Солёная карамель

Сахарный лист в ладонях легко поддаётся давлению. Энн смотрит, как под тонкими пальцами Кота рождается что-то новое. Он хорош в тонких детальных работах настолько, что рядом страшно дышать: слишком уж хрупкими кажутся творения. — Почему именно снежинки? — как будто лениво интересуется мужчина, скосив на неё взгляд. Энн мелко вздрагивает в плечах. — Ну... Понимаешь, я хотела показать, что мы все разные! А на свете ведь не бывает ни одной одинаковой снежинки. Ничего лучше просто подойти не могло! Хингли усмехается, прикрывая глаза: — Получается, если я сейчас создам две идентичные снежинки, можно будет сказать, что твоя задумка провальна? Это ручная работа, но я всё ещё могу повторить творение себя самого. По мнению Альфа, Энн в такие моменты злится слишком забавно: морщит вздёрнутый нос, сжимает крошечные ладони в кулаки и вытягивается, словно в попытке казаться выше. — Ты мог не соглашаться! — Ты буквально заставила меня, — отрезает Альф резче, чем хотелось бы, и выдыхает. Он как будто заранее чувствует, что ответит девчонка, но чужой словесный поток, к сожалению, остановить невозможно. — Это сделал Хью! Я просто... Ты и сам знаешь, Кот! Ты был нам нужен! — Бестолковая! Попросить Хью — это уже лишить меня сопротивления. Хэлфорд психует. Альф даже рад, что она бросает ему агрессивно-ласковое «доброй ночи» и уходит, закрывая за собой дверь. У кондитера появляется время, чтобы просто положить голову на ладони и, выдохнув, подумать. Подумать о том, насколько сильно его раздражает факт власти Хью над ним. Это началось давно. Тогда они ещё учились в Академии и даже, по совершенно дурацкому стечению обстоятельств, делили одну комнату. Преподаватели слишком много выделяли Хью. У него получалось всё, к чему ни притронься, как будто с первой попытки и без каких-либо усилий. Его глупое лицо часто было перемазано сахаром, а глаза горели. Альфу стыдно было признавать это тогда, стыдно и сейчас, но он откровенно залипал, искоса глядя на то, как Хью работает. Иногда кто-то из друзей советовал закрыть рот, «чтобы не залетела оса», но все думали, что он просто... странный. Секрет Альфа не был известен даже его самым лучшим приятелям по сахарному делу. Но если Меркьюри горел своим делом, рвался на все мероприятия и старался слишком громко заявлять о талантах, то Хингли уже тогда был верен себе: работал тонко, долго, как будто с многолетним знанием дела, и если посещал соревнования, то лишь из числа обязательных, которые в будущем скажутся на звании Мастера. Он горел сахарными творениями тоже, но не так громко, как это делал Хью. Как будто уже тогда он был затворником, работающим только на себя. — Ко-о-от, — протянул голос за плечом. Вдоль позвоночника поскакали мерзкие мурашки, губы искривились в презрительной гримасе. — Чего тебе, придурок? — Альф оборачивается на товарища с самым недружелюбным лицом из тех, на которые способен. Хью отшатнулся с настолько неправдоподобным выражением ужаса, что тошно стало чуть больше. — Просто решил узнать, как скоро собираешься в комнату. Мне нужно ещё немного задержаться, а потом дела с ребятами, так что... вдруг ты забрал бы ужин и мне? — Снова, — Альф постарался пришибить соседа интонацией и отвернулся. Ему пришлось переключить внимание на более крупные детали своей работы, чтобы в порыве злости не переломать всё хрупкое. — Ты делаешь так почти каждый вечер. — А что такое? — Хью начал хихикать. Это бесило в тот вечер тоже. — Ревнуешь, Кот? — Пошёл к чёрту, — огрызнулся Альф. Это. Не. Его. Дело. Нужно как можно меньше внимания обращать на Хью, тогда всё обязательно успокоится, жить станет проще, они закончат учёбу, разъедутся, и наконец получится забыть, как гулко бьётся сердце, когда Меркьюри стоит рядом. — Ничего забирать не буду. Разбирайся с этим сам. Хочется заткнуть уши, чтобы не слушать, как Хью просит остановиться или вернуться, как, кажется, недолго бежит следом. Альф несколько часов просто лежал в комнате на кровати, не зная, куда себя деть, что делать, когда Хью вернётся спать, и хочется ли, чтобы он возвращался. Возможно, стоило попросить у учителя, чтобы их поменяли комнатами? Лучше с кем-то другим, чем терпеть непостоянство и смешанные чувства, такие сильные, что даже в груди щемило. — Идиот забыл, что завтра у нас утреннее дежурство? — Хингли обессиленно рыкнул, подрываясь с места. Хью не было ни во дворе, ни в столовой, а в чужих комнатах не горел свет, значит, никто из учеников не задерживался допоздна, играя в карты