Последний аккорд

Аякс заползает на свой этаж лениво, безо всякого желания переставлять ноги. Голова гудит похмельной крошкой, будто через мозг пропустили электроды и начали транслировать рябь от телевизора. Во рту вяжет горечь от выпитого виски. Прошлой и позапрошлой ночью он здорово перебрал со спиртным. Прикладывается спиной к двери и, силясь задержать дыхание, чтобы не выплюнуть горящие пламенем легкие, толкает ее. В квартире пусто. Ни намека на присутствие Уэнсдей. Петрополус находит это странным: подружка редко задерживалась в баре, обычно после работы они попадали домой сообща. За редким исключением Аддамс позволяла себе ночевать у Йоко, еще реже — навещала отца. Он проходит развязной походкой вперед и плюхается на диван, ероша волосы. Пропуская их сквозь заиндевевшие пальцы. В груди разрастается тревога, дополняет картину дисбаланса прощание с Синклер. Они расстались вчера вечером в аэропорту Нью-Йорка после охренительно жарких ночей на съемной квартире. Энид была похожа на дерганого птенца, как в первые дни их встречи. Поблекла какая-никакая уверенность, исчез задор и знакомая Аяксу покладистость. На улице блондинка всячески отталкивала его руки, что старательно пытались схватить ее в охапку. Петрополусу нравилось зарываться в светлую макушку носом и слушать ее щебетания, когда Энид не докучала бытовой трескотней. Без объяснения причин Синклер не поцеловала его, не окутала флером своих сладко-приторных духов и не взглянула из-под полуопущенных ресниц. Он все это списал на стресс после курсов повышения квалификации, которые вне всяких сомнений инспектор прошла блестяще. И такое отторжение начинало Аякса бесить, а он ненавидел, когда ситуация выходила из-под контроля, и он становился бессильным что-либо изменить. Аякс затылком касается подушки, которая еще хранит остатки вишневого аромата, и проверяет телефон. Экран показывает пять тридцать утра. Ни единого уведомления. Кое-как привстает, разминает затекшие плечи, избавляется через голову от кожанки и швыряет ее со всей небрежностью на пол. Уэнс ненавидит уборку, поэтому Аяксу в принципе плевать на то, что она скажет, если заметит. Он освежится и уберет весь срач самостоятельно. Сейчас у него не хватает ресурса после мучительного перелета. В конце концов, Петрополус всегда может поинтересоваться у Уэнсдей, где она запропастилась. Без намека на претензию, но с чувством волнения. Он забирается с ногами в душевую кабинку, настраивает воду и прислоняется линией позвоночника к прохладному на ощупь кафелю. Голова неподъемная, мысли разбегаются в разные стороны, слабость одолевает. Но на губах Аякса расцветает улыбка. Пока вода щедро разбрызгивается по стеклу кабинки, он ныряет в воспоминания. Энид проводит аккуратной ладошкой по очертаниям выступающих кубиков пресса, ласкательно и любовно щекочет его живот, массирует кожу головы, пока Петрополус ей позволяет. Девчонка расслабляет, вгоняет его в ребяческие чувства. Заставляет укрощать внутреннего зверя, просящего брать ее здесь и сейчас. Она уже натренирована на пошлость — знает наизусть его чувствительные точки, заигрывает, легонько царапает и манит своим светлым образом. У Аякса возникает ощущение пропасти перед глазами, реальность множится кадрами того, как инспектор Синклер опускается перед ним на колени и нежно ведет пальцами по члену. Раньше она подобного не допускала: минет — это нечто похабное, извращенное, и вообще лучше уделить это время прелюдии. Но Аякс подобного не терпит: ему нужна скорость, адреналин по венам и бешеные глаза. Вкупе с робкой натурой Синклер — он считает, что сорвал гребанный джекпот Кролика Роджера. Девушка становится на колени и не прекословит. Берет в рот, развязно причмокивая губами. Работать им Петрополус научил Энид в период их седьмой встречи: ему хотелось опробовать с ней новые позы, а Синклер заливалась краской, как только речь заходила об оральном ублажении. Он мягко надавливает на голову Синклер, проталкивает возбужденную плоть за щеку и увеличивает амплитуду движений. Она подстраивается, захлебывается между потоками воды и слюны, гладит мошонку пальчиками. То вынимает член изо рта, то вбирает снова и смотрит…смотрит…смотрит, словно старается снискать одобрения в его прищуренных глазах и туго соображающей голове, где все мысли навылет. Посасывает головку, с которой скапывают сгустки слюны, дробит настоящее на осколки, отнимает у Аякса дыхание, когда недостаточно умело пытается воссоздать вакуум губами. Но то, как Энид изворачивается, то какое упрямство проявляет, возбуждает Петрополуса с пол-оборота. Она натирает себе коленки, проходится губами по всей длине, глухо стонет — очевидно, стесняется, и от этого у Аякса натурально срывает чеку в голове. Мозг взрывается фейерверком. Синклер ртом прижимается вовсю к плоти, ждет, пока он изольется целиком, отталкивает ручками его ноги, удерживая таким образом равновесие, и пытается оттянуть продолжающийся оргазм. Аякса из транса выводит звук входящего сообщения на телефоне. Он хмурится, ожидая чего угодно — мало ли, кому взбрело в голову писать на рассвете. Он наматывает полотенце вокруг бедер, рычит, ощущая ноющую потребность овладеть инспектором здесь и сейчас. Ему тяжело себе в этом признаваться, но за последние пару месяцев солнечная Энид вытеснила мысли о кобре. Черт знает что с этим делать, но желание коснуться Синклер, увидеться с ней опять перекрывает все остальные. Петрополус снимает блок на экране смартфона и вчитывается сонным взглядом в текст: «Послезавтра, чувак. Послезавтра». Сообщение гласит о том, что Аякс после долгих месяцев кропотливой работы, пары взяток, уговоров неподкупных кретинов, связи с Энид, может открыть свой отремонтированный бар. Хоть и не сезон — в ноябре пивом особенно не разживешься, но это лучше, чем тухнуть без постоянного заработка и перебиваться подачками в клубе. У себя он сам начальник, сам большой босс и великий критик. Быстро печатает другу лаконичное «спасибо» и озаряется несвойственной ему улыбкой: идея зарождается в голове соблазнительной молниеносной стрелой. Он добавляет к предыдущему смс «Приходи завтра к нам с коброй домой. Посидим, отметим это событие». Думает, рационально ли было решение пригласить в гости главного прораба, всю бригаду толковых ремонтников, которые и довели начатое до конца. Пополняет список гостей одноклассником с девушкой, парой-тройкой знакомых инвесторов, а также Энид. От нее ответ не заставляет себя ждать: — Я не приду, — слышится смачный зевок на том конце трубки, и Аякс еле удерживается от комментария и давит внутри смешок. Наверняка Синклер, как настоящая мерзлячка, с носом закутана в огромный розовый махровый халат и тапочки. — Ты же понимаешь, что… — Давай, кошечка, — в Аяксе включается режим охотника. Инспектор млеет, шикает на него. Из телефона доносится возня. Опять прячется в уборной. — Порадуй папочку. Ну же. — Мы не можем так рисковать, — непривычно стоит на своем и имитирует смыв воды в бачке унитаза. На долю секунды всеобщий шум заглушает ее голос. — Твоя Уэнсдей… Аякса несет. Он соскучился до непробивного изнеможения. До покалываний в пальцах и сухости во рту. Ему хочется немедля погрузить пальцы в ее локоны, рвануть и усадить взвивающееся тело на себя, дать весь карт-бланш, лишь бы Синклер кротко стонала в излом его ключиц и молила не останавливаться, молила брать ее, как Петрополусу заблагорассудится. И то, что она жмется, то, что она отнекивается — показатель страха. Хотя бояться вроде бы нечего: они предельно осмотрительны в