Несовместимое

***

Не то, чтобы я впала в депрессию после того, что увидела тогда... Но на сходняке я провела весь вечер возле стены с бутылкой газировки, предпочитая оставаться незаметной. Круг "Универсама" танцевал как ни в чём не бывало. Никто ещё не знал. Если честно, то я смутно помню тот вечер. Я впервые побывала на дискотеке из прошлого века и, наверняка, должна была прийти в восторг после этого мероприятия, но, по понятным причинам я стояла с каменным лицом и слушала все песни популярных групп того времени. Я видела лица каждого Универсамовского, кроме Миши Ералаша. Вся группировка точно стала другой. Всё улыбались, смеялись, но чего-то не хватало, точнее кого-то. Вечер обещал быть долгим. Я знала, что проведу его одна, в компании бутылки газировки максимум. Я бы и дальше так думала, пока меня не толкнули в плечо. Я повернулась. Незнакомый мне кудрявый и темноволосый мальчик стоял, неловко потирая рукой затылок. – Что хотел? – спросила я, ведь видеть какого-то парнишку, желающего со мной поговорить, я не ожидала. – Ты же Ксюша Кащеева, да? – задал вопрос кучерявый парень, а я стушевалась. Видимо за эту неделю я успела стать довольно-таки известной в этих кругах. Кащеева. Ксюша Кащеева. Ещё звучит так пафосно, что аж холод по спине. Кащеева, да какая из меня Кащеева? Кости не торчат, не лысая, пиво не пью и в подземелье не сижу. Вообще эти слова, которыми меня называли вроде "Универсамовская" или "Кащеева", "Кащеевой бабы дочь", изрядно надоели мне. Будто бы одно лишь упоминание о Павле давало мне самый что ни на есть блатной блат. Как будто по щелчку пальцев среди всех я становилась каким-то сверхчеловеком, хотя, по сути, всё было совсем не так. Единственный опознавательный признак у меня был только "Кащеева", все проблемы, с которыми я сталкивалась решались только одним "Кащеева", использовать чьё-то имя я не хотела. Совсем не хотела. Даже если это и было для "моей безопасности". – Это не моя фамилия, – уточнила я, ведь многие воспринимали это некое погоняло, как мою настоящую фамилию. Нет. Ни за что. – Да я знаю, – закивал парнишка, улыбаясь, только взгляд у него как-то потускнел. – Я сам из "Универсама", – произнёс он и протянул мне правую руку, раскрывая ладонь для рукопожатия. – Кирилл я, – представился парень. – Кирилл? – удивилась я, ведь прежде его не видела, но всё же неуверенно пожала его руку. – Ну я Ксюша, будет знакомы. – Ага, будем, – закивал он головой и, последний раз взглянув на меня, убежал в круг его группировки, обмениваясь с пацанами парой восторженных фраз. Всё-таки что-то заинтересовало меня в этом человеке. Вроде пацан как пацан. Только дёрганный какой-то, нервный. Этот Кирилл напоминал психа. В мою голову закралась мысль, что это он просто переволновался, когда говорил со мной, но весь вечер с пацанами он тоже неестественно дёргался, цеплялся взглядом за кого угодно, лишь бы не смотреть в глаза своим пацанам. Странный был этот парень, очень странный. Я уже несколько дней знала всех "Универсамовских" поимённо, но этого видела впервые, нарисовался этот Кирилл ниоткуда. Точно псих. Кирилл был не единственной занозой, которая вцепилась мне под кожу на этом мероприятии. Глаза изрядно мозолил Марат и моя новоиспечённая подруга – Айгуль, и его, судя по всему, тоже. Суворов за всё время сходняка ни разу не глянул на меня, в то время как я сверлила его взглядом. В моём времени его бы точно начали называть этаким ред флагом, да уж. Ещё я часто ловила на себе взгляд Володи. Он был при параде, нарядный, в форме, настоящий военный. В один момент, когда наши переглядки слишком затянулись, он подошёл ко мне, становясь рядом возле колонны. На секунду мне показалось, что вот-вот и он спросит про Мишу Тилькина. – Чего одна? – спросил Вова. – Хочешь, я тебя домой провожу? – предложил он. Я спокойно выдохнула. – Нет, не надо, спасибо, – отмахнулась я. Напрягать Вову я не хотела. В отличии от Марата, его старший брат никак не действовал мне на нервы, а потому и я не хотела ему в этом уступать. – Скоро "Летний дождь" включат, ты с кем будешь? – спросил Суворов, опираясь плечом на колонну возле меня. – Это песня? – поинтересовалась я, перебирая пальцами край своей ветровки, стараясь унять волнение. – Конечно песня, не слышала ни разу? – он мягко улыбнулся. – Так с кем плясать пойдёшь? – повторил он. – Ни с кем не пойду, тут у каждого подружка есть, – отмахнулась я. Танцевать медляки мне ещё не доводилось, хотя в скором времени я должна была пойти в девятый класс, а там уж и выпускной, медляк, все дела... – Подружка? Да не, не у каждого, – ответил Адидас, осматривая толпу. – Ты только в другой круг не уходи, украдут, – он подмигнул мне. – Вон, Турбо одинокий, не с кем ему, выручай Валеру, – усмехнулся он, указывая пальцем на Турбо, делающего вид, что ему интересно разговаривать с Зимой. – Нет, с кем-с кем, а с ним я никогда танцевать не буду, себе дороже, – отказалась я, говоря чистую правду. Танцевать с Турбо, одно, что с тигром в клетке метр на метр. Он тебя съест, даже не разглядев толком. – А что так? – спросил Адидас, опуская руку в карман. – Он наглый слишком, всё время зубы скалит, на меня особенно, – надулась я. – Он любя, слышала бы ты, как он поцапался с одним из "Киноплёнки", одни маты были, я даже сути не понял, – проговорил Вова, но заметив моё недопонимание, объяснил. – Там кто-то ляпнул про то, что у нас девчонка в группировке, по Казани слухи поползли, ну сама понимаешь, – он бросил на меня взгляд и удостоверился в том, что я пока что улавливаю нить разговора. – Вот там какой-то чушпан и взъелся на нас, мол, чё за девчонка, какая, ну там вся херня. Наш Турбо как начал орать, как начал, ты бы слышала, у нас у всех чуть уши в трубочку не свернулись! Валерка твою честь отстоял между прочим, а ты нос воротишь, – улыбнулся Вова. – Но, – он наклонился к моему уху и тихо сказал, – будь я девчонкой, с Турбо танцевать бы не пошёл, – он рассмеялся, а я вслед за ним тоже расплылась в улыбке. – Давай, красота, ищи себе танцора, – Вова откланялся и ушёл в свой круг "Универсама". Я проводила Володю взглядом, борясь с желанием подойти к Марату и заговорить с ним, как пару дней назад. Также доверчиво и безрассудно, не думая о том, что кто-то может услышать или узнать. Хотела заговорить с ним так, будто людей больше нет на земле. Я хотела ему всё рассказать, всё. Простояв ещё пару минут возле колонны, я решила двинуться к выходу из Дома культуры, проходя через многих парней и девушек. Танцевать всё равно мне было не с кем, да и всё желание веселиться улетучилось после произошедшего. Стоило мне пройти через круг "Универсама", как мне на плечо легла мужская рука, я обернулась, это был Вова. – Ну и куда собралась? – спросил он, пританцовывая в такт одной из песен, исполненной женским голосом. – Домой, – ответила я, якобы невзначай касаясь рукой своего плеча, чем заставила Суворова убрать ладонь. – А танец? Тем более опасно одной ходить, я не отпущу, – строго сказал Володя, чем понизил моё настроение ещё больше, чем то можно было представить. – Я и не спрошу, возьму и уйду, – возразила я, отходя от него. То, что я увидела на дороге и теперь знала, никак не давало мне покоя, это было видно, ведь отражалось на моём отношении к окружающим. Я была слишком дёрганная, прямо как... Кирилл. Грубить я не хотела никому, но сдержать свой изменившийся характер я не могла, просто сил не было это терпеть. Володя одарил меня взглядом и, беря под локоть, отвёл чуть в сторону. Я подумала, что он сейчас скажет мне что-то вроде: "Почему старшему дерзишь?" или же "я для тебя что, пустое место?". Но этого не случилось. Просто какой-то парень из другой группировки шёл, даже не смотря под ноги. – Что случилось? – спросил он, хотя, наверное понимал, что я ничего не скажу, я видела это по взгляду, который бегал по другим лицам, не касаясь моего. – Ничего, – пробурчала я себе под нос, подтверждая его догадки. На