Эпизод 1. Новенькая
Громкие голоса, смех, музыка и скрежет коньков по начищенному ледовому покрытию заглушили друг друга и окончательно слились в единую неразборчивую какофонию в тот момент, когда на небольшом парковом катке грянула одна из известнейших k-pop композиций. Восторженная публика с энтузиазмом двинулась вдоль замёрзшего зеркального озера в такт энергичному танцевальному ритму, хватаясь за руки и воодушевлённо кружась в заводном танце, и спустя пару минут любимая всеми городская площадка превратилась в самую настоящую дискотеку под открытым небом. Открывшееся второе дыхание сопроводил немедленный заряд бодрости, веселья и отличного настроения, и, несмотря на весьма низкую для декабря температуру, каток по-прежнему оставался для большинства горожан лучшим способом расслабления и завершения насыщенного трудового дня. Резкий шум снаружи разбудил спящую на складном кресле в крохотном домике по аренде коньков девушку с двумя длинными тёмными косичками, и она, вздрогнув, неохотно высунулась из-под уютного клетчатого пледа. Время было только шесть вечера, а она уже чувствовала себя выжатой как лимон. День выдался чрезвычайно активным, начиная от ажиотажа с самого утра и заканчивая им же вечером, и сотрудница местного парка развлечений Уэнсдей Аддамс не могла дождаться окончания рабочей смены, чтобы поскорее рвануть домой и расслабиться за чтением любимой книги и чашкой ароматного зелёного чая. К счастью, последнюю пару коньков она раздала ещё час назад, благодаря чему смогла выкроить время, чтобы немного вздремнуть и восстановить силы. Сегодня в парке было на удивление людно, и, хотя к вечеру публика заметно поредела, оставшиеся посетители домой явно ещё долго не собирались. Особенно сейчас, под льющиеся в изобилии из динамиков всемирно известные поп-хиты. И с какой только радости она решила включить в плейлист набивших оскомину корейских айдолов? Теперь их бесчисленных рьяных поклонниц до ночи с катка не выпроводить. Уэнсдей захватила куртку и вышла из домика осмотреть площадку. К вечеру температура упала ещё на пару-тройку градусов, делая сухую холодную атмосферу чище и прозрачнее, а небо – звёзднее и ярче. Не в меру серьёзная неулыбчивая девушка семнадцати с половиной лет, традиционно одетая во всё чёрное, вдохнула и выдохнула свежий морозный воздух, хмуро наблюдая за тем, как он неторопливо поднимается ввысь густыми плотными облачками, а затем растворяется и исчезает в высокой непроглядной дали. Уэнсдей Аддамс любила холод, а вот зиму с её раздражающим изобилием белого, мягкого и пушистого – нет. Дружные компании друзей, родители, дети, пожилые люди и влюблённые парочки, не выпускающие рук друг друга, свободно кружились по сверкающему полупрозрачному льду, счастливо ловя и радуясь каждой минуте совместного пребывания и полезного активного отдыха. Катки обладали собственной неповторимой романтикой, очарованием и даже своего рода магией, сближая людей и делая зимний сезон особенно прекрасным, а потому изо дня в день неизменно тянули к себе уставших от долгих трудовых будней жителей города, что не могли нарадоваться любимой с детства поре, которая в этом году выдалась на редкость чистой, снежной и солнечной. Одну только Уэнсдей почему-то всё это не слишком радовало. Вероятно, в первую очередь потому, что в отличие от всех остальных девушка находилась здесь на работе. В попытке немного подзаработать и занять себя чем-то полезным на время зимних каникул она устроилась на должность смотрителя залитого на небольшой парковой площади катка. Несмотря на умение неплохо кататься, Уэнсдей не могла сказать, что сильно любила это занятие, больше предпочитая уединённые пешие прогулки или аренду снегохода где-нибудь в глухом лесу. Работа была не особо пыльной: следить за порядком и безопасностью, выдавать напрокат коньки тем, кто пришёл без своих, вечером после закрытия проехать и выровнять на специальной технике поверхность льда для следующего дня. Утром, когда посетителей было меньше всего, Уэнсдей и вовсе могла мирно греться под пледом с книгой или дремать. Порой, задумавшись о чём-то и погрузившись глубоко в себя, девушка примечала на площадке кого-нибудь и следила за ним всё то время, что этот человек проводил на ней. Уэнсдей совсем не была общительной и компанейской, но наблюдать за людьми ей, как ни странно, нравилось. Нравилось подмечать в них детали, особенности, поведение, навыки катания, необычные элементы одежды или аксессуаров. Иногда это были девушки: с родителями, парнями, подругами, реже – одиночки. А иногда молодые люди: как правило, в компании друзей или своей второй половинки. Особенно увлекательно было смотреть на тех, кого привели и поставили на каток впервые в жизни. Боязливые, несмелые, неуверенные в себе, с помощью и поддержкой родных и близких новички делали свои первые шаги на льду в робких попытках научиться кататься и освоить такое вроде бы элементарное, но на самом деле сложное искусство скольжения. Уэнсдей помнила, как во время одной из ранних своих тренировок в далёком детстве умудрилась выбить себе два зуба и сломать колено после неудачного падения, стоящего в итоге целых двух месяцев лежания в гипсе и ещё большего срока повторного выхода на лёд, а потому особое внимание уделяла тем, кто в силу неопытности мог аналогичным образом пострадать. В любом случае наблюдать за посетителями – и новичками, и постояльцами – всегда было весьма занимательно и забавно. Сейчас апатичный, черноглазый, блуждающий по толпе взгляд смотрительницы катка зацепился за худенькую светловолосую девушку в яркой розовой куртке и пушистом разноцветном шарфе, контрастно выделяющуюся на общем фоне. Обаятельная и улыбчивая, она неспешно двигалась вдоль бортика, силясь устоять на непослушных коньках и раз за разом шлёпаясь на жёсткую ледяную поверхность. Эта блондинка приходила сюда не в первый раз, и ранее Уэнсдей уже видела её с подружками, что явно силком тащили её на лёд в упорном стремлении научить кататься. Сегодня белокурая посетительница пришла одна, и хмурая брюнетка с косичками сосредоточенно сопровождала её глазами, гадая, неужели у той не нашлось компании на этот дивный пятничный вечер. Куда запропастились её подруги, одна из которых не снимала круглых чёрных очков даже ночью, а вторая, наоборот, так и сверкала, словно двумя алмазами, поразительными и крайне редкими сине-зелёными русалочьими глазами? Двигающаяся медленно и осторожно блондинка в какой-то момент вновь оступилась и спустя мгновение неловко растянулась на скользкой ледяной плоскости. В отличие от предыдущих падений теперь она не спешила подниматься, и Уэнсдей сразу же заподозрила злосчастную травму, получить которую на катке было проще, чем где-либо ещё. Площадка стремительно пустела, а потому рядом не оказалось никого, кто помог бы девушке встать и продолжить движение. Недолго думая, Аддамс рванула через проём в бортике прямиком к ней. Поскальзываясь и едва не падая на толстой шипованной подошве ботинок сама, она приблизилась к беспомощно лежащей на льду девушке и протянула ей руку. – Эй… ты как? Надеюсь, ничего не сломала? Блондинка с окрашенными в голубой и розовый цвет кончиками волос подняла на подоспевшую к ней Аддамс лучистый голубоглазый взгляд. Россыпь крохотных, падающих ей на лицо снежинок искрилась и переливалась задорными