Кукольный танец

Крыша. Глебу удалось спасти Чио, кинуть её в портал было правильным решением, но… Он слишком замешкался, позволив навам проникнуть. Сантьяга вольным жестом остановил отряд гарок, уже держащих наготове тёмные навские стилеты. Ортега, стоявший впереди всех войнов дома Навь удивлённо взглянул на комиссара. — Вы забыли? — холодно поинтересовался тот. — Наша птичка не может улететь просто так. Тяжёлый взгляд чёрных, глубоко запавших глаз нава переместился на Сухорукова. — Ты ведь знаешь меня, Глебонька…? Твои слуги точно должны были тебе рассказать, кто же я такой. — долговязый мужчина позволил себе усмешку, вспоминая спокойное движение, которым Кортес отсёк голову Лорду Нару. — Да и в Великом Доме Людь должны были преподавать ненависть ко мне, не так ли? — Сантьяга… — прорычал предводитель Курии. — Он самый. — Ты не заслужил жить здесь… За всем… За всеми ужасами этого мира стоишь ты…! — Согласен. — не стал спорить Сантьяга. — Но ты обретёшь свободу и успокоение из моих рук и уст… — нав снова улыбнулся, обнажив чисто-белые зубы, но почти сразу же пряча их, вспоминая, как сильно он любит эту улыбку. — Никогда! Никогда, грёбаный нелюдь! Комиссар Тёмного Двора не стал отвечать. Он махнул рукой, и двое гарок послушно вынесли старый магнитофон. «Подарок Князя…» Глеб удивлённо покосился на прибывавший в, мягко говоря, состоянии рухляди, прибор и расхохотался. — Музычку послушаем? — смех начал переходить в истерию. — Или может станцуешь, а? — Второе. — кратко, но очень мягко ответил помощник Князя, складывая руки за спиной. — Я станцую, Глебушка… И это будет последним, что ты увидишь в своей жизни. На виске проповедника Союза Ортодоксов забилась жилка. Но нав, не обращая на это внимания, продолжил: — Тебе не повезло родиться святым. Понимаешь, мальчик? Я устал от тебя, но Князь требует, чтобы земля не окропилась кровью святого, а значит… Значит всё будет мягко и безболезненно. Сантьяга мягко, уже почти танцуя, подошёл к магнитофону и нажал на блестящую кнопку. Приятный восточный мотив разорвал воздушное пространство. «Я исполню свой долг, повелитель. Не бойтесь.» — Издеваешься?! — рявкнул Сухоруков, не в силах, однако, перекричать приятную мелодию. Танец этот Сантьяга знал наизусть. Каждое движение должно быть до абсолютности выверенным, каждый шаг — обдуманным и чётким. Князь изощрялся по поводу наказаний по всякому. Чаще всего, конечно, это были изнасилования, иногда — слежка, порой верного слугу заставляли просто лежать в обнимку с человеком, точнее совсем с не человеком, которого он почти ненавидел. Но с момента появления на карте Глебушки одним из таких наказаний стал этот танец. Повелителю Нави было абсолютно плевать на нервы и мышцы своего подопечного, оплошал — учи танец. Сантьяга был уверен, что это было не обязательно, что Князю было до лампочки на эту «святую кровь», и что лишь поняв, что вариантов погибели лишней пешки множество, он решил исключить тупые наказания (а точнее заменить наказание танцем на простые половые акты), и превратить их в занятия. И глава Великого Дома Навь добился своего — запрещённый аркан, благодаря своему исполнителю получивший название «Кукольный танец», чьё истинное название затерялось в веках, будет исполнен просто великолепно. «Я не позволю ему вновь залить грязью моё тело… Теперь всё будет выполнено чётко и по плану…» Сантьяга не боялся Князя. Не боялся его жестокости, нет, партнёр всегда был мягок и нежен, но именно это и убивало. Именно поэтому самому холодному мужчине Тайного Города так хотелось плакать ночами. Его насиловали — тупо и спокойно. Прямолинейно. Возможно, господин пытался облегчить его страдания, но какую цену могут иметь жалкие поцелуи и объятия? Даже превращаясь вновь в человека, Князь не мог удовлетворить его. «Вы больше не коснётесь моего тела… Сегодня всё пройдёт так, как надо…» Женский голос с какой то странноватой восточной искрой начал выводить нежную мелодию, проникающую в каждую клетку тела. Песня могла владеть комиссаром, а он, в ответ, мог владеть ей. Лёгкий поворот бёдер и плавное, нежное поднятие правой, чуть согнутой, руки вверх. Взгляды тёмных глаз навов и светлых очей Глеба уже были прикованы к мужчине. Далее — лёгкий поворот вправо, не на каблуках — на носках. Полностью показаться