ненормальный

когда Юре умирает, это, в общем-то, оказывается только началом. Юре умирает во вторник. Люк узнает об этом только в четверг; от Криса с непривычно красными глазами. – Юре умер, – говорит Крис, пока Люк разглядывает чужие полопавшиеся капилляры. красные заплаканные глаза Крису совершенно не идут. наверное, Люку после этих слов тоже стоит заплакать или, из приличия, сказать Крису что-то хорошее, чтобы успокоить. сказать, почему-то, ничего не получается. получается только глупо смотреть на чужие голубые зрачки на фоне красной склеры, а затем кивнуть и уйти не попрощавшись. дома Люк, лишь разувшись, ложится на кровать и поджимает колени к груди. белая рубашка мнется. все ощущается как-то глупо-глупо. Юре не мог умереть. не мог, правда же? красивый солнечный Юре в цветастых рубашках и с яркими фенечками на запястьях. Юре с детской улыбкой и постоянной монеткой под пяткой на удачу. не мог. но все-таки умер. пустота в груди почему-то заполняет все пространство за ребрами, и только тогда по виску Люка скатывается первая слезинка. это несправедливо. Юре не мог умереть, оставив Люка одного, с пустотой за ребрами и бесконечным чувством вины. но все-таки умер. *** по университету ходят слухи, что Юре убили цветы в легких. молчание родственников и друзей лучше не делает. говорят, что Юре нашли оплетенного белой акацией. нежные цветы забили его горло, а шипастые побеги разворотили его легкие. говорят, любви в нем было так много, что она вырвалась наружу. Юре нашел Боян, поэтому Люк знает, что большинство слухов – правда. у Люка бесконечная пустота за ребрами и сжирающее заживо чувство вины. у Бояна психолог два раза в неделю и седая прядь. Люк совсем не помнит, была ли она раньше, или появилась в прошлый вторник. Люку жалко Юре. теперь воспоминания о нем пропитаны запахом акации: сладковатым и немного отдающим мертвечиной. себя Люку тоже жалко. без чужих теплых ладоней на плечах и немного насмешливой улыбки тяжело. без чужого мурчащего смеха и безобидных подколов невыносимо. Люку без Юре невозможно. на похоронах Люк стоит рядом с Крисом, глаза которого теперь выглядят немного лучше. сам Крис впивается в руку заплаканному Бояну, и периодически бледнеет сильнее обычного. Боян не лучше. кажется, от него пахнет алкоголем. Люк благодарен тем, кто решил не наряжать Юре слишком официально: так он выглядел бы совсем неправильно. сегодня он тоже красивый, отмечает про себя Блэк. как, впрочем, и всегда. раскуроченная грудь закрыта черной рубашкой, но на сложенных ладонях видны следы от шипов акации. некоторые присутствующие неприлично открыто вытягивают шеи или подходят к гробу, чтобы разглядеть отметины. – это акация, – слышатся перешептывания в толпе, окружающей гроб. – представляешь, его убили цветы, – слышит Люк за спиной, когда бросает ком земли на крышку гроба. у него болит голова и ужасно взмокла спина. – ненормальный.. – говорит кто-то, когда Люк отходит от могилы. он не знает про кого это конкретно, но все равно крепко, до зубного скрипа, сжимает челюсти. шепот, не прекращающийся с самих похорон, окутывает город. “акация-акация-акация”, слышится Люк на каждом углу. цветочная болезнь – страшно. цветочная болезнь – отталкивающе. Люк копается в интернете в поисках информации. “ханахаки” звучит красиво. ханахаки сжирает человека изнутри. спрятанная, отвергнутая, непринятая любовь. это и есть ханахаки. это и убило Юре. но январь уходит, а с ним и слухи. уходит и февраль. а в марте возвращается акация. ее хрупкие побеги оплетают город, белые цветы ползут по стенам и улицам, а нежные зеленые листья чуть шелестят на ветру. весь город сладко пахнет. Люку этот запах напоминает мертвечину. сладкая акация патокой окутывает горло и оседает приторной сладостью на стенках легких. возможно, Юре чувствовал что-то похожее. коммунальщики негодуют. коммунальщики режут, рубят и жгут, но все бестолку: каждый отрезанный побег возвращается утром на свое место, становясь лишь крепче и душистее. акация оплетает дома и кафе, цепляется листьями за неудачно припаркованные машины, залезает в незакрытые окна и пускает там свои побеги. цветы доползают даже до университета, но там никто не спешит от них избавляться – толку от этого все равно никакого. говорят, источник цветов находится где-то на кладбище. смеются, что после смерти Мачек продолжает любить. шепчутся, что такая любовь противоестественна. Люк ненавидит эту акацию. каждый глоток сладкого воздуха, каждый белый цветок, каждая очередная лоза, царапающая окно, напоминает ему о Юре, о его теплых ладонях и глазах, похожих на небо. о фенечках на тонких запястьях. в очередной вторник Люк просыпается посреди ночи от сквозняка. просыпается, а затем щипает себя, чтобы убедиться, что точно не спит. через распахнутое окно – Люк никогда не открывает окна на ночь – в комнату заползают шипастые стебли, один за другим. они на глазах оплетают стены, ползут по мебели. тихо шелестят нежные бутоны, за секунды превращающиеся в белые цветы. сладко-гнилостный запах забивает легкие. Люк оборачивается, скорее чувствуя, чем замечая, движение за спиной. оборачивается, и прикрывает рот ладонью, чтобы не закричать от ужаса. стоящий в углу комнаты Юре в ответ молчит, смотря немигающим глазом. одним, потому что вторую часть лица скрывают зелено-белые побеги. привычно расстегнутая черная рубашка теперь почти не прикрывает раскуроченную грудную клетку. Люк в ужасе. Люк забывает как дышать. Люк соскучился. шипастые ветки оплетают Юре – так и не поймешь, снаружи или изнутри. краем глаза Люк замечает движение – это шипастый стебель тянется вверх, нежным концом ложится Люку на плечо, мягко оплетает шею. так, как это делал Юре. молодые шипы твердеют за секунды, но Люк совсем не противится. акация ползет по его плечам, оплетает шею, вплетается в кудри, ласково касается скулы. Люк закрывает глаза. он готов. он и вправду соскучился. *** акация перестает расползаться по городу. жители удивляются, коммунальщики радуются, обдирая засохшие ветви, сжигая осыпавшиеся цветы. Люка находят в четверг, с закрытыми глазами, тихой улыбкой и кровоточащими отметинами от акации на посиневшей шее.