радужными блёстками в ярком фонарном свете, озаряя его и придавая хозяйке прелестный, немного сказочный или даже мультяшный вид. Совсем ещё юная, не старше семнадцати, она растерянно взмахивала вверх-вниз веерами длинных иссиня-чёрных ресниц и беспомощно озиралась по сторонам, очевидно, не в силах поверить, что всё же смогла столь неудачно навернуться и закончить катание прежде, чем толком его начать. Ну прямо самая настоящая диснеевская принцесса, ждущая появления прекрасного принца-спасителя. Уэнсдей нахмурилась. – Вроде бы нет… но лодыжка сильно болит, – неприязненно морщась, отозвалась девушка и потёрла повреждённую конечность. Подхватив пострадавшую одной рукой под локоть, а второй придерживая её за талию, Уэнсдей помогла ей подняться. – Ох… больно… – пожаловалась блондинка и, опасаясь ещё одного падения, сильнее вцепилась тонкими бледными пальцами в руку Уэнсдей. – Ясно. Похоже, на сегодня покатушек достаточно, – заметив, что она с трудом наступает на ушибленную стопу, буркнула темноволосая помощница. – Пойдём, оценим масштаб твоего бедствия. Вдвоём девушки доковыляли до маленького деревянного домика, где Уэнсдей усадила блондинку на своё укрытое пледом кресло, после чего аккуратно стащила с неё коньки. Левый голеностоп заметно припух и покраснел, выдавая полученную травму, и девушка, помня о способах оказания первой помощи, наложила на него тугую повязку и сделала холодный компресс. – На вид ничего серьёзного. Небольшое растяжение, за пару дней должно пройти. Но, если станет хуже или больнее, обязательно покажись врачу, – предупредила она и уложила конечность на стоящий по соседству стул. Блондинка с улыбкой кивнула, и Уэнсдей, подойдя к своему столу, налила в чашку горячего травяного чая из термоса. Судя по тонкой синтепоновой курточке, больше подходящей под осенний или весенний сезон, и отсутствию головного убора, девушка изрядно замёрзла и теперь то и дело потирала ладонями плечи в попытках скорее себя согреть. На ней был стильный облегающий кашемировый свитер лимонного цвета и плотные бирюзовые джинсы, и Уэнсдей почему-то сразу подумала о том, что, в отличие от неё, сторонницы исключительно чёрных и мрачных тонов, эта девушка была поклонницей ярких цветов и красок. И наверняка куда более позитивного и жизнерадостного взгляда на мир. – Вот, – Уэнсдей протянула ей дымящийся ароматный напиток. – Выпей, погрейся. Это витаминный чай. – Спасибо большое! – просияла гостья и приняла угощение. – Похоже, мне очень повезло тебя встретить. Меня Энид зовут. Энид Синклер. Будучи с детства одинокой, нелюдимой и замкнутой, Уэнсдей находила себя меньше всего готовой к новому непредвиденному знакомству, ведь всё, на что она рассчитывала и о чём думала в этот вечер, – лишь помочь упавшей на катке девушке встать. Теперь же, глядя на неё – дружелюбную, улыбчивую, расслабившуюся в удобном кресле и явно чувствующую себя почти как дома, – ей казалось, что идея ответно назвать себя и чуть-чуть пообщаться была на самом деле не так уж сомнительна и плоха. В конце концов, настоящих друзей в этом городе у неё всё равно не было. – Уэнсдей Аддамс, – наконец отозвалась она, надеясь, что её редкое, созвучное с днём недели имя звучит не слишком вычурно и экстравагантно. – Рада познакомиться, Уэнсдей! Ты здесь работаешь? Налив себе чая и усевшись напротив новой знакомой, брюнетка с косичками кивнула. – Да, устроилась на подработку после сессии. Присматриваю за катком и выдаю напрокат коньки. Так, ничего особенного. – И как, тебе нравится? Энид вновь улыбнулась, очевидно, увлечённая развязывающейся с загадочной ровесницей беседой. Отвечая на её вопросы, Уэнсдей тайком наблюдала, как добродушная и открытая, похожая на диснеевскую принцессу девочка с голубыми глазами и в лимонном свитере попивает травяной чай и с интересом разглядывает небольшое тёплое помещение с аккуратно расставленными вдоль стен шкафчиками с коньками, вешалками и хозинвентарём. Сделанный из обыкновенного сруба домик смотрителя был маленьким, простеньким, но уютным, включающим в себя все необходимые для работы удобства, однако заведующей им девушке всё равно было несколько неловко от того, что принимать новоиспечённую, хоть и явно неприхотливую, гостью приходилось в столь скромных и ограниченных в полноценном комфорте условиях. Она кашлянула, прочищая мысли. – В целом да. Работа несложная, без задержек, да и платят весьма неплохо. На время зимних каникул самое то, плюс благодаря этому месту я наконец могу позволить себе самостоятельно платить за жильё. Энид понимающе кивнула и взаимно поведала о себе: – Ну а я учусь на дизайнера, хочу в будущем проектировать ландшафты. Изысканные растения, вечнозеленые газоны, беседки, фонтанчики и цветники – мне кажется это всё таким удивительным и эффектным! И очень, очень красивым! Да, похоже, по части любви Энид ко всему новому и необычному Уэнсдей и впрямь не ошиблась. Эта солнечная улыбчивая девушка, будто сошедшая со страниц глянцевого журнала, производила впечатление человека находчивого и творческого, прилежного, что со всей ответственностью и серьёзностью подходил абсолютно к любому делу. Даже сейчас, находясь в заурядном деревянном домишке, будущий дизайнер внимательно оглядывала его интерьер, то и дело прищуриваясь и будто прикидывая, как и что можно было бы в него добавить и что дельного привнести, чтобы обычное рабоче-жилое пространство заиграло новыми красками и стало выглядеть и ощущаться совершенно по-новому. Уэнсдей подумала, что, начиная с домов и лужаек, таким людям становилось вполне по силам украсить и кардинально преобразить и собственную, без того пестрящую калейдоскопом событий, встреч и мероприятий жизнь. Приятный незатейливый разговор обо всём и ни о чём затянулся, и за милыми посиделками за чашкой чая девушки не заметили, как прошло время. Пока Энид грелась и отдыхала, восстанавливая подвёрнутый голеностоп, Уэнсдей периодически отлучалась к последним вечерним посетителям забрать арендованные коньки и экипировку, а когда время перевалило за восемь, и вовсе спохватилась, что пора закрывать каток. Обычно она никогда не уходила домой позже семи часов, успевая ещё навести порядок и проехаться пару-тройку раз по площадке на ресурфейсере, но сегодня в компании новой знакомой умудрилась забыть об окончании рабочего дня едва ли не напрочь. Исполнительную и пунктуальную всегда и во всём Уэнсдей это насторожило. Не то чтобы ей не нравилась Энид, нет. Напротив, было в сидящей вместе с ней в домике смотрителя девушке что-то необъяснимо располагающее, притягивающее и комфортное; что-то, от чего очнулось, встрепенулось, потянулось и отозвалось ещё пока сонным, вялым, но просыпающимся всё же от долгой одиночной спячки в глухом, закрытом от внешнего мира сердце маленьким теплолюбивым зверьком доверие; что-то, что позволило ей, мнительной, зажатой и напряжённой, впервые за много месяцев, если не лет, просто расслабиться, отпустить себя, перестать куда-то спешить-лететь да кидать без конца усталый нахмуренный кареглазый взгляд на часы в ожидании наступления свободного времени. И было всё это таким удивительным, таким непривычным, таким странным и давным-давно позабытым, а может, и вовсе ещё ни разу не виданным, что почувствовавшая себя на мгновение словно в далёком детстве с неким подобием друзей и счастья Уэнсдей в какой-то