядке. — Несс, что у вас тут происхо…– она останавливается на полуслове, наблюдая за развернувшейся перед ней картиной. На развороченном постельном белье ее дочь с растрепанными волосами пыталась согнать прыгающую из стороны в сторону собаку. Агнесс и Оскар синхронно поворачиваются, услышав скрип открывшейся двери и замирают, смотря на маму в ожидании ее реакции. — Оскар, ты опять лезешь на кровать! Ну что за собака, — Элизабет показательно нахмурила брови, пытаясь войти в роль строгой хозяйки дома, но у нее не получилось. Испуг в глазах дочери и Оскара заставили ее рассмеяться. — Иди вниз, шерстяной разбойник, Эмиллиан наверняка уже положил тебе что-нибудь вкусненькое, — упомянула отца женщина. Услышав про еду, пес моментально спрыгнул с кровати и направился прочь из комнаты, деловито проходя мимо Элизабет, смешно вздернув нос вверх. Мать и дочь наблюдали за всей этой картиной, под конец не выдержав и синхронно засмеявшись. Элизабет подошла к кровати Агнесс, присев на смятую простыню. — Ну что, волнуешься? — ласково спросила она дочь, видя залегшие под ее глазами тени. Наверняка, полночи ворочалась, раздумывая о грядущем дне. Сегодня должна была состояться ее первая церемония обретения пары и, если у ее ровесников это вызывало трепет перед неизвестным, то у Агнесс причина для волнения была совсем другая — она надеялась, что ее парой станет один конкретный человек. — Да, очень, посмотри, у меня руки дрожат, это похоже на тремор? — испуганно разглядывая немного подрагивающие пальцы, спрашивала Агнесс. Мама улыбнулась, беря ладони дочери в свои, слегка поглаживая, — милая, это нормально. Я тоже очень боялась. Если честно, я даже пыталась сбежать в ночь перед своим обрядом, боясь, что мне достанется кто-то противный. — Серьезно? И потом ты передумала? — Нет, я пыталась спуститься по живой изгороди из своего окна, но у меня застряла нога где-то на середине и меня снимал с дома наш садовник, — рассказывала мама, посмеиваясь, вспоминая эту картину. — И по итогу тебе достался папа? Он тебе понравился? — Да, на первой встрече он вел себя как самовлюбленный индюк, но, как ни странно, мы быстро привыкли друг к другу. Нам всегда было весело вместе, и даже сейчас. Поверь, обряд не допускает ошибок, он обязательно подберет тебе лучшую пару. — Что ж, будем надеяться, — Агнесс сделала глубокий вдох, пытаясь сбросить мандраж и убедить себя в том, что судьба знает, что делает. Мама вышла из комнаты, пригласив дочь на завтрак после того, как она переоденется. Агнесс же погрузилась в раздумья. Внезапно перед ней вспыхнули воспоминания о первой встрече с тем единственным, кого она надеялась увидеть в роли своего нареченного. — Всегда, когда она смотрела на него, чувствовала внутри трепет, какой возникал обычно в преддверии Рождества. Предчувствие грядущего праздника, шелеста подарочной обертки, запаха мандаринов, флера волшебства распыленного незримой пыльцой вокруг. Наблюдала за ним со стороны, жадно стараясь запомнить каждую мелочь, чтобы воспроизводить в своей голове перед сном. Для Агнесс он был непохож ни на кого другого, из тех с кем она была знакома. Она впервые увидела его, когда ей было 10. Они с родителями приехали на конференцию по международной торговле. Это направление активно развивалось, потому такие мероприятия проводились каждые полгода. Ее отец занимал должность советника короля Велирии, а потому он и его семья были обязаны присутствовать. Первый день конференции казался юной Агнесс бесконечным. Несмотря на то, что на основной конференции, где принимали участие представители Велирии и еще трех других стран — основных партнеров, мама и Агнесс не участвовали, весь день они провели на ногах. Мама помогала с организацией банкета, а Агнесс старалась помочь ей тем, чем сможет, ведь рук не хватало. Ближе к вечеру, Элизабет отпустила свою дочь прогуляться по раскидистому саду, где она и наткнулась на Бастиана. Он сидел в самой глубине пышных роз, наслаждающийся уединением. Мальчик