сцене диджей СССР что-то сказал в микрофон, все в зале слушали его, но не отвлекались от разговоров. – Эу, – крикнул Володя, – харош трепаться там, врубай давай! – громко огласил он, а в зале заиграла приятная мелодия. Он повернулся ко мне. – Ну, танцевать то будем? – предложил он. Я ожидала услышать что угодно, но точно не это. Танцевать? С Володей? Что-что а танцы со старшим группировки я себе никак не представляла, да ещё и на дискотеке, да ещё и при всех. Так можно вообще? – Танцевать? – переспросила я, когда он протянул мне раскрытую ладонь. – Танцевать-танцевать, что ж ещё? – парень усмехнулся, протягивая руку ближе ко мне. – А так можно вообще? – задала я вопрос, который интересовал больше всего. – А почему нельзя? – его улыбка стала шире, а голос мягче. – Можно, конечно. Я, предпочитая молчать, медленно вложила свою руку в его раскрытую ладонь и шагнула чуть ближе, чтобы быть как все пары людей, которые были в этом зале. Турбо танцевал с какой-то девчонкой, Зима тоже. Марат танцевал с Айгуль, придерживая за талию. Подружка как-никак. Вова сделал несколько шагов вперёд, теперь мы были почти в центре круга, а не с краю. Все танцевали, тесно прижимаясь друг к другу, у меня на такое смелости не хватало. Зато хватало у Адидаса. Я даже не заметила, как мы перестали отличаться от всех танцующих: мирно покачивались из стороны в сторону, вместе, одновременно, руки Адидаса придерживали меня за талию в ветровке (я была благодарна Беловой, которая уговорила меня надеть не одну футболку, а ещё и ветровку), а мои обе руки скрепились в замок за его шеей – как у всех. Летний дождь, летний дождь Мы с Суворовым были настолько близко, что я слышала, как он дышит, а он наверняка слышал, как дышу я. Мы были настолько близко, что на его военном костюме я разглядывала различные награды, замечая каждую полосочку на значках, каждую чёрточку... Начался сегодня рано Я закрыла глаза. Неужели ощущать себя как на иголках – это и есть то самое, что чувствуют, когда танцуют медляк? Никто в зале не говорил ни слова, видимо каждый ценил этот момент, проводя его в компании своего парня или подружки. – Сколько тебе лет? – прошептала я на ухо Вове, который наклонялся, чтобы быть ещё ближе, как все. Отвлечься от этого ощущения постоянных иголок в теле мне удавалось плохо, поэтому я и решила задать ему вопрос. Я не знала сколько ему лет. Я знала Вову около недели, но так и не спросила его об этом. Суворов посмотрел на меня, встречаясь со мной своим взглядом. Я тихо прочистила горло, опуская взгляд вниз. – Двадцать, а тебе зачем? – таким же шёпотом ответил Володя. – Просто интересно, – отмахнулась очень тихо я, снова прикрывая глаза. Летний дождь, летний дождь Вова усмехнулся и положил свою голову мне на плечо, чем смутил меня ещё больше. Может это и не значило ничего вовсе, просто танец. Танец он и есть танец, каждый со своими странностями... Я чувствовала, как кончики пальцев покалывает будто мелкими иголочками, я сжала руки в замок сильнее. Мы танцевали немного, но казалось, что это длится целую вечность. Я выдохнула, а он это услышал. Моей души омоет рану – Всё хорошо? – спросил Суворов очень тихо, таким же шёпотом. Это и стало спусковым крючком. Я прижалась к Адидасу сильнее, утыкаясь лицом в его выставляющуюся из под военной формы рубашку. По спине пробежала волна холода, а потом меня будто окатили кипятком. Я отрицательно покачала головой, чувствуя, как в уголках глаз скапливаются слёзы, тут же впитываясь в рубашку Володи. Он почувствовал, он понял. И я поняла, что должна сказать, без слов поняла. Я почувствовала напряжение и решила, что он должен знать. Я приподнялась на носочках и, касаясь влажной щекой щеки Суворова, тихо прошептала ему на ухо, чувствуя, как дрожат плечи. – Ералаша больше нет... Ком в горле не давал мне произнести это как следует. Получилось что-то вроде хрипа, одними лишь губами, но Володя всё понял, я знала, что он понял. Его руки на моей талии сжали её крепче, отчего и спрятала лицо в его рубашке снова, задыхаясь в слезах. Я сжала в своих руках его плечи, стискивая пальцы так сильно, что чувствовала боль в костях, было больно, больно осознавать это. Вова сократил расстояние между нами до минимума, прижимаясь своим лбом к моему, начал тихо спрашивать. – Ты откуда знаешь? – одними губами спросил он. Я видела тревогу на его лице. – Я сама видела... – снова лишь тихий хрип, я не могла говорить об этом. – Мы с Павлом ехали, а там, на дороге... – я не успела договорить, как он обнял меня ещё сильнее, будто бы защищая ото всех. – Тш-ш, тише-тише, – пробормотал он, осматриваясь весь зал, полный танцующих пар. – Вова, – от рыданий у меня сотрясались плечи, кто-нибудь мог увидеть. Хотелось плакать сильнее. – Ну чего ты? Не реви, – сказал он, явно растерявшись при виде моих слёз. – Ты разве не слышишь, что я говорю? Не слышишь? – тихо спросила я, чувствуя, как тело бьёт дрожь, пальцы лишь сильнее сжимают в руках ткань его военной формы. – Слышу-слышу, – он замолчал, мягко поглаживая мои волосы на голове. – Успокойся, – прошептал он. Песня всё также звучала, отдаваясь эхом в зале, все также двигались, только я чувствовала, что ещё чуть-чуть и не смогу держать себя в руках. Ноги были ватными, я стояла только благодаря Володе, благодаря тому, что вцепилась руками в его форму. Пальцы занемели, а в голове были помутнения, перед глазами стояла пелена слёз, которая не давала ничего толком разглядеть. Мы погрустим с ним вдвоём У слепого окна Вова притянул меня ближе, не давая другим хоть на долю секунды увидеть моё состояние. Суворов положил голову мне на плечо, а потом тихо вздохнул. Он тоже не знал что делать. Стоять и плакать? Это не выход. Но об этом знаем только мы. Летний дождь, летний дождь Шепчет мне легко и просто Что придёшь, ты придёшь Ты придёшь, но будет поздно – Знаешь, не знаю как я весь вечер стояла и вообще не реагировала, – пробормотала я, снова сцепляя руки в замок на плечах Адидаса. – А что Кащей? Чё сказал? – поинтересовался он, а я начала судорожно перебирать в голове все мысли, оставшиеся там с того самого момента. – Ничего, – отозвалась я, качая головой. – Совсем? – удивился Вова. – Совсем, – подтвердила я, кивая и снова закрывая глаза, пытаясь отвлечься. Несвоевременность — вечная драма Где есть он и она Наверное, если бы не Вова в этот момент, то не знаю, что бы произошло, просто представить не могу. – Когда пацаны узнают? – спросила я, смотря на блестящие значки Адидаса из под опущенных ресниц. – Завтра, – решительно сказал Вова. – С Кащеем ещё порешать надо. – Надо, – согласилась шёпотом я. Снова драма. Снова слёзы. Снова что-то не так. Снова моя жизнь идёт по косой линии, хотя кажется, что косыми линии быть не могут... Музыка прекратилась, а все в зале зааплодировали. Я неохотно отошла от Вовы. Все, снова встали в круг. Так вышло, что я стояла между Вовой и... Айгуль. Стоит ли говорить, что мне было не по себе? Думаю, что итак всё ясно. – Привет, – поздоровалась девочка, а я лишь сдержанно кивнула. Не могла с собой ничего поделать. Снова заиграла музыка, теперь у меня был повод игнорировать её. Наверное, девчонка не понимала что такого могла натворить, что заслужила такое отношение к себе. Новая песня была какая-то энергичная, весёлая. Все парни и девушки начали непонятно для меня танцевать – правая нога вперёд, правая рука вверх, правая нога назад, левая рука вверх. У меня получилось не сразу. Эти незамысловатые движения не так уж и легко давались мне в отличие от остальных. – Получается? – то и дело посмеивался Вова, будто забывая о моих предыдущих словах насчёт Миши. – Получается, – бурчала я, отвлекаясь на него. Я обвела наш круг "Универсама" взглядом, он остановился на Андрее Пальто. Этот парень был всегда тихим, не привлекал к себе внимания. Толком пообщаться у меня с ним не получилось – он всегда витал где-то в своих мыслях, отстраняясь от других. Андрей, не замечая моего