Glow

      Он вызывает Чонгука до заката. Ещё до положенного времени, в которое должен дать ответ на загадку, и Чон понимает, что тот попросту издевается. Это, конечно, было ясно довольно давно, однако сейчас особенно тяжело не злиться. Его ноги не слушаются, его руки висят плетьми вдоль тела, но ничего не остаётся иного, кроме как заставлять себя идти дальше — в сторону тронного зала. Юнги хочет напоследок упиться его беспомощностью и слабостью, застать момент, когда силы окончательно покинут истрескавшееся тело сосуда. И пусть. Чонгук и без него знает, какая участь его ждёт, потому не противится. Вспоминает лицо Чимина и недосказанное признание, но даже так оно греет душу, словно тысячи солнц. Чонгук спотыкается, едва ли не падает, но, пошатнувшись, всё же удерживается в вертикальном положении. Он должен идти, двигаться, иначе жизнь совсем перестанет течь в его жилах, холод захватит каждый миллиметр кожи, а дыхание станет слабым. Движение в случае Чонгука — жизнь. Или хотя бы её жалкое подобие, по крайней мере так он ощущает.        В тронном зале много «народу». Юнги будто бы создаёт иллюзию наполненности, прогоняет сумрак дикого одиночества. Чону даже хочется усмехнуться: Тёмный создаёт морок тумана перед своими же глазами, заполняя помещение безвольными марионетками. Те просто шатаются крайне медленно по залу, создавая видимость движения, однако Чон-то чувствует: здесь даже воздух — затхлый, мерзкий — замер и не тревожится флегматичными, неестественными движениями кукол.        Его толкают в спину, чтобы приблизился к возвышению теневого трона. Клетка стоит у ног, накрытая туманом, а сам Тёмный возвышается над всем в зале. Завитки тумана переливаются мглой в свете множества канделябров, обвивают его сухое тело, пока Юнги обжигает холодом едва стоящего перед ним Чонгука.        — Ну, вот и наш почётный гость, — растягивает в плотоядной улыбке губы он, оглядывая Чонгука. Тому противно слышать голос, он кажется сейчас особенно раздражающим и скрипучим, отчего сосуд и правда не сдерживается — сморщивается и недовольно на Тёмного смотрит.        От каждой минуты, проведённой в непосредственной близости к нему, нутро Чонгука заполняется мраком. Он думал, что лишь чудится, однако ошибся. Как только Чон оказывается в своей «клетке», ему становится значительно легче дышать. Уходит злоба, раздражительность и гнев. Юнги — оплот темноты, а Чонгук впитывает его энергетику, словно губка.        — Я хочу, чтобы наш с тобой любимый фэйри посмотрел на всё с высоты, — оскаливается Тёмный, показывая острые кончики клыков.        Он щёлкает пальцами, и трое кукол подскакивают к трону. Хватают клетку, чтобы с противным скрежетом протащить к большому крюку, свисающему с потолка. Чонгука передёргивает. Он ничего не может сделать с тем, чтобы прекратить издевательства над наставником. Он — лишь блошка, в которой есть надежда и шанс на спасение. А Тени тем временем цепляют кольцо на верхушке клетки крюком. Чонгук слышит протяжный металлический скрип, когда несколько других марионеток начинают крутить рычаг, прилагая усилия. Поднимают покачивающуюся клетку к потолку, не впритык, а чтобы Чимину было видно весь зал.        Юнги взмахивает рукой, чтобы морок, скрывающий наставника, спал с прутьев, и Чонгуку удаётся выцепить мгновение, когда показывается взволнованное лицо Чимина, глядящего на него сверху.        — Итак! — хлопнув в ладоши, Тёмный поднимается с трона. — Я так давно не был на праздниках. Хочу как следует отметить ваше пребывание в моём дворце.        Чонгук бесстрастно глядит на Юнги. В нём почти не осталось никаких эмоций, чтобы реагировать на чужие колкости и издёвки, кажется, будто даже самое малое усилие причиняет неимоверную боль, а после окунает с головой в смертельную усталость. Чонгук лишь приподнимает руку, чтобы почесать лицо, которое почти оказалось во власти рун: подбородок уже увит узорами, они струятся по скулам и линии челюсти, украшая побледневшую кожу. Ещё чуть-чуть — и трещины достигнут пика, уничтожая сосуд. Чонгук терпит и держится изо всех оставшихся сил, ему нужно ещё немного. Он искренне надеется, что послания, отправленные Софи, достигли своих получателей.        Юнги, цокая каблуками по ледяному каменному настилу зала, приближается к нему. Чонгук даже не шевелится, когда фэйри вплотную встаёт напротив.        — Ты готов потанцевать в последний раз? — с ухмылкой произносит Тёмный, издевается, напоминая, что не так много ему осталось видеть белый свет.        — Надеюсь, ты сдохнешь вместе со мной, — вдруг растягивает сухие и потрескавшиеся губы Чонгук, желая обдать Юнги той же ядовитостью, которую он излучает сам.        Фэйри на то лишь усмехается и взмахивает ладонью. Софи появляется рядом в ту же секунду, стоит по правую сторону от Мина, покорно опустив голову.        — Крылатые не только отменные воины и маги, — тянет гласные Юнги. — Я слышал, что некогда принцесса София могла петь так, что зачаровывала не хуже сирен.        Плечи Софи вздрагивают. Тёмный издевается здесь над каждым, кто может дышать. За троном стоит недвижимо Лариэль, и понять, что это он, можно только по краю фарфоровой маски, виднеющейся из-под капюшона. Он бессилен, безволен, будто опустошенная кукла, от Правителя, когда-то могущественного, веет пустотой и темнотой.        — Ваше Высочество, — обернувшись с оскалом, Юнги вдруг склоняется в шутовском, издевательском поклоне, — осчастливите нас своим пением?        Софи не вздрагивает, не кивает, лишь отходит, двигаясь почти так же механически и неестественно, как и остальные марионетки. Чонгуку больно на неё смотреть. Чимин сверху сидит, а клетка покачивается, лишь только виднеется край накаляющихся прутьев. Чону больно. Он не сможет увидеть в последний раз наставника как следует, не сумеет прикоснуться.        Юнги щёлкает пальцами, и Тени приходят в движение. Они, сбиваясь неуклюже в пары, рассредотачиваются в шахматном порядке по пространству зала, а Чонгук и Тёмный остаются стоять в самом центре. Остальные же берутся за инструменты, разложенные позади Софи, вставшей у изножья трона из мрака. Её голос и правда волшебный: немыслимые и завораживающие фиоритуры разливаются , эхом отражаются от грязных, запачканных пеплом стен. Софи поёт мелодично, но в подаче этой нет и грамма чувств, как и во всём этом месте.        Юнги подхватывает едва стоящего Чонгука и принимается вести в танце. Он дико улыбается, наблюдает, как на его глазах узоры растут, захватывая всё новые миллиметры кожи сосуда. Тот лишь устало смотрит в ответ. Кожа у Тёмного холодная, как айсберг, и без того замёрзший Чонгук весь покрывается противными судорожными мурашками, которые испульсами разносят темноту, исходящую от Мина по венам Чона.