момент поймала себя на мысли, что эта тонкая-звонкая девочка с негасимой жизнью в улыбке и чистым бескрайним небом в глазах явилась к ней именно оттуда. Стоя спустя пятнадцать минут снаружи домика на заснеженной подъездной дорожке, она ещё раз бросила на новую знакомую в розовой куртке и пушистом шарфе беглый критичный взгляд и небрежно-поверхностно поинтересовалась: – Точно сможешь дойти до дома? Может, будет лучше вызвать такси? – Я в порядке, Уэнсдей, правда. Несмотря на травму, я отлично провела время. А главное, познакомилась с тобой и посмотрела твой домик! Спасибо за твою помощь и заботу. Ещё увидимся! «Это не забота», – хотела было отрезать Аддамс, но промолчала. Она не считала, что сильно помогла, выполняя исключительно свой рабоче-гражданский долг, однако услышать за него благодарность было всё равно почему-то приятно. А ещё приятнее было услышать самую последнюю, смутно обнадёживающую продолжением спонтанного общения фразу. Энид помахала мрачной, одетой во всё чёрное девушке на прощание и, лишь едва заметно прихрамывая, двинулась в сторону мерцающих огоньков вечернего квартала. Лёгкий снежок, убаюкивающий город и наряжающий его в нежную предновогоднюю белизну, спустя считанные секунды скрыл маленький стройный девичий силуэт из виду, а Уэнсдей всё продолжала стоять у своего домика да смотреть ему вслед в робкой надежде очень-очень скоро снова увидеть.❄️ ❄️ ❄️
Эпизод 2. Двое на льду
Следующие два дня Уэнсдей была завалена работой под завязку. Декабрьские выходные так и тянули чувствующих приближение заветного Рождества горожан на улицу, что помимо рынков и магазинов с подарками оккупировали также всевозможные массовые мероприятия, впитывая в себя предновогодний дух и стараясь проводить на свежем воздухе за приятными праздничными хлопотами как можно больше времени. Украшенный в лучших новогодних традициях городок пестрел радужными гирляндами, баннерами, инсталляциями, шарами и, конечно, главным символом зимнего события – живыми зелёными елями. Высокие пушистые красавицы в снежных шубах, щедро наряженные игрушками и мишурой, вместе с преданными морковноносыми помощниками стерегли в преддверии праздника каждую заснеженную улицу, каждую мостовую и двор, собирая вокруг себя весёлую краснощёкую детвору и с каждым днём приближая наступление торжественного события. Маленький, скучный, ничем не приметный Джерико, мирно дремлющий в течение года среди пустынных хайвеев да равнин, просыпался, преображался, оживал и наравне с более крупными своими собратьями наполнялся яркими сочными цветами и звуками, что для любящей привычную неброскую серость, спокойствие и тишину Уэнсдей Аддамс виделось сущим кошмаром. Её без того не страдающий без публики каток в эти дни взрывался настоящим аншлагом. Толпы жаждущих совершить ледовый променад горожан повадились атаковать маленькую площадку с самого утра, не жалея времени и сил на длинные нудные очереди и сердито ругая тех, кто пытался проскочить вперёд, и трудящаяся в одном лице девушка с двумя косичками едва успевала раздавать коньки, что разлетались, как горячие пирожки, все до единого ещё до наступления полудня. Сбиваясь с ног, Уэнсдей бегала туда-сюда вдоль ледового пятачка, следя за порядком и всеми силами пытаясь предупредить опасный травматизм. Какой-то ребёнок умудрился порезаться во время падения лезвием своего конька, и Уэнсдей, держа наготове аптечку, благополучно купировала кровотечение, после чего выпроводила нерадивое дитя вместе с расстроенными родителями восвояси. В целом одной пары рук и ног катастрофически не хватало, и в какой-то момент молодая работница парковой зоны развлечений впервые серьёзно пожалела о том, что у неё не было здесь помощника. Вымотанная и чуть живая от усталости девушка наконец распрощалась в восьмом часу с последней задержавшейся влюблённой парой, что была слегка навеселе от выпитого перед приходом спиртного, и, закрыв каток, двинулась в подсобное помещение за спецтехникой. По правилам эксплуатации ледовую арену необходимо было выравнивать ежедневно в течение десяти минут, но прилежная и ответственная смотрительница старалась не торопиться и тратить на прохождение шлифовальной машиной не меньше четверти часа. Небольшой ледообрабатывающий комбайн был удобен и лёгок в управлении и сочетал в себе три основные функции: выравнивание, чистку, залив. Сам принцип работы был также довольно прост: сперва срезался верхний, использованный в процессе дневного катания слой льда, затем специальный механизм производил сбор отделившегося снега и стружки в отведённый для них контейнер, после чего на каток заливалась горячая вода для формирования нового слоя. До изобретения ресурфейсеров выравнивание ледяных площадок производилось вручную с помощью широких лопат, скребков, швабр и резервуаров с водой, а с появлением автоматической чудо-техники процесс шлифовки стал не только гораздо удобнее и быстрее, но и позволил с лёгкостью управляться с ним даже женщинам. Медленно и монотонно двигаясь по катку на выполняющей всю необходимую работу машине, Уэнсдей погрузилась в свои мысли и не сразу заметила худенькую светловолосую фигуру, шатко стоящую на коньках у дальнего бортика. Девушка то и дело поскальзывалась и спотыкалась, шлёпаясь на лёд в безуспешных попытках стабилизировать равновесие, и внимательной брюнетке с косичками хватило всего секунды, чтобы узнать её. Все выходные она была так занята, что не нашла времени даже вспомнить о своей новой знакомой в ярком образе, и сейчас в напряжении прикидывала, заглядывала ли та на каток в эти дни вообще. Уэнсдей развернула ресурфейсер и подъехала к припозднившейся гостье, появление которой на удивление не вызвало у неё никакого раздражения и недовольства. – Привет. Не ожидала увидеть тебя так поздно. Каток уже закрыт. Энид Синклер ухватилась за низкий металлический бортик и, в очередной раз подтянувшись, улыбнулась. – Да... я знаю. По правде сказать, я надеялась покататься одна, пока никого нет, – призналась она. Тонкие ноги, облачённые в голубые джинсы, стали разъезжаться, и девушка торопливо свела стопы вместе, чтобы не упасть. – У меня не очень хорошо получается, а среди людей я теряюсь. Уэнсдей заглушила мотор и спрыгнула с комбайна. К вечеру снова похолодало, и она зябко поёжилась, глядя на тускло мерцающие в далёкой вышине звезды и думая о том, что подвигаться на льду и тем самым согреться сейчас было бы отнюдь не лишним. – Ясно. Я могу показать тебе несколько простых движений, если хочешь. Раз уж мы всё равно здесь. Кстати, как твоя нога? – Это было бы очень здорово! – польщённо просияла Синклер. – Нога уже в полном порядке. Спасибо, Уэнсдей! Недолго думая, брюнетка сбегала в домик смотрителя за своими коньками и спустя пару минут стояла у бортика рядом с Энид. Она сменила утеплённую меховую куртку на более лёгкую и практичную, не стесняющую движения, а также отыскала в шкафу старую чёрную спортивную шапку, чтобы прикрыть быстро мёрзнущие на ветру уши. С начала зимы девушка выезжала на лёд всего пару раз, не считая рабочей необходимости, однако больше не чувствовала и толики былого удовольствия от катания. Казалось, будто внутри неё что-то сломалось, потерялось, расстроилось и ушло, забрав вместе с собой беззаветную, чистую, почти детскую радость от некогда любимых дел и занятий, но сейчас неожиданным