зрителям, повернуть голову к правой руке, чуть согнуть и опустить её, пройтись странно обеспокоенным взглядом по ладони и пальцам, подогнать туда левую руку, повёрнутую тыльной стороной ладони к лицу, легко коснуться пальцами левой пальцев правой, а затем плавно, очень плавно, будто вытягивая из пальцев нити, перевести левую назад, собственно говоря, влево, проследив за ней всё таким же нервным взглядом, и чуть поднять изящно согнутую ладонь выше уровня глаз. Толчок ногами в правую сторону, чуть чуть поклониться влево, опустив правую руку вниз, нежными и очень тонкими пальцами проскользив над землёй, а затем поднять её вверх, разведя мизинец, безымянный, средний и указательный пальцы на манер веера, большой же прижав к внутренней стороне ладони. Голова — прямо на зрителей, левая нога чуть отставлена назад, упёрта на носок. Прошли считанные секунды от начала песни, но то, как чётко было исполнение… Нет, если бы Сантьяга не стал комиссаром, ему бы точно светил танцевальный кружок. Ортега невольно залюбовался главным цветком Нави. Теперь он повернулся к зрителям спиной, мягко, танцуя, пройдя вперёд, подняв, сначала левую руку, а затем и правую, изогнув их в запястьях, а затем плавно опустив вниз обе руки. Правая рука — протянута в противоположную ей левую сторону. Короткий поворот, быстрый, связанный с чуть заметными триолями в песне, потом переход от правой руки к левой, в то время как правая должна обвести «зал», следуя за взглядом, и лечь на грудную клетку, позволяя хозяину прикрыть глаза и провернуться на носках, совместив такой поворот с ведением левой руки, округлённой и чуть согнутой по линиям запястья и локтя, над головой, а затем артистичным поклоном, лёгким подскоком вверх и уже более энергичными движениями вперёд. Руки комиссара, сейчас обременённые лишь тонкими рукавами рубашки, обвели плавными жестами одну сторону крыши и другую. Несколько поворотов сначала вперёд, а потом влево, резкое окончание, словно смена кадра, что то типа реверанса и несколько быстрых, но не в коем случае не рваных движений напротив сначала живота, а затем груди — три перевёрнутых «шпиля» пальцами; расход рук над головой, потом снова их сход: ладонями к лицу, тонкие пальцы сначала разводятся в разные стороны головы — левая — ближе к подбородку, а правая — к правому виску, затем руки снова сходятся, почти что перекрывая лицо Сантьяги. Два замаха, по кругу, медленный-медленный разворот, резкое движение раскрытых рук вперёд — ввысь. Лёгкий кивок, соединение ладоней в двух хлопках, скольжение в правую сторону, прикосновение левой рукой к грудной клетке, ноги делают «невольный» шаг вперёд; поворот через правое плечо и ровно такое же, будто отзеркаленное движение, как и в прошлый раз, только теперь с правой рукой. «До припева чуть чуть… Надо подготовиться…» Медленный поворот назад, окружение руками места, где располагается печень, мягкий полуповорот влево, проход в левую сторону, обводя правой рукой замершие войска навов… Глеб хотел кинуться на мужчину, напасть, ударить, убить… Но не мог. Стоял, словно завороженный, глядя на противника. «Он твой враг! Враг!» «Постой… Я хочу посмотреть на него…» Сила в женском голосе нарастала… «Кульминация!» Рука Сантьяги двинулась в левую сторону, призывая двигаться. И он закрутился в такт музыке. Пошёл смерчем по крыше, под то тихое, то громкое «а-а-а» из магнитофона, мягко улыбаясь и подняв голову к небу. И тут Сухоруков понял. Нав разматывал вокруг себя нити волшебной энергии, подобно мотку ниток или веретену, за крайнюю нить которого потянули. И эта энергия причудливо сплеталась вокруг Глеба, медленно пленяя его, цепляя за себя, будто куклу на верёвочках. Мужчина отчаянно сопротивлялся, и, пока что, это было возможно. Но комиссар не беспокоился: скоро такая возможность перестанет представляться. Закончилось кручение медленным замедлением, с раскрытием обеих рук. «Голова кружится… Нет, не могу оступиться!» Лëгкий шаг вправо, успокаивая дыхание, соединить запястья, крутануть их на манер крыльев птицы, но даже в такой жест нужно вложиться по максимуму, полностью вникнув в его смысл. «Свободный, словно птица… Полная противоположность мне…» Сантьяга чуть приотпустил ещё толком не сформировавшиеся нити, давай Глебу некую свободу. «Схватка должна быть честной…» — вспомнил