вопросах встреч. Ни одного постороннего запаха, лишнего засоса и звонка не по теме. Аякс вываливается из ванной, бредет прямиком в спальню, в полумраке вытирает тело, по которому ползут невысохшие капли воды. Параллельно зажимает ухом телефон. — Подозрительнее будет, если я не отблагодарю тебя за помощь. — Но ты уже и так…но… — Энид смеется, и Аякс самовлюбленно и вместе с тем как-то тепло усмехается. — Энид Мэдисон, — затевает любимую игру девчонки и переходит на соблазнительный шепоток. По тому, как на линии охает Энид, у Петрополуса сковывает дрожью руки и живот. — Я настаиваю. Вы спасли мой бизнес, проявили участие. — Это рискованно, я не могу просто так пойти в гости к тебе. Что скажет Ксавье? Это Аякса заботит меньше всего, в идеале он надеется на то, чтобы очкастого или кто он там, вообще не было. Петрополус подкатывает глаза, меняет положение рук, чтобы напялить футболку, и готовит ответ, что прокатывается по языку. Перспектива носом к носу встретиться с павлином инспектора не забавляет, но однозначно добавит перца в веселье. Ничего грандиозного парень не планирует — потраченные бабки еще только предстоит отбить, поэтому в их распоряжении будет квартира Аякса и пара-тройка знакомых, чтобы разбавить неловкость. К тому же Петрополуса так и подмывает добраться до желанного тела Синклер. Ломка продолжается вторые сутки, и чем дольше они встречаются и вязнут в этой игре, тем больше Аякс жаждет это безумие. Он твердо уверен — у него все под контролем. — Так приходи с ним, — простодушно выпаливает и заваливается в постель, широко на ней раскинувшись. Энид прикладывает руку ко рту, испуганно поперхнувшись воздухом. — Ты сумасшедший! — Я знаю, сладкая, ты это говорила после того, как… — договорить Аяксу не дает сама Энид. Он почти чувствует, как она размахивает своими ручками, закрывает глаза, взвешивает все «за» и «против», колеблется. — О... Боже, прекрати немедленно. — Тогда дай мне положительный ответ, Энид Мэдисон. — Черт с тобой, — ругается под нос и притаптывает ножкой. Аякс снова выходит победителем в их споре и чувствует прилив радости от того, что она будет здесь этим вечером. — Во сколько? * * * Уэнсдей застает своего парня мирно сопящим на их кровати. От изумления ее глаза едва ли не выпадают из орбит, в горле застревает ком. Она не планировала того, что Аякс вернется из поездки к Стеф настолько рано. Он обещал уладить все вопросы с неугомонными родителями в кратчайшие сроки, но потом сам же написал, что задержится еще на день. Она приближается к окну, откуда проливается пятно утренней серости, плотно зашторивает его и без задних мыслей снимает с себя одежду. Будить Петрополуса не хочется совершенно, хоть они и не виделись больше трех дней по общему подсчету. Говорить категорически не тянет — она сейчас постыдно не сложит и простые два и два, потому что настроение находится в глубочайшей из задниц. Слова Ксавье «Как же я буду скучать» вентилируют ее мозг туда-сюда, а сердце извергает сиюминутную тоску. Аякс, черт возьми, точно не причем в том, что она позволила интрижке с горячим жеребцом укатиться в чувства. Ей бы пролежать без сознания дня четыре, переварить произошедшее, выпустить пар, отпустить, но перед этим предстоит один из самых сложных разговоров с Петрополусом. Она забирается с ногами в постель, хочет примостить зад к животу парня, но удерживает себя от этого. Зажмуривается, прогоняя навязчивые мысли о Торпе. Раньше для нее не существовало проблемы прийти и как ни в чем не бывало обсуждать с Аяксом новости ушедшего дня. Что бы они не сделали — их связь останется крепкой. Уэнс навсегда будет благодарна Петрополусу за белые полосы в своей жизни, за долгий выход из депрессии, за эти отношения, но не признать, что что-то не так, Аддамс не может. Что угодно — только не вранье себе. И почему так трудно игнорировать присутствие Ксавье в голове, девушка тоже в курсе. И это досаждает. Сидит занозой в сердце из бронежилета и скоблит ее нервную систему. Она не хочет ненароком коснуться Аякса и потревожить его сон — на голову обрушится град из вопросов, а этого Уэнсдей не сможет вынести. Чересчур нестабильный эмоциональный фон в последнее время. Мало того, что дотошные мысли о мрази, которая не дает им жизни, не выветриваются из мозга, так еще и контакт «Х» отправился в черный список. Чтоб наверняка. Щеки горят. Аддамс прикладывает ладони к ним и поверить не в состоянии, что вся эта убогая галиматья происходит именно с ней. Не дожёванный, оставленный на барной стойке кусок холодной пиццы как назло просится наружу, но у девушки не находится сил, чтоб опорожнить желудок. Лихорадочное состояние выводит из равновесия. Уэнс начинает бестолково ворочаться, но так чтобы остаться незамеченной. Два дня назад они с Торпом расстались на финальном аккорде, все обсудили. Ксавье не без усталости и хреново скрываемой грусти в глазах рассказал про сталкера. Разговор получился сдержанным, холодным, как отколотые от материка льды Антарктиды. Уэнсдей все недоумевала, кому понадобилось влезть в дерьмо из их отношений и трясти его. Торп сидел с понурой головой, злился, тянул ноты и снова злился. Затем они трахнулись. Потому что отпускать жеребца на волю оказалось выше ее понимания. Это ее жеребец. Ее червоточина и ее мужчина. По крайней мере, в те ночи и дни, что они коротали вдвоем — там, в парке аттракционов с невозможно сахарной ватой на губах или кувырком в отельных номерах, на складе пожарной части или в доме Гомеса, куда Уэнс притащила Торпа за неимением возможных мест встречи. Ей хочется его до одури и головокружительных салютов в больной башке, до пугающего онемения на кончиках пальцев. Но больше нельзя. Нет. Ксавье слишком плотно засел у Аддамс внутри. Это нечестно по отношению ко всем. А предыдущую ночь она потратила на то, чтобы тянуть в одного противное крафтовое пиво — напиток снобов, сидеть на могиле Мортиши и писать. Она редко когда писала произведения. Мать, когда Уэнс была маленькой, поощряла пристрастие дочери к литературе. Аддамс сочиняла бесславные стихотворения, потом пыталась писать прозу, но вместе с Мортишей в бездну улетело и это бесполезное хобби. Ноги сами понесли ее в чертов бар по соседству, оттуда на кладбище, где Аддамс смотрела пустыми глазами на надгробие матери и ждала осуждения, словно Мортиша восстанет из Ада и убьет ее одним презрительным прищуром. На следующий день вернулась опять. Сидела долго, опустившись задницей на промозглую ноябрьскую землю, и читала «Франкенштейна». Сама не поняла, как взялась за строчки. Затем за зажигалку. Черканула кремниевым колесиком, занесла руку над написанным. Но чертов Торп нашел ее у могильной плиты Мортиши. Его образ отпечатался на изнанке век, его голос пробрался в глубины ушных раковин. Брошенное на лету «идиотка» стало не нарицательным, а таким родным, что воздуха вокруг стало недоставать. Она захлопнула крышку с тихим треском и, затянувшись глубоко сигаретой, бросилась в водоворот накатившего вдохновения. С кладбища Уэнсдей вернулась полупьяной, разбитой вдребезги и невероятно жалкой копией себя. И намеревалась от этого избавиться. Только после продолжительного сна. — Кобра, — Аякс над ней вырастает горой мышц, и Уэнсдей невольно сглатывает. Опять мозг дорисовывает параллель между плечами обоих мужчин в ее постели. — Где ты была? Аякс располагает обе руки по сторонам от лица Аддамс, она пьяно рассматривает карие глаза. Полуиспуганно жмется, ведет плечами, как будто страдает от сквозняков. Он расслабленно щелкает челюстью над ее ухом и