✞✞✞
Минхо валяется на своей кровати и ест чипсы, когда Джисон возвращается после вечерней молитвы. Он закрывает дверь на щеколду, которую Минхо лично прибил после переезда, и подходит к нему. Ли протягивает пачку, но Джисон даже не дёргается. Он аккуратно отодвигает руку Минхо и ложится рядом. Утыкается носом ему в шею и молчит. Тишина бы давила на виски, но Ли довольно громко хрустит чипсами, чтобы заглушить её. Это привычно. Настаивать нет смысла. Однако живот Хана предательски урчит, ведь наесться в пост невозможно. — У меня есть баунти, — негромко оповещает Минхо и тянется за батончиком. — Возьми, — и подносит к чужому лицу. Джисон думает какое-то время и всё же берёт сладость из чужих рук, медленно распаковывая. Он даже не ест, он сосёт шоколад, словно леденец. Боится укусить. Такой крошечный. Минхо очень хочет поцеловать его в губы, но те заняты, и целует в лоб. Аккуратно, нежно, долго. Джисон не съедает и одной сотой, сбегая в ванную. Минхо знает, что он будет там чистить зубы до кровоточащих дёсен и отмывать лицо от касаний его губ. Так всегда. Это оставляет раны на сердце. Такой ущемленный, обиженный, совсем маленький и чистый душой. Минхо стыдно его осквернять поцелуями, словно речь о священном монументе, но... как иначе?✞✞✞
Минхо почти засыпает, когда Джисон возвращается. Он нашёптывает что-то неразборчивое, стоя перед иконами, а затем идёт к Минхо. Ныряет по одеяло и прижимается крепко-крепко, словно его в любую секунду могут оттолкнуть. Нет. Никто его в пределах этой кровати не оттолкнет, не осудит и даже плохого не скажет. Хотя порой хочется возразить в грубой форме, Минхо ни разу себе не позволял. Не с Джисоном. Порой даже с мамой, но не с ним. Минхо никогда не настаивал. Только предлагал. Держал Джисона за руки, мягко сжимая его ладони, аккуратно касался шеи, всегда оставаясь готовым к протесту, но Джисон никогда не отталкивал. Он не боялся. Не боялся Минхо. Будто он та последняя инстанция, в которой и в самом деле есть истина, но принять её сложно. И вот сейчас. Джисон не настойчиво льнёт ближе, жмётся теснее и вдохнуть не силится. Будто спугнуть боится. Только пугать тут некого, кроме его самого. Он зарывается в одеяло с головой, накрывая им и Минхо, словно Бог так не увидит. Джисон сам его целует. Его не заставляют. Он касается чужих губ своими и весь дрожит, как осиновый лист, словно в первый раз. Минхо хорошо помнит, как Джисон горько плакал, самостоятельно подавшись вперёд для поцелуя. Крупные слёзы катились по щекам, но он не хотел отстраняться. — Сони... — мягко шептал Минхо. — Пожалуйста.... — всхлипывал Джисон, не отрываясь от чужих губ. — Ещё минутку. Ладно? Пожалуйста.... Минхо не мог совладать с собой, потому что поцелуи Хана были обжигающими, болезненными, но такими нужными и важными. Он просто целовал, одновременно упиваясь моментом и ненавидя себя за несдержанность. Многим позже дошла мысль, что Джисон так искренне этого хочет, что нарушает все устои в своей голове. Это приятно, но всё ещё больно. До сих пор больно. Только вот оторваться не получается. Джисон сам целует, сам гладит бёдра Минхо ладонями и лезет ими под футболку. Его никто не заставляет, даже не просит. Он сам. Это ударяет по самым глубинам души, заползает под кожу и селится в сердце. Минхо, будучи не особо чувствительным, млеет, растворяясь в моменте, когда Джисон лезет за пояс его пижамных штанов. Он больно кусает щёки изнутри, слыша, как Джисон тихо всхлипывает, пряча лицо в изгибе его шеи, пока пальцы смыкаются на члене. Слишком много противоречивых ощущений возникает, но ни одно не превыше понимания, что Джисон доверяет ему настолько, что готов согрешить. И Джисон грешит. Трогает Минхо, ласкает ладонью его член, заливаясь слезами, и тихо шмыгает носом, не дай Бог