— Тринадцать невинных красавиц,

Одна совершенная цель.

Над гением тучи сгущаются,

Заводит палач колыбель, — тянет высокие ноты Софи, зажмуриваясь, а Юнги продолжает кружить Чонгука по залу, не обращая внимания на то, что тот уже откровенно спотыкается. Тёмному в сладость забавляться, а голова Чона уже неистово кружится. Краски перед взором смешиваются, пространство вертится, словно в водовороте, а дышать всё труднее. Грудь в районе сердца сводит, когда орган вдруг пропускает удар, а следующий сильно отдаётся в ушах.

       — И как тебе? — шёпотом спрашивает Юнги, склоняясь к его уху и заглушая шум бегущей крови. — Знать, что ты умрёшь. Знать, что ты своими руками всё это натворил.        — Пошёл к чёрту, — цедит Чонгук. Ему уже всё равно. Он не боится, что Тёмный может сделать ему больно. Нестрашно, потому что исход предрешён. — Тебе не понять. Ты слишком алчен, чтобы любить.        — Ох, маленький глупый кролик, — усмехается Юнги, кружа его вокруг своей оси и подхватывая, чтобы ослабевающий Чонгук не рухнул на ледяной камень. — Я любил твоего создателя много столетий, любил от всей души до самой Луны, видел его на мировом троне рядом с собой. И вижу до сих пор.        Чонгук опасливо глядит на Тёмного и видит, что тот в действительности убеждён в факте — Чимин будет с ним. Чимин будет рядом, пока Юнги исполняет свои подлые и жестокие планы.

— Но он не дышит, сердце не бьётся,

Кануло в бездну желанное солнце, — продолжает петь Софи, а Чонгук почти не чувствует ног и рук. За тёмными, грязными стёклами окон видно, как алеет в последние мгновения заката небо. Скоро настанет минута, когда Чонгук должен озвучить свой ответ.