убирает непослушные волосы с лица. Прикосновения в Уэнсдей отзываются напряжением. Отсутствует знакомое томление, произрастает и укореняется холод. Аддамс по-прежнему приятны касания парня, но долгожданного трепета после разлуки они не вызывают. Она лопатками проезжается по сбитым простыням и смотрит на Аякса, поджимая сонно губы. — У Мортиши. Аякс приподнимает бровь, некоторое время молчит и как лазерный сканер выискивает изъяны на белом, тронутом оттенком печали, лице девушки. Она тушуется и демонстрирует диковинную покорность. Не время и не место выпускать яд или коготки. Петрополус по привычке находит яремную вену и покрывает поцелуями-укусами линию челюсти Аддамс и ниже, пряча лицо в ложбинке ее груди. Уэнс непроизвольно дергается, Аякс списывает реакцию на усталость и взвинченность девушки. Она сводит ноги вместе, механически по привычке запускает пальцы в шелковистые волосы парня и смотрит в потолок. Заторможенность в Уэнсдей вызывает нотки беспокойства у Аякса. Он не придумывает ничего лучше, чем расслабить партнершу. Возможно, его отсутствие сказалось на Аддамс хуже, чем он того ожидал. Правильнее сказать, он вообще не думал, что Уэнс будет переживать из-за того, что он решает свои дела — это в их отношениях аксиома: давать максимум пространства для решения личных проблем. Он задирает носом ее футболку, тянет вверх, дразнит, прикладывая усилия на то, чтобы быть чуть мягче с ней, но потом запоздало вспоминает, что у Аддамс срывает тормоза, и поэтому Аякс действует более бодро — размещает руку на клиторе девушки и круговыми движениями выбивает из нее первый стон. Желания нет. Не потому что Уэнс стала отвратительна в постели, а потому что сказывается похмелье и пережитое путешествие. Организму необходимо восстановление. Но он продолжает доставлять девушке удовольствие. И кажется, та слегка оттаивает. Ловит губами горячий воздух, поддается навстречу, раскрывает поджатые колени. Уэнсдей имитирует ноту наслаждения. Ей кажется, что если она откажет парню в утренней дозе секса после того, как они находились на расстоянии друг от друга, это будет выглядеть странно. Она закатывает глаза, вжимается всем телом в Петрополуса, скользит руками по мощным предплечьям, мажет слюнявыми поцелуями по шее Аякса и беспрестанно кричит, рычит и звучно скулит. Тело натягивается тетивой, влажные хлюпающие звуки заполняют пространство спальни, пальцы Петрополуса погружаются в ее глубину вовсю, и вроде все прекрасно, но долгожданной разрядки не происходит. Голова забита Мортишей, стихами, Ксавье, сталкером, который, возможно, подслушивает каждый стон, срывающийся с ее уст сейчас, и Уэнс ведет себя скованнее и тише. — Спасибо, — обессиленно шепчет, укладывая ладони на шее Петрополуса, тот облизывает пальцы, испачканные ее смазкой, и улыбается. От сердца Аддамс отлегает непосильная ноша вины. — Уэнс, тебе надо разгрузить голову. — Он притворно стучит по ее виску и сгребает Аддамс в свои объятия, наваливаясь сверху. Уэнсдей успевает только высунуть голову из такого захвата. — Я только что, — игриво тянет, вкладывая в силу голоса весь свой актерский талант. — Я не об этом. Они перекатываются по кровати, и Аддамс вся исходит до седьмого пота, чтобы не уткнуться лицом в подушку, где наверняка запылились крохи аромата Ксавье. С Торпом на этой самой кровати они провели две упоительно страстные ночи, при одном воспоминании о которых, Уэнс начинает мутить. Потому что хочется повторения. Побольше и поярче. — А о чем? — Мы открываем бар, кобра. — Спрятать радостные интонации в голосе у Аякса не получается, и Уэнсдей вторит ему и оживает. У нее же нет слуховых галлюцинаций? — В смысле? — В смысле с понедельника мы можем открыть бар. Ремонтные работы завершены, я договорился с поставщиками и клининг-кампанией, все будет сделано по высшему разряду. Уэнсдей ушам собственным не верит. Ей все казалось, что ремонт бара затянется на многие месяцы, а то и на год-два, поэтому научилась экономить, кое-где обходиться без денег или хитрить, но признание Аякса ее огорошило. На мгновение она не знает, как выразить словами хоть что-нибудь. — В-вау? — И в честь этого к нам придут гости сегодня вечером. — Какие? — ей не особенно интересно угождать компании парня. Обычно они справляются и без Аддамс, а значит можно будет снова проехаться к Мортише или навестить брата без Гомеса. — Пара-тройка моих ребят с девчонками, — перечисляет, лежа на спине и обнимая Аддамс за плечи совершенно по-хозяйски. — Прораб. Громила и Инспектор со своим парнем. Пульс грохочет по венам Уэнсдей, в ушах стоит вакуум. Она не знает, за какую эмоцию зацепиться, чтобы замаскировать уровень внутреннего потрясения. — А инспектора приглашать обязательно? — поднимает вопрошающе глаза на своего парня и становится как никогда участливой к разговору. Допустить, чтобы Ксавье переступил порог этой квартиры, Уэнс не может. Ее начинает потряхивать не на шутку. — Мы их даже не знаем. — Благодаря ей, кобра, ты опять станешь колдовать над меню и смотреть свои сериалы с доставкой хоть двадцать четыре на семь, — Аддамс крыть нечем. От растерянности девушку колотит только больше, озноб крадет остатки здравомыслия. — Ну, а парень ее зачем? — показательно морщится. Аякс, посмеиваясь, выдыхает и играючи щиплет Уэнсдей за бок. Она отстраняется с насупленным видом, складывает на груди руки. — Ну, как ты себе представляешь? У нас будет что-то типа семейной тусовки, все по парам, даже Громила. Не ворчи. — Ладно, — бурчит и, не глядя в довольное лицо Петрополуса, ускользает в ванную. Это грандиозный провал. Она достает усилием воли контакт Ксавье из списка заблокированных, нарушает разом все свои обещания и набирает знакомый номер. Внутри все покрывается коркой льда. Холодный кафель выгодно резонирует с бурей в голове Аддамс. Но оператор сообщает, что абонент находится вне зоны действия сети, хотя Торп после неудачного случая с ошибкой номера не пропускает ни одного ее звонка. А это значит, что и Ксавье заблокировал номер Аддамс. Это не может не дезориентировать. Уэнс поднимается на ноги, долго всматривается в зеркало. Ее ведет. Вечер может стать ее личным Адом. Хотя почему может? Он станет. * * * Энид как заведенная носится по квартире в одном носке, испытывая жутчайшую головную боль. Таблетки, выписанные ей Робертом, творят настоящие рождественские чудеса, но имеют побочный эффект. Она спокойна, собрана и улыбчива, потому что того требуют обстоятельства и нужно не ударить в грязь лицом. Господи, не ляпнуть бы чего лишнего, глядя на Аякса. Вообще Синклер сомневается в том, что следовало соглашаться на авантюрное предложение любовника, но буксовать на полпути неприлично. К тому же Ксавье, который отчего-то выглядит наиболее омраченным, без поддавков согласился сменить обстановку. Он только и делает, что ест, а если не ест, то тянет бутылку пива целый день, а после уходит на работу и так по кругу. Синклер встревожена. Ее добивают разного рода предположения и мысли, озвучить которые до поры она не решается. В частности, из-за головокружительного уикенда. Девушка порхает, как бабочка, надевая воздушный желтый пиджак с рукавами-фонарями поверх классической блузы. — Птичка, — из дверного проема виднеется макушка Ксавье, и Энид тут же ловит его взгляд в отражении. — Ты выглядишь так, будто тебя пригласили на прием к Елизавете второй. Синклер торопливо прячет дрожащие пальцы и растягивает губы в добродушной улыбке. Врать она научилась не без проблем, но последствия этого напоминают о себе периодическим