и волшебным образом решив вернуться и вновь напомнить своей меланхоличной хозяйке о том, как сильно она любила раньше свободно и виртуозно скользить, кружась, как снежинка, по льду, вдыхать свежий морозный воздух, слушать свист рассекаемого на скорости ветра и просто... Не думать ни о чём и жить. Всё это вновь стало для Уэнсдей как никогда актуальным сейчас, тем более когда у неё появился такой прекрасный повод научить держаться на льду свою новую солнечную знакомую. Пусть и не в самое урочное для этого время. Встав позади симпатичной блондинки в белом пуховике с меховой опушкой вдоль капюшона, Уэнсдей осторожно положила руки на её предплечья и слегка их размяла. – В катании на коньках на самом деле нет ничего сложного, – принялась параллельно объяснять она. – Дело лишь привычки и техники. Давай начнём пока с самого простого – с базового скольжения. Она поравнялась с девушкой и чуть заметно присела, показывая необходимое стартовое положение. – Согни немного ноги в коленях и расслабься. Скольжение – это своего рода способ хождения по льду, который помогает перейти к катанию. Как только твоё тело поймёт и привыкнет к этому положению, скольжение начнёт происходить по инерции. Слушая практические наставления Уэнсдей, Энид послушно заняла необходимую позицию и с интересом уставилась на темноволосого тренера в ожидании дальнейших указаний. Бездонные голубые глаза светились восторгом и предвкушением, желая поскорее перейти к главному и выполнить первые самостоятельные шаги, и Уэнсдей с замиранием обнаружила себя едва ли не приворожённой ими и этой девушкой в целом самой по себе. Тряхнув головой, она собралась с мыслями и продолжила: – Отлично. Теперь попробуй сделать поочерёдно два скользящих шага вперёд. Позволь телу почувствовать и привыкнуть к этому движению. Она медленно провела по льду сначала одной, а затем другой ногой, наглядно демонстрируя Энид ответственный процесс и наблюдая, как юная светловолосая ученица неуверенно, но успешно повторяет данное действие вслед за ней. – Супер! Ещё пару раз так же, а затем попытайся в движении приподнять одну ногу. Это и будет то самое базовое скольжение. Покачиваясь и выставив руки для балансировки по сторонам, Энид ещё раз толкнула вперёд левой, а затем правой ногой, после чего повторила данное действие, по очереди слегка приподнимая них, и, глянув на девушку с косичками, чьи высокие бледные скулы слегка порозовели от холода (или, куда более вероятно, от её чудодейственного присутствия), счастливо ей улыбнулась. – Получается... Уэнсдей, у меня получается! – в неверии выдохнула она, продолжая с успехом закреплять приобретённый опыт. – Я в этом нисколько не сомневалась, – хмурая брюнетка выдавила слабую улыбку, о которой её пухлые, плотно сжатые губы уже почти забыли за энное количество лет. – Основной шаг – это по факту то же самое скольжение, но уже более длительное, с толчками. Чтобы начать, оттолкнись одной ногой и приподними её, затем опусти эту ногу на лёд и взаимно оттолкнись другой. Это и есть основной шаг в фигурном катании. Обрадованная и воодушевлённая Энид сделала так, как советует Уэнсдей, и благополучно проехала по тускло поблёскивающей в фонарном свете плоскости ещё пару метров. Изящные белые коньки с тихим скрипом плавно пронесли хозяйку сначала в одну, а затем и в другую сторону, придавая уверенности, сил и удваивая получаемые от удачной практики эмоции, и одетая в стильный меховой пуховик девушка со светлыми волосами чуть ниже плеч не могла нарадоваться столь удачно и плодотворно складывающемуся вечеру. – Вау! Потрясающе! А это и правда не так уж сложно, как мне вначале казалось. Практика продолжилась под чутким руководством темноволосой наставницы, но, в какой-то неосторожный момент отвлёкшись, начинающая фигуристка всё же покачнулась и едва не улетела плашмя на лёд, если бы не вовремя подхватившие её руки. – Держись! Всё хорошо. Уэнсдей оказалась рядом за долю секунды и крепко обхватила Энид сзади за талию, оставляя её в устойчивом положении и не позволяя снова упасть. Блондинка вздрогнула и повернула к ней голову со слегка растерянным и изумлённым видом, и Уэнсдей, смутившись, тут же убрала руки. – Извини, – буркнула она, готовая провалиться от собственной вольности прямо на месте. В нос ударил головокружительный пряно-цитрусовый аромат корицы и мандаринов – праздничный, чудный, давно забытый с самого детства вкус, которым она, беззаботная, маленькая, неодинокая и счастливая, в компании семьи и друзей встречала Новый и провожала Старый год, ждала старого-доброго пухляка Санту из камина, наряжала ёлку, зажигала свечи, распаковывала подарки и загадывала желания – желания, которые в то лёгкое и беспечное время ещё могли быть хоть как-то хоть где-то хоть кем-то исполнены, – и всего на долю мгновения по тёмным карим девичьим глазам ударила едкая солёная пелена грусти и сожаления, что всё это давно, уже очень давно куда-то бесследно кануло, сбежало, исчезло и растворилось вместе с розовощёким детством из её жизни, оставив лишь грызущую изнутри пустоту, отчаяние да редкое, фантомное, дразнящее невозвратом напоминание о том, что когда-то всё было совсем-совсем по-другому. А может, просто она стала старше да чуть мудрее; поняла, что вместо Санты подарки подкладывали под срубленную в лесу насмерть ёлку собственные родители, а желания, девчачье-детские да наивные, были настолько предсказуемы и просты, что их в прямом смысле слова можно было купить на кассе в ближайшем же супермаркете, что располагался всего в сотне футов от их дома. Всё было куда доступнее, веселее, легче, проще, понятнее... Всё. Не то что сейчас. Энид расслабилась и, нащупав чужую холодную напрягшуюся руку, зачем-то вернула её обратно к себе. – Нет-нет... оставь. А не то я правда вновь упаду и расшибусь, – со всей серьёзностью заметила она, но лучистые голубые глаза по-прежнему улыбались. – С тобой мне гораздо спокойнее, если честно. Давай попробуем покататься так... вместе? Аддамс не нашла что ответить. Не сумела. Едва не остановившееся всего секунду назад сердце теперь отбивало лихую барабанную дробь, жадное до кислорода дыхание перехватило, даже несмотря на избыток свежего воздуха, а замёрзшие на ветру пальцы одеревенели и вытянулись так, словно их парализовало. Уэнсдей Аддамс была не из тех, кто был готов с лёгкостью признать, что её неимоверно, преступно, головокружительно, до боли, до дрожи, до изнеможения тянет к находящейся с ней рядом девушке; что она – сильная, независимая, волевая, ни в ком не нуждающаяся личность – едва ли терпит, едва ли сдерживает, едва ли справляется, как последняя влюблённая дурочка, с нахлынувшими на неё лавиной эмоциями, каждую из которых её непонятно с чего и почему заставляет переживать эта невыносимая, обаятельная, хрупкая, как хрустальная статуэтка, взявшаяся невесть откуда, похожая на диснеевскую принцессу девушка, и она, ещё раз как следует тряхнув головой и прокашлявшись, заставила себя вернуться из мутного памятного забытья в реальность и как можно небрежнее отозваться: – Давай. Вторая холодная ладонь аккуратно легла обратно на талию Энид, фиксируя её в❄️ ❄️ ❄️
Эпизод 3. Не одна