кто услышит. Это всё слишком для него. Слишком горячо, слишком пошло, слишком интимно, слишком грязно, слишком грешно. Минхо никому и никогда не расскажет, как прыгал на нём Джисон, когда его конкретно развезло от двух чаш вина. Он был отчаянным, резким, распутным. Ему идёт. Он потрясающий. Минхо задыхался от переизбытка чувств, даже не касаясь любимых губ. По праву любимых. Он сам почти хныкал оттого, как ему хорошо. Джисон был великолепен. Чуть груб, смел и в то же время нежен. Как такое можно совмещать? Сейчас Джисон робкий, осторожный, боязливый. Он так неловко касается Минхо, столь смущённо сжимает его член в руке, словно опасается, что его в любую следующую секунду притащат за волосы к иконе и ткнут носом в содеянное. Джисону страшно. Очень. Но видно, что хочется. Минхо не упрекает. Осторожно обнимает за плечи, гладит по спине, целует в висок. Он хочет вылизать Джисона до искр перед глазами, до блеска кожи от собственной слюны, до дрожи в коленях, но он не даётся. Джисон однажды попытался перебороть страх, выпив вина в церкви, но застенчивость всё равно сыграла роль, а Минхо не позволил себе настоять. Минхо многое себе с ним не позволяет. Джисон гнёт кисть, нежа головку чужого члена в руке, и скулит в плечо Минхо, потираясь собственным возбуждением о его бедро. Ли гладит его по спине, спускаясь ниже, чтобы коснуться изгиба ягодиц, и Джисон дрожит. Снова. Джисон горестно плачет, ощущая неправильность происходящего, и кусает ключицы Минхо, заливая его футболку слезами, за что тоже попросит прощения. Потому что надо, несмотря на то, что Минхо только улыбается, видя отметки на плечах. Даже подговаривает Юци, одноклассницу, чтобы та подтвердила отношения, если что. Джисон, кстати, ревнует. Несмотря на всё, ревнует. Минхо знает. Не тяготит неуверенного Джисона. Не общается с ней близко. Юци тоже понимает. Шумная, но неглупая девочка. Минхо всегда выбирает лучших. Так случается. Она прикрывает все отметки на теле, оставаясь такой же грубой и резкой, как Минхо, чтобы быть под стать. Только вот она правда такая. Джисон знает. Печалится, что он сам нет. Но знает. Минхо целует его в скулы, заставляя на себя посмотреть, проводит кончиком носа от виска до линии челюсти и касается губами чувствительной мочки уха. Он тихо скулит, потому что чужая ладонь сильнее сжимается на его возбуждении, доводя до искр перед глазами, будто на сварку смотрит. — Сони... — хрипит Минхо, ощущая себя на грани, и больно сжимает талию Джисона в ладони. — Коснись меня тоже, — совсем тихо просит он, шмыгая носом. — Пожалуйста... — Я хочу коснуться тебя языком, Сони, — сбито шепчет Ли, рвано выдыхая ему в шею. Джисон так выгибает кисть, проходясь пальцами по чувствительной головке, что Минхо пачкает его кулак в ту же секунду, кусая в плечо от переизбытка ощущений. Он тянется к губам Хана, находя их на ощупь, и целует мягко, нежно, долго, прерываясь для рваных вздохов. И стоит отстраниться, чтобы привстать, как Джисон хватает его за шею, останавливая. — Рукой, Мин, — судорожно произносит он, — пожалуйста. Минхо выныривает из-под одеяла на секунду, наполняя лёгкие до предела свежим воздухом, и даёт себе секунду, чтобы перебороть то щемящее чувство под рёбрами. Джисон так много влияния на него имеет... Однако не когда они вдвоём под одним одеялом. Даже если с его глаз всё ещё скатываются обжигающие слёзы. И Джисон в самом деле плачет. Удерживает руки Минхо за запястья, когда тот оказывается между его бёдрами, и не отпускает. Ему страшно. Всё ещё очень страшно, несмотря на то, что всё уже происходило и не раз. И какой тогда в этом смысл? Минхо не понимает. Он не хочет создавать шум, пытаясь выпутаться из чужой цепкой хватки. Прикладывается лицом к возбуждению Джисона через ткань шорт и трётся щекой о