нав слова Князя. Сухоруков сразу же ринулся на противника, стоило только путам ослабиться. В мускулистых руках проповедника возникло острое лезвие, ярко блеснувшее на солнце. Но комиссар на боялся. «Движение влево, вправо… Словно на коньках…» Толчок в ласточку, сальто из неё, давшееся гибкому и натренированному Сантьяге легко, плавное преземление… Поворот; несмотря на то, что вставать спиной к мужу Чио было не очень целесообразно, «одёрнуть» нити нужно было именно повернувшись спиной к объекту, не видя его, чтобы добиться полноценного эффекта. Глеб побежал на, казалось, абсолютно безоружного нава, но тот лишь легонько повёл рукой и резко сжал её в кулак. Сухоруков замер «солдатиком», как будто резко напоролся на невидимую стену. «Руки… Ноги… Они меня не слушаются!» — блондин хотел взвыть, но безуспешно, ибо даже его губы были скованы мощнейшим арканом. А Сантьяга безмятежно отскользнул влево, давая мужчине спокойно упасть, и делая саркастический поклон. Вновь ослабление и вновь приструнение. Целью этого куплета, этой части танца, было вымотать Глеба, чтобы свои последние минуты он принял спокойно и не рыпаясь. Теперь Сухоруков был в почти полном подчинении черноглазого любовника Князя. — Ёбаный р… — попытался крикнуть предводитель Союза Ортодоксов, но не смог, ибо комиссар легонько двинул рукой, каким то вольным-ленивым движением, не выходя из плавного перехода, но уже вынуждая противника заткнуться. — Не сквернословь. — сухо одёрнул блондина Сантьяга. — Или у грязного нелюдя больше чести, чем у тебя? И вновь закружился, но теперь изредка останавливаясь, чтобы поклониться, хлопнуть руками или, танцуя, перейти на другой край крыши. — Он прекрасен… — чуть слышно прошептал Ортега, наблюдая за беспомощным Глебом, чьи попытки напасть были не просто слабы — глупы, и своим прекрасным начальником, с тонких губ которого не сходила триумфальная улыбка. — Кажется, я никогда не видел комиссара таким… Радостным… — кивнул Бога, стоящий рядом. — Это… правда приносит ему удовольствие… Может попросим его научить нас танцевать? — Ой, я на танцевальной площадке как бегемот в балетной пачке, не… — Да ладно тебе. С ним… С ним ты быстро научишься. К тому же, разве его такие счастливые глаза не прекрасны…? Музыка приняла странноватый оборот: из резвого припева она перешла в какой то светлый и очень мягкий, будто успокаивающий, проигрыш. — Знаешь, Глеб… — личность Князя плавно опустила едва дышащего мужчину на колени. — Мне тебя жаль… Ты не виноват, правда? Тот лишь агрессивно закивал головой, с надеждой смотря на противника. — Ну вот. — нас развёл руками. — Поэтому… мне сказали тебя пожалеть. Парень медленно подошёл к проповеднику, поднимая его голову за подбородок. — П-прошу… Г-господин… М-можно… Музыка заиграла с новой силой. Нав долго смотрел в глаза Сухорукова, затем молча отпустил его и поднял руки к небу. Одно движение — и Глеб обратится в пыль, быстро и безболезненно, а затем развеется по ветру. Но комиссар замер, так и не опустив ладони в освободительном жесте, вместо этого щёлкая пальцами и закладывая руки за спину. — Но ты слишком важная шишка, Глебушка… Я слишком долго охотился за тобой… Проповедник Курии так и обмер. Ибо голос любовника Князя, такой безумно ласковый и сладкий, как сахар, был пропитан убийственным ядом. Был пропитан чёрной навской ненавистью, желанием мстить и жечь, убивать всех подряд. «Навы мстят за каждого своего соплеменника, вплоть до седьмого колена.» Глеб попытался вспомнить, сколько же навов погибло в этой безумной вражде, но не смог. Слишком уж большой была эта цифра. Но, зато, он вспомнил другие фразы про такого великого и такого ужасного комиссара. «Он никогда не берёт пленных. Никогда.» «Сантьяга знает обо всём.» «Во всём виноват Сантьяга.» «В Тайном Городе мы не говорим: «вот сейчас возьму тебя тому дяде отдам», мы говорим: «вот сейчас я Сантьяге тебя выпишу»… И никто из детей не капризничает!» «Никогда не пожимай ему руку. Если ты пришёлся ему не по вкусу, то в этой руке незаметно окажется клинок.» «Он — лицо Нави, а все остальные навы — сподручные конечности. Если ты набьёшь человеку лицо, то к тебе мгновенно потянутся руки и ноги…» — Поэтому ты умрёшь так, как я захочу. «Ой как сильно у меня задница будет болеть сегодня ночью…» Песня резко