или тратя своё время на пустой трёп. Последним непроверенным местом оставалась мастерская. Альф шёл на цыпочках, почему-то страшась потревожить покой того, кто был там сейчас — юноша различал неспокойный свет от лампадки. Это был Хью. Он давил подушечкой большого пальца на кусочек сахара, лежащий в ладони, стараясь вытянуть тот так, чтобы листик стал тонким, но не порвался. Судя по количеству комков на столе, это была далеко не первая попытка, но молодой кондитер почему-то был очень неспокоен, его руки тряслись, а Альф даже со своего места видел, что давление пальцем было слишком сильное. Сегодня они тренировались сворачивать сахар тонкими трубочками, и у Хью это хорошо получалось, а на днях им предстоит сдавать цветочные композиции, где нужны будут лепестки. Утром в ведёрке уже был использованный скомканный сахар, хотя они только пришли в мастерскую, и никто ещё не успел ничего начать. Паззл сложился сам по себе: Хью все эти недели пропадал не с приятелями, а здесь. — Нам завтра рано вставать. Альфу непривычно от собственного неожиданно мягкого голоса. Хью вздрогнул тоже. — Не думал, что ты решишь за мной вернуться, — сказал он, лишь слегка повернув голову через плечо. — Без тебя в комнате холодно. Хингли, кажется, чувствовал лишь вину и бессилие, ведь он всё ещё никак иначе не может объяснить, почему вдруг подошёл, обнял приятеля и уткнулся лицом ему в шею. Хью замер, боясь шевельнуться. Сахарное творение упало из его рук, разбилось, рассыпавшись пыльцой. Меркьюри, в отличие от Альфа, который почувствовал себя виноватым, даже не вздрогнул. В следующую секунду они уже целовались. Это было почти по-детски: просто касались губами, причём Альф стоял ровно, не зная, можно ли ему хотя бы шевелиться, и весь одеревенел, выпрямившись. Хью же держал его за плечи, жмурился. — Ты... дурак! — выпалил наконец Хингли, утыкаясь губами в изгиб собственного локтя, активно захлопал глазами, которые, кажется, слезились. Им по шестнадцать, они оба уже год как совершеннолетние. Альфу стыдно было бы признаться, что выскочка-Хью действительно украл его первый поцелуй. А потом он крал их ещё сотню, каждый вечер, когда они оставались в мастерской, чтобы потренироваться, когда собирались спать и когда просыпались чуть раньше, чтобы у них было время друг на друга перед завтраком. Первый секс был неловким, а ещё очень тихим, потому что стены в Академии тонкие. Альф всё удивлялся, откуда у Хью нашлось всё необходимое, а тот не раскрывал секретов. — Раньше ты во сне постанывал, и это было похоже на мяуканье, а теперь я в этом убеждаюсь, — смеялся Хью, а потом позорно утыкался всем лицом в подушку, чтобы скулить потише. Меркьюри очень любил дразниться даже тогда, особенно если хотел вскоре начать делать комплименты длинным пальцам Альфа. Когда спустя время им пришлось разъехаться из-за предстоящей работы и начавшейся конкуренции, Хингли плакал только ночью, уплетая сахар, который почти сжигал, перестаравшись. Вкус у него был отвратительно солёный из-за его собственных слёз. В этот раз он ожидал, что Хью приедет. Даже если бы он отказал Энн, обязательно приехал бы, чтобы поглумиться лишний раз. — Не ждал меня, Кот? — спросил Меркьюри, прошмыгнув в комнату, которая служила Альфу и кабинетом, и спальней. Бенджамин крепко спал в коридоре, по обыкновению нисколько не встревоженный зашедшим гостем. — Лучше бы не видел тебя ещё дольше. Каждый раз, при взгляде на Хью, Альф вспоминал их прошлое. К счастью или сожалению, со времён Академии они виделись слишком мало, чтобы продолжать всё то, что было между ними в юношестве. А сейчас, скорее всего, по вине Энн, встречи стали почти регулярными. Хью прижался сзади, укладывая подбородок на напряжённое плечо. Его ладони легли на талию, огладили до живота. Хингли откинул голову, прижимаясь щекой к чужому виску. Он немного устал за последние дни: пришлось на всякий случай быстрее делать заказы, ведь если у Энн получилось договориться... Альф распахнул глаза. — Насчёт бестолковой... — Она, кстати, отыграла моё желание. Ты поедешь помочь им, — не спросил, а поставил перед фактом Хью. — Очень жаль, что я ей проиграл. Обязательно придумал бы тебе такое желание, которое удостоилось бы внимания. — Хорошо, что она поставила тебя на место. — Может, сейчас меня поставишь ты? — Хью выдохнул за ухо, касаясь чувствительной кожи самыми краешками губ. Альф хотел отказаться из принципа, но всё в нём желало тянуться навстречу тёплым нежным рукам и просто ненадолго расслабиться, забывшись. — Не