выглядел таким неприступным и взрослым, отчего у Агнесс перехватило дыхание, а внутри что-то гулко отозвалось, заставляя сердце биться чаще. Она впервые испытывала такие ощущения: незнакомые, интригующие, врезающиеся в память на всю жизнь. Агнесс смутилась, осознав, что нарушает его покой и собиралась уйти, оставшись незамеченной, но в последний момент он окликнул ее. Его голос был похож на ледяную стружку, звонкий и кристально чистый. Она бесцеремонно разглядывала его, вовсе позабыв о своих манерах. Больше всего внимание притягивали его волосы. Белоснежно белые, они зияли ярким пятном среди окружающей их зелени. В момент ей безумно сильно захотелось их потрогать, чтобы убедиться, что они настоящие. Он смотрел на нее своими темно-синими глазами, лишенными детской непосредственности, изучая, будто пытаясь решить ее, как простенькое уравнение, чтобы избавиться от недосказанности и вновь заняться своими делами. Неожиданный вопрос, который он задал, положил начало их долгой дружбе или…? — Какой твой любимый праздник? — спросил он с таким серьезным видом, будто это самый логичный вопрос, что приходит на ум, когда ты впервые видишь человека. — Рождество, — даже не думая ответила она, в ту же секунду осознавая, что будь у рождества людское воплощение, этот загадочный мальчик без сомнений стал бы им. Щеки покраснели. Тем же вечером его представили как сына короля. — Агнесс и Бастиан были едва ли не прямыми противоположностями друг другу. Она, шумная, как фейерверк, постоянно попадающая в какие-нибудь истории и он, будто бы проживший сотни лет старик в теле юного мальчика (так она говорила про него, когда он отказывался от придуманных ею авантюр, ссылаясь на здравый смысл). Даже их внешний вид будто проводил черту между ними, рисуя их зеркальными противоположностями. Она — немного смуглая с длинными темными волосами, постоянно находящимися в хаосе, и золотыми, отдающими в красный глазами, в которых пляшет пламя. Он — бледный, как мел, с всегда идеально уложенными белыми, как первый снег, волосами и темно-синими глазами. Огонь и лед — так их можно было охарактеризовать. Несмотря на колоссальное количество отличий, они всегда чувствовали себя комфортно в присутствии друг друга. Более того, родители видели, как они искали общества друг друга с того самого момента, когда познакомились. Они уравновешивали друг друга, нуждаясь в присутствии второго и испытывая дискомфорт, когда разъезжались по домам. Агнесс постоянно попадала в какие-нибудь передряги, заканчивающиеся разбитыми коленками и царапинами. Бастиан же с бесстрастным видом принимался обрабатывать ее раны, даже не думая просить об этом слуг. Напротив, когда слуги сами порывались это сделать, он недовольно цыкал на них, не подпуская никого к своей подруге. Агнесс в такие моменты становилось необычайно тепло на душе. — — Несс, тебе уже 12, когда ты перестанешь делать глупости? — беззлобно отчитывал ее Бастиан, вытаскивая ей очередную занозу. Та невольно зашипела от боли, — зачем ты вообще полезла на дерево? — В том дворе был щенок, он запутался в проволоке, и я лезла туда, чтобы спасти его. Забор слишком высокий и непрочный, по нему не заберешься, вот я и решила не дерево. Бастиан взглянул ей в глаза, видя там такую бурю эмоций, будто от спасения этой собаки зависела ее жизнь. Это зрелище вызвало у него легкую улыбку. — Где это было? — На Мириан-стрит, в самом конце улицы. — Я сейчас вернусь, сиди здесь, — сказал он, пресекая ее дальнейшие попытки сбежать и найти новые неприятности. Бастиан вернулся через несколько минут. — Куда ходил? — Потом узнаешь, — отмахнулся Бастиан, продолжая обрабатывать ее царапины. Вечером, когда Агнесс вернулась домой, ее ждали ошарашенные родители и новый член их семьи — такой же белоснежный, как волосы Бастиана, щенок, которого она пыталась спасти, карабкаясь по дереву. — Мама, папа, откуда он здесь? — Королевский подарок, — ответил отец, настороженно посматривая на щенка, довольно виляющего