твёрдый орган. Хан сам убирает руки, чтобы зажать ими рот, глуша стон. Он хнычет, когда Минхо стягивает с него одежду и касается губами члена напрямую. Его колени предательски дрожат, грудь тяжело вздымается, а лицо отчаянно краснеет, но не от смущения или нехватки воздуха. Минхо знает все его страхи. Знает, насколько он на самом деле боится. И ужасно то, что не Минхо он боится. Он боится того приятного чувства, которое испытывает. Ему буквально плохо оттого, что ему хорошо. Джисон искренне себя ненавидит в такие моменты. Он не в состоянии на самом деле получить того блаженного ощущения, которое Минхо может ему подарить. Слишком напряжён. Как натянутая до предела струна. В каждую секунду готовая порваться. Сколь бы хорошо Минхо не владел своим языком, с каким бы наслаждением не отсасывал Джисону, этого просто недостаточно. Но это не вина Минхо. И даже не Джисона. И от этого хуже. Минхо слышит всхлипы сверху и думает, что скоро сойдёт от этого с ума. Он понимает, как глупо это звучит, но каждый раз ему кажется, что он буквально силой заставляет Джисона испытывать удовольствие. Если честно, ещё немного и он, правда, лишится рассудка. Минхо не мог себе представить, что когда-либо будет делать приятно кому-то, когда этот кто-то плачет навзрыд. И ладно, если чтобы успокоить. Но... не наоборот же. Не когда кто-то начинает плакать от ласковых касаний. Только вот живёт Минхо так уже почти год. И это сложно. Минхо старается абстрагироваться, толкая член за щеки и посасывая головку, пытается нарисовать у себя в голове искреннюю улыбку Джисона, спускаясь языком вниз от основания органа и оставляя влажный след на аккуратной дырочке. Не получается. Ему реально плохо оттого, что Джисон заливается слезами, находясь рядом с ним. Минхо понимает, что не в нём причина. Он наверняка знает, почему так происходит. Однако не упрекнуть в этом Джисона, ведь не его вина, и не ткнуть носом родителей в это, мол, посмотрите, что вы сделали с ним. Минхо помнит, как Джисон, спрятав лицо в изгибе его шеи, рассказывал, что ему часто снится один сон. Это всегда тот момент, когда Минхо впервые его тронул. Он отчётливо чувствует каждое касание, находясь в том дне, в кровати, под одеялом, в полной темноте. Он слышит дыхание Минхо где-то рядом, ощущает, как его ладони оставляют на теле ожоги. А потом вдруг резко всё заканчивается. Становится холодно. Очень. Пальцы покалывает, а губы синеют. Джисон вылезает из-под одеяла и находит себя посреди бескрайнего поля, которое замело снегом. Он там совершенно один, трясётся от холода, но не может ни шагу ступить, ни закричать. Ноги словно ватные, а язык — примёрз к нёбу. Хан оглядывается. Никого. Но кто-то шепчет ему на ухо что-то неразборчивое томным голосом, который эхом отдаётся в голове. Джисон старается вычленить хоть фразу, но слышит только несколько повторяющихся слов: «Наказание», «Грех» и «Грязный». Он складывает два плюс два, понимая, что это его личный ад за совершённое. Один. В вечном холоде. В огромном пространстве. Солнце ни капельки не греет и только слепит глаза. Слёзы сами на них наворачиваются, но тут же замерзают, превращаясь в сосульки на щеках. Дрожащей рукой, с трудом её сгибая, Джисон хочет смахнуть их, но льдинки будто иглами впиваются в кожу, обжигая, как раскалённый металл. А он не может даже закричать от боли. Голосовые связки словно защемило. Зато навязчивый неприятный голос в голове продолжает ему шептать о том, какой он отвратительный, мерзкий, грязный. И хочется сквозь землю провалиться. Но от этого не избавиться. Не сбежать. Это то, в чём он останется навсегда. Это то, чего он заслуживает. Джисон никогда сам не может проснуться от этого сна. И он очень боится, что однажды его не смогут разбудить. Ужасно думать об этом, доводя кого-то