тремором. Аякс бы ею гордился. Она и без того порочна, что изменится, если Энид зациклит мысль об измене на постоянной основе? Ничего. Девушка встряхивает локоны, сбрызгивает их аккуратно лаком и облизывает игриво губы. — Сочту за комплимент. — Она редко теперь называет его котиком, потому что замечает, что Торпу это неинтересно. Синклер не настаивает. Кое от чего можно отказаться и не пострадать при этом. — Мы будем в кругу незнакомых людей. Нужно произвести впечатление. Ксавье зависает в телефоне и отрывается только тогда, когда инспектор стоит у него перед носом. — Тогда ты не обидишься, если я пойду так? — Энид оценивающим взглядом пробегается по внешнему виду парня и кривит губы. Ему стараться не для кого, прихорашиваться незачем. Достаточно того, что он согласился быть ее спутником на вечер. На Ксавье сидят джинсы и черная футболка с серым принтом, напоминающим китайский иероглиф. Волосы подобраны в низкий пучок, а на плечи наброшена однотонная серая рубашка. Он улыбается уголками губ, предвидя ее разочарованный выдох. Но усугублять ситуацию не планирует ни один из них — Энид чересчур взвинчена предстоящей встречей с Петрополусом. Ксавье просто лень слушать упреки. Хочется для разнообразия выползти из четырех стен и забыть суку Аддамс, которая клеймит его мысли по кругу собой. Ксавье ненавидит ее также сильно, как хочет, и изводится до нервного зуда при этом. Она разрушила его привычный уклад жизни, за каким-то волшебным хером заявилась к нему на работу, едва ли не стала катализатором разрыва стабильных отношений с Синклер и оккупировала его голову, как гребанная Мата-Хари. Энид поддается. Пусть идет, в чем хочет — ее внутреннего стержня хватает на то, чтобы достигнуть финальной точки маршрута и остановиться перед дверью в квартиру Аякса. Ксавье держится строго позади, хотя для успокоения очерчивает большим пальцем плечи девушки. Они добрались в противоположный конец Чикаго сравнительно быстро и без пробок. Волнение охватывает каждую клетку тела Синклер. Энид заносит руку над входной дверью и дважды стучит. Поглаживания со стороны Торпа прерываются, он чуть расправляет плечи и непривычно много супится. — Ты уверена, что мы пришли по тому адресу? — спрашивает, уставившись в черную поверхность массивной двери. Не знала бы Энид Ксавье более трех лет, подумала бы, что он изрядно нервничает. Хотя никогда не болеет социофобией: всегда любимчик женщин, душа компании. — Да, — разрозненно кивает и повторяет стук. Дверь с громким щелчком распахивается, и Энид ошарашенно хлопает глазами. Перед ними оказывается низкорослая фигура девушки, чей вызывающий образ рождает в Синклер какой-то неуместный комплекс принцессы. На фоне темноволосой Уэнсдей инспектор будто бы сношалась с попугаями, прежде чем прийти к Аяксу домой. Аддамс громко выдувает пузырь из жвачки и, не глядя, отходит от двери. Движения нерасторопные, ленивые, словно Уэнс в принципе дается с большой неохотой этот прием. Если по Энид она пробегает исследовательским взглядом, наполненным убогого триумфального задора, то Ксавье девушка игнорирует целиком. Гости переступают порог квартиры и по щелчку пальцев оказываются в тусовке в большинстве состоящей из рокеров и головорезов. Ксавье подхватывает девушку за талию и играет желваками. Энид думает, что ее парень ощущает себя в неправильном месте, и считает затею заведомо провальной. — Добро пожаловать, моя спасительница, — она широко распахивает глаза, когда на нее буквально наскоком налетает, как черт из табакерки Аякс. Он лукавит. Театралит. Издевается в открытую. Хозяин квартиры выглядит настолько сексуальным, что Синклер едва напоминает себе держать лицо и не забывать о дрожи в ладошках. Она целиком сжимается, когда за спиной оказывается насупленный Торп, а впереди задерживается, подмигнув, Аякс. Энид ловит на себе заинтересованные взгляды, улыбается как-то отстраненно. В особенности тот, что принадлежит Уэнсдей. Она недолюбливает ее на расстоянии. Вовсе не из-за того, что является любовницей Аякса, а потому что в светлой голове, полной образного мышления, не укладывается, насколько можно быть безответственной к ведению быта. Она в это не лезет — Аякс не распространяется о своих отношениях с Аддамс, Энид считает эту тему щепетильной и болезненной. Но периодически интерес берет свое, и тех крох информации, которыми Синклер питается, ей хватает. — Аякс, — представляется он и лукавит, так или иначе рассматривая блондинистую макушку. Энид чудом не впадает в истерию и держится на ногах на честном слове. Ксавье отнимает руки от ее поясницы и пожимает ладонь Петрополуса. — Ксавье, — по интонациям в голосе своего парня Энид распознает отрешенность. Торп насторожен, но не показывает этого. Краем глаза Энид высматривает развязную фигуру Уэнсдей и тушуется. Ей все кажется, что Аддамс вот-вот сожрет ее с потрохами за то, что проникла на ее территорию, но ничего не происходит. Уэнс со скучающим выражением на лице выдувает и лопает пузырь с жвачки и, свесивши ногу с кресла, болтает ею. На девушке еле держатся джинсовые шорты с большими заклепками и куцыми нитками, футболка, очень похожая на ту, что имеется у Торпа, повязана небрежно на груди. В ушах болтаются массивные серьги, губы подведены темной, прямо кричащей помадой. Аддамс следит за ними и не говорит ни слова. Так, что когда Аякс привлекает к себе внимание гостей, посвистывает счастливо и представляет их с Ксавье, Энид не сразу это осознает. — Энид Синклер, — восторженно объявляет Петрополус и приобнимает девушку за плечи. Она таращится на него, как на призрака, так как все, на что Аякс горазд, выходит за рамки приличия. И может вызвать вопросы. — Инспектор, который спас мне бар. — Приятно познакомиться, — пищит Синклер тонким голосом и прячет глаза. Повышенное внимание ей чуждо по определению. Чего стоят наитупейшие подкаты Далтона. Ксавье усмехается где-то на фоне. И тут в игру вступает Уэнсдей. Она спрыгивает с кресла, поправляет завязки на груди, упивается минутой славы, лучезарно и обманчиво ухмыляясь. В размашистых шагах как будто таится предупреждение, в глазах блестит черный кварц. — Ну, начнем с того, — возражает пресным тоном, нарезая круги по комнате, прогуливаясь вдоль разговаривающих гостей. — Мы с тобой пригласили этих людей в целом отпраздновать открытие бара, не нужно умалять заслуги одних, возвышая других. — И в мыслях не было, кобра, не шипи. — Тянет ухмылку Аякс и выпускает из свободных объятий хрупкие плечи Синклер. — Ну что, к столу? Энид затылком ощущает, как ей неуютно и насколько противна ей сама Уэнсдей, устраивающая столь провокационные конфронтации. Все разбредаются согласно свободным местам на диване и вокруг стола, кто-то бесцеремонно падает вообще на пол. И вечер начинается. Энид не может оторвать глаз от шеи Аякса и каждый раз ругает себя мысленно на чем свет стоит, пока Петрополус делает вид, что не считывает ее прямых намеков. Она усаживается по правую руку от Ксавье и надеется, что интерес в ней проскальзывает не настолько читаемый, чтобы ее можно было бы в чем-то уличить. * * * Выпита не одна рюмка спиртного. Разговор затевается оживленный, так что к середине вечера Ксавье не чувствует себя здесь пришельцем среди преимущественно черной массы. Его окружают люди хоть и специфические, но разносторонние. Хор голосов разносится на всю улицу. Энид хмелеет и даже набирается смелости заговорить с Аддамс. Аякс в глазах Ксавье вырисовывается понтушным хмырем, который любит перетягивать внимание на себя. Но Торп беседу поддерживает