       Юнги же, забавляясь неловкими уродливыми танцами марионеток, почти тащит силой уставшее тело Чонгука в издевательских движениях. Он смеётся, когда Чону не хватает дыхания, игнорирует злые ругательства Чимина сверху. А Чонгук только ждёт мига, когда всё получится. Наставник, он верит, что уже придумал какой-либо рискованный, но очень правильный шаг к побегу.        — День и ночь рассудок в клочья, — выдыхает песню Софи, её теневое одеяние струится по малочисленным ступенькам, ведущим к трону. — Ты ко мне вернёшься точно.        Песня Чонгуку не нравится, хочется закрыть уши руками, но те прочно удерживает Тёмный. Кажется, будто каждое слово Крылатой сказано не просто так. Ему совсем не хватает воздуха, колени подгибаются, а кожу на лице жжёт проявляющимися узорами-трещинами. — День и ночь рассудок в клочья, ты ко мне вернёшься точно… — снова и снова крутятся слова песни вокруг них, пока Чонгуку совсем не перестаёт хватать воздуха. Сознание ускользает, пока Чон не слышит голос Чимина, зовущего его.        — Чонгук, дыши! — и снова кислород вторгается в лёгкие, а Юнги недовольно скалится, глядя вверх, и порыкивает на ценного пленника.        — Дыши, Чонгук, — дразнится он, обжигая серебристыми радужками. — Ты ведь ещё не спас свою любовь.        А ему даже сил не хватает что-то ответить. Чонгук держится на ногах за счёт Тёмного, который жёсткими движениями останавливает танцы. Марионетки замирают и рассредотачиваются вдоль стен, оставляя их одних стоять по центру тронного зала.        — Закат настал, мальчишка, — громко произносит Юнги, хотя стоит совсем рядом. — Ты отгадал две моих загадки, но у меня есть для тебя ещё и подарок.        Юнги резко и брезгливо одёргивает руки от Чонгука, и тот всё же валится на колени. Счёсывает кожу на ногах и умудряется выставить перед собой руки, чтобы не разбить от падения лицо. Дышит часто, мелко хватает воздух ртом, сопровождая всё это сиплыми хрипами. Тёмный же щёлкает пальцами снова, и двери помещения с грохотом распахиваются.        — На бал пригласили твоих друзей. Те так отчаянно пытались сюда попасть, что я не удержался и решил всё же впустить, — дикая улыбка Тёмного пугает Чонгука вдруг до одури, а после что-то внутри обрывается, когда несколько тварей заводят в помещение рвущихся из тисков Хоупа и Тэ.        — Тэхён, — одними губами произносит Чонгук, даже голоса не осталось.        Крылатого грубо ставят на колени, красивые чёрные крылья за его спиной скованы жёсткими хватами. Софи вдруг замирает и с отчаянием глядит на Кима.        — Как приятно, что два принца фэйри решили посетить наше скромное мероприятие, — выплёвывает Юнги, снова усаживаясь на трон. — Да, Софи? Как тебе познакомиться с младшим братом?        Брат и сестра с болью смотрят друг на друга, но Софи двинуться не рискует, а Тэхён попросту не может. Он что-то хочет сказать, но ему больно выворачивают руки за спиной, и изо рта вырывается только болезненное шипение.        — Отпусти их, — хрипит Чонгук, злостно глядя на Тёмного, который поистине наслаждается их муками.        — Разве я могу прогнать гостей, мальчик? — изгибает скептически бровь он, глядя на Чона, пытающегося встать. — Неужто тебя Чимин так плохо воспитал и не обучил этикету?        Чонгук часто дышит через нос, ноздри его от ярости трепещут. Хочется сомкнуть руки на чужой глотке, пока последние крохи жизни не сверкнут перед ним в тёмных зрачках врага, покидая тело навечно. Он хочет убить Тёмного своими же руками, оборвать его существование, и ярость эта заставляет его двигаться дальше. Чимин рычит сверху, а клетка выглядит почти полностью красной от накалившегося металла.        — Закат на исходе, сосуд, — скучающе рассматривает свои ногти Юнги, — я жду твой ответ. Ты разгадал загадку?        Чонгуку всё же удаётся подняться на ноги. Он стоит с усилием, пока Чимин сверху ругается и рычит, обращая своё негодование на Тёмного.        — Ответ, ничтожество, — уже ревёт от гнева и нетерпения тот, подаётся вперёд, словно давит на Чонгука всем своим естеством.        — Надежда, — хрипло выдаёт Чон, не поднимая от усталости головы.        — Я не слышу тебя.        — Надежда! — из последний сил выкрикивает Чонгук, пошатываясь. — Я — ответ на твою загадку. Я — надежда на победу и на новый рассвет.        Юнги застывает. Смотрит пристально, испытывающе, словно старается сжечь профиль Чонгука глазами. Факелы в кольцах на стенах мерцают, а Тёмный в это время поднимается с трона снова.        — Хорошо, — чеканит он сквозь зубы, — хорошо. Ты прав. Вот только…        Чонгук видит, как Тёмный переводит взгляд на стоящую рядом Софи. Фэйри не вздрагивает, продолжает недвижимо находиться рядом с ним.        — Ты играл нечестно, — усмехается Юнги, снова глядя на Чонгука. — Ты должен был найти ответы сам, да только тебе помогли, мальчик.        Чонгуку нечем дышать. Всё это время… получается, всё это время Тёмный знал о том, что Софи приходит к нему.        — И наказанием тебе станет жестокая участь. Хуже, чем твоя смерть, ведь с нею ты смирился, — с насмешкой произносит Мин.        Тело Чона покрывается мурашками от ужаса, он выдыхает со стоном, когда Тёмный бросает издевательский взгляд на Тэхёна и Хоупа. Тэ чуть ближе ползёт на коленях к Хосоку, словно чувствует всё и старается того закрыть.        — Твоя помощница может обернуться бедой для вас же, понимаешь? — поглаживает подбородок пальцами Тёмный, обходя Крылатую. — Сможешь ли ты предотвратить нечто ужасное? Сможешь спасти друзей?        Юнги прикасается к лопаткам Софи, и зал оглашается пронзительным, мучительным вскриком. Она падает на колени, глаза её, похожие на глаза младшего брата, темнеют, становясь чёрными дырами. Юнги обращает Софи снова в чудовище, от облика которого её избавил Чимин. Чонгук хочет побежать, но в нём едва ли осталась жизнь, чтобы сделать шаг: он поворачивается в сторону друзей, но двигается слишком медленно, пока тело Софи неизбежно трансформируется. Вытягиваются конечности, приобретая длинные, словно кинжалы, когти, увеличивается туловище, и только лицо остаётся по-прежнему отчасти человеческим, если не считать уродливых, состоящих из теней клыков. Чонгук из последних сил шагает к ребятам, намереваясь закрыть их собой, чтобы гнев Юнги и Тени, которой тот приказывает нападать, обрушился только на него.        Тэхён рвётся, пытается выпутать руки, его лицо бледное и бескровное, а Хоуп впивается в путы зубами, чтобы спасти свою жизнь.        — Чонгук, нет! — ревёт Крылатый, отгоняя тянущегося сосуда. Ещё немного, ещё чуть-чуть.        Обернувшись, Чон видит, как помимо Софи, царапающей камень пола и пронзительно, чудовищно рычащей, от рук Юнги тянутся щупальца-тени прямо в его сторону. Клетка горит огнём, не видно, что там делает Чимин, не слышно его голоса. Чонгук же продолжает слабо шагать. Он успеет. Он закроет друзей, Тень нападёт на него, а Чимин в это время сможет вернуть силу и спасти их, он верит, что так и выйдет.        Чудовище несётся быстрее, камень под его лапами трескается и крошится, а Чонгук стонет от безысходности. Тэхёну удаётся разорвать путы на крыльях, а окружающие его твари бросаются в атаку. Тэ отбивается как может, разрезает верёвки, удерживающие Хосока, но… не успевает.        Ким вскрикивает от боли и ужаса, когда монстр, бывший когда-то его сестрой, впивается в сильные, прекрасные крылья. Рвёт на лоскуты мясо, переламывает в труху кости, а перья — ониксовые, отливающие в свете пламени радугой, летят во все стороны. Слышатся вперемешку рёв боли Тэхёна и горестный вскрик Хоупа, которого тот закрыл собой.        Чонгук не замечает, как начинает плакать. Тени позади, струящиеся щупальцами, вдруг хватают его за ноги, вынуждая упасть и расшибить себе больно всё лицо, но боль эта — ничто, по сравнению с тем, какая картина разворачивается перед ним. Тварь продолжает рвать крылья Тэхёна, а тот ничего поделать не может — лишь вскрикивает, прикрывая грудью Хоупа. Чонгук хочет кричать, но голоса нет. Ему отчаянно не хватает кислорода, пока Тени обвивают до щиколоток ноги, поднимаются всё выше и захватывают икры. Он лишь немо раскрывает рот, когда стёкла тронного зала летят во все стороны, и помещение наполняется хлопаньем крыльев. Тени, потревоженные вторжением, начинают переходить в защиту, но Юнги стоит недвижимо. Он контролирует мучителей Чонгука, вынуждая обвить почти каждый сантиметр тела, увить щупальцами конечности, таз, грудь и шею.        Сверху раздаётся отчаянный крик Чимина, а после несколько прутьев, став мягче от высокой температуры, вылетают, стоит наставнику, сжигая обувь, пнуть их. Чимин вываливается из оков и летит прямиком на каменный пол, на что Тёмный отвлекается. Смешиваются вокруг все звуки: звон стали, взмахи мощных крыльев и чьи-то крики, это — последнее, что слышит Чон перед тем, как Тени Юнги сжимают его тело изо всех сил. Он буквально ощущает, как каждая косточка трещит в его теле, как крошатся они, перемалываясь, как прознают осколки кожу и мясо, и брызжет пока горячая алая кровь. Дышать нечем — шея сломана, и щупальца бросают Чонгука на холодный пол. Он ощущает, как внутри напоследок что-то гудит, вырываясь. Искра. Так вот она какая — мощная, горячая, могущественная. Чонгук понимает, что свет, рвущийся из него, притупляет адскую боль переломанного тела. Сердце судорожно совершает последний удар. А после его поглощает море света — не тьмы. Чонгук тонет в нём и теряет себя, его душа, подаренная Чимином, исчезает за жалкую секунду.