взгляда, направился в неизвестном направлении, пересекая черту нашего круга, а вместе с тем и черту группировки (как объяснил мне Володя, это была ОПГ "Разъезд") "Разъездовских". Я хотела было тронуть Суворова за плечо, но он сделал шаг в сторону, начиная разговор с каким-то нашим пацаном. Я снова проследила за Пальто глазами. Он остановился напротив полного и кудрявого парня в свитере, который неловко двигался, опустив руки в карманы штанов. Заметив Васильева, он что-то сказал ему, тот никак не отреагировал. Взглянув на человека, стоящего позади парня из "Разъезда", я узнала Ирину Сергеевну. Ментовская. Стоило мне отвлечься, как я пропустила то, что Андрей нанёс удар незнакомому мне парню. Мент вздрогнула, а я по инерции шагнула назад, упираясь лопатками в грудь Адидаса. На нашего Васильева налетела соседняя группировка, за что начали получать от парней из "Универсама". Вова что-то быстро сказал Марату и слился с бушующей толпой, попадая в это месиво, которое то и дело раскидывало парней по полу, заставляя плеваться кровью на пол зала ДК. Музыка стихла, а большинство девушек заверещали что есть мочи. В зале эхом отдавались женские: "Серёжа!", "Димочка!". Но, видимо, ни Серёжи, ни Димочки они сегодня точно не увидят, по крайней мере целыми. Тут же на своём запястье я ощутила железную хватку, я обернулась. Не давая мне никаких поблажек, Суворов-младший поволок меня вместе с Айгуль под руки к выходу из зала, оставляя кровавую драку позади. Когда мы скрылись за поворотом, практически возле лестницы, ведущей на первый этаж, Марат вручил в руки Айгуль свой шарф. – Не высовывайся, – обратился он к Айгуль, смеривая её грозным взглядом. Я ощутила щемящую боль в груди. Друг называется. Хотя о чём это я? У него же подружка теперь есть. Не то, что какая-то там "Алиса Селезнёва"... Марат строго зыркнул и на меня, потом снова посмотрел на Айгуль. – Ты тоже, – сказал он ей, а я впала в ступор. Парень убежал обратно в зал, откуда слышались звуки падения тяжёлых тел на пол. – Тоже? – спросила девочка, косясь на меня. – Это он мне или тебе? – мягко спросила она у меня, а я лишь фыркнула. – Думай как хочешь, – буркнула я, отходя от Айгуль и быстро считая ступени лестницы быстрыми шагами. Покинуть Дом культуры мне не составило никакого труда. До дома я на удивление добралась быстро и самостоятельно. Только мне пришлось долго стучать в тяжёлую дверь, ведущую в тамбур из подъезда. Наконец, через долгих несколько минут, казавшихся вечностью, дверь открыла Люда. Вид у неё был, мягко говоря, не очень. Волосы спадали на лоб, где виднелись мелкие капли пота, халат был наспех завязан на разноцветный пояс. – А ты чего рано? – запыхавшись, спросила она, не спеша пропуская меня внутрь квартиры. – Да так, ничего особенного, – думаю, что драка в ДК всё-таки было серьёзным делом, но говорить об этом Беловой я не хотела. Я прошла в квартиру, разуваясь и снимая пальто. Из комнаты Люды вышел Кащей, на нём были лишь наспех надетые семейники, я отвернулась. – Люсь, ну кто там? – спросил он, щёлкая пальцами, а только потом заметил меня. – О... Я быстро и тихо поздоровалась, а затем рванула в свою комнату. Даже думать не хотела, что в квартире делал Павел в таком виде, а ещё больше мне не хотелось думать о том, чем же они тут занимались. Зайдя в свою комнату, я плотно закрыла дверь и плюхнулась на кровать. – Кошмар, – тихо прошептала я, прикрывая глаза. В голове теперь крутились мысли о не сделанных уроках. Всё стало ещё ужаснее. Я с трудом встала с кровати и села на стул, оглядела книжную полку, где теперь были не только плакаты с музыкальными группами, но ещё и стояли мои школьные учебники.

***

– Лебедева, ты почему не слушаешь? – возмутилась учительница литературы, поглядывая на меня из-за своих маленьких очков. Я, что-то списывая с доски в тетрадь, уставилась на учительницу. Всё, что она сказала я запомнила. – Я слушаю, – ответила я, поднимая на неё взгляд. – Посмотрим, как ты напишешь контрольную работу, Лебедева, – с издёвкой сказала учительница, а я предпочла не обращать на неё внимания. Многие учителя относились ко мне не очень хорошо, видимо это было из-за того, что я перешла посреди года. И ребята в этой школе придерживались такого мнения. Кстати говоря, слухи здесь расползались быстро, даже очень. Из-за этих слухов уже больше, чем половина школы за спиной кликали меня Кащеевой. Всем было плевать, что у меня другая фамилия, её не знал почти никто, в то время как моё погоняло было у всех на слуху. Уже больше, чем половина школы не хотела проблем, поэтому обходили меня стороной. Что же, это было даже мне на пользу. Урок литературы пролетел на удивление быстро. Звонок прозвенел, все мои одноклассники повскакивали со своих мест. Я действовала более медленно, торопится мне было некуда да и в принципе незачем. Покинуть кабинет и попрощаться с учительницей мне не составило никакого труда. Прикрыв за собой дверь кабинета, я пошла по коридору, который более менее изучила. Всё равно, не смотря на то, что я немного ориентировалась в школе, приходилось то и дело ходить за одноклассниками "хвостиком", чтобы наверняка не заблудиться. Не знаю, что двигало мной в тот момент, но мне почему-то стало до жути интересно, что же скрывает школьный туалет, как бы глупо это ни было. Мел на пальцах изрядно раздражал меня, что даже сводило зубы от неприятных ощущений. На двери женского туалета была соответствующая надпись большими буквами, я вошла внутрь. Небольшое помещение было даже чуть больше, чем в моей прежней школе. Несколько кабин в ряд и окно с узким подоконником. Окно было закрыто, но я немного поёжилась от холода, видимо всё-таки тянуло из деревянной рамы. Полы были недавно помыты, я заметила это по слегка блестевшей плитке. Я подошла к раковине, возле которой даже лежало мыло на картонке. Я улыбнулась. В моей прежней школе увидеть мыло в школе было редкостью. Мыло имела каждая учительница, только в своём ящике учительского стола, она предпочитала никогда не доставать его, почему-то. Я открыла кран с тёплой водой и, намочив руки, взяла в руки мыло, через несколько секунд вернула на место. Полотенец и туалетной бумаги, к сожалению не было, я наспех вытерла руки о юбку и встряхнула оставшиеся капли в раковину. Бумаги здесь, конечно, не было, а зеркало было... Я подняла свой взгляд, решила поправить волосы. Разбежалась. За моей спиной стоял тот самый задира, которого мы с Маратом вчера отправили в нокаут – оставили валяться на снегу с разукрашенным лицом. Под глазом обидчика и правда красовался ярко-синий, с оттенками фиолетового, синяк, если не гематома. Не сказать, что Марат вчера бил сильно, но физиономию он ему подпортил явно. – Чё, ручки моешь? – с издёвкой спросил парень, а я дёрнулась. Странно, что я раньше его в классе не заметила. Вроде был, а вроде и не было. – Мою, твоё какое дело? – ответила я, не смея повернуться к нему и встать с ним лицом к лицу. – Да вот думаю, не хочешь ты за слова свои ответить, Лебедь? Да за дружка твоего, тоже не помешало бы, – распоясался одноклассник, а я от раздражения чуть не закатила глаза. – Обойдёшься! – фыркнула я. Распинаться ни перед кем я не хотела. Да и в правоте своей была уверена на все сто процентов. Какой-то возомнивший о себе слишком много человек не должен стать причиной моих извинений. – Уверена? – очень тихо спросил он, делая шаг ближе ко мне. Я снова бросила взгляд в зеркало. Пальцы инстинктивно сжимали края раковины, чувствуя подвох, точнее не подвох, а тревогу, кучу тревожных звонков. Холод в туалете пробирал до костей. Когда он успел окно открыть? Сквозило явно оттуда. Меня передёрнуло. Видимо слишком сильно, ведь в отражении зеркала я заметила ухмылку одноклассника. – Ты что в женском забыл? – вдруг спросила я, пытаясь придумать что-нибудь, чтобы спастись в случае чего. Мало ли что мог учудить этот на голову больной одноклассник? – Ну чё ты? – он улыбнулся и снова сделал шаг вперёд. Противная