Среда принесла потепление и лёгкую компенсирующую оттепель, которая в считанные часы растопила застарелые излишки снега и пополнила армию бойких стражников-снеговиков во дворах. Шумная малышня, резвясь и играя, лепила развесёлых улыбающихся снежных баб, гоняла наперегонки на санках и устраивала буйную беспощадную войнушку со снежками, укрытиями и баррикадами с утра и до позднего вечера. Новый год приближался к крутящейся сине-бело-зелёной планете семимильными шагами, наступая на хвост сдающемуся мохнатому предшественнику и с каждым днём заявляя о своих правах на трон всё чётче и громогласнее. Обитатели Джерико, облачившегося в торжественное сказочно-зимнее одеяние, с нетерпением ожидали самый любимый, самый главный семейный праздник, полный добрых надежд и предзнаменований, что неизменно собирал под одной крышей всех родственников и друзей, зажигал в каминах и душах огонь, сплачивал и растапливал даже самые чёрствые, заледенелые от старых обид да невзгод сердца. Наступления Нового года с несокрушимой верой, теплотой и любовью ожидали ровным счётом все... кроме одного человека. Раздав по обыкновению все пары коньков и приняв предоплату за резерв освободившихся, Уэнсдей Аддамс сидела на лавочке снаружи домика смотрителя и равнодушно окидывала потухшим взором кружащихся на катке посетителей. Смех, шум, музыка и радостные вопли звучали в её ушах несмолкаемой какофонией без малого каждый день. Родители, дети, молодые и пожилые пары и гордые независимые одиночки шустро отвоёвывали себе местечко на небольшом переполненном пятачке, чтобы пронестись с ветерком и размять затёкшие за день за рабочими столами мышцы. Насыщенная городская жизнь текла своим чередом, меняя события, сезоны и виды отдыха и лишь для юной, потерянной в её масштабах и ритме и будто бы всем и везде чужой девушки с косичками оставаясь неизменно пресной, пассивной и однобокой. В гнетущем контрасте с проявляющимися тут и там цветами и красками и общей идиллической атмосферой окружающая реальность казалась ей серой, суровой, мрачной, а предстоящие новогодние празднества лишь усиливали беспокойное чувство неполноценности, одиночества и непринадлежности к этому месту, к этому времени, к этим людям и даже к себе самой. День за днём проводя на катке за привычной рутиной, Уэнсдей невыразимо, почти болезненно скучала. Открытие, уборка, выдача спортинвентаря, чистка льда и прочие рабочие хлопоты выполнялись инертно, автоматически, в то время как сознание подавленной семнадцатилетней девушки было сплошь поглощено несбыточными мечтами и воспоминаниями, подпитываемыми слепым навязчивым выслеживанием, высматриванием, выискиванием в мельтешащей вокруг толпе одного-единственного желанного для него лица. Просто чтобы увидеть его и убедиться в том, что оно правда есть. Его Уэнсдей с замиранием различила спустя несколько дней ближе к закрытию, когда основная часть народа уже ушла. Как она и предполагала, этим вечером Энид Синклер пожаловала на каток не одна. Вместе с ней на площадке сверкали наточенными лезвиями коньков две уже знакомые ей девушки: одна – в круглых чёрных зеркальных очках, вторая – с редкими сине-зелёными русалочьими глазами. Держа подругу за обе руки, они тащили её за собой по льду, как на буксире, ловко лавируя между другими конькобежцами и превращая обычное парковое катание в захватывающий ледовый аттракцион. – Йоко, подожди! Не так быстро! Я сейчас упаду! Упасть Энид было решительно не суждено, ибо бойкие и сноровистые подружки, действуя сообща, мгновенно подхватывали плохо держащуюся на льду блондинку на крутых виражах и совершали виртуозный манёвр буквально с ней на руках. Обе катались на удивление искусно, мастерски, почти профессионально, и с каждой новой минутой Уэнсдей становилось всё сложнее терпеть скребущую изнутри острыми когтями злость, горечь, разочарование,❄️ ❄️ ❄️
Эпизод 4. Подарок
Холодный воздух обдавал лицо и руки, целуя их плавными ласковыми дуновениями и щекотно покалывая тысячами незримых колких иголочек. Пушистый мелкий снежок неторопливо кружил и спускался сверху, припорашивая на сон грядущий дома, машины, улочки и мостовые, мирно дремлющие под его уютным белым лилейным пледом и льющуюся из чьего-то окна старую английскую песенку про Рождество. Этот очередной зимний вечер был по-особому тихим, благостным, безмятежным, почти волшебным, что превращал маленький неприметный Джерико в оазис мира и спокойствия и делал его похожим на те крошечные живописные европейские города, которые так часто брали за образец для создания своих шедевров мировые художники-пейзажисты и изображали на постерах и открытках не менее жадные до художественно-архитектурных эталонов фоторепортёры. Закончив с чисткой катка, Уэнсдей загнала ледовый комбайн в гараж и задержалась внутри, чтобы слегка прибраться. Последняя неделя выдалась насыщенной и тяжёлой, практически ежеминутно удерживающей её в домике смотрителя за выдачей спортинвентаря или у забитой людьми площадки, а потому у трудящейся в одном лице девушки не было времени заняться примыкающими к главной рабочей зоне помещениями, уход за которыми также входил в её обязанности. Сметая веником пыль и мусор, увлечённая процессом уборки брюнетка не заметила протянувшуюся по полу гаража длинную узкую тень. – Уэнсдей, привет! Она обернулась, с удивлением обнаруживая стоящую в дверях гаражной подсобки и с любопытством оглядывающую её скромное служебное убранство Энид. Сегодня стильная светловолосая девушка была облачена в короткую элегантную курточку на меху, клетчатую шерстяную юбку, чёрные колготки и белые кожаные сапожки на каблуке. Настоящая юная леди, в чьём большом и разнообразном женском гардеробе предусмотрительно имелся наряд на любой случай. Неизменно солнечная и позитивная, она приветливо улыбалась и кротко-заинтересованно взирала на одетую в простой рабочий комбинезон смотрительницу паркового катка, что в первые несколько секунд забыла о таком элементарном, жизненно необходимом действии, как дышать. Обрадованное любимым образом сердце вздрогнуло и хаотично забилось в груди подстреленной краснопёрой птицей, но не привыкшая показывать ни малейших своих эмоций Аддамс быстро взяла себя под контроль и как можно беспечнее и безэмоциональнее отозвалась: – Привет, Энид. Синклер кокетливо покрутилась на месте и ещё раз окинула ясным голубоглазым взором низенький неприметный гараж, заставленный ледовой техникой, хозяйственными принадлежностями и всякой бытовой всячиной. Подсобный антураж оставлял желать лучшего, и Уэнсдей в который раз стало неловко и совестно от того, что они с Энид не могут встретиться в каком-нибудь более цивильном и презентабельном месте. Таком, которого эта прелестная цветочно-душистая девушка по праву заслуживала и была достойна. – А я всюду тебя ищу, – между тем прощебетала та. – Как настроение? Как прошёл твой рабочий день? Уэнсдей наконец вышла из-за ресурфейсера и, убрав веник и сняв перчатки, приблизилась к ставшей традиционно вечерней гостье. Её тактичные вежливые вопросы и внимание ей льстили, но иррационально недоверчивую и мнительную буквально во всём брюнетку не покидало чувство, что Энид пришла сюда совсем не за тем, чтобы расспрашивать её о настроении, делах и работе. – Да в целом нормально... – пожала она плечами, – ничего особенного. Устала только немного. Энид солидарно кивнула, и стоящая напротив неё темноволосая девушка затаила дыхание, невольно залюбовавшись изящной утончённой красавицей с переливающимися в светлых волосах