хвостом. — Назовем его Оскар? — Годы шли, дети взрослели, и вот уже им 14. — Агнесс, поверить не могу, бал уже завтра! С утра пришло мое платье из ателье, побыстрее бы уже надеть его. Надеюсь, в нем будет удобно танцевать! — Дженна была в предвкушении, рисуя руками силуэт своего платья и широко улыбаясь. С Дженной они подружились на совместном ужине родителей, найдя друг в друге более интересную компанию, чем взрослые, обсуждающие свои дела. С того момента она присоединилась к их с Бастианом компании, сопровождая их повсюду. В отличие от Бастиана, Дженна разделяла множество идей Агнесс, из-за чего они нередко вдвоем получали от родителей. Благо, в большинстве ситуаций, Бастиан их прикрывал, пусть и не разделял такого восторга от нового члена их компании. Бастиан относился к Дженне с равнодушием, что ту невероятно обижало, пусть она и не показывала этого. В отличие от парней, которые искали общества Дженны, очарованные ее красотой, Бастиан оставался неприступным, что ту задевало. По прошествии времени, ее интерес к нему, казалось бы, рос в геометрической прогрессии, будто его неприступность становилась топливом, подогревающим ее любопытство. Она считала это своим личным вызовом. Агнесс же, очарованная своей подругой, не замечала попыток той привлечь внимание ее друга. Ей нравилось, что она окружена близкими людьми, с которыми можно поделиться любыми своими проблемами. — Ты уже решила, с кем будешь танцевать? Там будет столько парней! — продолжала предвкушать грядущий вечер Дженна, активно жестикулируя. — Да я…не знаю, — смутилась Агнесс. Она не разделяла такой восторг от запланированного бала, но втайне надеялась на танец с одним вполне конкретным человеком. Этого ей было бы более чем достаточно. Что касалось девичьих штучек, Агнесс оставалась к ним равнодушной. Если ее подруга становилась женственнее на глазах, приобретая формы и чувствую себя в своей тарелке на любом светском банкете, умело сосредотачивая на себе взгляды их ровесников, Агнесс ощущала робость. — Ты так забавно смущаешься. Знаешь, это так странно, ты вроде все детство провела с Бастианом, а все равно не понимаешь, как вести себя с парнями, — приторно-дружелюбно поддела Дженна подругу. Но ощущалась подача совсем не дружеской. Что-то в подтексте сказанного мерцало предупредительным сигналом, требующим не терять бдительность, но то ли в силу детской наивности, то ли оттого, что Агнесс не предполагала, что люди могут относиться к тебе иначе, чем ты к ним, не позволило заметить неладное вовремя. — Бастиан — это другое, — отмахнулась Агнесс, развалившись на кровати Дженны и вспоминая черты лица своего друга, о котором в последнее время она думала особенно часто. — Да, ты права, другое, — уже более серьезным тоном ответила Дженна, в обычно мелодичный голос который примешалась щепотка одной ей известной горечи. – Убранство широкого зала, габариты которого при желании позволяли использовать его как поле для гольфа, бросалось в глаза искрящимися прозрачными кристаллами, гирляндами и хрустальными цветами, опоясывающими белые колонны. Все в убранстве кричало о помпезности и достатке владельцев. Оказавшись внутри, Агнесс почувствовала себя принцессой, попавшей в сказку. Настолько все было непохоже на обыденность, погружало в другой мир, заставляя верить, что сегодня обязательно произойдет что-то волшебное. Полы ее оливкового платья приятно шуршали у ног, когда она шла вперед, стараясь держать спину ровно. Мама постоянно просила ее не сутулиться и почему-то именно сейчас эта мысль не выходила у нее из головы. Пройдясь взглядом по залу, Агнесс не смогла не отметить того, что с ней никогда ранее не происходило. Ее разглядывали! Обычно ничем не выделяющаяся и прячущаяся в тени Бастиана и его образа мрачного непонятого принца, а потом и за Дженной, совершенно открытой и до оскомины дружелюбной, уверенной и во всех отношениях привлекательной. Сейчас же она заходила в зал одна и прятаться было не за кем. Более того, общие старания мамы