ухмылка, словно у лисы, точно портила его физиономию, что можно было бы назвать симпатичной, если бы не те эмоции, что она могла выражать. – Отойди, – решительно сказала я. – Не-а, – ответил он, делая ещё один шаг вперёд. Ещё несколько сантиметров и он бы начал дышать мне в затылок, буквально. – Ты на вопрос не ответила: ты уверена? В словах своих ты уверена, Ксюш? – повторил одноклассник, а я повернулась к нему лицом. Уже столь бесящего "Лебедь" я не услышала. Тревога возросла в несколько раз. Главное было не показать ему своего страха. Хотя мне уже казалось, что он читает меня как открытую книгу, насквозь видит – притворишься, он заметит. – Уверена, – проговорила я, хотя явно раздумывала над этим. С одной стороны одноклассник сегодня был необычайно мягким, более вежливым, чем обычно, а с другой распинаться я всё равно не хотела. Выбора, в любом случае, у меня не оставалось. – Я Лёша, – он протянул раскрытую ладонь, предлагая мне пожать её в знак как такового знакомства. Я проигнорировала этот жест. Пожимать руку врагу и тому, кому вчера мы с Маратом накостыляли, я не хотела. Это было равносильно тому, чтобы предать себя и Суворова. Предать саму себя я не могла, а Суворова тем более. Пусть он и не считал меня своим другом. Главное, что его считала своим другом я. Я пристально оглядела его руку, будто там было что-то ужасное, более, чем просто человеческая рука. Я молчала. Что нужно было сказать врагу, тому, кто публично унизил тебя, на глазах у всех? Ничего. – Так и будешь молчать? – с интересом спросил он, пытаясь найти какие-то отклики на моём лице, в знак принятия его "дружбы". – А что мне нужно делать, когда лезут такие уроды как ты? – выпалила я, не контролируя себя от слова совсем. – Ну почему сразу "урод"? – поинтересовался Лёша, снова подходя ближе. Хорошо, что я успела выставить руки, чем остановила его и даже оттолкнула от себя. – Только уроды к девушкам лезут и проходу не дают! – заявила я. – Я, может быть, дружить с тобой хочу? – спросил Лёша, на что я фыркнула и отвернулась. – Бред. – Грубо отрезала я, избегая его взгляда всевозможными путями. – Ну почему сразу "бред"? – спросил парень, разглядывая меня с интересом. – Нормальные люди не травят других из-за фамилии, ну или хотя бы из-за того, что они перевелись в новый класс, – объяснила я. – Это глупо. И ты глупый. – Чё я, по-твоему тупой что ли? – Возмутился Лёша. Его глаза расширились, а брови он строго свёл к переносице. Я сдержанно кивнула. В этом времени и правда работало единое правило: "Либо ты, либо тебя". И я усвоила его, благополучно наплевав на своё воспитание, на кое мои родители потратили очень много времени. Сейчас не высказать этому Лёше всё в лицо и остаться молчать, было равносильно тому, чтобы стать неудачницей. Упасть в его глазах, а значит – упасть в глазах других. Конечно, на всеобщее мнение мне было практически всегда плевать. Ну думают и пусть дальше думаю, говорят, пусть дальше говорят. Но когда я столкнулась с эти лицом к лицу... Публичное унижение было гораздо хуже сотни грязных слухов, которые ходили за моей спиной, по пятам за мной, всегда и везде. Не то, чтобы в своём времени я была скандальной персоной или яростно обсуждаемой девочкой в школе, нет, вовсе нет, просто говорили про всех. Абсолютно про всех. Слышать слухи о себе было настолько забавно, что хотелось рассказать об этом всему миру, всему свету. Сейчас, когда со мной не было поддержки (если не считать Марата, который толком в этом ничего не смыслил), мне было не до смеха. Меня буквально втаптывали в грязь, начиная топить с головой. Сейчас никто не желал связываться с Лёшей, принимал позицию "стада", когда ты как все, ты ничем не отличаешься от других: не имеешь своего мнения, вкусов, либо же просто боишься за своё драгоценную задницу, которая ничего не стоит. Когда никто не желал связываться с Лёшей, то никто и не хотел помочь мне выбраться из этой ямы, в которую меня загонял этот подонок и все остальные, вкупе с некоторыми учителями. Никто не хотел помочь мне отмыться от этой грязи, да хотя бы от этого клейма "дочь бандита". – И чё молчишь? – снова спросил он, поглядывая на меня. Сейчас высокий одноклассник не казался таким уж и высоким. Его пыл будто угас, он перестал быть столь страшным монстром, коим являлся раньше. Или же это был отвлекающий манёвр. Я шагнула в сторону, уже было хотела покинуть помещение, но была одёрнута сильной рукой. Он был явно сильнее меня. Значит, в чушпанах не ходил, если мог себе позволить так подкачаться. Одноклассник снова превратился в высокого и до ужаса пугающего человека. Я вновь испугалась. Стоило подумать, что он может быть хорошим, искренним... Как всё встало на свои места. Значит, что не может всё-таки человек раз и измениться. – Что? – спросила я, оглядывая его. Мне нужно было уйти. Скоро перемена закончится, да и вообще удовольствия мне этот разговор не приносил. – Ты боишься что ли? – сделал выводы Лёша. Значит, я и правда не умела скрывать свои эмоции, если дубина-одноклассник, который не понял моё "нет" с первого раза, и то догадался о моём страхе. Выходит, врать было глупо. И я совершила фатальную ошибку, что вообще припёрлась в этот туалет. Он бы ничего не понял, если бы я не решилась идти сюда, он бы ничего не понял, если бы я просто оттолкнула его и ушла, он бы ничего не понял, если бы я просто не... – Не боюсь, – и я снова соврала. Нагло, без красных щёк, без созрения совести. И я снова выдала себя. Лёша хмыкнул. Видимо, не такой уж он и тупой, что даже по взгляду моему всё понял. Да ведь я тряслась, как осиновый лист, когда видела его на горизонте. Не сказать, что быдловатый парень был страшный или ужасный на вид. Нет, он был совершенно обычным, только совершал глупости, не думая, как это смогу воспринять я. Он был совершенно обычным, но внутри, я была уверена, он был ужасным настолько, насколько это возможно в этом времени. Он нахмурился, замечая, как мои глаза бегают по сторонам. Лёша пригнулся ближе, а я, сделав неосторожный шаг назад, упёрлась спиной в холодную стену, не отводя взгляд от его хитрых глаз. Прекращать эти гляделки никто из нас даже не думал. В голове крутилась куча мыслей от вполне обычных: «Лишь бы проснуться, чтобы выбраться из этого говна и попасть в нормальное время» до таких непредсказуемых, как «Да он же точно втрескался!». С каждой прошедшей секундой одноклассник подходил всё ближе. Чувствуя, что вымытый пол ещё не высох, а кран, похоже, протекает прямо на пол, я почувствовала, что вот-вот упаду. Расстояния, чтобы встать как следует у меня не было. Я, сползая по стене, опустилась на пол, смотря снизу на быдловатого одноклассника, у которого не хватило ума, чтобы подать мне руку. Он лишь наклонился ближе, хотя казалось, что ближе уже нельзя. Я внимательно разглядывала его лицо, можно было подумать, что это заставит его отойти от меня и убежать, как маленькая девочка. Лёша расплылся в улыбке, пока мне было явно не до смеха. В горле всё пересохло, что я не могла вымолвить ни слова. Мои глаза метались от его взгляда по всему туалету в поисках чего-нибудь, что могло бы хоть как-то мне помочь. Испытывала ли я отвращение? Сложно сказать, наверное, больше да, чем нет. Я боролась с явным желанием вмазать ему как следует, но это только в мечтах — я была уверена: стоило бы мне только занести руку, он бы непременно заломил мне её за спину, что я бы начала беспомощно ойкать и пищать, как в фильмах. И нет, это была не та ситуация, когда парень и девушка, оба измученные от собственных поступков и действий, страстно поцеловались. Ни за что в жизни. Наверное, многие подумали, что всё закончится именно так, но... Это была совершенно другая ситуация. – Ты ведь боишься, – сделал вывод парень, говоря тише, чем можно было вздохнуть. – Не боюсь, – и снова я закапываю себя в яму, глубокую и тёмную яму. Признаваться в этом я не хотела никому, а в первую очередь себе. – Таких, как я, стороной