бисеринками снежинок и не сразу обратив внимание на маленький, перевязанный яркой атласной лентой свёрток у неё в руках. – Ясно. Я хотела подойти к тебе вчера пообщаться, но ты так быстро убежала в домик, что я не успела. При мысли о вчерашнем Уэнсдей сразу заметно сникла и потупила взгляд. Почему-то у неё совсем не было желания вспоминать, с кем Энид делила накануне каток, как мило шутила, смеялась и обнималась, летала и порхала по льду, словно бабочка над цветущим полем, и как критично-презрительно глянула на неё, Уэнсдей, та, от которой Энид Синклер фактически не убирала весь вечер рук. Ту девушку звали Йоко, и она меньше всего была похожа на ту, кого можно было назвать всего лишь её подругой. Сомнений в этом быть не могло хотя бы потому, что химия между ними двумя была заметна даже на расстоянии, и потому что в отличие от неё, Уэнсдей, кроткая обаятельная лучезарная Энид не могла... просто не смела быть одинокой. – Да, я просто... вспомнила кое-что, – сдавленно пробормотала она, ковыряя носком ботинка сломанную сухую веточку на полу и очень стараясь звучать естественно. Брови Энид скептично сдвинулись, и девушка, сделав полшага вперёд, деликатно осведомилась: – Надеюсь, ты ушла не из-за... – Нет. Просто у меня возникли дела, вот и всё. Ответ прозвучал весьма сухо и категорично, и Энид не решилась больше ничего уточнять. Вместо этого она подбоченилась и, расправив плечи, собралась с духом. – Ну что же, тогда очень хорошо, что я застала тебя сегодня! – торжественно изрекла она, тёплое девичье дыхание струилось изо рта эфирными белыми облачками. – У меня есть для тебя подарок. До Рождества ещё целых десять дней, но мне бы хотелось, чтобы эта вещь была у тебя уже сейчас. Держи, Уэнсдей. И Энид с улыбкой протянула ей перевязанный лентой свёрток. Вне себя от изумления и смятения Уэнсдей Аддамс приняла и медленно развернула презент. Внутри, даже сквозь прочную пластиковую упаковку влекущие комфортом, мягкостью и теплом, лежали очаровательные, связанные вручную рукавички светло-серого цвета с вышитыми на них улыбающимися рожицами – зелёными, красными, синими, золотыми... Изучая забавный принт, в одном из них Уэнсдей разглядела странно знакомое личико девочки с двумя длинными тонкими косичками и ей не нужно было смотреть на себя в зеркало, чтобы тут же понять, что оно было срисовано с неё самой. – Это... о, Боже. – Я заметила, что у тебя всегда холодные руки. Надеюсь, теперь ты будешь носить их, греться и... вспоминать обо мне. Лишённая дара речи Уэнсдей не нашла что сказать. Всё, на что ей хватало сил, – это стоять и тупо взирать на преподнесённый ей так просто, душевно и искренне подарок, в безуспешных попытках вспомнить, когда и от кого она получала его последний раз. Три, пять, а может, семь лет назад? От брата, родителей или единственной за всю жизнь близкой подруги, общение с которой прекратилось сразу после того, как Аддамс перебралась из Нью-Джерси жить и учиться в Джерико?.. В памяти, как на проявленной ретроплёнке, всплывал подсвеченный уличными иллюминациями Сочельник и накрытый праздничный стол с дружно собравшимися вокруг него родственниками во главе с бабушкой Глорией, запечённая курица с клюквенным соусом, свиной окорок, фруктовый кекс, горы мандаринов с сочными зелёными листиками и, конечно, традиционный рождественский Эгг-ног. После вкусного, сытного, приготовленного вместе ужина каждый загадывает желание и дарит подарки: бабушке – большая коллекция листового чая, папе – новенький вязаный пуловер с эмблемой любимой бейсбольной команды, мама получает бьюти-бокс эксклюзивной японской косметики (сто десятый по счёту, но для этой неугомонной модницы как будто лишь только первый), а четырёхлетний Пагсли радуется очередному радиоуправляемому экземпляру в его необъятном игрушечном автопарке. Маленькой, жующей под ёлкой имбирного пряничного человечка Уэнсдей достаётся долгожданный набор юной гробокопательницы (бутафорский, естественно, но для ребёнка вещь серьёзнее и реальней, чем сам Санта) – подарок столь же неординарный, сколь и сама его обладательница, – опробованный на деле тем же вечером в скрипящем заснеженном саду и щедро принесший бесстрашной искательнице мертвецов и сокровищ обрывок какой-то ветоши, кусочек алюминиевой проволоки и парочку медных монет. И что-то бесконечно ценное-близкое-дорогое проявилось на той старой, пыльной, пестрящей дефектами плёнке вместе с этой картинкой, вместе с этими варежками, вместе с этой светловолосой девушкой, без спроса и разрешения ворвавшейся неугомонным вихрем в её жизнь, вернувшей её в далёкое-предалёкое детство, где она ещё была кому-то важна и нужна, и пробудившей в ней такую горько-сладкую ностальгию, от которой по коже табуном понеслись мурашки, сердце зашлось в блаженно-райской агонии, а сбившееся дыхание вконец перехватило так, что на мгновение сделалось и впрямь страшно, что она может потерять... …потерять сознание, волю, разум и вообще всю себя; упасть, пропасть, раствориться, забыться в счастливом и благодатном сне, от которого больше никогда-никогда не захочет проснуться и возвратиться в скупую болезненную реальность... Ведь всё это было давно... так давно... как будто бы в прошлой жизни, из которой она ушла – умерев, изменившись, переродившись в нечто настолько бесформенное, мрачное, парадоксальное и унылое, что кажется, что тогда, в том тёплом уютном доме за общим семейным столом да под мигающей новогодними огнями ёлкой сидела, жевала имбирного пряничного человечка, а потом искала спрятанные богачами сокровища в старом морозном саду совсем не она. ...Зачем, зачем Энид это сделала? Был ли это чисто дружеский жест, проявление симпатии, скрытая просьба, наставление, какой-то намёк? Что? Или, может, это было просто банальное извинение за вчерашнее? За то, что Энид пришла на каток в сопровождении своей девушки, рядом с которой не скрывала своих чувств и, возможно, даже хотела, чтобы Уэнсдей их видела? За то, что между ней и Уэнсдей никогда-никогда не сможет быть ничего, кроме обыкновенной дружбы? За то, что она, Уэнсдей, глупая, наивная и мечтательная, слепо навоображала себе, что они с ней... когда-нибудь... как-нибудь... смогут... – Ну, что скажешь? – с беспокойством спросила белокурая девушка после длительного молчания, во все глаза глядя на пребывающую в полнейшем замешательстве и недоумении смотрительницу катка. Её заметное напряжение и тревога стали передаваться чуткой участливой блондинке, и она, затаив дыхание, в нетерпении ожидала, когда вытянутые в тонкую линию губы дрогнут и расцветут в долгожданной и такой нужной ей улыбке, которую Энид пока не довелось видеть на лице Аддамс ни разу; когда серьёзные задумчивые немигающие глаза цвета тёмного шоколада в обрамлении пушистых густых ресниц поднимутся и согреют её ответным неравнодушным взглядом; когда дрожащее от крепнущего мороза тело расслабится, отпустит накопившийся в нём стресс и усталость, выпрямится, вытянется, воспрянет и, быть может, желанно подастся навстречу ей… Однако случилось нечто совсем иное. Тёмные брови по привычке нахмурились, губы сжались в белую нитевидную полосу ещё сильнее, и переполненная спутанными противоречивыми эмоциями, потерянная в словах и чувствах брюнетка неловко отшатнулась назад и вместо благодарности и хоть какой бы то ни было здоровой положительной реакции