по выбору платья и служанки Элли по наведению макияжа и созданию идеальных локонов, явно увенчались успехом, обернув внешний вид Агнесс в сияющий магнит для всеобщего внимания. Она чувствовала, как горели щеки. Агнесс не знала, как себя вести, когда на тебя смотрят буквально все, но не могла отрицать, что ей было приятно. Особенно, когда она поймала на себе взгляд темно-синих, как штормящее море, глаз. С Дженной они встретились чуть позже. Та была одета в не менее впечатляющее с точки зрения Агнесс платье цвета красного вина, но почему-то обычно сквозящая в каждом действии подруги уверенность в себе куда-то испарилась. Она была расстроена и даже немного раздражена. На любые вопросы она отмалчивалась, а потом и вовсе начала избегать общества Агнесс, чем еще больше вызывала недоумение. Но все забылось в один момент, когда Агнесс увидела протянутую ей мужскую руку. — Потанцуешь со мной? По спине прокатились мурашки, а сердце зашлось в бешеном ритме, будто она только что пробежала марафон. Перед ней стоял Бастиан, широко улыбающийся и предвкушающий танец. Как и она сама. Они кружились в центре зала, поглощенные мелодией и друг другом. Окружающий их мир, другие люди, потрясающие украшения и изысканные закуски — все это в один миг перестало существовать и иметь какую-либо значимость. Всего один танец и что-то в них обоих необратимо изменилось, окрасилось в другие цвета и родило неизведанные ранее ощущения. Интригующие, будоражащие душу, растекающиеся теплой патокой по ребрам. Агнесс неосознанно сжала крепче руку Бастиана. Тот обеспокоенно заглянул ей в глаза. — Что-то не так? — Н-нет, наоборот, все прекрасно, просто прекрасно, — стараясь скрыть взволнованность, отчеканила девушка, чем только выдала волнение еще больше. Подметив это, Бастиан усмехнулся. — Ты прекрасно выглядишь, — константировал он с таким видом, будто озвучивал самую очевидную вещь в мире. — Спасибо, сегодня моя мама и Элли очень постарались, чтобы создать такую красоту. — Я говорю не про не сегодня. — Что? — озадаченно спросила Агнесс. — Я говорю не про сегодня, точнее не только про сегодня. Танец подходил к концу и Бастиан, предчувствуя это, неожиданно притянул ее к себе. Агнесс, и без того еще не осознавшая истинный смысл его фразы, удивленно вытаращилась на парня, о котором думала перед сном последние несколько лет. — Спасибо за этот прекрасный вечер, Агнесс. Я пришел сюда только ради этого танца, — он говорил это со спокойным, абсолютно невозмутимым видом. Возможное волнение выдавал только легкий румянец на обычно бледных, как мел щеках, и то Агнесс сомневалась в том, что это смущение. Скорее всего, так просто падал свет. Когда танец закончился, перед тем, как уйти Бастиан вложил ей что-то в ладонь и быстро ретировался. Раскрыв ладонь, она увидела в ней увесистый кулон с открывающейся серебряной крышкой в резном узоре. Она поддела ее ногтем, как завороженная глядя на содержимое. Внутри была выгравирована надпись: «С Рождеством, моя милая Агнесс» Она затаила дыхание, надеясь, что останется в этом моменте навсегда. Ей казалось, что она вновь уловила запах мороза, мандаринов и еловых веток, который за последние годы больше ассоциировался не с праздником, а с конкретным человеком. Осознание пришло в голову не внезапной вспышкой, а плавной мыслью, закономерным выводом, что аккуратно формировался в ее голове долгие годы. Теперь он ее Рождество. Но Агнесс и подумать не могла, что сейчас, наблюдая за ее счастливой улыбкой, недовольно сжимая челюсти и пытаясь сдержать слезы, наблюдала ее близкая подруга. — Вспомнив все это, Агнесс почувствовала, что успокаивается. Мандраж таял, страхи отступали. Все его действия, все ее чувства говорили о том, что ее догадка обязана быть правдой. Они предназначены друг другу. Они нареченные. В конце концов, первый этап обряда уже был позади. Их с Бастианом определили в одну группу. Шансы существенно возрастали. Когда все жители, достигшие 16 лет, собрались в храме Аморы, начались