обходят, а ты мне тут в уши ссышь, мол, не боишься нихрена, – сказал он, качая головой. – Да от меня бежать надо, а ты не боишься, – с неким разочарованием сказал он. – Чё трясёшься тогда, как цуцик? – спросил он, заглядывая мне в глаза. – Ты думаешь, что я не вижу? Ты боишься, перестань твердить обратное. Знаешь, я может и тупой, но не слепой... – он на секунду отвернулся, а потом снова зыркнул на меня. – Не боюсь я! – постаралась сказать я, но получилось что-то вроде промямлившего пример у доски первоклассника. – А хочешь, я сделаю так, чтоб боялась? – вдруг спросил он, а я неестественно дёрнулась от такого. – Зачем? – Чтобы перед глазами не мельтешила, – ответил Лёша и, снова нагнувшись вниз, посмотрел на свою ладонь. По спине прошёлся противный холод, а потом меня бросило сначала в жар, а потом в холод. Я инстинктивно закрыла глаза. Щёку будто обожгло самым горячим пламенем. В голове понемногу начала складываться вся картина. Я почувствовала, что на глазах быстро образуется пелена солёных слёз. Прозрачные дорожки быстро побежали по моим щекам, обдавая жаром одну до такой степени, что я зажмурила глаза сильнее. Никогда в жизни меня ещё так не унижали. – Боишься меня, Лебедь. Одноклассник фыркнул и, отойдя назад, быстро покинул женский туалет, в то время как я, пытаясь успокоиться, сжимала края юбки пальцами до тех пор, пока не почувствовала, что костяшки побелели до неестественности. Я тихо всхлипнула, понимая, что это фиаско. Это мой полный провал. Если не в этом времени, то во всей моей жизни. Слёзы полились ручьём. Какого хрена? Какого хрена это происходит? Какого хрена я не дома? Какого хрена я непонятно где и непонятно с кем? Я, уже не стесняясь того, что сижу на сыром полу, в луже воды, да в школьном туалете в конце концов, зарыдала в голос. И снова это ужасное «Лебедь», будь ты проклят со своим лебедем! Я жутко разозлилась, но моя злость почему-то переходила в беспомощность. Он впервые назвал меня по имени, стоило подумать, что он может быть хорошим. И затем он снова обозвал меня самым позорным образом, так, за что я даже не могла ответить. Стоило промелькнуть свету во тьме, стоило образу Лёши хоть на каплю стать чуточку светлее, его снова заполонила тьма, свет снова исчез. Что же это такое! Я подогнула колени под себя, уже окончательно наплевав на то, что обувь промокнет, юбка задерётся и для тех, кто войдёт, непременно откроется неприятная картина, за которую меня в этом обществе непременно осудят. Я чувствовала, что юбка противно прилипает к телу, с каждой секундой пачкаясь в воде (которую явно не добывали в горах Абхазии), что волосы липнут ко лбу от пота, что слёзы склеивают ресницы, заставляя моргать чаще, чем нужно. Я чувствовала, что проиграла. Самой себе. Давно прозвенел звонок. Давно из открытого окна сквозило холодным морозным ветром. А я давно понимала, что неудачница. Я простыла. В горле было очень сухо, а от малейшей попытки сглотнуть, я слышала собственный хрип и чувствовала острую боль в горле. Слёзы засохли на щеках, их было настолько много, что лицо неприятно стягивало каждый раз, когда я моргала или шмыгала носом, уже понимая, что заболела окончательно. Дверь туалета скрипнула впервые за двадцать с лишним минут, а я повернула голову в сторону. – А ты чего тут? – раздался мягки голос девочки, подошедшей ближе. Я отвернулась. Айгуль. Айгуль снова хочет быть мягкой и хорошей, Айгуль снова хочет всем помочь. Она быстро опустилась на корточки передо мной, опираясь рукой на стену. Я отвернулась. Сейчас девчонка непременно примется жалеть меня и лелеять всеми возможными способами. Я упорно молчала. Не хотела я с ней разговаривать, просто напросто не хотела. Некогда милая девочка теперь казалась мне слишком лукавой, неискренней, фальшивой, обманчивой... Не знаю почему хотела вывалить на неё всё свою агрессию, которую накопила внутри за своё время прибывания здесь. – Отстань, – грубо буркнула я, демонстративно отворачиваясь, показывая всем своим видом, что продолжать и без того хрупкий диалог с девочкой я не намерена. – Почему грубишь? – не унималась девчонка, садясь ближе ко мне. – Отвянь, – снова сказала я, даже не желая взглянуть на неё. – Юбку замочишь, вали отсюда, – сдерживать порывы своего гнева я просто не могла. Видимо девочка ничего не понимала с первого раза. Я ненавидела людей, которым всегда нужно было повторять. Неужели так сложно уйти, когда тебя просят? – Что тебе нужно? – не выдержала я, наконец покосясь на неё. – Помочь тебе хочу, что случилось? – вновь спросила она и протянула мне раскрытую ладонь. Я, ведя себя как упёртый баран, не сдвинулась и со своего места, скептически поглядывая на Айгуль. По крайней мере, я не хотела вставать с помощью Айгуль. Не нужна мне эта помощь. Сама справлюсь. – А тебя это разве волнует? Тебе разве не наплевать? – спросила я, самостоятельно вставая с пола и слегка отряхиваясь. Хоть пол и был сырым какое-то время, пыли было видимо-невидимо. – Нет, конечно! Ты с чего взяла? – с небольшим шоком спросила девчонка. Когда Айгуль увидела, что вся моя юбка в противной воде (которая впиталась настолько, что выжать невозможно), то быстро сняла с себя красный свитер, оставаясь в белой рубашке. Она быстро подошла ко мне и, приложив свитер к моей талии так, чтобы он закрывал всю заднюю часть моей юбки, быстро завязала его рукава между собой. – Ты чего? – с изумлением спросила я, понимая, что скоро и свитер девчонки превратится в тихий ужас, чем уже можно было назвать мою новую юбку. Я быстро развязала свитер и протянула его Айгуль. – Не смей, испортишь, – проговорила я, вручая вещь восьмикласснице и, подхватив под лямки свой рюкзак, быстро покинула туалет, оставляя девчонку там. Я сделала это не из-за того, что поняла всю силу доброты душевной Айгуль, нет. Мне жалко её стало. Не так уж и ужасно выглядела моя юбка, чтобы я без созрения совести отжимала у малолеток свитера, без которых они непременно простудят горло и слягут в кровать с ангиной, уж спасибо. Да и от матери бы девочке попало. Зная, как бережно в Союзе относятся к вещам, я была уверена в том, что Айгуль минимум лишится... ну не знаю, просмотра телевизора, ведь не уследила за своей одеждой и измарала новый свитер, ради которого родители сутки напролёт пахали. Да, может быть я слишком драматизировала, но, чего не сделаешь ради того, чтобы восьмиклассница не простыла? Правильно, оставить её в свитере и бескультурно послать её. Я вздохнула. Настроить контакт с единственной, вполне здравомыслящей девочкой мне не удалось. И в этом я виновата сама, и никто больше. Чтобы хоть как-то отвлечься от своей неспособности располагать других людей к себе и выстраивать с ними коммуникабельность, я быстро вытащила из под юбки свою длинную рубашку, на покупке которой настояла Белова. Края рубашки закрывали мою промокшую юбку, хоть и выглядело это, мягко говоря, не очень. Я двинулась к одному из кабинетов, в котором должен был проходить урок. Я услышала шаги позади себя, обернулась. Айгуленька снова бежала за мной, впопыхах натягивая свитер через голову. – Ты куда? – спросила она, останавливая меня. – На урок, тебе бы тоже советовала, – ответила я, зная, что получу по самое не хочу от учителя, если сейчас же не появлюсь на уроке. – А юбка? – снова поинтересовалась восьмиклассница, глазами указывая на мою юбку, которую сейчас закрывала белая рубашка. – А что юбка? Никто не умрёт, если буду так ходить. Не конец света ведь, – сказала я, поглядывая на стушевавшуюся девчонку, которая хотела знать что-то ещё, я заметила это по её глазам. – Будь проще, Айгуленька, – посоветовала я, с трудом удержавшись от того, чтобы не похлопать её по плечу, мол, держись и не жалей всех вокруг. – А что не так со мной? – спросила она, замявшись. – Ничего, просто не помогай всем вокруг, – фыркнула я и, бросая последний взгляд на девчонку, зашла в кабинет, из которого потом посыпались яростные замечания в мой адрес.