***

       Чимин не знает, что должен делать, когда видит всю развернувшуюся картину: Тэхён валится на пол, от его прекрасных крыльев остаётся лишь кровавый фарш в перемешку с перьями, Хоуп, на которого тот падает, ошалело глядит перед собой, словно умирает вместе с фэйри. Тени начинают клубиться вокруг плеч Тэхёна — Софи заразила его дрянной магией. Вион возникает из ниоткуда, рядом с ним — Кассандра, которая шипит на тварей, словно настоящая дикая кошка. Она отбивает брата от монстров и загораживает от них, кружась в неистовом танце с двумя блестящими солнечными саблями.        Вион падает на каменный пол, видя, что сотворили с его вторым ребёнком, и всё — по вине Юнги. Чимин судорожно дышит, боль в обожжённых конечностях притупляет разум, вывих в плече, полученный во время падения, ноет, но фэйри продолжает бежать. Золотые волосы бросаются ему в лицо, когда он ощущает всем телом последний вздох Чонгука. Он слышит противный, ужасающий хруст и останавливается, глядя, как магия Тёмного перемалывает его Чонгука. Его надежду, его отраду, его друга и воспитанника. Его любимого человека. Сколько лет Чимин таил это в себе, убеждая в том, что то — почти отеческие чувства? Сколько был мучим совестью, видя, что мальчишка в него действительно влюблён? Фэйри задыхается от подступающих к горлу слёз, рычит и ищет Юнги взглядом. Тот сражается с Каракалом, отчаянно атакующим Тёмного.        И тут Пак ощущает её — силу. Она ускользает из переломанного тела, грозя ворваться в его душу, вернуть то, каким Чимин был две тысячи лет назад. Он понимает, что будет лишь секунда на то, чтобы ударить Тёмного во всю силу. Бросает отчаянный взгляд на изломанного, словно куколку, Чонгука, который без движения лежит на полу, а после принимает Искру обратно. Чары волнами возвращаются в ослабевшее тело, Чимин несётся к Каракалу, призывая пока ещё слабый солнечный клинок. Он убьёт его. Прямо сейчас.        Проскальзывает по полу, избегая удара Тени, кричит, прорываясь вперёд и замахивается, но силы мало, она ещё не целиком вернулась к Чимину, так что удар выходит не таким, каким Пак ожидал. Каракал помогает ему давить на Юнги, но тот призывает Тень, чтобы она ударила сзади. Чимину и Правителю приходится отскочить, чтобы их не накрыло ударом твари, и Юнги, укутавшись во мрак, исчезает с глаз.        Чимин раздосадованно кричит, бьёт тёмный камень пола, когда Тени и их кукловод исчезают из замка, оставляя только тихую пустоту. Он оборачивается, бросается вместе с Каракалом к раненному Тэхёну. Вион держит сына на руках, на лице Тэ нет ни краски — кожа белая, словно бумага. Тени пожирают крылья, от которых и без того ничего не осталось.        — Их нужно отрубить, — бормочет Вион, когда они подбегают к нему. — Их нужно отрубить!        Правитель Заката переводит изничтоженный взгляд на Хоупа, у которого в руках настоящий меч света, доставшийся ещё от отца. Он способен, возможно, остановить заражение проклятой магией Тёмного. Но Хосок испуганно дрожит и не может сдвинуться с места. Перьев всё меньше, Тэхёна выгибает от боли, он стонет, чувствуя, как начинается обращение.        — Хоуп! — прикрикивает на фэйри отец, встряхивает за плечи, пока Вион держит начинающего содрогаться Крылатого. — Очнись же.        — Если ты… — хрипло, почти умоляюще произносит Вион, с болью и просьбой смотря на Хосока. — Если ты хоть немного и правда любишь моего сына… руби.        Хосок сморщивает лицо, на щеках блестят слёзы от отчаяния, и фэйри, прижав рыжие уши к голове, делает шаг к Тэхёну. Он замахивается клинком, кричит во весь голос от боли, которую испытывает, потому что вместе с крыльями обрубает нечто большее. Крылатый без них — ничто. Но зато Тэ будет жить. Сталь, отливая золотом, рассекает повреждённую плоть. Хоуп впервые на памяти своего отца и сестры — поражённо стоящей рядом и обливающейся слезами — рыдает. Он роняет меч, шатается и с грохотом падает на колени.        