обсуждения, что же их ждет и каково это, обрести свою судьбу сегодня. Их голоса слились в гул, отражающийся от высоких потолков и заполняющий собой все окружающее пространство. Из-за этого многие не слышали друг друга. — Тишина! — воскликнул громогласный голос с хрипотцой. Жрец строго взглянул на подростков, ожидая послушания. Голоса практически сразу смолкли. Последние обрывки шепотков растворились в пространстве, заставляя юные сердца трепетать в нетерпении. Все ожидали вступительной речи жреца. — Мои дорогие дети! Сегодня прекрасный день, который может определить ваше будущее и подарить самый щедрый в вашей жизни подарок — любовь! Наша страна неустанно развивается и процветает долгие годы. Причиной тому, дань традициям и благосклонность богини любви, Аморы, что дарует нам свою милость и помогает обрести родственную душу, с которой вам предстоит пройти свой путь. Пусть сегодня не все обретут пару, но всему свое время, не отчаивайтесь и верьте. Да начнется же ритуал! Голоса присутствующих хором проскандировали: — Да будет так! Ритуал проходил следующим образом: жрец вызывал подростков по очереди к алтарю. Каждый должен был промокнуть руки в специальной ванночке, после чего брал горсть красного песка, наклонялся над пиалой с черным песком и сдувал горстку с ладони. Если богиня определяла пару, то красный песок образовывал собой буквы имени второго присутствующего в храме человека, который являлся его нареченным. Пара благословлялась жрецом и отправлялась на совместную прогулку. Несмотря на еще недавно отступившую панику, Агнесс все еще ощущала волнение, отзывающееся легким покалыванием кончиков пальцев. Ладошки потели. Несколько пар уже было сформировано, после чего они удалились в отдельное помещение для дальнейших указаний. Дженна, стоящая поодаль так и не подошла к Агнесс и в целом вела себя странно. Каждое ее действие выдавало нервозность, и бросая на нее взгляд Агнесс каждый раз чувствовала дискомфорт. Будто что-то фатальное нависало над ними, пропитывая воздух и скрываясь за невидимой вуалью, но четко ощущаясь всеми рецепторами. Наконец, прозвучало знакомое имя. — Дженна Милстред, — объявил священник. Агнесс наблюдала как подруга подходит к алтарю, омывает руки, , берет в ладонь большую горсть песка. Она наклоняется над пиалой и замирает на мгновение. Мгновение, в которое все звуки исчезают, Агнесс терзает дурное предчувствие. Отчего-то хочется остановить ее, но та отмахивается от внезапного необъяснимого порыва, списывая это на ответственность момента. В конце концов, она желала подруге счастья, и надеялась, что ей попадется действительно хороший, заботливый спутник. Дженна сдувает песок, красной вуалью рассыпающийся по пространству, въедаясь в до этого однородную черную насыпь. Дженна и жрец смотрят в пиалу, но второй отчего-то заговаривает не сразу, на его лице на долю секунды возникает сомнение, нерешительность. Но Агнесс не успевает это обдумать до того, как его голос озвучивает то, что звучит для нее как приговор: — Бастиан Даймонд. Сейчас его имя не звучит как мед для ушей Агнесс, оно громыхает, подобно финальному залпу. Разрезает пространство пулей, неминуемо пробивающей ее ребра и заставляющей что-то внутри раскалываться на острые осколки, разрезающие внутренности. В глазах все плывет, дыхание становится рваным, она не верит в то, что происходит. Не хочет. Стараясь держаться из последних сил, смотрит в сторону Бастиана и обнаруживает на его лице такое же замешательство и…разочарование? Но все это исчезает спустя несколько секунд, и вот на его идеально бледном, почти кукольном фарфоровом лице вновь ни единой эмоции. И это бьет еще больнее. Он готов это принять? И что делать ей? Пока Агнесс осознавала, что только что ее тщательно возводимый многие годы фантомный мир, где они с Бастианом оказываются нареченными, рассыпался в одночасье, Дженна ликовала. И даже не пыталась это скрыть. Если Агнесс погружалась в пучину отчаяния, а Бастиан прятал эмоции за непроницаемой