сменилась. — Прости, Князь… — свистящим шёпотом попросил нав, поднимая голову к небу. — Прости меня… И со всей силы дёрнул нити, заставляя пленника подняться, привлекая его к себе. Их танец был похож на безумное танго, резкое, невыносимо болезненное и, казалось, неприятное для обоих. Вёл Сантьяга, не смотря на то, что он исполнял женскую роль. Внезапно музыка на секунду замерла, но этой секунды комиссару хватило на то, чтобы вывернуться из рук Сухорукова и резко дёрнуть за путы, заставив врага (почти) добровольно подставить руки, и упал на них, ухмыльнувшись. — Я — грязный нелюдь? Как насчёт того, чтобы испить моей грязи? Глеб отчаянно завращал глазами. — Хах, ты не понимаешь юмора? Нав ловко отпрыгнул и вновь дёрнул противника. Хозяин Курии упал на колени, от неожиданной боли скривя губы. Сантьяга мягко улыбнулся и поднял обе руки вверх. — Кланяйся мне. Скажи, что я — чёртов бог! Но в этом приказе не было смысла. Движение рук — и священник кланяется ему в ноги. — Д-да. В-ваше. В-величество. — Глебовы попытки сопротивляться «Кукольному танцу» были успешно провалены, комиссар Тёмного Двора завладел даже его вестибулярным аппаратом. — Встань с колен, ничтожное существо. — Сантьяга высокопарно махнул рукой, и Сухоруков покорно встал, вновь увлекаемый в танец… Наступил проигрыш. Приятный женский голос выводил мелодию, явно к чему то подводящую, но предводитель Союза Ортодоксов настолько выдохся, что ему было не до каких то мелодий. Он слышал лишь биение своего сердца, да своё дыхание. А вот его противник, кажется, совершенно не устал. Эту часть Сантьяга придумывал сам. В указаниях, которые он нашёл в библиотеке, говорилось лишь то, что вторая часть танца должна быть противоположной первой. И Князь, конечно, не знал об исследованиях своего подручного. «Но скоро узнает…» Глеб и Сантьяга стояли напротив друг друга. — Знаешь… — голос комиссара стал каким то грустным. — Ты сказал, что я — грязь. — Д-да… — ослабший Глеб кивнул. Любовник Князя быстро подошёл к краю крыши и поднял упавший ещё в начале драки кинжал. — Держи… — он вложил стилет в руку противника. — Избавь мир от этой грязи… И крепко прижался к блондину, ослабляя нити… Сухоруков, не веря своим глазам, алчно перехватил поудобнее любезно отданное оружие и занёс клинок над навом… Ортега дёрнулся вперёд. — Комиссар! КОМИССАР! САНТЬЯГА, БЛЯТЬ!!! И в последнюю секунду, когда нож уже почти пронзил шею Сантьяги, комиссар Тёмного Двора быстро извернулся, отскальзывая от рук Глеба и резко дёрнул нити вперёд и вниз. Тёмный навский стилет вонзился в сонную артерию Сухорукова, вызывая фонтан крови. Труп с неприятным всхлипом осел на пол. Когда Сантьяга обернулся, его лицо, белоснежные штаны, сорочка и пиджак были сильно забрызганы кровью. Плечи комиссара дрожали, но его взгляд был спокоен и даже… умиротворён. Командир гарок медленно повёл рукой и труп, всё ещё державшийся на уже слабоватых нитях, свалился с крыши. — На нём лежит слабый морок… — устало пояснил парень, стараясь держать на лице некое подобие улыбки, подходя к Ортеге и упираясь лбом ему в грудную клетку. — Вызовите службу Утилизации… Я всё оплачу. Потом. А сейчас… Ортега, поможешь мне дойти…? — Конечно, комиссар. — ответил как всегда исполнительный гарка, приобнимая Сантьягу. — Только прижмитесь ко мне крепче, я хочу, чтобы Князь видел, что мы… Близко стояли. Несмотря на слабость, комиссар смог поднять голову и язвительно улыбнуться.

***

— Сантьяга… Черноволосый нав дёрнулся, услышав голос своего повелителя. — Да, ваше величество? — Ты нарушил мой приказ. — Мне раздеваться? — сухо поинтересовался комиссар, вставая с кресла. — Нет. — последовал ответ. Командир гарок язвительно поднял брови. — И чем же я заслужил такую щедрость? — На самом деле… — Князь присел в кресло напротив. — Это была небольшая проверка. Мне было интересно, боишься ты меня или нет. — Вы могли просто спросить… — нав покачал головой. — Зачем, простите, устраивать этот цирк? — Ты бы солгал. Разве нет? Сантьяга задумался, скрещивая руки на груди. — Тогда… Да, может быть. Но сейчас я готов вам ответить, чётко, кратко и правдиво на все сто процентов. — Ну попробуй. Черноглазый командир гарок подошёл к своему начальнику и, наклонившись над ним, тихо прошептал: — Я не боюсь вас, Ваше Величество. Я вас ненавижу.