Бери и помни

Дима клянется себе, что впредь Лина будет систематически ходить нахуй после слов “давай поспорим”, потому что это уже ни в какие рамки. Потому что, стоя перед зеркалом в прихожей и внимательно разглядывая свое отражение, Матвеев думает, что это конечная. Доигрался. Все, Баста, занавес. Финита ля комедия и еще парочка фразеологизмов в придачу. С Джебисашвили жилплощадь они делят уже три года, и за все это время проблем серьезнее споров “кто же сегодня моет посуду” у них не возникало. Но сейчас, конкретно в данную минуту, омега хочет подругу убить, закатать в бабушкин ковер и спрятать от этого мира подальше, чтобы больше ни один несчастный человек под ее влияние не попал и, не дай бог, не решился сыграть с ней в с детства известное “бери и помни” на куриных косточках. Матвеев, конечно, знал, на что идет, соглашаясь на желание в качестве приза победителю, но в свое оправдание хотел бы уточнить, что капризы соседки всегда ограничивались шоколадкой или, в особо плохие дни, сетом роллов. Но никак, блять, не тем, что происходит сейчас. А происходит пиздец. Самый настоящий. Потому что Дима с ужасом отмечает красоту своих бедер, обтянутых короткой кожаной юбкой, и сексуальность ног в чулках, одолженных милостивой Линой со словами “ты же так любишь эксперименты, вот и примерь”. Да, Матвеев любил эксперименты. Любил бросать вызов общественности неоднозначными прикидами. Любил возможность поставить самовлюбленных альф на место и показать, что мир вокруг их членов не крутится. Любил подчеркивать привлекательность своего тела, но, блять, не таким же способом. Ладно, хорошо, допустим. Если отбросить то, что до сегодняшнего дня Дима успешно игнорировал юбки даже во влажных фантазиях, выглядит он неплохо. Вон и Джебисашвили целый вечер комплиментами его осыпает, причитая, что у Шепса встанет моментально, да и не только у него. В общем, терпимо. — Это все или у тебя есть еще какие-нибудь извращенные фантазии? — омега бровь скептически изгибает, смотря на сожительницу через отражение в зеркале, и всей душой надеется, что на этом позоре они закончат. Осознание, что не закончат, приходит ровно в тот момент, когда подруга улыбается хитро и демонстрирует непонятное тканевое нечто, зажатое у нее между пальцами. — Не-ет. Нет, Лина, нет! — Да, Лина, да! — девушка белье кружевное в него кидает, а в светлых глазах такие черти пляшут, что любой Череватый позавидует. — Это мой тебе подарок, можешь не возвращать. Пиздец. Ну и пиздец. *** — Нас потеряют, надо предупредить, — спешный шепот прерывается сдавленным стоном, и Дима ближе к парню жмется, доверчиво подставляясь под крепкие руки, что сейчас ребра его под тканью укороченной футболки пересчитывают бесстыдно и по талии с нажимом ведут. — Предупредить, что мы собираемся потрахаться? — Олег не сдерживает тихий смешок, легко подхватывая омегу под задницу и усаживая на стол. Это забавно. Они с Матвеевым минут пятнадцать искали хоть какое-нибудь изолированное помещение, чтобы уединиться, а теперь его волнует лишь факт того, что друзья их могут потерять. — Уверен, что хочешь прерваться и доложить о нашем местоположении Лине? Шепс знает, что не хочет. Знает, что сам чисто физически выпустить своего парня из объятий не сможет ни при каких обстоятельствах. Знает и лишь улыбается довольно, когда Дима головой отрицательно качает. — Кто бы сомневался, — хмыкает в самые губы и, наконец, целует. Жадно, влажно, по-взрослому. Альфа ладони на чужие бедра умещает, сквозь тонкую сеточку чулков гладит и сжимает настойчиво, заставляя колени шире раздвинуть. Дима шумно вздыхает, на деревянной столешнице ерзает нетерпеливо, когда чувствует пальцы, скользящие под юбку и задирающие ее. Матвеева ведет конкретно, он навстречу подается, за плечи широкие хватается и просто хочет, чтобы Шепс не прекращал. Чтобы продолжал нежную кожу гладить-царапать-сжимать, шею осыпать требовательными поцелуями, ключицу прикусывать. Чтобы активно права на него заявил. Показал, что Дима ему одному принадлежит: под ним сейчас постанывает тихо, перед ним ноги раздвигает и отдается весь, без остатка только ему. Осознание, что они действительно сбежали, никому ничего не сказав, приятно в голове оседает, а четкое понимание, что одними прелюдиями дело не закончится, внизу живота узлом возбуждения закручивается. Олег нежно по промежности скользит, ладонью сквозь белье гладит, выбивая из омеги тихий скулеж. Кромку трусов в сторону отодвигает, но нужного места не касается, дразнится бесстыдно, совершенно не реагируя на недовольное мычание. — Такой мокрый, — Шепс улыбается довольно, клыки свои невозможные демонстрируя, и к чужому уху склоняется, дыханием горячим опаляет. — Так хочешь меня? — Дима невольно ноги сдвинуть пытается, чувствуя, как сильные пальцы касаются клитора, массируют мягко, но его бедро нагло в сторону отводят, заставляя открыться еще больше, а юбку — задраться еще сильнее. — Прекращай пиздеть, — омега шипит агрессивно, потому что Олег всегда такой. Альфе бы поговорить, до горящих от стыда щек своими фразочками довести, заставить буквально умолять о продолжении. И Диме, честно, в обычной ситуации это пришлось бы по