маской равнодушия, то Дженна выглядела так, будто выиграла в лотерею, получила долгожданный приз. Агнесс с силой вновь посмотрела на подругу, но то, что она увидела, добило ее окончательно. Та смотрела на нее, хищно ухмыляясь. Почти открыто смеялась над ней. В какой-то момент Дженна одними губами, отчетливо, так, чтобы Агнесс могла считать, произнесла: — Не-у-дач-ница. —— Дженна настаивала на свадьбе практически с момента обряда, но Бастиан не проявлял энтузиазма. Он ссылался на занятость, важность погружения в дела отца и подготовки к его дальнейшему правлению, ведь он должен был возглавить страну уже спустя 2 года. Поговорить с Агнесс после обряда ему так и не удалось. Та закрылась в себе и уехала из страны вместе с родителями. Ее отцу король предложил длительную командировку по налаживанию внешних связей. Мать Агнесс с энтузиазмом согласилась, надеясь, что будучи вдали от Бастиана и бывшей подруги Дженны, ее дочь быстрее придет в себя. Время летело быстро, но легче не становилось. Результат обряда, в результате которого Дженну и Бастиана объявили нареченными, то и дело пробивался сквозь будничные мысли Агнесс, не давая забывать о себе надолго. Как гноящаяся рана, что не могла зажить, но лекарства от этого не было. В Агнесс теплилась смутная надежда на то, что это было ошибкой и следующий обряд покажет, что им с Бастианом суждено быть вместе. В конце концов, в тот раз ей стало настолько плохо, что она отказалась подходить к алтарю. Ее родители увезли ее домой, а жрец убедил, что если кому-то из присутствующих выпадет имя их дочери, он обязательно с ними свяжется. – С момента рокового для Агнесс обряда прошло уже 3 года. Это означало, что всего через год она сможет попытать удачу и выяснить, припасла ли ей судьба родственную душу. В положительный исход ей верилось слабо, а так и не исчезнувшие чувства к Бастиану, болезненным спазмом расходящиеся по телу каждый раз, когда она видела их с Дженной, и вовсе погружали ее в отчаяние. Бастиан уже год как руководил страной, но все не спешил жениться на Дженне, что очевидно ее не устраивало и было единственным светлым лучом надежды для Агнесс. Отец Бастиана, однако, тоже был недоволен ситуацией. Он регулярно намекал на необходимость брака и скорого рождения наследников. Это еще один дамоклов меч, висевший над головой Агнесс. Она понимала, что даже если Бастиан по каким-то причинам не может примириться с выбранной для него спутницей, долг есть долг. Король без наследников делает свою страну уязвимой, а этого допустить было нельзя. Год двигался к своему завершению, как внезапно Велирию ждал новый удар. Прямо перед зимним балом юный король потерял сознание и не приходил в себя несколько дней. Когда он очнулся, пробыл в сознании не больше 15 минут, а потом вновь погрузился в сон. Его родители и так и не вступившая в статус супруги спутница обращались к самым лучшим врачам страны, но никто не понимал, что за болезнь охватила Бастиана. Отец Бастиана временно вновь занял трон, но правление больше не приносило ему радости. Он злился, срывался на слуг, не мог держаться уверенно на встречах со странами-партнерами. Все шло под откос. Мама Бастиана тщетно искала новых врачей, а остальное время проводила у кровати сына. Дженна вела себя более отстраненно, но тоже чувствовала себя подавленной. В какой-то момент вся королевская семья, пышущая здоровьем и непоколебимостью превратилась в призраков — жалкие тени себя прежних. Агнесс навещала Бастиана так часто, как только могла, но не всегда эти попытки были успешны. Дженна наотрез отказывалась пускать ту в семейное поместье, поэтому ей удавалось туда попасть только, когда та была не дома. Мама Бастиана пускала ее, суетилась рядом, самостоятельно готовя чай для них. Она видела, что та была дорога сыну, а потому ее визиты заставляли ее чувствовать себя лучше. Когда все первоклассные врачи бросили тщетные попытки спасти королевского наследника, было принято решение позвать жреца. Тому случай