Пальцы Хосока вспыхивают, пламя прижигает кровоточащие раны, и Тэхён слабо вскрикивает, прежде чем от боли потерять сознание. Касс подбегает к брату, пытается к нему прикоснуться, но тот отталкивает принцессу. Тянется к Тэхёну, и Вион позволяет ему прикоснуться подрагивающими пальцами к бледному, как мел, лицу. Хоуп, игнорируя всех и вся, прижимается мокрой щекой к щеке Тэ, зажмуривается и подвывает. Зато живой.        Чимин больше смотреть на это не может, его всё ещё ждёт зрелище пострашнее. Он шатко поднимается на ноги и ошалело смотрит на переломанный силуэт, лежащий чуть поодаль на полу. Игнорирует горящие огнём ладони и ступни, присаживается, но не может даже выдохнуть, глядя на изломанное тело Чонгука. Хрип вырывается из его горла, фэйри ощущает, как сила возвращается в него бесконечным потоком, пока сердце Чона каменеет и рассыпается. Он должен хотя бы попрощаться, ведь так и не успел договорить то самое, что должен был давно сказать.        Чимин всхлипывает, ощущает, как Намджун, до того пересчитывающий выживших Крылатых, присаживается рядом. Правитель Морозов несчастно глядит на то, как крупные слёзы скатываются с кончика носа Чимина, как падают на бледное, испачканное кровью лицо. Он изломан весь: руки, ноги, рёбра — не осталось ничего целого. Прежде золотая кожа — сера, узоры татуировок-трещин увивают её, кажутся более яркими. Чимин протягивает ладони — покрытые волдырями и кровоточащие — к Чонгуку, осторожно смахивает с его недвижимого лица тёмную волнистую прядку.        — Я не успел ничего сделать, — плачет Чимин, а Джун хватает его за плечи, но фэйри вырывается.        Склоняется над телом, утыкается лбом в опавшую грудь, пачкая светлые волосы в чужой крови. Он внутренне ругает себя, Юнги, весь чёртов свет и Искру, которая всё же забрала у него самую ценную ценность. Чимин громко всхлипывает, оплакивая то, что так и не успел подержать в руках по собственной глупости. Он стискивает пропитавшуюся кровью ткань потрёпанной одежды и роняет горючие слёзы. Искра уже переполняет его, насыщает всё тело. А Чимин может только шевелить губами, шепча:        — Верни мне его. Верни. Верни.        — Чимин, — пробует снова оторвать от погибшего Чонгука его Намджун, но фэйри отбрасывает Правителя волной света как можно дальше, так что тот катится кубарем и сшибает с ног Касс.        — Верни, — на выдохе приказывает Пак, распахивая глаза пошире. Но ничего не происходит. Чонгук не исцеляется, от такого невозможно исцелиться, оттуда, где сейчас Чон, нет выхода в обратную сторону.        Пак смаргивает слёзы. Не нужна ему к чёрту сила, не нужна такой ценой. Он снова склоняется ближе к Чонгуку, зажмуривается, первый и последний раз прикасается к обескровленным губам. И снова ничего. Они не в сказке, где волшебным поцелуем можно излечить и воскресить.        Чимин тихо плачет, сгорбившись над Чонгуком, пока сзади все приходят понемногу в себя. Намджун, вытирая кровь с разбитой губы, снова пробует приблизиться к нему. И в этот раз Чимин уже не сопротивляется. Потому что нет смысла. Чонгук мёртв.        Его подхватывают подмышки, чтобы поднять на ноги, закидывают здоровую руку себе на плечо и волокут прочь. Многим нужна помощь, обработка ран после короткой, но страшной схватки с Тенями, потому Намджун тащит Чимина, объятого горестной болью, за собой. Тот же роняет голову, не желая ничего в этот миг. Вион, сам едва стоящий на ногах, не позволяет больше никому прикоснуться к Тэхёну. Шатаясь, идёт к выломанной двери и несёт сына на руках. Кассандра помогает брату потерянно шагать за ними следом. Туда же, не глядя на покидающих через разбитые тёмные окна Крылатых, движутся Джун и Чимин. И вдруг нечто вынуждает Пака остановиться. Свет. Он чётко ощущает свет позади.        Вырвавшись из хватки Правителя Морозов, Чимин оборачивается и удостоверяется: от бессильного, безжизненного тела исходит серебристое сияние. И ярко-жёлтые цветы вспыхивают в местах, куда брызнула алая кровь.

