Дом

Кевин приходит к ней пьяным. И Элисон хочет захлопнуть дверь перед его носом, чтобы услышать хруст костей. Элисон хочет выгнать его, влепить пощечину, хочет накричать на него, но не может. Потому что осанка Кевина безобразно испорчена, его глаза мокрые, волосы тоже, и он смотрит на неё тем взглядом побитого лисьего щенка. А потом они раздевают друг друга, целуются и цепляются за руки, плечи, волосы. От Кевина едко воняет водкой, на его губах вкус горечи, и Элисон всё же бьёт его. Кевин толкает её к душевой стенке и накрывает её губы прежде, чем с них срывается болезненное шипение. Элисон хватает его за волосы, и Кевин тут же обхватывает своим горьким ртом её ключицы, потом соски, поочерёдно то один, то другой. Спустя десять секунд Дэй уже держит девушку на весу. И её спина окончательно сливается с плиткой. Элисон стонет. Всего каких-то десять минут назад она спала. Всего каких-то пять минут назад она открыла дверь Кевину Дэю. Всего каких-то полгода они трахаются по пьяни. По пьяни Кевина. Потому что обычно он не приходит, не звонит и не отлизывает Элисон на её кровати. Обычно он не позволяет сжать его волосы руками, стиснуть его голову бёдрами и закричать его имя. Обычно Кевин на неё не смотрит. Обычно Элисон на это плевать. Обычно Кевин для неё всего лишь слабый мальчик. Но сейчас ей хочется раствориться в сильных руках "слабого мальчика". Вода, на самом деле, в три часа ночи не очень-то горячая, поэтому Кевин выкручивает вентиль с красным ободком на максимум. По телу скатываются потоки, аккуратно обходящие каждый изгиб и складку. Тело Элисон — идеально, как бы не была относительна идеальность. Тело Кевина идеально тоже. А внутри каждого из них рубцы и шрамы, пустота недостающих пазл. Элисон ловит капли губами — Кевин выпивает воду с её губ. Языком Кевин прослеживает путь ручейка, ласкающего тело Элисон. Лоб, переносица, губной желоб, губы, подбородок, шея, кливидж — дальше не позволяет положение. Но Элисон подталкивает продолжить, и Кевин продолжает, сползая на пол и усаживая девушку на себя. Уже через секунду, не отрываясь от одной из многочисленных мокрых дорожек, Кевин скрещивает чужие ноги за собой, а обладательницу ног укладывает на спину и прижимается к пульсирующему клитору. Горячий и пьяный Кевин. Разгорячённая и возбуждённая Элисон. Вода шумно бьётся о кафель. Элисон стонет с Кевином одним голосом. Его имя она выкрикивает, и если кто-нибудь проснётся посреди ночи и решит узнать, что за шум, то Элисон не обратит на вошедшего никакого внимания, потому что всё внимание её тела, её мозга и части её души сейчас принадлежит Кевину. Дэй в очередной раз касается её губ, обойдя все знакомые маршруты женского тела — за эти полгода Кевину повезло познакомиться с каждым закутком Элисон. Он нашёл все тупики и центральные точки, прикоснулся к ним, приручил и подчинился. Элисон сделала то же самое. Поэтому вполне можно говорить, что они построили какие-никакие, а отношения. Им не повезло — они выстроили всё сами. Их фундамент состоит из пьяных и неловких прикосновений, интимных истин и нескольких литров водки. Что-то они пили на двоих — какой-то коктейль из бара хорошего знакомого Роланда, что-то разливали на тела друг друга — Элисон больше понравилось слизывать мартини с пресса "Короля экси", чем называть его этим идиотским прозвищем. Стены у них шаткие, как походка Кевина, когда они выбираются из душа, мокрые и распаренные, на грани оргазма или после него, как сейчас. Вместо окон — кружевной чёрный халат, висящий на открытой дверце шкафа. Крыша — одна команда, одна компания, один номер в отеле. В их доме ценится музыка: стоны, сопение, когда они оба отключаются в постели Элисон или под одеялами дорогого отеля, выкрики и тихий мат Кевина, когда Элисон делает что-то невероятное с его телом. Кевин ругается на французском языке и почти всегда это что-то простое, но грязное — Рейнольдс даже не нужно знать язык, чтобы понимать смысл всех слов. Иногда Кевин лишь произносит: — Элисон, пожалуйста. Пожалуйста, Элисон. Пожалуйста, — бесконечной мантрой, не всегда уточняя, что же он хочет. В такой момент, кажется, что всё и сразу. Угадывать приходится едва ли не в слепую, но за всё время Элисон ещё ни разу не ошиблась. Впервые Кевин зашептал её имя, когда оргазм был в миллиметре, а сам он всё отдалялся и отдалялся, как бы не зарывался с головой между женской грудью. Тогда они впервые попробовали игры с асфиксией и обнаружили галочку на двоих. Тонкие женские пальцы с красно-бежевым матовым маникюром миндальной формы — Кевин запомнил, потому что эти пальцы оказались на его шее, а затем стёрли мимолётные слёзы в процессе. Их отношения нельзя назвать любовью, хотя как не назови облако — оно всё равно будет облаком. Их отношения — не любовь. Их отношения — это: "Впусти меня" "Открой мне дверь, Элисон" "Пожалуйста" "Я не уйду" "Ты нужна мне". И сколько бы раз несравненный Кевин Дэй не был бы послан — дверь всё равно открывается. Они падают на кровать вместе со всей водой на телах, мгновенно образуя болото. Элисон замахивается подушкой на Кевина за испорченные сон и постель — тот реагирует слабым кашлем в ответ на угрозы и сворачивается в клубок, то ли от холода, то ли от чего-то ещё. Кевина сложно понять если простой вариант не подходит, потому что он может замёрзнуть, может загнаться, может резко смутиться и протрезветь, а может просто захотеть лечь по-другому. Кевин — загадка, но не та, которую обычно загадывают вслух, скорее та, про которую все слышали, но не факт, что хотя бы половина ответила правильно. Кевин Дэй — Сфинкс, а Элисон Рейнольдс — тот герой, которому снова и снова везёт отгадывать. — Я должна ломаться, Дэй, а ты работать мозгами, водить меня на свидания, покупать всякую дорогую хрень, которая мне не сдалась и уламывать на секс, — говорит Элисон, прислонившись к подушке в полулежачим положении. Кевин отвечает хмыком, который буквально означает "как ты хочешь — так и будет". Элисон молчит ровно две минуты, а потом говорит то, что нужно было сказать уже давно, ещё с первых кирпичей и одного бокала на двоих. "Не приходи ко мне больше". Кевин поднимает на неё глаза, настолько резко, насколько может, превозмогая внезапную головную боль и туман. И Элисон видит: шаткие стены рухнули, обвалился потолок, остался лишь фундамент, накрытый строительным мусором и человеческими эмоциями. В глазах Кевина было всё, но главное: разрушенный дом, как падшая Римская империя с её историей и болью, и маленький мальчик среди руин. Она полгода протягивала руки навстречу этому мальчику. Она полгода его хватала, вытаскивала из кошмаров, баюкала, укутывала, укрывала. Мальчик рос на её глазах, а затем снова становился прежним. Он уходил взрослым парнем — приходил испуганным ребёнком. У Кевина руки холодные, даже после алкоголя и секса. Или они только сейчас такие? Он смотрит тем взглядом, из-за которого останавливается сердце. Элисон выдерживает его, не сглатывая слюну, которая застряла в горле. Забрать слова назад всё равно, что дуть на спичку, которая уже подожгла лес. На самом деле, она поджигала костёр и хотела, как лучше. Кевин встаёт с её постели. Уже не ребёнок, но ещё и не мужчина. Простыня, которую он подтянул на себя несколько минут назад, сползает и падает. Элисон смотрит на кусок ткани, пока Кевин доходит до двери и скрывается за ней. Полупьяный и ещё более разбитый. Голый. Холодный. Элисон валится на спину полностью, смотрит в потолок и не видит его, потому что видит зелёные глаза, которые смотрели на неё так, словно она единственное, что нужно было ему. Они больше не встречаются. У них нет дома. Нет отношений. Элисон больше не обращается к Кевину, а Кевин больше не смотрит на неё. И это привычно, это было всегда. Они не друзья. У них кроме совместных фетишей и алкоголя больше нет ничего общего. Но всё же раньше они иногда сталкивались взглядами на поле, в коридорах или на совместных пьянках. Сейчас нет. В барах Кевин пьёт, как и обычно, никто уже не обращает внимание на это, а Элисон курит тонкие сигареты, которые курила, когда бунтовала несколько лет назад. А сидят они рядом, потому что мест больше не было. И их бёдра соприкасаются. И Элисон очень хочет сесть ему на колени и снова услышать, как он просит на французском "пожалуйста". Но она не делает этого, Кевин ничего похожего тоже не делает. Так проходит месяц, затем ещё один и наступает новый год. Они напиваются. Всей командой вместе с тренером, Эбби и Бетси. Это происходит в загородном домике, который они сняли на общие деньги. Алкоголя так много, что Элисон не видит никого, кроме Рене последний час прежде, чем уйти в комнату, которую она провозгласила своей ещё до начала попойки. Она почти засыпает, когда дверь открывается вновь и рядом с ней ложится кое-кто больше, чем Рене или Дэн. Это Кевин, от которого идёт слабенький шлейф безалкогольного коктейля, сделанного Эндрю, и его приятный одеколон. Кевин, который всё ещё кошмарно холодный и высокий. Кевин, который обнимает Элисон за талию и прижимается к её шее, не заботясь о том, что её волосы щекочут нос. Они лежат молча. Пьяный мозг не хочет думать, а рот разговаривать. Девушка слушает спокойное дыхание Кевина, опуская руку ему на лопатки, и чувствует, что мусора на фундаменте становится меньше, а стены вновь обретают форму и устойчивость. Сон приходит быстро, стоит Элисон закинуть ногу на чужое бедро. Они оба засыпают, прижимаясь друг к другу, пока их дом продолжает отстраиваться. Утром Элисон шепчет ему на ухо на своём ломанном французском: — Пожалуйста, Кевин. И он целует её в губы.