напомнил что-то, потому он сразу же занялся изучением своих архивов, пока не наткнулся на одну крайне похожую историю. В одной из книг, рассказывающей о легендах Велирии упоминалась такая ситуация. Сонная болезнь, что завладела Бастианом, охватила и другого юношу, жившего несколько столетий назад. Ничего не помогало избавиться от недуга, пока прекрасная дева, что была его нареченной, не поцеловала его. Юноша пришел в себя спустя несколько часов и больше слабость не давала о себе знать. И родители, и Дженна воодушевились новостью, но длилось это не долго. Стоило Дженне приникнуть к губам Бастиана поцелуем, тот скривился, как от болезненного спазма, но в себя не пришел. Она пробовала снова и снова, но это, очевидно, не работало, погружая семью в еще большее отчаяние. Состояние Бастиана стремительно ухудшалось и когда до рождественских праздников оставалась неделя, он приходил в себя едва ли на пару минут, после чего засыпал на несколько дней. В канун рождества семейный врач сказал, что судя по его состоянию, осталось юному королю от силы пару недель. Мать Бастиана перестала обращаться к врачам, потеряв надежду и практически не покидала комнату сына, засыпая в кресле рядом с кроватью с застывшими слезами на глазах. Несмотря на то, что Дженна была против, родители Бастиана пригласили Агнесс, чтобы та попрощалась со своим верным другом. Они понимали, что их мальчик едва ли способен выкарабкаться. Оказавшись в его комнате, та вновь прокручивала все их совместно пережитые моменты. Они были так давно… А сейчас, стоя здесь в его комнате и смотря на его бледное лицо и подрагивающие от спазмов руки. Сейчас ей было больно как никогда. Раньше она думала, что самое болезненное в ее жизни событие — это объявление нареченной Бастиана Дженны. Сейчас же она была готова отдать что угодно, лишь бы он выжил, пришел в себя. И если при этом он будет с Дженной, они поженятся и родят детей, она это примет и даже обрадуется. Ведь это значит, что он будет жив. И возможно даже счастлив. Она была готова, даже если ценой за его спасение будет ее собственная жизнь. Пусть только он не умирает на ее глазах. Агнесс видела, почти физически ощущала, как с каждой секундой из него выходит жизнь, и весь ее мир сжимается до одной точки, одного невыносимо болезненного спазма, сгущаясь и взрываясь, окропляя все вокруг осколками. Осознав, что скорее всего это последняя их встреча, она приняла решение. Она пришла прощаться не просто с другом, нет — с любимым! И пусть богиня решила иначе, она ни на минуту не переставала считать его своей родственной душой. Его и никого больше. Внутри было настолько пусто и погано, будто все внутренние органы перемололи и выбросили, а она по какой-то причине все еще оставалась жива. Не сумев преодолеть порыв, она наклонилась к нему. Пухлые девичьи губы коснулись его бледных, подрагивающих от спазмов. Он распахнул глаза. Испуганная Агнесс отшатнулась, но осознав, что он не может двигаться, вновь подошла к кровати. Он смотрел на нее таким осознанным, полным нежности взглядом, что больно стало еще сильнее. Прощание давалось тяжело. Неподъемно. Бастиан не мог двигаться, но в этот раз продержался в сознании целых 10 минут. Агнесс не отходила от него, поглаживая его ладонь и всеми силами стараясь скрыть подступающие слезы. Она не хотела, чтобы он видел ее в последний раз плачущей и сокрушающейся. Когда Бастиан вновь уснул, Агнесс примостилась у его кровати на мягком белом ковре и сама того не заметив уснула. Ее разбудил раздраженный крик у самого уха. — Какого черта ты здесь забыла? — Он умирает. Я пришла попрощаться. — Ты не имеешь права здесь быть. В этот раз Агнесс не желала отступать, держась куда увереннее, чем раньше. Она не желала оставлять Бастиана в руках этой мерзкой девчонки. Но та отвечала ей все громче и громче, практически переходя на визг, поэтому Агнесс решила что лучшим решением будет уйти. В конце концов, пусть Бастиан и не в сознании, такая обстановка ему явно не пришлась