выдавила лишь: – Не стоило, Энид... я не люблю внимание и подарки. И зиму я тоже не очень люблю. Я больше не люблю ничего... с этим связанное. Так что это излишне. Изумлённая неприязненным, резким, как будто бы даже враждебным тоном Энид Синклер откровенно опешила. От прежнего тёплого дружеского настроя, обмена взглядами, сантиментами и улыбками, казавшимися такими взаимными, такими любезными, такими искренними, не осталось и следа, и растерянная, огорчённая, похожая на отвергнутую принцессу девушка честно не понимала, что случилось и что она сделала не так. Если вчера одиноко сидящая снаружи своего домика Уэнсдей Аддамс казалась лишь чем-то глубоко расстроенной, подавленной и отрешённой, то теперь выглядела так, словно они с Энид вообще друг друга не знают. Словно и не было всех тех восхитительных, бесценных, незабываемых мгновений знакомства, помощи, разговоров, катаний по пустынному, романтичному, открытому лишь для них двоих льду... Словно не было ничего, что связывало две такие разные, но в то же время такие похожие, нуждающиеся, тянущиеся друг к другу, как два магнита, души. Словно это всё... словно всё-всё это им двоим просто привиделось. – Эм… ну… ясно. Я просто подумала… – Ты подумала неправильно, – нетерпеливо оборвала Аддамс, дрожа, как осиновый лист, и в глубине души отчаянно надеясь, что эта нежная, воздушная, неземная, похожая на райского ангела девушка совершила этот трогательный, безвозмездный, великодушный, пробирающий до слёз поступок вовсе не за тем, чтобы её пожалеть, смилостивиться и посочувствовать – чтобы проявить качества, которые Уэнсдей Аддамс ненавидела, презирала и не приемлела ни в каком виде, несмотря ни на какие проблемы и неурядицы, что творились в её жизни практически каждый день. – Извини. Они замолчали, пряча друг от друга глаза и не зная, как и чем продолжить зашедший в тупик разговор и стоит ли продолжать его вообще. Каждая чувствовала себя неловко, сконфуженно, не в своей тарелке, как будто силой притянутой туда, где быть совсем не должна, и, постояв так какое-то время и находя себя очевидно лишней и нежеланной в этом вечере, Энид Синклер неуверенно протянула: – Ну ладно, я тогда, пожалуй, пойду. Пока, Уэнсдей. Она развернулась и не оглядываясь быстро зашагала прочь с катка, бесследно исчезая и растворяясь бесплотным туманным призраком за плотным снежным пологом, и Уэнсдей, в слезах начиная двигаться в сторону своего дома, выдавила ей вслед лишь: – Да... пока.❄️ ❄️ ❄️
Эпизод 5. Кто тебе я?
Новая трудовая неделя промчалась по обыкновению быстро и незаметно, с головой погрузив в рутинные дела и заботы и украдкой приблизив новогоднее торжество ещё на целых пять дней. Последние не успевающие закупиться подарками горожане в безумном цейтноте носились по магазинам и ярмаркам, опустошая полки и витрины в стремлении отыскать подходящие презенты своим родным и друзьям. Город бурлил предпраздничной суетой и волнением, отрывая от диванов и вытаскивая на улицу даже самых прожжённых домоседов, и, глядя на неутомимую, взволнованную, поистине сумасбродную беготню вокруг, было сложно не заразиться всеобщим настроем и не пуститься вслед за другими поддерживать и лелеять великий несокрушимый дух Рождества, что так и манил обещаниями добрых перемен, благополучия, процветания и исполнения всех желаний. Самым важным при этом оставалось лишь то, чтобы всё это было с кем разделить и с кем встретить главный семейный праздник. Закрыв домик смотрителя и дверцу ограждения на замок, Уэнсдей ещё раз окинула серьёзным пристальным взором пустынную площадку и примыкающие к ней строения, вспоминая о том, всё ли успела сделать перед уходом. Каток был расчищен и отшлифован, ресурфейсер заправлен, мусор собран, а коньки сложены в защитные чехлы и бережно убраны на место в шкафчики. Вроде всё. Завтра у неё планировался выходной, по возвращении из которого уже во вторник она очень надеялась, что оголтелые посетители не собьют её с ног бешеными очередями за получением прокатного инвентаря и оставшимся на пятачке свободным местом. Наблюдая творящийся на катке рабоче-будничный ажиотаж, с которым она едва справлялась, становилось страшно от того, что же начнётся здесь по наступлении Рождества и Нового года. Девушка надела ставшие уже такими привычными и любимыми серые шерстяные варежки с изображением весёлых улыбающихся рожиц и собиралась было направиться к автобусной остановке, как вдруг высокий, мелодичный, до боли и дрожи знакомый, кажущийся таким близким и таким родным голос заставил её замереть на месте, как вкопанную: – Вижу, они тебе как раз впору. Рада, что угадала с размером. Уэнсдей резко обернулась, в неверии различая стоящую позади неё под редким падающим снежком в той самой яркой розовой куртке, бирюзовых джинсах и пушистом разноцветном шарфе девочку-принцессу, девочку-картинку, девочку-дизайнера – интерьеров, ландшафтов и чужих душ, – и обомлела, не в силах поверить собственным глазам и проронить ни слова. ...Не в силах поверить в то, что не спит и вновь видит перед собой эту обворожительную, неописуемую, неземную, преобразившую и навсегда изменившую её жизнь и её саму девушку, которую она ни на мгновение не могла выбросить из головы, по которой всем сердцем болела, страдала и скучала, которую несправедливо обидела невежественными словами и показным бездушием и у которой даже не удосужилась взять номер телефона, чтобы извиниться за своё поведение и просто поговорить. Девушку, что ежеминутно цвела и пахла давно забытыми и такими праздничными мандаринами и корицей; пахла домом, уютом и Рождеством; пахла любовью, добротой и прощением, которых Уэнсдей Аддамс не считала себя ни разу заслуживающей и достойной. Девушку-ожившую-сказку, которую, как ей казалось, после их несложившейся беседы в гараже она больше никогда не увидит и не услышит. – Энид! – почти лишённая дара речи пролепетала она и, очнувшись от транса, безумным вихрем сорвалась с места, бросаясь к ней и заключая в нетерпеливые, благодарные, стальные, почти медвежьи объятия. – Боже мой, ты пришла... – Ну конечно, – улыбнулась блондинка, поправляя на голове прелестную голубую шапочку с большим белым плюшевым помпоном. – Я не могла не полюбопытствовать, примерила ли ты мои рукавички. Уэнсдей несколько раз моргнула, дабы окончательно убедиться в том, что это не сон; в том, что стоящая рядом с ней Энид правда реальна, что она правда здесь, рядом с ней, ближе, чем когда бы то ни было, и в слезах продемонстрировала ей облачённые в оригинальный вязаный аксессуар кисти рук. – Я ношу их не снимая! – выдохнула она и на одном дыхании зашептала: – Прости меня, Энид... Прости... Я вела себя с тобой очень грубо и эгоистично. Невежливо было так отзываться о твоём подарке, в который ты вложила столько внимания и тепла... вложила столько самой себя. Спасибо тебе за него, он правда очень милый и славный. И ты… славная девушка тоже... Добрая, отзывчивая, непохожая ни на кого. Я не знаю, что на меня тогда нашло и почему я... – Уэнсдей, Уэнсдей, тшш... – мягко прервала её девушка и коснулась своими пальцами девичьего лица, вызвав в обрадованной темноволосой спутнице целый сноп слепящих и обжигающих изнутри счастьем и признательностью искр. – Всё хорошо. Послушай меня, пожалуйста. Мне кажется, когда я пришла с девочками в тот день на каток, ты всё слегка не так