***

       Джин честно старается не поджимать губы часто, но он слишком напряжён. Что сейчас происходит в Пропасти? Удалось ли Правителям хоть что-то совершить? Что сейчас с Джуном? Ухён тоже нервничает, видно по напряжённому лицу. Сокджин останавливается, чтобы прикоснуться к холодной речной воде, пока они идут по берегу. Почти добрались до Мэйва, решив не использовать портал, который быстро заметят. Пешком осталось не так много пройти, но Ухён слаб из-за влияния Лариэля, сейчас стоящего по другую от них сторону разгорающейся войны.        Сокджин вздыхает. Он решает зачаровать воду, чтобы дать попить Ухёну — это старый и действенный способ водных фэйри, чтобы придать сил. Заходит по колено в реку, откупоривает флягу, чтобы набрать жидкости. В голове всё крутится мелодия, она никуда не уходит из головы, словно издевается, и Джин морщится. Та вырывается из горла непроизвольно, Сокджин коротко напевает, набирая воду, а ожерелье, надетое Намджуном на шею, выскальзывает из-за ворота и покачивается над голубой поверхностью воды, отражающей пасмурное небо.        Ухён вдруг резко оборачивается к Сокджину, враждебно на него смотрит и рявкает:        — Откуда ты её знаешь?!        Нимфа выпрямляется, смотрит на фэйри озадаченно, не понимая, что с ним такое.        — Что?        — Откуда ты знаешь колыбельную? — выдыхает яростно Ухён и шагает к краю берега. — Ты не можешь знать песнь морей и штормов!        — Она… Ухён, да что с тобой! — вскрикивает Сокджин, видя, с какой ненавистью на него глядит принц Морозов и Волн.        Но ответить тот не успевает: из-за дерева на него выпрыгивает огромная чёрная тварь. Она замахивается острыми когтями-кинжалами, собирается размозжить голову Ухёна. Колыбельная разрывает голову, а в мыслях Сокджина она кричит женским голосом: «Защити». Нимфа вскрикивает, всё случается будто против его воли, когда Джин, взметнув в воздух руки, чтобы закрыть голову, которую разрывает потусторонним вскриком, заставляет подняться огромную волну. Дно реки становится почти сухим, виднеются камни и галька, а рыбы, плавающие в ней прежде, падают с шлепками и трепыхаются.        Сокджин пронзительно кричит, потому что его голову расплющивает настойчивым, испуганным голосом, колыбельная раздражает и делает больно. Вода окутывает Тень в большой пузырь, там начинает сверкать ветвистая молния. Она попадает прямиком в тварь, сжигая её прямо в водяной клетке, пока Джин падает на колени, больно ударяется о влажные камни пустого сейчас дна.        Ухён, опомнившись, бросается к нему, в последний раз наткнувшись взглядом на превращающуюся в хлопья пепла тварь. Он успевает схватить Джина за шиворот и вернуть шокированного, стонущего от боли на берег до того, как туда с плеском и шумными брызгами возвращается вода. Сокджин вцепляется в руки Ухёна, его глаза жжёт. Перед взором не лес Дома Соли, а ледяные коридоры замка, узорчатые белые двери и большой зал со снежным деревом, с ветвей которого всё время падают новые звёзды-снежинки.        Это он, он идёт к дереву, а из его горла вырывается мелодичным голосом колыбельная морей и штормов. Сокджин сжимает Ухёна руками, а взгляд его слеп — Нимфа не здесь, далеко, не в этом времени и не в этом месте. Сокджин снова начинает напевать, из-за чего фэйри, прижатый к нему столбенеет. А в своём видении Джин идёт дальше. В его руках некто маленький, пахнущий солью и холодом. Опустив взгляд, может разглядеть тёмные закрывающиеся от сонливости глазки, острые уши и белоснежные редкие волосы. Младенец. Джин поёт ему.        Он судорожно притягивает Ухёна ещё ближе и выдыхает, чтобы втянуть носом следом шлейф чужих волос. Соль и холод.