***

Весь день прошёл очень быстро, если не считать того, что время, которое я провела в школьном туалете, показалось мне целой вечностью, если не больше. Тот самый Лёша весь день маячил перед глазами в школе и даже улыбался на уроках. Гад. Страшно мне и правда было. Но я не знала, стоит ли сказать об этом Марату или Кащею. Узнать от знакомых о том, что нашли труп девятиклассника я не хотела. Домой я пришла сразу после уроков. Белова, как обычно, хлопотала на кухне. Мне иногда казалось, что она обитает только в той части квартиры, ведь женщина была постоянно на кухне, просто постоянно. Обменявшись парой слов, я юркнула в свою комнату и просидела за нудными учебниками, пока не услышала звонок телефона. Я, поленившись, но всё же выйдя из комнаты, подошла к трюмо и взяла трубку, зажимая её меж плечом и ухом. – Алё? – устало спросила я в трубку, сдерживаясь от того, чтобы зевнуть. Устала я за весь день очень сильно. – Да-да, Марат, отвали, – послышалось на другом конце трубки, а я быстро узнала голос кого-то из наших парней. – Кащеева, привет! – весело поздоровался со мной Валера, а я нахмурилась. Опять эта Кащеева следовала за мной по пятам. – Привет, Валера, – ответила я, поглядывая на комнату Люды, в которую она недавно зашла. – Чего хотел? – спросила я. – Да мы тут с пацанами решили собраться, приходи, – предложил Турбо, на другом конце трубки началось неразборчивое бормотание. – Ну Марат, заткнись! – шикнул старший на Адидаса-младшего, а я усмехнулась. Я бросила взгляд на свою комнату, дверь в которую не закрыла до конца, ведь торопилась к телефону. На столе виднелись учебники, я вздохнула. Ученье, конечно, свет, а неученье, как говорится – тьма, но дефицит серотонина мне бы не пошёл на пользу. Я решила, что просто обязана погулять на улице с парнями. Ничего плохого в этом не было, даже если я не выучу каких-то пару строк по литературе. Тем более, если бы это не поощряла бы Белова, во всяком случае это поощрял Павел, отчего проблем с опекуншей у меня бы точно не возникло. – Приду, хорошо, – согласилась я и положила трубку, поворачиваясь в сторону комнаты женщины. – Люда! – позвала её я. – Я гулять, с "Универсамом"! – крикнула я и, не дожидаясь ответа от Беловой, быстро надела пальто, шапку, наспех завязала кроссовки и выбежала из квартиры, прикрывая за собой тяжёлую дверь. Вырвавшись из подъезда на улицу, я полной грудью вдохнула морозный воздух. Стоило мне немного отойти от дома, как меня позвали. Я обернулась. В окно, через открытую форточку, на меня смотрела Люда. – Шапку надела? – крикнула она и, удостоверившись в моём тепле, махнула мне рукой и закрыла форточку.

***

До хоккейной коробки от нашего дома можно было добежать за пару минут. Так я и поступила. Недалеко от коробки находилась и качалка, куда я и направилась. Я зашла в качалку, где как обычно тусовались многие парни из "Универсама", как только я зашла, то повесила пальто на крючок, который парни любезно повесили для меня. Я прошла в помещение дальше, поздоровалась с парнями. Турбо и Зима подошли и чуть ли не пожали мне руки, но вспомнили, что я не пацан. Марат же остался в стороне, просто кивая головой. Я села на тренажёр, который не был занят ни одним из парней. – Ну, что за новости? – спросила я, поглядывая на толпу парней. За несколько дней мы с ними очень даже сроднились, хоть и между нами оставались недомолвки, пролетали искры, слышались язвительные шуточки. – Да никаких, собственно, – усмехнулся Валера, присаживаясь на один из тренажёров, на котором можно было подтянуть мышцы рук. – Просто так тебя позвали, может пощебечешь чего, – он улыбнулся, напрягаясь, когда упражнялся с тренажёром. – Пощебечешь? Я, что, птичка какая-то? – спросила я, тоже ухмыляясь. Юмор Туркина я давным-давно поняла и улавливала его и саму его суть за километр. Турбо после этого заговорил с Андреем Пальто о каком-то Ильдаре, про которого слушать мне не хотелось, а потому я просто повернулась к Вахиту, качающемуся на груше, чем напоминал обезьянку. Он как-то лениво говорил с пацанами о том самом менте. Я что-то ненавязчиво сказала Зималетдинову, какую-то шутку, не помню точно о чём она была. Я научилась шутить практически как Валера Турбо, только я могла сдерживать себя и не плескаться ядом во все стороны. – Кащеева-Кащеева... –покачал головой Зима, тоже подключаясь в эту атмосферу. Не знаю, можно ли это было назвать так громко – атмосфера, хотя... атмосфера ведь была во всём. За что ни возьмись – везде будет какой-то свой... вайб (значение этого слова парни бы даже не попытались понять). Так же и здесь, прокуренная качалка, пропахшая дымом сигарет и потом, которые уже не вызывали у меня недомогания и рвотных рефлексов, тусклое освещение, от которого уже не болели глаза, а наоборот, становилось уютнее, матершинные словечки и выражения, иногда проскальзывающие у пацанов, которые тут же прикрывали рот рукой, смотря на меня в надежде на то, что я ничего не услышала... Вся эта атмосфера и царила в качалке, вся эта атмосфера была заложена в этих разговорах, которые порой от стычек плавно переходили в душевные разговоры, те самые, которые грели душу. Тут, чуть ли не снося дверь с петел, в качалку влетел запыхавшийся кучерявый парень в наспех надетой шапке и даже незастёгнутой куртке. В нём я узнала того самого таинственного Кирилла, который на вчерашнем вечере у меня вызывал некие сомнения. – Пацаны! – позвал всех Кирилл. Парни повскакивали со своих мест, окружая его, ведь видели то, что он точно бежал. Я тоже подошла ближе, желая разузнать, о чём он хочет осведомить всех "Универсамовских". Я встала практически впереди, возле Турбо, но рядом со мной якобы невзначай оказался насупившийся Марат. Он до сих пор за что-то дулся на меня. Ну и пусть. – Опа! – воскликнул кто-то из "Универсама", приветствуя Кирилла. – Чё случилось? – спросил Валера Турбо, быстро пожимая группировщику руку. – Ералаш тут? Не видели? – спросил Кирилл, а я остолбенела. Ералаш... Миша Ералаш... Парни усадили Кирилла на один из свободных тренажёров. Все начали разглядывать его. Я еле сдерживалась, чтобы снова не разреветься. Только не сейчас. Только не с ними. Когда все обступили парня, я, как и многие, заметила на его лбу огромную рану. Это не выглядело как банальное "упал, проснулся, гипс" или же простое "стукнулся", здесь было что-то похлеще, больше похожее на порез, глубокий и умышленный. – Это кто тебя так отоварил? – задал вопрос Вахит, оглядывая друга. – Нет его? – снова спросил Кирилл, – Блин, – он зажмурил глаза, когда Валера осматривал его рану, прикасаясь руками ко лбу и к голове, естественно, немытыми, а потому, причинял боль. – Напали, – начал торопливо объяснять школьник. – Мы с ним шли, налетели какие-то, – когда Туркин убрал свою руку, Кирилл сам ощупал свою рану, зажмурив глаза ещё больше. – Метелят, толпой, – он прошёлся взглядом по всем парням и мне, чему-то ужаснувшись, когда заметил мой взгляд. – Не понял кто, меня вырубило, – сказал он. – Потом смотрю, Ералаша нет. – Где? – грубо спросил Зима. – Догоним, – пообещал он. – Да не, вчера вроде было, – отмахнулся Кирилл, опуская взгляд в пол. Меня будто прошибло током. Вчера, говоришь? Как же... Если вчера перед сходняком я тело видела... А потом Кирилл этот... и лоб у него целый был. Меня осенило. – Вчера говоришь? – спросила я, а все обернулись на меня. Никто и подумать не мог о том, в чём я начала ещё больше подозревать его. – Вообще котёл не варит, – выкрутился группировщик. – На дискач собирались, идём, а тут из темноты хлесь-хлесь, – изобразил он звуки ударов. – Не помню, как встал. Помню, дошёл до подъезда и вырубило. – А кто это был, ты видел? – поинтересовался Зима. Я поняла, что пазл понемногу начинает складываться в моей голове и давать свои очертания. – Да хрен знает, думали свои, кричим: "Пацаны, пацаны!", народу человек пятнадцать, – он посмотрел на всех присутствующих. Я проследила за его взглядом. С интересом и одновременно с недоверием на него смотрел Илья Сутулый. – Лица... – продолжил парень. – Хрен проссышь кто! Ну я и прыгнул на них, – он посмотрел на меня. – Где Ералаш то, пацаны? – спросил он, смотря на нас всех. Я окончательно поняла, что он знает всё, абсолютно: он знает о том, кто это сделал, он знает о том, как это сделали, он знает место и время того, где и когда это произошло. Кирилл знает всё. Я посмотрела на него недоверчиво. Он снова бросил взгляд на меня и окаменел. Понял, что я всё знаю. Парнишка просто-напросто въехал, что вчера я видела его целым и невредимым. Не сходится. Нестыковочка. – Марат, – нахмурившийся Валера глянул на друга, – сгоняй к Ералашу, узнай чё там, – сказал Турбо, зыркая на меня. – Его одного не отпущу, Кащеева, – он постарался ободряюще улыбнуться, хотя вышло слишком уж натянуто, все понимали, к чему всё идёт. Я поняла парня с полуслова и побежала за Маратом, который был чернее тучи. Пацаны что-то сказали Кириллу, но я уже захлопнула дверь, ведущую в качалку. На улице уже стемнело. Мы с Суворовым побрели по заснеженной дороге, которая, должно быть, вела к дому Миши Ералаша. Марат шёл не слишком быстро, ибо, как догадалась я, совсем не хотел знать о произошедшем, если он, конечно, не додумался. – Марат, – сказала я, пытаясь приподнять его настроение хоть на чуть-чуть. Я хотела наладить наши отношения. Мы ведь, можно сказать, разругались в пух и прах, не озвучивая это вслух. Молчания парня напрягало меня слишком сильно. Хруст снега под ногами резал слух, хотя обычно приятно расслаблял и, наоборот, давал волю мыслям. Сейчас я вряд ли могла сосредоточиться как следует. Лучше бы слышала его голос, поющий что-то из «Ласкового мая» или рассказывающий очередной несмешной анекдот, от которого хотелось согнуться пополам, ведь от Адидаса-младшего анекдот звучал как комплимент. – Чё? – спросил он, опуская руки в карманы куртки и опуская взгляд вниз. – Мы поругались, – ответила я, не понимая, что я сейчас сделала: констатировала факт или спросила. – Мы? Не ругались мы, – возразил парень, что-то постоянно бурча себе под нос. – Как же... А почему ты тогда игнорируешь меня постоянно? – спросила я, тоже опуская руки в карманы пальто, свела брови к переносице. – Я? Никто тебя не игнорирует, прекрати так о себе думать, – снова опровергнул мои домыслы мальчик. – Игнорирую? Кого я игнорирую, так это собаку во дворе, а ты... А что ты? – Он усмехнулся так горько, с некой грустью, что мне даже стало обидно. – Ты просто девчонка, – наконец вымолвил он, а я даже перестала идти. Суворов доводил меня. Окончательно доводил и мотал нервы. То это Лёша, то Марат. Один аргумент был у всех людей на свете: "Ты просто девчонка". Не так я себе представляла благородных мужчин Советского Союза, далеко не так. – Да, девчонка! И что с того? – громко спросила я у Суворова, который теперь тоже стоял на месте и смотрел на меня. – Разве девчонка не может показать свой характер? Разве девчонка, по твоему мнению, ни на что способна? – задала я вопросы, подходя к Суворову и снова опережая его, упорно шагая вперёд. – Задолбало меня это, слышишь? Девчонка-девчонка. Хотя о чём я с тобой вообще разговариваю? – я подняла голову, чтобы сдержать новый порыв слёз и своей нервозности. – Ты же мальчишка, который ничего не понимает в этом! – я упрямо пошла вперёд. Быстрые шаги послышались позади и Марат догнал меня. – Ляпнул не подумав, – быстро бросил он и двинулся вперёд. Это можно было считать извинением. От Суворова точно.