до предоргазменных судорог, но Минхо кажется, что этот ад он разделит с Джисоном на двоих. Руки мягко гладят бёдра, слабо сжимая нежную кожу, пока бессовестный язык то вылизывает колечко мышц, то ласкает кончик члена. Минхо немножко умирает внутри, ощущая чужую ладонь у себя в волосах, и хочет прижаться к ней теснее, чтобы Хан погладил его, но продолжает посасывать головку. Он сам хватает Джисона за руки, когда тот пытается его оттолкнуть, и насаживается чуть больше, чем на треть длины, вынуждая кончить себе в рот. Он морщится от солоноватого привкуса, но всё равно глотает столько, сколько может, облизывая губы. Минхо сплетает пальцы с Джисоновыми и прикладывается щекой к его животу, оставляя тёплые поцелуи на тазовой косточке. Он лежит так, не двигаясь и почти не дыша, пока Хан успокаивается, а после всё-таки отстраняется, укладываясь рядом. Джисон сам тянется к нему за поцелуем, несмотря на то, где губы Ли были до. Целует нежно-нежно, почти невесомо, слизывает засыхающие капельки спермы с чужого подбородка и спускается осторожными касаниями к шее, пряча лицо в изгибе. Минхо прижимает его к себе ближе и играет с прядками шелковистых волос на макушке, время от времени целуя, куда дотягивается. Джисон же дышит ему в ключицы, согревая теплым дыханием, и скользит ладонями по спине под футболкой. Ему нравится трогать Минхо. Вечно тянет к нему свои руки. Минхо только рад. Ах, если бы Джисон ещё не корил себя за это, цены бы ему не было. Ли бы всю жизнь так лежал с ним в обнимку. Однако Джисон сам отлипает, натягивает на обнажённую задницу шорты и привстаёт. — Сони, — шепчет Минхо, но не хватает за локоть, не пытается удержать, — может, утром? — Я не могу, Мин, — с отчаянием произносит Хан. — Тогда ещё хотя бы пять минут, — просит Ли и печально смотрит глаза в глаза, совсем аккуратно, почти не ощутимо, поглаживая его по руке. Джисон мнётся с несколько минут, поглядывая на часы, и сдаётся. Ложится обратно. Прижимается к Минхо всем телом и грузно выдыхает ему в плечо. Для него это тяжело. Минхо знает, что он не хочет уходить, но так нужно. Джисон сам это придумал. Ещё буквально пару сотен секунд, и он уйдёт в ванную, где проведёт несколько часов. Это его личный ритуал, чтобы очиститься. Ему хочется верить, что это поможет. Он снова будет плакать, стоя голым перед зеркалом, а после сотрёт о своё тело жёсткую мочалку, оставив покраснения на всех участках кожи, до которых дотрагивался Минхо. Нет, Джисон совсем не хочет смывать с себя поцелуи Минхо, не хочет избавляться от его ласковых касаний. Ему нравится. Очень. Он же сам просит. Но так нужно. Ему так чертовски важно оставаться чистым перед родителями, перед Богом, хотя и не перед собой. Минхо знает, что Джисону стыдно за всё, что они делают. Знает, но никак не может помочь. А что он сделает? Хан его не послушает. Он, может, и любит Ли, но, кажется, недостаточно. Он так страшится этого чувства, что запирает его подальше на семь замков, убегая со всех ног, лишь бы не поглотило. Это больно, но Минхо привык. Он знал, на что идёт, когда впервые обнял Джисона не совсем по-братски. Он знал, что будет непросто, когда впервые коснулся его губ. Так запретно, но так приятно. Возможно, не через пять минут и не завтра, но когда-то должно же всё измениться. Должно стать лучше. Не может же всегда быть плохо, верно? Минхо надеется, что когда-нибудь Джисон не спрячет их под одеялом и обязательно улыбнётся, когда Ли будет выцеловывать его тело. Минхо обещает себе сделать всё, чтобы когда-нибудь Джисон после его касаний не убежал в душ отмываться, а остался спать с ним в обнимку. Это должно случиться. Однажды Джисон обязательно поймёт, что Бог не перестанет его любить только за то, что сам он любит Минхо. Лишь бы не оказалось слишком поздно.