то настроение сегодня, — отозвался Хингли. Постепенно руки начали «стекать» с талии, потому что Хью, кажется, расценил ответ как полный отказ. — Только если наоборот. Ещё оставаясь в кольце рук Хью, Альф развернулся, обхватывая ладонями его лицо, притянул к себе и поцеловал, прикрывая глаза. Ладонь пришедшего в себя Меркьюри приятно огладила поясницу. Немного времени ушло на принятие холодной ванны, после которой Хингли вернулся в одном полотенце и сразу лёг на кровать. Его кожа была холодной, покрытой мурашками и редкими каплями воды. Ладони Меркьюри приятно разогревали кожу, пока он трогал, щупал, гладил. Его тёплое дыхание щекотало шею, потом поцелуи осыпали лопатки. Пальцы сахарных мастеров нежные, крепкие, им не чужды мягкие прикосновения. Хью держал за талию левой рукой, чуть наваливаясь обнажённой грудью на спину, а Хингли отирался щекой о простынь, неспособный удерживать разъезжающиеся колени. Приходилось быть тише, чтобы ненароком не разбудить Бенджамина. — Давай уже, — прошипел Альф, оборачивая голову через плечо и подгибая колено, чтобы шлёпнуть обнажённой стопой по чужому бедру. Меркьюри не счёл нужным раздеваться полностью, а лишь расстегнул рубашку. Взгляд жадно скользнул по мягкому подтянутому телу, присущему всякому мужчине, не утруждающему себя активностями, но держащему форму. — Хоть штаны сними, не позорь меня, — попросил Хингли, переворачиваясь и спеша обхватить ногами торс. Хью был мягким, с нежной кожей, и его хотелось трогать. Альф запустил прохладные пальцы под рубашку, подушечками проходясь по рёбрам вверх. Тело привычно отзывалось на ласку, давая знак, что они ещё не забыли, как делать друг другу хорошо. Хью хмыкнул, звякнув пряжкой ремня, дёрнул вниз и поспешил переступить коленями. Стоило напереть, укладывая Хингли на спину и вклиниваясь ладонью между разведённых ног, как тот сжал задницу и шлёпнул, краешками зубов касаясь подбородка, словно сейчас вцепится. Смешанное дыхание стало жарким, поцелуи — мокрыми и развязными. Альф покачивался, натирая спину о жёсткую ткань простыни, а Хью знал, что колени будут стёрты. Сдавленный стон в губы, борозды от коротких ногтей по белоснежной рубашке. Хингли нетерпелив, он слишком легко поддался на провокации и сам начал елозить, насаживаясь глубже, стоило только правильно покрутить между подушечек пальцев набухший от возбуждения сосок. Альф шумно выдохнул, резко запрокидывая голову, упёрся локтями в кровать, чтобы придерживать собственное тело и двигаться так, как захочется, немного назло покачнувшемуся Меркьюри. Шлепки влажные, внутри всё то слишком расслабляется от удовольствия, то сжимается от количества ощущений. Альф как будто пытался отползти выше, не позволяя двигаться в нём так развязно, а Хью всякий раз ловил ладонями под колени и тянул вниз, до касания горячими и зудящими ягодицами о пах. Хингли сам хватал чужую руку и укладывал на свой рот, когда всё стало быстрее, так он глушил бессвязные стоны. Вылизывал ладонь, пальцы, чувствуя горьковатый вязкий вкус во рту. Он не хочет знать, из чего делают эту смазку, кто этим занимается и откуда она появляется у Хью, просто пускай он продолжает таскать её с собой везде. — Тише, тише, — прошептал Меркьюри, дрогнув. Между ног Альфа хлюпало, он судорожно сжимал бледнеющими пальцами простынь и почти скулил, не зная, куда себя деть. Хью стоило немалых усилий прижаться плотнее, положить ладонь на слишком горячий от напряжения член и обхватить головку кольцом пальцев. Брови Альфа сведены к переносице, губы закушены, а низ живота так напряжён, что втянут, по ощущениям, до позвоночника. — Ненавижу тебя, — прохрипел Хингли, вытягиваясь, а потом подорвался, дёрнул за шею на себя и начал целовать, нетерпеливо толкая язык. — Я заеду к вам незадолго до праздника, — рвано дыша, напомнил Хью. Улыбка была такой же глупой, как и добрых лет десять назад. — Отметим? Тогда Альф не ответил, не зная, стоит ли. Вдруг произошедшее — разовое событие, обычное напряжение тела, скука? Но даже сейчас сердце щемило, напряжение в паху бесило. Хотелось вцепиться всей ладонью в тёмные волосы, отливающие рыжим, вжать в стену и высказать всё, что накипело ещё с самого студенчества. Светает. Солнечный луч больно бьёт по красным от недосыпа глазам, а когда его часть опускается на многочисленные прозрачные сахарные творения, комната переливается, как крыло самой красивой феи-компаньона, которую только можно выдумать. За окном ржут кони, чей-то голос возмущается, что его никто не встречает.