***

       Чимин бросается к нему без раздумий, даже Намджуну не удаётся его удержать. Остальные, ещё не успевшие покинуть зал, разгромленный битвой, оборачиваются. Джун следует за ним по пятам, Касс и Хоуп тоже приближаются, и только Вион, неся сына, всё же скрывается, чтобы оказать ему скорейшую помощь. Чимин падает на колени и проезжается по гладкому камню, оказываясь к Чонгуку впритык. Тело его исторгает сияние так, что слепит глаза, Чимин отчаянно думает, что сосуд просто исчезает, и в порыве прикасается ладонями к его груди. И свет, вдруг вырывающийся из-под кожи, охватывает его сгоревшие от чар на прутьях пальцы. Тепло. Чимин ощущает, как его кожу охватывает тёплым касанием.        По рукам вдруг струится всплеск магии. Он, словно остывающие угли, чернеет и покрывает кожу Чимина узорами. Теми, что испещряли тело Чона, пока тот погибал. Фэйри испуганно одёргивает руки, не сразу замечая, что кожа на них… чистая. Мягкая, свежая, розовая. Без следа волдырей и ожогов, только разукрашенная чернильными изображениями языков пламени и завитушек. Намджун поражённо переводит взгляд с ладоней Чимина, исцелённых какими-то неизвестными им обоим чарами, на всё большее количество света, охватывающее силуэт сосуда.        Сияние становится невыносимым, оба не успевают отползти, а Касс и Хоуп замирают позади. Намджун и Чимин закрывают лица, потому что свет жжёт им веки и глаза, Хосок и Кассандра отворачиваются, а волна горячего всплеска освещает изуродованный зал замка.        — Что… что происходит? — слышат они вскрик позади, но ничего не видно — всё белым бело.        Джун обхватывает Чимина, словно старается уберечь, но сам Пак почему-то ощущает, как чары, охватившие помещение и их, отдают приятным теплом. Им не навредят. Ничего сделать не получается, не выходит пошевелиться, так что четверо фэйри замирают и прижимаются друг к другу, ослеплённые светом, исходящим от погибшего сосуда. Вокруг гудит воздух, трясутся стены и, кажется, рушится бывший замок Звездопада. Слышится грохот падающих камней, а Намджун колдует снежный купол, опираясь на осязание, чтобы им на голову ничего не прилетело. Гул нарастает, становится невыносимо дышать, а после всё резко прекращается.        Сияние угасает, больше не заполняет помещение, а гул стихает, пусть остаётся призрачный писк в ушах. Чимин промаргивается, ожидая, когда зрение станет чётким, а потом судорожно выдыхает. Нет больше черноты испачканных сажей стен — камень, что был прежде светло-серым, снова стал таковым. Зал наполовину разрушен, замок будто снесло порывом жёсткого ветра, оставляя лишь основание стен и некоторые участки каменной кладки. Вокруг них — тихая пустота, и видно серое, пасмурное небо. Камни, из которых были сложены стены дворца, покрыты зелёным мхом, колонны, уцелевшие в этом сумасшедшем выбросе, обвиты шипастыми лозами. Чимин ошалело оглядывает всё, что осталось от теневого замка, который воссоздал Юнги. Пустота. Чистота.        Он испуганно переводит взгляд на остальных: рассечённая губа Намджуна цела, на Кассандре нет ни единого синяка, а Хоуп, чьё лицо было изуродовано ранами, теперь лишь гладкое, со старым, давним шрамом. Нет ожогов и ранений, вокруг тишина и пустота, только вдалеке Чимин ощущает нечто неистово знакомое душе. Он встаёт на ноги, ощущая, как тело наполняется силой, оглядывает чёрные узоры на руках и срывается в сторону большого, раскинувшего листья папоротника. Он… шевелится. И Чимин хочет верить, что ему не показалось, не почудилось биение пятого сердца в тишине разрушенного пространства.        Остальные опасливо следуют за ним, пока Чимин начинает раздвигать листья, а после поражённо вскрикивает. Он застывает, глаза щиплет от неверия, пока фэйри смотрит на то, что существовать не должно, на того, кого уже не было в живых. Чимин рвёт папоротниковые листья, отбрасывает их в стороны, чтобы добраться до обнажённой, обвитой чёрными узорами смуглой фигуры. Обхватывает отчаянно руками за крепкие, кажущиеся шире, чем прежде, плечи, переворачивает бессознательного Чона к себе лицом и застывает.        Целый. Не изломанный, не измученный, не мёртвый. Грудь Чонгука поднимается и медленно опускается, ресницы слегка трепещут, но веки не распахиваются. Чимин даже дышать боится на него, лишь держит в руках, которые подрагивают от напряжения. Чонгук… изменился.        Его кожа приобрела ещё более золотой оттенок, тёмные волосы струятся по рукам Чимина волной, приоткрывая вид на… чёрт.        Чимин ругается вслух, пока остальные обескураженно молчат и переваривают произошедшее. Тело Чона всё ещё исполосованно узорами, на руке нет лишь красной метки — Чимин сразу догадался, когда Юнги кинулся изничтожать Чонгука, что клятва была блефом, ведь ладони Тёмного оказались чистыми. Он — не фэйри и не человек. Он не может принести клятву, потому просто издевался над Чонгуком, изводил его всё это время. Гук спит крепким, беспробудным сном, размеренно дышит, но он жив. Проведя пальцами по изменившимся, заострённым кончикам ушей, Чимин судорожно выдыхает и прижимает его, как может, к своей груди. Возводит глаза к серому небу и поджимает губы, мысленно благодаря животворящую силу, что-то выше и сильнее них, за то, что Чонгука вернули. Он зажмуривается, не желает отпускать. Зарывается в волосы пальцами и целует тёплые щёки, только тот всё равно не просыпается.        — Твою мать. Что это вообще такое? — ругается сзади ошарашенно и хрипло Хоуп.        — Надежда, — выдыхает Чимин, поглаживая обнажённые плечи Чонгука. — Нам дали ещё один шанс. Если Искра вернула его, значит, Чонгук — ключ к смерти Тёмного.        Хосок поджимает взволнованно губы и оборачивается в сторону, куда Вион унёс Тэхёна. Чимин понимает ход его мыслей: он надеется, что если Крылатые попали под шквал выплеска магии, то Тэ…        — Так не получится, — разочарованно шепчет Пак. — Она не смогла бы вернуть ему крылья.        — Но Чонгука же… она вернула Чонгука к жизни, — всхлипывает Касс, держа брата за руку.        Чимин отчаянно прижимает Чона к себе, словно ему могут навредить, а после бросает взгляд на Намджуна. Тот тоже всё понял. Понял то, что сейчас произошло.        — Искра не исцелила его, там нечего было исцелять, — отвечает Намджун, оборачиваясь к Хоупу, на котором от горя лица нет. — Чонгук — сосуд. Он не существовал. Его изничтожили, а Искра создала заново. Он не выжил, не вернулся, Чонгук — родился на ваших глазах.        Касс поражённо захлопывает рот и переводит взгляд на спящего фэйри. Чон — больше не смертный, не сосуд, он — один из них.        — И это наш шанс, — вздыхает Чимин. Конечно, на самом деле он эгоистично счастлив, что им дали ещё одну возможность побыть рядом друг с другом.        Поглаживая голову не просыпающегося Чонгука, он мысленно возносит всё новые и новые благодарности к небу. Прижимается лбом к макушке Чона и судорожно вздыхает. Слёз не осталось, только усталость. Их ждёт ужасно трудный путь, придётся прорываться с боем, чтобы победить, но Чимин сейчас не хочет думать ни о грядущей войне, ни о Тёмном, ни о других своих соплеменниках. Только о том, как слышит биение живого сердца в груди Гука.