и уже на седьмой рюмке виски заплывшими глазами скользит по знакомым очертаниям фигуры Уэнс. Он держит себя в руках, член — в штанах. Голова напоминает собой казан с разными воспоминаниями. Он молча поднимается и, не говоря ни слова, удаляется на кухню, параллельно нащупывая в кармане джинсов початую пачку сигарет. Опирается на распахнутую створку локтем, затягивается и выпускает дым в ночное небо, подернутое редкими облаками. Не думать об Аддамс не выходит. Как бы он ни старался глядеть на свою девушку, глаза сами собой выхватывают лицо Уэнс. Ксавье не сравнивает Синклер и Уэнсдей — иначе из его мозга можно будет смело делать оригами, но и выбросить вторую из головы не стремится. Весь вечер Аддамс то и дело провоцирует его на какую-нибудь глупость: то с излишком подползет к нему поближе в момент, когда вся компания решает сыграть в «Твистер», то рассматривает его так, будто передаст на трепанацию черепа, то под столом как бы случайно коснется его ладони своей аномально ледяной рукой. А Торп не железный — от каждого действия в нем пузыриться нетерпение, повышается градус напряжения. Уэнсдей в его футболке — достаточно смелый ход как для той, кто решил не афишировать степень их отношений. Впрочем, Аякс на шмотках Аддамс не заморочен, а Энид несколько дискомфортно, поэтому риск сводится к минимуму. Это та самая футболка, которую Уэнс впервые пометила Торпу помадой там на пепелище бара. От воспоминаний Ксавье улыбается себе под нос и избавляется от тлеющего окурка через окно. Квадрат за квадратом в этой блядской квартире напоминает ему Аддамс. Они осквернили всё, над чем можно было надругаться, испробовали каждое из мест на кухне. Торп оборачивается и усиленно трясет головой, будто это очистит волшебным образом подхваченный атмосферой мозг. Остальные звуки превращаются в фоновые, воспоминания пестрят цветастой пленкой. Ксавье опирается копчиком на выступ биметаллической батареи, устраивает на ней ладонь. Даже обжигающего пальцы тепла оказывается недостаточно, чтобы прогнать Уэнс из башки. Они вваливаются в подъезд, не отрываясь друг от друга, словно одичавшая стая голодных волков. Соседей в такое время встретить практически нереально, хоть риск и сохраняется, отчего девушка заводится еще хлеще. Уэнс приперло еще на улице, а когда засранец Торп приложил ее затылком ко входной двери и поцеловал – остатки самообладания окончательно помахали ручкой и улетели из полусонной головы. Аддамс двигается на ощупь, направляя пожарного за грудки, крепкой хваткой сжимая футболку. Его поцелуи поднимают со дна души предвкушение, рождают безумие и подогревают желание. Ксавье попадает сюда впервые, конкретно — на чужую территорию. От вгоняющего в возбуждение чувства его тело предательски ломит, губы саднят от укусов, от прихватов, голова кругом от случайных касаний и навязчивых трений. Он покорно плетется за Аддамс, волоча ноги на чистом автомате. Где-то на улице раздаются крики детей, кто гуляет дотемна, сигналят вездесущие машины в нахлобученном выхлопными газами Чикаго, кашляет сосед сверху. На каждый звук тело Торпа реагирует, порочная цель обладать возрастает в стократ вместе с полузабытым ощущением тревоги. А вдруг их поймают, уличат на месте и узнают в Уэнсдей девушку Аякса? Эти мысли подстегивают Ксавье быть еще решительнее, быть немного наглее, чем обычно, проявить напор, как в старые добрые студенческие времена. — Уэнсдей, я не думаю, что… — сбитое дыхание, дразнящий полушепот, захмелевший взгляд. — Не думай, Торп, действуй. — Она подстрекает, ведет, вставляет на ощупь ключ в замочную скважину, вешается на него всем телом, ухмыляется настолько пошло, что у Ксавье темнеет в глазах, как будто она впитала все краски мира. Уэнс на пороге седлает его, на ходу избавляясь от футболки и привычных джинсовых шорт грубого кроя. Звенит язычок молнии, звенит в ушах у Ксавье, перехватывает дыхание у Аддамс, когда губы жеребца безошибочно находят ее грудь. Ласкают моментально затвердевшие соски, причмокивают ореолы, пожарный обводит языком — медленно, чувственно — каждое из аккуратных полушарий. Смотрит в глаза, как чертов Азазель, подбрасывает ее, заставляя проезжаться задницей по линии живота. Терпение лопается, как мыльный пузырь, когда покрытая мурашками кожа Уэнсдей внаглую проходится по груди парня. Она без колебаний стаскивает через голову его футболку, тут же на ходу, швыряет ее. Торп идет с Уэнс на руках, перекрывая поцелуями дыхание. Он делает это так упоительно мягко в сравнении с Аяксом, что перед глазами Уэнсдей мириадами рассыпаются звезды. Ксавье удается непостижимо как доводить Аддамс до исступления балансом жесткости и необъяснимой ласковости. Он жонглирует этими чувствами, волнует Аддамс как впервые там, на заднем сидении авто. Ксавье ошибочно оказывается на кухне, но желания, как и времени переубеждать его пойти в спальню у Уэнсдей не находится. Торп укладывает Уэнс лопатками на холодный стол, расставляет широко ее полусогнутые ноги, языком очерчивает и повторяет контуры внутренней поверхности бедра, наблюдает за Аддамс. За тем, как она в нетерпении мешкает, ерзает, рычит, выказывая недовольство и тут же запуская в длинные волосы пожарного свои длиннющие ногти. — Сделай это, Торп, трахни меня уже! — она вся горит, заходится в агонии, бесится неистово, а Ксавье тянет, выжидает, играет, хотя сил идти наперекор идиотке у него остается ничтожно мало в запасе. Он ведет по плоскому животу Аддамс, задевает четко очерченные скулы и ключицы, нажимает на поясничную впадинку большим пальцем, снимает белье девушки и усаживается перед ней на колени, крепко удерживая ту за лодыжки. Уэнс не шевелится: ее хрипловатое дыхание над ухом звучит лучше любой мелодии, ее интерес можно увидеть невооруженным взглядом. — Что…? — она глотает слова, и один резкий рывок заставляет девушку полностью распластаться по столу. На пол летит перечница, следом соль, но Торпу плевать. Он подтягивает ее ближе к себе, касается пальчиками ног Аддамс своих губ, щекочет их дыханием. Целует, вбирает каждый из них, ласкает ступни поочередно, и когда у девушки в мозгу что-что щелкает, а желание шкалит за космические значения, Ксавье ловко наваливается на Аддамс всем телом и нагло, по-собственнически, проникает языком ей в рот. Чтоб не возмущалась. Чтоб даже пискнуть что-то против не успела. Входит хлестко, быстро, в одном темпе. Перед глазами пляшут мушки. Внутри девушки так узко и тепло, что это ощущение отдает каждым раскаленным нервом по голове. Уэнс смотрит в помутневшие от похоти глаза партнера, исследует ладонями подтянутую спину, носом бьется в шею Торпа и отчетливо чувствует запах мыла из душевой пожарной части. Он взмокший, нетерпеливый, быстрый и разгоняет ее желание в считанные миллисекунды. Подмахивает бедрами в скоростном темпе, Уэнс не жалея сил стонет, потому что член Ксавье — это единственное, о чем сейчас она в состоянии думать. Его суховатые ладони на ее плечах, его язык, проникающий еще глубже, вырывающий череду стонов один за одним. А после Уэнсдей не думает ни о чем: ее переворачивают и мягко опускают на живот, разводят ягодицы. Ксавье зацеловывает спину Аддамс так подробно, словно боится упустить дюйм ее разгоряченного тела. Девушка охает, когда рука Торпа оказывается у нее под животом, а пальцы ласкают клитор. Ксавье направляет член в Аддамс, ускоряется, помогая стимулировать средоточие ее внутреннего напряжения, бессвязно бормочет бред, который в шепоте кажется Уэнс наваждением, и отпускает себя. Стол пошатывается, сотрясается