***

Адидас-младший нажал на кнопку звонка в дверь. Тут же открыла бабушка, наверное, бабушка Миши. Она обеспокоенно оглядела меня и Марата. – Здрасьте, – поздоровался парень, а я лишь приветственно кивнула. – Здравствуй, Маратка, – ответила бабуля, сжимая в руках кухонное полотенце. – А Ералаш дома? – спросил мальчик, опираясь плечом на дверной косяк, я предпочла стоять ровно. – Кто? – переспросила бабушка, делая небольшой шажочек вперёд, видимо, подумав, что её подводит слух. Я мысленно ударила себя по лбу, ведь бабуля наверняка не знала о том, как кликали Мишу Тилькина на районе. Я слегка толкнула друга локтем в бок. – Ну, Миша, – поправился Суворов, сжимая в руках свою шапку-петушок. Бабушка с секунду постояла и подумала, прежде чем ответить. – Беда с Мишей, – произнесла она, мы с Маратом нахмурились и переглянулись. Да уж, актриса из меня прекрасная, я ведь знала в чём всё дело, знала. – Я в больницу, – объяснила торопливо бабушка. – В больницу? – переспросила я. – Что с ним? – спросил Марат у бабушки Миши. – Да я сама не знаю, – ответила та, пожимая плечами. – Я всю ночь звонила, весь день звонила, а сейчас в больнице нашли, – объяснила она. Я посмотрела на Марата. Не могла я так. Я еле держалась, чтобы не рассказать всё прямо сейчас. – Побили что ли опять, – произнесла бабушка, слишком уж равнодушно, от чего у меня сжалось сердце. – Ты что ли? – спросила бабуля, смотря на ошарашенного Суворова. – Да нет, Вы что? Мы же единомышленники, – возразил парень, ещё более обеспокоенно косясь на пожилую женщину, вздохнувшую быстро, но тяжело. – Мы с Вами тогда поедем, поможем, – решительно сказал группировщик. – Я только бульон в банку перелью, – спохватилась бабушка, поправляя серенькую шаль на своих плечах. – Он же ж там голодный, – быстро объяснила она, торопливо шагая на кухню, еле-еле перебирая ногами по полу. От слов бабушки Ералаша у меня просто не хватило духа. Я заплакала, поднося к лицу новый шарф, пропитывая его горячими слезами. Марат, уже почти вошедший в квартиру остановился и покосился на меня. – Ты чего? – обеспокоенно спросил он, подталкивая меня к дверному проёму. – Чувствительная, что ли? – усмехнулся он, но, заметив мои содрогающиеся в рыданиях плечи, быстро прочистил горло и спросил, на этот раз серьёзно: – Всё в порядке? – Он положил руку мне на плечо и ненавязчиво сжал, только легче не стало. Он прекрасно понимал, что не всё в порядке. Он знал, что я плачу, возможно, слишком часто, но не беспричинно. Сердце бешено колотилось от страха и ужаса того, зная, что, похоже, пережил Миша. Точнее... Я знала, что с ним случилось, от этого становилось жутко и бесконечно не хватало воздуха, чтобы спокойно вдохнуть и выдохнуть, успокоиться. После такого успокоиться было невозможно. Горячие слёзы обжигали щёки, вообще всё лицо. От солёных капель веки начали болеть, а глаза покраснели. Я тёрла руками глаза, будто это могло хоть как-то помочь успокоиться. Не выходило. Марат помог мне зайти в квартиру, прижимая к себе. Который раз за сутки я плакала? И посчитать было сложно, потому что в голове были очевидные помутнения. Произошло столько всего: школа, Суворов, Ералаш. Который раз я не смогла сдержать себя?

***

Больница встретила скользким крыльцом и недавно вымытым полом. Целая армия наших парней во главе с Турбо шагали к стойке регистратуры, не обмениваясь ни единым словом. Марат придерживал меня под локоть, только гадая, что же со мной случилось. Другие парни тоже спрашивали, только получили суровый взгляд от Адидаса-младшего и разом замолкли. Следом за Валерой шла бабушка Миши, надев шаль на голову как платок. За ними шли и все мы. Туркин подошёл к окошку стойки регистратуры и аккуратно постучал по стеклу, кивая головой. – Здрасьте, – поздоровался парень, а бабушка Ералаша поковыляла за ним. – Закончено посещение! – в окошке появилась медсестра в белом халате и с медицинской шапочкой на голове. – Куда толпой то такой? – спросила она, держа в руках несколько историй болезни. Она возмущённо оглядела всех вошедших. – А мы к Тилькину, – вступился за всех Валера наклоняя голову в сторону и немного опускаясь, чтобы просунуть голову в небольшое окошко под стеклом и видеть медсестру. – Бабушке его позвонили, сказали приехать, – он махнул головой в сторону бабули Миши, та кивнула, подтверждая его слова. – Женщина звонила, ваша, – начала говорить бабуля, а Туркин выпрямился во весь рост и шагнул назад, чтобы не мешать бабушке. – Тилькин Миша, четырнадцать лет! – сказала женщина. – Тилькин... – рассеянно повторила медсестра, начиная перебирать бумаги на своём столе. – Тилькин... Мне казалось, что она повторяет его фамилию как мантру. Я дёрнулась, чувствуя, как сквозит из открытого окна. Холод пробрал до костей, но все остальные стояли как ни в чём ни бывало. – А... – тихо пробормотала медсестра и подняла голову, смотря на бабулю Ералаша. – Вы бабушка, да? – уточнила она. – Да, – кивнула бабушка. – Сейчас Вас проводят, сейчас... – пообещала женщина, а я посмотрела на неё. "Куда проводят?... – подумала я, перебирая в голове все возможные варианты. – В морг?" – снова возникла мысль в голове, но я помотала головой в разные стороны, пытаясь избавиться от навязчивой мысли.