бы по душе. — Агнесс не помнила, как добралась до дома. В ее голове не было мыслей, вообще ни одной. Лишь зияющая пустота, забравшая у нее все, оставляя после себя вакуум внутри. «Так даже лучше» — думала Агнесс, осознавая, что такой концентрации боли ей видимо не пережить. Посреди ночи в комнату Агнесс ворвалась мать. Она подбежала к кровати дочери, желая ту разбудить, но она итак не спала. Повернувшись к ней, она безжизненно уставилась в стену, ожидая объяснения, ради чего к ней врываются посреди ночи и почему считают, что ее теперь вообще может хоть что-то волновать. Но все изменилось в одно мновение. — Агнесс, он пришел в себя! — Ч-что? — Бастиан! Со мной связались его родители, сказали, что два часа назад он пришел в себя, смог двигаться, даже говорить. Врач говорит он идет на поправку. И они хотят видеть тебя. Не нуждаясь в дополнительных подробностях, Агнесс вместе с мамой уже мчались к поместью Даймондов. — Агнесс сразу же помчалась в комнату к Бастиану, не веря в реальность происходящего. Элизабет же решила не мешать дочери и отправилась к его отцу и матери. Агнесс ворвалась в комнату юного короля, как стремительный ураган, чуть не сбив по пути какую-то наверняка безумно дорогую вазу. Казалось, ее уже ничего не остановит. Она увидела Бастиана, сидящего на кровати, облокотившись на изголовье и почти прыгнула на него, душа в объятиях. Ошарашенный Бастиан же нерешительно сомкнул свои руки на ее спине. Когда первая волна эйфории спала, Агнесс немного отодвинулась и увидев перед собой голый торс парня, залилась румянцем. Ее сердце вновь билось с такой силой, будто желало пробить грудную клетку и выпрыгнуть наружу, прямо в руку королю, лишь бы доказать, что всецело принадлежит ему. Но осознание того факта, что она, хоть и будучи его близкой подругой, только что ворвалась в спальню почти женатого мужчины и прыгнула к нему в объятия. Тот усмехнулся наблюдая за Агнесс, отчаянно ищущей максимально быстрый способ бегства. — Я рад тебя видеть. Его голос был немного хриплым, тихим. Голосовые связки ослабли за время болезни. — Ты не представляешь, как я рада тебя видеть. Как ты себя чувствуешь? — Неплохо. Превосходно, если учитывать, как я чувствовал себя все время до этого. Оба замолчали, почему-то не находя слов именно сейчас, когда они снова могли общаться. Бастиан нарушил тишину. — Мне…мне нужно тебе кое-что сказать, — все еще пытаясь совладать с дрожащим, слабым голосом начал он. — Да, конечно, — почему-то сейчас Агнесс чувствовала себя еще более взволнованной, чем перед обрядом обретения пары. И то, что он сказал, действительно изменило все. — Мы нареченные. — Что? — не поверив своим ушам, переспросила Агнесс. — Дженна договорилась со жрецом, они соврали. В ее пиале было не мое имя. Может, там вообще ничего не было. Мои родители говорили с ними, он был больше не в силах молчать и признался. — Но…– пытаясь переварить услышанное, Дженна не знала, какой вопрос задать первым. Внезапно мозг подкинул воспоминание о внезапной заминке жреца перед тем, как назвать имя, и все встало на свои места. Непонятно было одно. — Но почему ты думаешь, что нареченные мы? Я ведь…ну, не проходила обряд. Тот взглянул на нее так, будто она сказала самую глупую вещь в мире. Губы расплылись в улыбке. Широкой, искренней, светлой. И вновь Агнесс почувствовала в воздухе запах мороза, ели и цитрусов. — Слышал я одну легенду, но слишком устал, попозже расскажу. И не дожидаясь ответа Агнесс, Бастиан схватил ее и повалил на кровать, сжимая в объятиях. Ей впервые было так спокойно за последние несколько лет. Нет, настолько спокойно ей не было еще никогда. Агнесс мечтала, чтобы это длилось вечно. Поглаживая ее по голове, он спросил: — Все же я могу ответить на твой вопрос. — А? Почему мы нареченные? — Потому что ты мое Рождество. Первым решением Бастиана после возвращения на трон стала отмена пятого правила. Теперь обряд стал лишь одним из способов родственной души, но окончательное решение принимали люди.