стоящая поблизости сахарница в такт толчкам, Ксавье вбивается в податливое тело с надрывом, словно в последний раз, как будто наперегонки с судьбой и не в ужасе осознает, что не может насытиться Аддамс. Что бы он не делал, как бы он не отнекивался, Торпу всегда мало Уэнсдей. Она мокрая настолько, что ноги трясутся и голова делается удивительно легкой, когда оргазм членит на осколки любые проскальзывающие мысли. Из оцепенения Ксавье выводит непонятный гул в соседней комнате. Он больше не витает в прошлом, а постепенно приземляется головой в настоящее. Надавливает подушечками пальцев на глазные яблоки, убирая кадры ушедших дней, и выходит к остальным с каменным выражением на лице. Среди присутствующих разгорается спор, вникать в который Торп никак не планирует — он хватается за соломинку в стакане и делает глоток разбавленного колой виски. От удивления Энид встряхивает белогривой шевелюрой и хлопает Ксавье по ноге. — Твой стакан вот, — подсказывает ему девушка, внутри у Торпа все собирается в комок. Он краем глаза отмечает, насколько тотально невозмутимой кажется Аддамс. Но глаза отливают искрой любознательности. Ксавье пожимает плечами. Аякс продолжает настаивать и скандировать свое: — Хобби должно приносить пользу, — он лениво потирает коленку Аддамс, прихлопывая. Ксавье держит лицо. — Как, например, у меня в баре. — Энид, — терпеливо обращается к поникшей Синклер и лукаво щурит карие глаза. Торп следит за оппонентом с долей недоверия. Вся остальная публика за столом с удовольствием принимают участие в обсуждении. — Какое у тебя хобби? Девушка теряется и заламывает пальцы, с вызовом глядя в довольные глаза напротив. — Кулинария, — находится с ответом пожарный, Уэнс усмехается, Синклер переводит глаза на своего парня с ноткой изумления. Ее тянет рассказать о других аспектах своей жизни, но Ксавье видит ее с однобокой стороны, и ее это распаляет. — У Уэнсдей это сериалы, — сообщает Петрополус и обращает свое внимание на девушку, которая поджимает губы. — И если хобби Энид можно как-нибудь продать, извлечь выгоду. Например, открыть кулинарные курсы, завести блог, то от хобби кобры — какой прок? Ксавье заносит на поворотах. Он поджимает под столом руки в кулаки. Смотрит на Аддамс предупреждающе, не отрываясь. Он не хочет рисковать. Честно. Ему никуда не упало раскрывать их и подвергать опасности Синклер и их удобные отношения. Внутри Ксавье зреет пожар, пламенеет ненависть. — За столько лет ваших отношений у Уэнсдей не нашлось ни одного хобби, кроме сериалов? — Я вообще-то здесь, — салютует Аддамс и раздраженно сбрасывает с коленей руку своего парня. — Не нужно говорить так, будто меня здесь нет. И у меня есть хобби, — добавляет увереннее, уязвленная тем, что все лавры первенства достались хозяйственной приторной блондинке. — Какое? — ненавязчиво интересуется Петрополус, Уэнс тут же подскакивает. На лице смесь эмоций. Ксавье считывает обиду, замешательство, злость. Ему хочется рефлекторно протянуть руки и пусть бы она вырывалась, язвила, плевалась, но укрыть Аддамс в объятиях. Им не впервой. Но он одергивает себя. Рядом Синклер. — Я пишу. — Все переглядываются. Энид упирается взглядом в стол. Инспектору чудится, словно это розыгрыш. Наверняка тексты Аддамс такие же опошленные и легкомысленные, как и она сама. Вслух, конечно же, Синклер не издает ни звука, но в сердцах тлеет неприязнь, необъяснимая, коварная, ядовитая. — А можно послушать? — слышится со стороны, и Аддамс включает все свое равнодушие и снизывает плечами. Идет за потертой черно-белой тетрадкой и усаживается обратно. — Первый раз слышу, кобра, — не без восхищения резюмирует Аякс и вытягивает голову. — Может, под музыку? У нас гитара есть, — чешет затылок, точно только сейчас вспоминая, что на антресоли валяется запыленная расстроенная дедова гитара. — Ой, а Ксавье умеет играть! — ставит в известность Энид, которую начинает от напряжения бить дрожь. Градус неловкости повышается. Всех затягивает маревом тишины. — Валяй, — одобрительно кивает громила, разливая всем новую порцию алкоголя. Петрополус поднимает стакан. — Я недавно убиралась, — ледяным безжизненным тоном говорит Уэнс, появляясь с инструментом, довольно-таки чистым, среди гостей. — Но на ней давно не играли… — Разберусь, — без предисловий вставляет пожарный. Опускает голову. Торп перехватывает гитару одной рукой через весь стол, ухмыляясь. Не так давно он лично настраивал старушку на нужный лад, работы не сказать, что бы и много. Он несколько раз брынчит, изводит струны режущим слух звуком. Уэнсдей невольно засматривается на кисти и пальцы жеребца. Он полулежит на темном покрывале. Ноги скрещены и спрятаны под одеялом. Волосы разметаны по подушке, а в глазах стоит непогасшее пламя. Затылком упирается в стену, лениво перебирая струны одеревеневшими пальцами. На ум в который раз просится «Nirvana» и слетает с губ протянутыми строчками. Ксавье сосредоточен. На лбу залегает морщинка, мелодия воспроизводится так легко, словно и была рождена из-под длинных пальцев их обладателя. Уэнсдей смаргивает пару раз, собирает волосы в высокий хвост и плечом ударяется в дверной косяк на пороге спальни. Торп, когда заметил гитару, загорелся идеей сыграть что-нибудь. Аддамс позволила. А как только вышла из душа, остановилась на полпути, со стекающей с кончиков волос водой, прислушиваясь. Он поет намного лучше, волнует, крадет голосом остатки ее собранности. Уэнсдей не нравится то, что она обнаруживает внутри себя. Но то, как изголяется душа перед чертовым жеребцом не поддается описанию. Она потрясена, ошеломлена и подавлена. Ведь вопреки понимает, к чему катится их связь. Пока никем не обнаруженная. Пока тщательно охраняемая. Ксавье поет, тянет ноты, внутри тела девушки распространяется лихорадочный жар, ноги прирастают к полу, глаза — к полураздетому Торпу на их с Аяксом кровати с сигаретой в зубах. Он пока не курит, пожевывает кончик и играет. — Красиво, — изрекает мимо воли Аддамс и смотрит пожарному в глаза. Он улыбается. — Ну, что там у тебя? — в нетерпении потирает ладони одна из девчонок, Аддамс хмурится, вдавливая в тетрадь отпечатки пальцев. Ксавье справляется с гитарой и отводит от нее взгляд. — Как играть? — спрашивает, делая вид, что увлечен струнами. — По ситуации, — отзывается девушка и утыкается глазами в криво исписанный лист. Самое новое из последнего, на эмоциях нацарапанное у могилы Мортиши. — Ты курил прямо на кухне. А я вечно дымом дышала. Уэнсдей знает эти строки наизусть и чтобы не третировать собственный мозг, и без того тянет все прекратить немедленно, захлопывает тетрадь и швыряет ее на диван позади всех. Слова льются с губ самостоятельно, тело пробирает озноб. Она по инерции отодвигается от Аякса, поджимает ногу на табурете и укладывает подбородок на острую коленку. Ей не нужно ничьих признаний, Уэнс и так в курсе, что может вывести из равновесия любого или любую, если захочет, и чертов Торп — не исключение, а правило, подтвержденное несколько раз до. Но почему-то встречаться с ним глазами Уэнсдей невмоготу. Она смотрит куда угодно, только не на него или сквозь чуть сгорбившуюся фигуру пожарного. Он подхватывает ее ритм, и ноты сливаются с пением. Тихим, но шквалистым. — Сегодня, завтра всё рухнет. — Уэнсдей произносит текст механически. — Это что-то типа финала. Энид становится чертовски неуютно, и она прикладывается к стакану с соком. Аякс вслушивается не вполуха, а серьезно: так обычно выказывают уважение или открывают новые грани давно знакомого, близкого человека.

