omyt

— Йо, Сатору! Сердце. Оно у него есть, бешено колотит по ребрам, будто хочет проломить грудную клетку к чертям собачим. Он открывает глаза и жадно вбирает в себя воздух. Опять. Ему опять это приснилось. Бледная рука тянется к лампе на тумбочке, с нее валится стакан с водой, но не разбивается – благо, пол укрыт мягким ковром. Пытаясь унять дрожь в пальцах, дотягивается и до телефона. Три. Все как всегда – осталось только успокоиться, выключить ночник, чуть раздвинуть шторы – чтобы свет от уличного фонаря как-нибудь освещал комнату – попытаться уснуть и снова увидеть этот ублюдский сон. «Это — и есть моя жизнь», — шепчет и укрывается одеялом с головой. Утро. Проснулся до будильника, пролежал в кровати до тихой вибрации рядом с подушкой и пошел заниматься привычной рутиной. Потянулся к телефону – ноль сообщений. К этому трудно привыкнуть, но он обязательно как-нибудь сможет. Это тоскливо, но сейчас самый разгар лета – тоска закроется чем-то теплым, и днем ему уже будет не до этого. Работа. Все, как обычно – раздражающая напарница, куча бумажек, кофе три в одном и треск светодиодных лампочек в давящей тишине. Он почти засыпает за своим компьютером, но на помощь приходят книги – почему-то здесь, в этом душном кабинете, на чтении получается сосредоточиться лучше, чем в своей захламленной комнате. Тут хотя бы есть освещение. Спортивный зал. Здесь приятно пахнет резиной и гулкое эхо подначивает кричать громче. Ему нравится, как звук отлетает от обитых древесиной стен и возвращается обратно, так и не долетев до его рта. Потихоньку подтягиваются ребята, с которыми они играют здесь в волейбол. «Если бы не они, я бы уже давно сгнил в своей комнате», — думает Годжо и натягивает на себя дежурную улыбку. Сейчас он расслабится, забудет о ночных кошмарах и снова попытается почувствовать себя живым. Вечер. За стенкой приглушенный плачь, ворчание недовольной женщины, скрежет посуды и лай собак за окном. Он читает пару страниц, не может сосредоточиться и забивает на это дело, включая какую-то криминальную чушь на ютубе. Время проходит быстро и он снова ложится в кровать. Ему тошно, но спать все-таки нужно, иначе ад настигнет его и в реальности. Он знает, что ждет его ночью. Знает, но это неизбежно. Выпивает горсть снотворного и укрывается одеялом. Когда-нибудь это обязательно закончится. Годжо куда-то идет. Станция, крохотные неоновые билборды и пустая платформа. Кто-то его зовет. — Йо, Сатору! Останавливается как вкопанный. Знакомый мягкий голос, он знает, кому он принадлежит. Поворачивается. Сугуру. Улыбается, машет рукой. Он видит его лицо нечетко, словно его заблюрили как в японской порнухе. Вокруг толпа, метро, осенние листья и… дождь? Да, в руках у него зонт, и капли громко стучат по клеенчатому покрытию. Впереди куча людей. Они спешат и разбегаются по сторонам, как тараканы или муравьи, но вокруг Гето будто какой-то барьер, огораживающий его от других. А у Годжо нет никакого барьера. Люди толкают его плечами, роняют к его ногам мелочь и зонты, ругаются и просят уйти с дороги. Он хочет подойти ближе. Гето все такой же, каким он его запомнил – темные длинные волосы, небрежно перетянутые резинкой на затылке, фарфоровая нежная кожа, теплая улыбка. Но все-таки что-то было в нем не то, что-то ускользающее, что Сатору никак не мог поймать. Он пытается протиснуться вперед, поближе, но толпа сгущается и идти становится все тяжелее. Их отделяет всего несколько сантиметров, и рука тянется вперед, но Сугуру кажется настолько недосягаемым, будто стоит где-то на заснеженной горной вершине, в то время, как Сатору ползает у ее подножия. Гето смеется, когда Годжо понимает, что не сможет до него дотянуться. Зонт падает и капли с оглушающим грохотом разлетаются вокруг. Люди исчезают, становится слишком тихо. Теперь они стоят лицом к лицу. У Гето – барьер неприкосновенности, у Годжо – по-прежнему ничего нет. Он все еще улыбается. Как тогда, на первое рождество. Все такой же невинный и нежный. И Сатору вдруг чудится, что на самом деле сейчас он не спит, а все что было до – и есть тот самый кошмар. Он хочет коснуться, но все еще не может достать. «Извини», — читается в чужом взгляде. И он хочет простить, но вокруг становится снова слишком шумно, толпа окружает, позади стучат колеса состава. «Пожалуйста, отойдите от края платформы!» – женский механический голос предупреждает людей о скором прибытие вагона, когда Годжо возвращает свой взгляд обратно на Гето, но видит его спину. Он уходит. Снова. Сатору рвется вперед через толпу, но его не покидает ощущение, что он не сдвинулся ни на сантиметр. Впереди горит яркий свет, в котором исчезает знакомая сутулая спина. — Не уходи! Он истошно вопит, пытаясь докричаться до Гето, но его крик тонет в грохоте проносящегося мимо поезда. Сатору открывает глаза. Белый потолок. Влага, скопившаяся в уголках глаз, стремительно вытекает и капает на подушку. Он, шмыгая носом, тянется к шторам, чтобы раздвинуть их и осветить комнату. В темноте не оказывается никакой станции, никаких людей, никакого Сугуру. Ему опять все приснилось. Его опять затянуло в этот омут. Он закрывает лицо руками. Здесь нет тебя. Нет, здесь тебя никогда не было.