вкусу, он с удовольствием бы игру своего парня поддержал. Но сейчас они в клубе — не дома, и времени у них минут двадцать — не вся ночь. — Возьми меня уже. — Обязательно, — Шепс мурлычет тихо и кончиком языка по ушной раковине ведет, мочку прикусывает, чувствуя, как Матвеев в его руках крупно дрожит от нетерпения. — Но чуть позже, мы никуда не торопимся. — Придурок, — Дима хочет сказать, что, вообще-то, торопятся, но Олег неожиданно два пальца в него проталкивает, вынуждая рот в прерывистом вздохе открыть, и хмыкает, довольный такой реакцией. Омега стонет несдержанно, лицом в изгиб чужой шеи утыкается и дышит тяжело-тяжело. — Точно придурок. — Несомненно. Ляжешь? — альфа свободной рукой по впалому животу скользит, край футболки задирает и давит на грудную клетку, заставляя на стол откинуться. И, блять, как же шикарно выглядит Матвеев с поплывшим взглядом, до боли закушенной губой и разведенными в стороны коленями. Открытый. Только для него. Сексуальный. Только с ним. Олег движения пальцами ни на секунду не приостанавливает, лишь наклоняется ближе, мягкими поцелуями шею осыпает и спускается ниже. По оголенным соскам языком проходится, губами к низу живота присасывается, прикусывает. Дима хнычет, задницей елозит по твердой столешнице, пытаясь сильнее насадиться. Едва слышное “пожалуйста” скулит и в серые глаза с мольбой заглядывает. — Блять, — у Шепса все стоп-краны нахуй летят при виде такого омеги. Он выходит, проведя ладонью по внутренней стороне бедра напоследок, и, за тазовые косточки хватаясь, резко к краю стола тянет, буквально впечатывает в себя. Матвеев на такие махинации лишь глаза прикрывает, старается дышать ровно и не концентрироваться на том, как сильно дрожат ноги. Олег себя от одежды освобождает, кажется, за пару секунд. Джинсы и трусы остаются висеть на коленях в гордом одиночестве, пока альфа пальцы на подбородок парня под ним умещает, заставляет повернуть голову и устанавливает контакт глаза в глаза. Дима губы пересохшие облизывает, думая, что после Лину непременно отблагодарит и шоколадом задарит, потому что происходящее — это пиздец. Пиздец в самом приятном смысле, в котором он только может быть. — Как там Гагарин говорил? Полетели? — Поеха... — договорить омега не успевает, потому что Шепс толкается. Входит в него по самый узел и замирает, давая привыкнуть. У Димы, по ощущениям, все внутри с ног на голову переворачивается, вокруг орбиты пару кругов наматывает и падает. Он в спине выгибается до хруста в позвоночнике, больно царапается лопатками о дерево и рот себе ладонью зажимает, хотя необходимости в этом нет: музыка за дверью так ебашит, что при всем желании их никто не услышит. Олег покачивается ритмично, темп набирая, и уже через пару минут податливое тело бесстыдно в стол втрахивает. Упивается несдержанными стонами и всхлипами, ладонями бедра сжимает, не давая ноги свести и заставляя на весу удерживать. Шепс думает, что после непременно омегу своего окружит любовью и комфортом, целовать будет долго, пока тот в чувства приходит, но сейчас причин сдерживаться нет никаких: Матвеев его нетерпеливость одобряет и наглядно это громкими звуками демонстрирует. Дима руки к нему тянет, невербально просит ближе наклониться и жмется к Олегу всем телом, пальцы в отросших волосах путает. Дима целует, кусается инстинктивно, от запаха альфы по всей столешнице лужицей растекаясь. Дима цепляется за него, как за единственную связь с реальностью, скулит, просит сильнее и трясется весь. И у Шепса нет никаких способов удержать в себе адекватность и способность здраво мыслить. Олег сильнее чужое белье оттягивает, думая, что если порвет, то Матвеев с него три шкуры за дорогие кружева спустит. Клитор стимулирует, основанием ладони надавливая, и чувствует, что омега близко. Дима родное имя выстанывает особенно громко, сжимается так, что у Шепса на обратной стороне век звезды мелькают, и кончает, унося за собой вслед и альфу, которому хватает ещё пары движений для оргазма. — Невероятный, — Олег в чужую шею шепчет тихо-тихо, по бокам омегу поглаживает, пока тот его торс ногами ватными обвивает, обнимает крепко и отпускать парня не хочет категорически. — Люблю тебя. — И я тебя, — язык не слушается совершенно, Матвеев в кончик носа альфу целует нежно и улыбается устало. Лину он определенно точно поблагодарит. *** — Трусы, кстати, зачетные, — Олег, сидя на краю стола, с довольной ухмылкой за омегой наблюдает. Дима выглядит слишком очаровательно, стараясь привести себя в порядок после спонтанного секса. Хотя в спонтанности Шепс все же сомневается. — Спасибо, что не порвал, — подтягивая чулки и одергивая юбку, чтобы не задиралась, Матвеев глаза в шуточном недовольстве закатывает и не сразу замечает, что альфа со спины к нему подходит. — Это стоило колоссальных усилий. Я жду свою награду, — широкие ладони привычно на чужую талию опускаются, поглаживают мягко. — Может, второй раунд? — Шепс шепчет заговорщически, чувствительное место под ухом целует и шею прикусывает играючи. Он знает, что омега откажется, посмотрит на него с осуждением и убежит к друзьям, но кто запрещает ему попытать удачу? В конце концов, один раз живем. — Может.