Нам больше нечего делить. И нам друг другу нечего сказать. Я так боюсь того, что у меня внутри; ещё сильнее я боюсь тебя понять.

У Ксавье под кожей бугрится и закипает кровь, как будто бурлящая лава просится наружу, ищет выход. Вот так и он: ищет выход из того положения, в которое они себя загнали своей беспечностью. Аддамс поет впервые, и отчего-то каждый отзвук и выбранная ею интонация откликается под ребрами и сверлит внутренности нестерпимым зудом. Торпу достает железной выдержки смолчать и до побелевших кончиков пальцев вцепиться в инструмент и исполнять дальше.

Вроде и знаю тебя очень долго. А вроде и не знаю ничего. Пьяной и бесконечно короткой — Такой была наша любовь.

Уэнс мутит от того, что гребанное бессознательное сыграло с ней откровенно хреновую шутку. Она поднимает глаза на Ксавье со всей присущей ей осторожностью, уводит их наверх, прокручивая зажеванной пленкой наиболее яркие из их моментов. Хотя она помнит их все. Безусловно, даже если бы предпочла забыть. Ксавье стоит к ней вполоборота и дымит в створку распахнутого окна. Он задумывается о том, куда им перенести следующую встречу, ведь назавтра возвращается Аякс, и о том, чтобы проводить ночи здесь — речи быть не может. К Синклер на квартиру он не потащит Уэнс ни в жизнь: долбит по нервам дремавшая рядом с Аддамс совесть. Но отказаться от ласкающих сейчас его грудь пальцев, от аппетитной задницы Уэнс, от ее загадочного взгляда, пренебрежительного оценивания Ксавье не в состоянии. Он знает, что игра зашла очень далеко и чувствует себя на остатках агонизирующего мира, на пепелище бара, на краю своего сознания и ничего делать не собирается. — Споешь? — необычайно вкрадчиво интересуется Аддамс, поглаживая бока Торпа раскрытыми ладошками. Носом врезаясь в линию позвонков. Уходить не хочется: от Аддамс веет уютом, домом, спокойствием, несмотря на крутой нрав. С ней так уединенно и сказочно, что пожарный забывается и берет максимум из этих встреч. Ему не хватает такой обстановки с Энид, никогда ничего подобного не случалось под крылом матери. — В следующий раз, Уэнс, приготовь гитару. — Ксавье разворачивается, распахивает свои великаньи объятия, в которых девушка тонет, и ей в нос ударяет волна порошкового мыла. — Мне пора домой. Смена закончилась. — Мы где? — Давай у кинотеатра, — Торп выдыхает влажный ночной воздух, доносящийся из окна, тянется и позволяет себе расслабленную улыбку. — Через три дня, — Аддамс останавливается рядом, вытягивается на носочки и завлекает парня в новый крышедробильный поцелуй. Ксавье располагает ладони на бедрах, причмокивая губами ее губы. Не может сдержать ухмылки. Притягивает Аддамс еще ближе, изучающе скользит по знакомым изгибам. По веснушчатым щекам, по вздернутому чуть носу, сияющим неприкрытой игривостью глазам, сливовым губам и стройным ногам, прикрытым черным халатом. — Через три дня, — повторяет Ксавье, вкладывая в их взбалмошные отношения немного нежности. Они и без того напоминают взрыв, каждый раз находясь у грани шипящего и извергающего пепел вулкана. Поэтому вносят в каждое касание по грамму нежности. Хотя могут долго пререкаться, ругаться, ссориться и тонуть в обезоруживающей нежности. Ксавье играет более размашисто, выверенно, Уэнс вторит гитарным струнам, следя за тем, как ловко перемещаются кончики пальцев по инструменту. Опомнившись, она выдыхает и смотрит не без толики унизительного сравнения на Петрополуса. Он по-прежнему родной, знакомый, настоящий, но грудь колет равнодушием. И распаляет неуемной температурой при виде на жеребца. Дурной знак.

Прости, что снюсь уже полгода. В одном и том же сне, не очень сладком. Прости, если делаю больно; Прости, но сегодня так надо. Говорю — и вроде я спокойна. Но на душе какой-то осадок.