***

Нас проводил высокий мужчина. Он немного прихрамывал, но довольно быстро проводил нас до какого-то небольшого здания. На улице было холодно, завывал ветер в воздухе, так и норовил проникнуть под шарф. Вокруг здания были насажены берёзы. В темноте их силуэты на снегу превращались во что-то нечто ужасное, что заставляли меня жаться к Суворову-младшему настолько сильно, насколько это было возможно. Слёзы отступили, но не отступала тревога. Сердце болело за Мишу Ералаша, очень болело. Возле здания стоял одинокий фонарь, а над дверью, ведущей внутрь помещения, горела небольшая лампочка. Андрей вёл бабушку Миши, придерживая её под локоть. Все парни и торопились, чтобы увидеть Мишу. – Ой, я не могу так быстро уже, – сказала бабушка Ералаша, заставляя Васильева тоже остановиться, как и всех остальных. – Сейчас, – она хотела было присесть на небольшую лавочку возле здания, но спохватилась, – голодный же! – громко сказала она, а меня снова бросило в жар от её слов. – Тут обождите, – совершенно безэмоционально попросил мужчина, который нас провожал. – Там уже приехали, – объяснил он открыл дверь. – Кто приехал? – возмутилась бабушка. – Из милиции, – неторопливо ответил мужчина. – А Миша где? – заволновалась бабушка ещё больше прежнего. – Сейчас, – быстро успокоил её наш провожающий и скрылся за дверью, оставляя всю толпу на улице. – Давайте сядем, – предложил бабуле Васильев и усадил её на небольшую лавочку. Марат тем временем шагнул ближе к двери, рассматривая что-то. Я, практически не чувствуя ног от холода и страха, присела на лавочку возле бабули и Андрея. Суворов кивнул Кириллу, тот нехотя поплёлся к парню. Я заметила это. Марат смерил группировщика серьёзным взглядом. Я подорвалась с места и подошла к ним, облокачиваясь на стену здания. К двоим пацанам подошёл и Зималетдинов. Видимо ситуация была настолько серьёзной, что они даже не заметили меня. Я чуть повернула голову в сторону и заметила табличку, которая повергла меня в ещё больший ужас, а все надежды мигом рассеялись, мне стало ещё хуже. На табличке большими буквами было написано одно слово: "МОРГ". Я вжалась спиной в холодную стену и зажмурила глаза. Миши нет. Ноги подкосились, а холод нисколько не мешал мне опуститься на пол крыльца, сползая по холодной стене. – Пацаны... – тихо пробормотал Кирилл. – Рот закрой, блин. – негромко произнёс Зима, подходя к группировщику всё ближе и ближе. Он не успел больше ничего сказать или сделать. Дверь распахнулась, вышел высокий мужчина в костюме и очках, посмотрел на нас. – Ох, сколько народу, – пробормотал он, а заметив меня сказал: – поднимайся давай. – в одном лишь костюме он вышел на улицу и подошёл к лавочке. – Родственница? Как Вас зовут? – спросил он. – Меня? – переспросила бабуля. – Полина Филипповна. – Бабушка, – подсказал Суворов, опираясь плечом об угол здания. – Здравствуйте, – поздоровался он, доставая что-то из внутреннего кармана пиджака. В это время Зима подошёл ко мне и помог встать, слегка придерживая под локоть. – Ильдар Юнусович, – представился мужчина, показывая удостоверение сотрудника полиции, а точнее милиции. – Старший уполномоченный при МВД Казани. – Какой уполномоченный? – спросила Полина Филипповна. – При чём? – Пойдёмте, – мент помог бабушке встать и повёл в двери в здание, не давая ей ответов на вопросы. Они практически подошли к двери, как Полина Филипповна развернулась. – А банку-то, а бульон? – попросила она, смотря на Васильева с банкой в руках. – Я подержу, – отозвался пальто, – Вы чего? – Нет, я сама-сама-сама, – пробормотала пенсионерка, чуть ли не отбирая у Пальто банку, она снова поковыляла к двери. Дверь за ментом и бабушкой захлопнулась. Вахит подошёл к Кириллу. – Ну? – спросил он. – Ты точно не видел кто? – поинтересовался парень, все пацаны обступили Кирилла. – Я же говорю... – несмело сказал он, выдавая себя дрожащим голосом и бегающим взглядом по нашим лицам, в частности по моему, он ведь догадывался о том, что я знаю. – Вспышка и лежу, – начал оправдываться группировщик. – Сначала башка раскалывается. Главное, рожи знакомые, – он смотрит на пацанов, которые уже точно больше не верят ему. – Где видел – хрен знает... Я же сразу на них прыгнул, – произнёс он. – Понятно, – бросил Зима, но не успел. Раздался крик. Пронзительный. Громкий. Все разом обернулись к закрытой двери. Парни понимали, что кричала Полина Филипповна. Все оставшиеся заметили надпись. Парни задрали головы вверх. Марат бросил взгляд на меня. – Ты знала? – прошептал он, еле шевеля посиневшими и потрескавшимися от холода и мороза губами. Я не смогла ответить. Глаза с новой силой защипало. Суворов всё понял. Он всё прекрасно понял, молча обнимая меня, прямо как Володя. Дело было в том, что ему тоже было больно, как и мне. Ровно с той секунды, как он заметил надпись на табличке, ему стало также больно, да даже ещё больнее, в сотни раз. Марат знал Ералаша гораздо дольше, чем я. Он знал всю жизнь Миши, как свою собственную. Все пацаны знали его как себя самих. Больно стало всем без исключения. Сейчас эту боль делили все. Из здания вышел мент, ведя бабулю под руку. Турбо бросился к Полине Филипповне, но Ильдар оттолкнул его. – Ну-ка разошлись все! – громко гаркнул он, отталкивая Туркина локтем. – Давай, мать, на воздух, – начал говорить Ильдар бабуле, помогая сесть, та нескончаемо хныкала, не поднимая глаз. – Как случилось-то? – спросил Марат, не отпуская меня. Мент отпустил бабушку и смерил всех грозным взглядом. – Это ты мне скажи, – гаркнул он, вручая банку с бульоном Андрею. – Ой Миша... – заплакала бабушка ещё больше. Суворов, ни на секунду не отпуская меня, сел на лавочку и другой рукой обнял за плечи Полину Филипповну. Сотрудник МВД что-то сказал Васильеву. Турбо начал возникать. Я даже не могла разобрать их фраз. Мне было настолько тяжело. Бабушка не переставала рыдать. Если бы не сидящий рядом Марат я бы, наверное, давно сошла с ума. Произошло столько всего. Через несколько минут, когда бабушка успокоилась, Марат помог ей подняться, я встала сама. – Всё, пойдёмте, пойдёмте, – сказал ей Адидас-младший. – До утра что ли будем сидеть? – попытался успокоить пенсионерку группировщик. – Не пойду я, не пойду, – сопротивлялась бабуля. Слушать это я не могла, поэтому чуть замедлила шаг. Я услышала, что дверь открылась и обернулась. Парни о чём-то говорили, я подошла ближе. – Что он тебе сказал? – спросила я у Андрея. – Погоди, Ксюш, – он обратился к Кириллу. – Ещё раз, нде напали? – задал он вопрос. Группировщик замешкался. – Ну, я прыгнул и уже в подъезде, – быстро сказал кучерявый. – Ну а где? – опять поинтересовался Пальто. – Ты чё-то мне предъявить хочешь? – не растерялся парень, снова бросая на меня свой взволнованный взгляд. Турбо, курящий сигарету, зыркнул на Кирилла. Зима тоже напрягся. – Ты чё, прокурор что ли, такую хрень спрашивать? – неуверенно спросил он дрожащим голосом. – Я всем уже всё сказал, – быстро оправдался он, замечая на себе взгляд Туркина. – А чё ты дёргаешься тогда? – спросил старший у темноволосого, тот неубедительно прочистил горло. – Пацаны, я же говорил, во дворе... – он оглядел всех нас. – А очухался уже в подъезде. – Его на остановке нашли, – сказал Пальто, бросая взгляд на Валеру и Вахита. – Ну да, на остановке, – спохватился кучерявый, чувствуя, что вот-вот пацаны всё поймут. – Там из двора выходишь и остановка, – сказал он. – Я же говорил, – он попытался улыбнуться, но у Кирилла ничего не получилось. – Это, там ещё этот... Рыжий живёт, – зачем-то сказал он. – Они подошли, я и прыгнул. – Там вроде светло, нет? – уточнил Васильев. – Фонари... И ты никого не заметил? – Да ну нет. Блин, был там один, в петушке. У него ещё эта, аляска зелёная. Рожа знакомая, из "Разъездовских" может? – он снова заскользил по всем взглядом. – Ты уверен? – спросил Турбо. – Да я врать что ли буду? – возмутился Кирилл. – Отвечаю, из "Разъездовских"! – К Вове-Адидасу пойдём, – решил Турбо. – Он решит, – Валера спрыгнул с перил с сигаретой во рту и пошёл туда, где Марат всё ещё стоял с Полиной Филипповной. Мы быстро догнали Суворова и бабушку. Она всё ещё причитала. Эта ночь несла с собой проблемы, поглощая и нас. Сейчас всем было трудно и больно, всем без исключения. Кому-то стало так паршиво буквально только что, но я... Я знала об этом целые сутки. Это было ужасно: когда ты знаешь, но не можешь ничего сделать. Ещё я знала и не могла рассказать об этом. Я поняла, что это очень плохо. Ужасно, когда ты знаешь, но молчишь.