поняла. Дивина и Йоко – мои лучшие подруги, с которыми я вместе училась, а теперь иногда провожу время и пытаюсь встать на коньки... вот и всё. Возможно, порой наше общение выглядит весьма странным, и я не сразу сообразила, что оно может тебя задеть. Мне жаль, что так вышло, Уэнсдей. Но эти девочки правда мне лишь друзья. Быстро сморгнув выступившие на глазах слёзы и крепче сжав в жадных нуждающихся объятиях заводную солнечную блондинку, которую теперь так боялась отпустить от себя и вновь дать ей уйти, обидев своим невежеством и цинизмом, Уэнсдей всхлипнула в её тёплый разноцветный шерстяной шарф и всё же осмелилась уточнить: – А я? Кто тебе... я? – А ты, – Энид мечтательно улыбнулась и игриво смахнула осевшую на чужом кончике носа снежинку, – ты – загадка, которую я раз за разом пытаюсь отгадать и понять. Ты – дверь, ключ к которой я хочу найти, войти внутрь и закрыть её навсегда вместе с собой с той стороны. Ты – море, в которое я вхожу, не умея плавать, но зная, что на твоих волнах непременно однажды научусь этому. Ты – золото, которое спрятано там, где никто не знает, но которое я обязана отыскать, чтобы стать самым богатым человеком в мире. И я не успокоюсь, пока не сделаю всего этого. Ошеломлённая прозвучавшей символичной исповедью Уэнсдей застыла с девушкой в своих руках. Йоко, как и Дивина, – подруга Энид, а она, глупая, ревнивая и предвзятая, заподозрила между ними роман, даже не удосужившись во всём разобраться, даже не поговорив с Энид и предпочтя продолжить скрываться и тонуть в пучине собственных ложных домыслов, обид и инсинуаций. Вот же дурочка! А на самом деле... На самом деле выходит… что у неё всё же есть шанс? – Энид... ты говоришь мне такие вещи, на которые я не знаю, что сказать, – в растерянности пробормотала девушка, не желая затягивать неловко повисшую между ними паузу. – Всё, что я знаю, так это то, что я становлюсь совсем другим человеком, когда ты рядом... Я живу, дышу, вижу, чувствую, ощущаю всё совершенно иначе... другими глазами, другим сердцем, другой собой. И я не знаю... как тебя за это благодарить и что за это для тебя сделать. У меня нет для тебя ответного подарка, но… Преисполненная чувством долга и необходимостью как можно больше говорить и объяснять Уэнсдей была готова просить прощения и излагаться до седой мохнатой бесконечности, но хрупкая светловолосая девушка в яркой розовой куртке и пушистом цветном шарфе, не нуждающаяся в излишних словах, быстро прикрыла ей рот ладошкой. – Ты говорила мне, что не любишь зиму, – вкрадчиво и тактично напомнила она. – А я вот очень её люблю! Зима – это чудесная рождественская пора, время подарков, волшебства, загадывания желаний, пушистого белого снега! В это время всё кажется каким-то другим, особенным… А ещё зима – это время тебя, Уэнсдей. Ведь именно зимой мы с тобой встретились и подружились. И теперь я понимаю, что стала любить зиму ещё больше. Я люблю этот каток и тебя на нём, люблю приходить сюда кататься и особенно люблю, когда ты катаешься вместе со мной. Мне кажется, наша встреча – лучшее, что могло случиться со мной в эту зиму и за всю мою жизнь вообще. И я не хочу, чтобы это время заканчивалось. Аддамс немного помолчала, переваривая услышанное, впитывая в себя каждое сказанное Энид слово, наслаждаясь им и до последнего не веря, что обыкновенный, ничем не приметный городской каток, место встречи спортсменов, влюблённых парочек, дружных семеек и просто любителей активного отдыха, куда она пришла без задней мысли на зимнюю подработку, помог ей не только переосмыслить себя и своё место в жизни, но и без малого встретить свою судьбу. Судьбу, которую девушка по имени Уэнсдей Аддамс больше не собиралась никуда от себя отпускать и позволять каким-либо обстоятельствам и преградам вставать между ними. Чего бы ей это ни стоило. Мелкие белые шарики-крупинки, сыплющиеся с тусклого небосвода, переросли в полноценный снегопад, а две девушки так и продолжали стоять у закрытого входа на пустую ледовую площадку под светящим над ними фонарём, обнимать друг друга и радоваться тому, что они наконец-таки нашли в себе силы взять, честно поговорить и во всём объясниться. Нашли в себе силы открыть друг другу себя такими, какие они есть. Нашли в себе силы признаться, что теперь они – больше, чем просто знакомые с местного паркового катка. И Уэнсдей Аддамс не знала, могло ли теперь для неё быть что-либо важнее этого. – У тебя... немного другая история, Энид. У тебя семья, друзья, близкие рядом. У меня же ничего этого нет и... с тех пор, как я переехала в Джерико, ощущение одиночества стало особенно сильным. А зиму я не очень люблю, потому что… – Уэнсдей запнулась, не желая говорить о больном, но понимая, что сейчас быть честной и прямолинейной важно, как никогда, – потому что почти всегда праздную Новый год и Рождество одна. Друзей у меня здесь нет, а родители живут в Нью-Джерси, и у меня не всегда бывает возможность к ним ездить. Да и желания, если честно, тоже. С тех пор, как я повзрослела, многое изменилось, так что… Энид обхватила обеими руками поникшее бледное лицо под длинной тёмной и прямой чёлкой и, подняв его, горячо, страстно, убедительно зашептала: – Эй... тебе больше не придется праздновать Новый год и Рождество одной. Теперь у тебя есть я, и я ни за что не допущу, чтобы дорогая моему сердцу девушка находилась в эти дни вдали от меня. И не только в праздники, а вообще, слышишь? Сколько бы ты ни куксилась и ни злилась, сколько бы ни ворчала, я буду рядом – держать твою руку и каждый раз напоминать тебе о том, что у нас всё хорошо. А ещё я подумала, что тебе не помешает помощь на катке. Уэнсдей кивнула, прижимаясь лицом к нежным, женственным, ласкающим её кожу пальцам и безоговорочно веря всему, что шептали ей чуткие, мягкие, нежные, как сатин, губы. Веря в то, что теперь в её жизни всё-таки наступил долгожданный, меняющий абсолютно всё поворотный момент. Веря в то, что хозяйка-судьба не обманула, пересмотрела наконец расписанные на неё планы и преподнесла подарок, о котором унылая, одинокая, отчаявшаяся в себе и других Уэнсдей Аддамс уже практически перестала мечтать. – Ну а что до подарка, – словно прочитав её мысли, Энид лукаво хихикнула и чмокнула кончик чужого холодного носа, – ты можешь сделать мне самый лучший на свете подарок, просто сходив со мной на свидание. Сегодня! Прямо сейчас! Скажи скорей, как ты относишься к итальянской кухне? Уэнсдей удивлённо вскинула брови, не в силах признать, что поход с Энид куда-нибудь помимо катка был и её заветным желанием тоже. Неужели они наконец проведут немного времени вместе где-то за пределами надоевшей ледяной площадки? Неужели смогут выпить чашку горячего чая или какао с маршмеллоу, как следует пообщаться и получше друг друга узнать?.. Неужели сходят куда-нибудь как самая настоящая влюблённая... пара? Она чуть подумала, вспоминая язык и формируя фразу, а затем загадочно и томно промолвила: – La amo, ma non quanto amo te. – Я сделаю вид, что всё-всё поняла, но с тебя – перевод моих предположений! А теперь быстрее бежим! И, смеясь заразительным звонким смехом, Энид Синклер потянула счастливую, беззаботную, впервые за всё время по-настоящему улыбающуюся Уэнсдей Аддамс за руку с пустого закрытого одичавшего катка в сторону праздничных, многолюдных, пестрящих яркими огнями и вывесками улиц.