Ксавье не может не отметить то, как напряжены плечи девушки, сидящей с ним ровно напротив. Она чуть фальшивит — так компенсируется волнение в голосе, в остальном показывает образцовую собранность, чего не может парень сказать о себе. Его так и подмывает опрокинуть стул к хренам собачьим и уйти отсюда, оставляя Синклер с застывшими в глазах слезами, Аякса с его нахальной манерой общения, будто он чертов король мира. Торп знает без подсказок, что Петрополусу достался самый желанный приз в этой гонке. Не ему, а именно Аяксу, так как Уэнс не торопится с расставанием, да и сам Ксавье пугается того, что за ним последует. Злость распространяется и отравляет голову, последний аккорд выдается истеричным, Аддамс хмурит брови и провожает Ксавье глазами, когда он методично убирает гитару за угол. — Не знал, кобра, что у тебя настолько богатая фантазия, — поднимает стакан в который раз Аякс и ободряюще приобнимает партнершу. Уэнсдей кукожится, бледнеет и выворачивается из объятий. Без объяснения ускользает на кухню. Тосты продолжаются, разговоры обостряются. — Мы короче, — в предвкушении басит прораб, довольно жуя. — Принесли с чуваками немного настроения. Энид крупно вздрагивает, Ксавье вопросительно изгибает бровь, Аякс, вальяжно развалившись посвистывает. — Вечер перестает быть томным? — Да мы не об этом, босс, — чешет голову Громила, поднимаясь из-за стола. — Раз такое дело, мы принесли фейерверков. Запустим? Синклер оживляется, нервно тушуется — это пожароопасное мероприятие, и все внутри нее противится этому вздору. Но большинство подхватывает эту идею и семенит толпой в узкий коридор. — Это опасно, Мистер Петрополус! — ограждает Аякса от глупости и шипит инспектор, подходя к Аяксу. Торп отвлекается на телефонный звонок матери и выходит на балкон тем временем, прикладывая устройство к уху. В столь поздний час Мэрилин вторгается в жизнь сына редко. Поэтому Ксавье не видит, как Петрополус аккуратно берет Энид под локоть и уводит следом за собой, пока Аддамс копошится на кухне. Это должно настораживать Аякса, но к причудам кобры у него иммунитет, поэтому он выходит, не окрикивая партнершу. — Да, мам, — давит переносицу Ксавье обеими руками по очереди и смотрит, как вся шумная компания вываливается во двор подальше от городской застройки. — Ксавье, ты в курсе, что у Кассандры диатез от тех пирожных, что ты ей вчера привез! — в голосе звенит упрек. — И поэтому ты говоришь об этом только сейчас, — у Торпа нет никакого желания выслушивать нотации матери на ночь глядя, поэтому большую часть тирады он благополучно пропускает мимо ушей. В крайнем случае он завтра перезвонит Робу и все разузнает. — В остальное время до тебя не дозвониться! — досаждает женщина, готовя новый раунд атаки. — Ты чем-то занят, Ксави! А пора бы остепениться. Завести семью… И эти фразы проносятся стремительно мимо Ксавье, так как позади себя он чувствует движения, хотя знает прекрасно, что на данный момент квартира пустует. Ледяные пальчики Аддамс ложатся на пряжку ремня, а грудь заходится рваными выдохами пожарного. Мэрилин продолжает напирать, давить, жаловаться, а Уэнс — по-хозяйски орудовать в полуспущенных штанах парня. Ксавье предпринимает попытку убрать руку Аддамс, но она остается непреклонной: усаживается перед ним на колени и освобождает от белья. Налитый кровью член предательски выдает Ксавье. Желание вновь завладевает его головой. Они на балконе прячутся, как школьники перед носом у Энид и Аякса. Уэнсдей с придыханием касается члена верхней губой, играючи втягивает в себя его целиком и также выпускает изо рта. Торп цепляется свободной рукой за оконную ручку. Аддамс притягивает Ксавье за ягодицы, поглаживает их большими пальцами и с новой силой принимается ласкать член. Говорить Ксавье не в состоянии, Уэнс как будто вернулась на начальную стадию их романа и повторяет подвиг, совершенный в его кабинете. Ее движения головой ритмичные, в одном темпе, дерзкие. У Торпа плывет перед глазами, картинка уходит в небытие. — Ксави, ты меня слушаешь? — Требовательно вопрошает мать, не дожидаясь ответа от сына. Собирая крохи самообладания, рычит пожарный, засматриваясь на темную макушку внизу и ее старательные манипуляции ртом. От этого зрелища он вообще жаждет повалить Аддамс на пол и плевать, что за ними следит поехавший сталкер, плевать на то, что рядом околачиваются их партнеры. Страсть и похоть вперемешку с выпитым затмевают все. — О-о-о-х, да, — стонет, смахивая ладонью накатившее возбуждение. — Ксавье! — Слушаю, мам, — на пониженном произносит Торп, наматывая на кулак смоляные пряди, дергая их чуть на себя. Аддамс улыбается, погружая в глотку член Ксавье на всю длину. Она знатно практиковалась с ним последние несколько месяцев и улучшила навыки. Ксавье наблюдает, как тоненькая ниточка слюны тянется от его полового органа к губам Уэнсдей, и сильнее давит на ее затылок. Требовательнее. Бескомпромисснее. — Чтоб завтра ты был у нас. Отказы не принимаются, — слова Мэрилин отражаются, как в вакууме, когда Уэнс внаглую ускоряет движения головой и параллельно ласкает свою грудь через футболку. Он хочет Аддамс так порочно сильно, что терпеть — выше его понимания, сил и доблести. Ксавье бесцеремонно отрубает телефон, дрожит и поднимает в одно движение идиотку с колен, впиваясь голодным поцелуем в припухшие губы. Уэнсдей ликует: жеребец жаждет ее, бредит ею и упивается, и это не может не приносить удовольствия. В особенности когда от Петрополуса столь фееричной и звериной реакции не поступает. Ксавье набрасывается на Аддамс как в первый раз, и ноги разом тяжелеют, голова освобождается ото всего. Есть только руки Торпа, его душистый аромат, его волосы, его блестящие, полные восхищения глаза. — Финальный аккорд ты зафальшивил, — как бы между прочим язвит Аддамс в перерывах между торопливыми ласками и прелюдией. Торп в курсе, что сделать следует все быстро и незаметно. Он припечатывает Уэнс к стеклу, придерживая девушку за затылок, и осыпает поцелуями все тело. С улицы их не распознать, так как в квартире стоит мрак, лишь на кухне горит тусклая лампа. — Главное, чтобы финальный секс нет, так ведь? — сгребает ее в охапку, разводит плечи и усмехается. Уэнс задницей елозит по стеклу балкона. — Ты уверен, что он будет финальным? — Мы же все решили позавчера, — напоминает Ксавье, смачивая и запуская пальцы в трусы Аддамс. Она распахивает глаза и погружается в состояние эйфории. Все ее удовольствие заключено в одном человеке и концентрируется на его скорых движениях. — Я не хочу, — всхлипывает Аддамс от наслаждения, насаживаясь на пальцы пожарного более уверенно. Стоны один за другим ласкают слух обоих, врезаются в память. — Хочу, хочу, хоч… — Аддамс не договаривает, когда ее пронзает мощной волной оргазма, а коленки сковывает дрожью. Ксавье гладит девушку по заднице, нежничает в области ее шеи губами, вынимает пальцы. — Нам не грозит сейчас опасность, — шепчет Ксавье на ухо, Уэнсдей глядит на него совершенно неосознанно, пытаясь запечатлеть это блаженное выражение в памяти. — Мы в темноте, Уэнс. — Тогда трахни меня как следует, Торп. Он бы хотел. Прямо здесь. Сейчас. Но желание продлить встречи сильнее и разрушительнее, поэтому Ксавье согласен пойти на хитрость. — Нет, Уэнсдей, — завлекает в развязный поцелуй, который продолжается некоторое время. — Мы трахнемся в Рождество. Как тебе такой вариант? Она не может думать в принципе. Лишь бы оттянуть момент расставания, момент неизбежного, еще раз пойти на риск. Горячие прикосновения тонких пальцев подчиняют себе. В коридоре нарастает шум, постепенно набирает звучности обстановка. Тени на выходе из квартиры начинают мелькать. Уэнсдей как ошпаренная отпрыгивает от Торпа и размазывает остатки помады по губам. — Вот хотя бы чтоб такого не было, — припечатывает холодным тоном Аддамс, смотря на Ксавье снизу вверх и поправляя одежду. — Наш финальный аккорд будет в Рождество, значит? — А может без него? Может, с продолжением? — чуть склоняется над ней жеребец, застегивая невозмутимо ширинку. — Да? Нет? Возможно? И Уэнсдей выходит с балкона, не удосужившись дать однозначный ответ. Ей необходимо взвесить все «за» и «против». Ксавье идет следом за Аддамс. Есть угрозы, есть сталкер — это факты, но врать с каждым днем становится все тошнотворнее и невыносимее. Ему тоже следует очистить голову. Понять,чего он ждёт от Синклер, Аддамс, себя. Квартира наполняется людьми, среди них он находит Синклер. Но трель входящего смс перебивает намерение Торпа переговорить с ней. «Энид и Аякс узнают правду в Рождество? Да? Нет? Возможно?». Ксавье застывает в центре комнаты, всматриваясь в серию снимков на экране, присланных сталкером. На них он и Уэнс только что. Буквально пару минут назад.