* * *
По правде говоря, Джон теперь привык заедать плохое настроение сырными бутербродами. Когда он приходил к Наташе, ему вообще становилось легче. Джон даже зашел так далеко, что был готов назвать ее своей первой подругой, и не знал, что по этому поводу чувствовать. Конечно, они с мистером Контрари стали неплохими приятелями, но Джон не мог считать это дружбой — скорее деловым партнерством. Эдвард был намного старше, он давно обзавелся своей семьей. У них было мало общего — гораздо меньше, чем с Наташей, ровесницей Джона, так же растерянно плывущей по течению жизни, даже если в совершенно другом направлении. Наташа сидела за обеденным столом напротив Джона, молча жуя. Тишина давила. В ушах у него зазвенело, и этот звон, смешиваясь с гудением кухонной техники и жеванием Наташи, превратился в невыносимую какофонию. — Кажется, я хочу уволиться, — выпалил Джон. «Неплохое начало для разговора», — пронеслась мысль. Почему же ему так отчаянно хотелось завязать беседу? Обычно Джону нравилась тишина. Но не в этот раз. — А, так вот в чем дело, — ответила Наташа, откусив еще раз от бутерброда. — Думаю, тебе стоит это сделать. — Ты не понимаешь. Не все так просто. — Пожалуй, нет, — фыркнула она. — Но я считаю, что тебе это пойдет на пользу. Вновь надолго повисло молчание. Джон опять закрыл лицо руками: — Извини. — Все нормально, — вздохнула Наташа. — Просто я иногда за тебя волнуюсь. — ...почему? — Мы друзья, разве нет? Джон снова посмотрел на нее, уголки его рта слегка приподнялись. Заметив это, Наташа улыбнулась в ответ. — Я... — пробормотал Джон. — У меня никогда раньше не было настоящих друзей. — Оно и видно, — рассмеялась Наташа. — Ты меня ранишь. — Нет, серьезно, подумай о том, чтобы уволиться. Я же вижу, что твоя работа не приносит тебе счастья. Джон снова вздохнул, задумавшись, стоило ли вообще начинать этот разговор, рассказывать Наташе, что с ним не так. К этому времени он сам загнал себя в угол, сблизившись с ней. Джон никогда не привязывался к людям — якобы «из-за своей работы», но на самом деле сотрудникам СимБР вовсе не требовалось вести себя так холодно, расчетливо и загадочно (по правде говоря, как и в большинстве профессий, для повышения здесь нужно было обзаводиться друзьями). Это просто был его стиль. Он не знал ничего иного. Но Наташа до сих пор его терпела — всякий раз. Она стала его подругой, ей можно было доверять. Наташа всегда умела читать Джона как раскрытую книгу, что бы ни произошло. Она понимала, что с ним что-то не так, и хотя никогда не спрашивала об этом, все еще знала слишком много. Наташа смотрела на Джона — встревоженно, но терпеливо, уже зная к этому времени, что не следует давить на него и вынуждать заговорить. Джон начал сам: — Меня всю жизнь на это натаскивали. Я не знаю, чем еще можно заняться, если уйти с работы. Это все, что я умею. — Тебе сколько, двадцать четыре? У тебя еще вся жизнь впереди. Ты можешь научиться чему захочешь. — Не все так просто, — шумно вздохнул Джон. — Уйти — значит опозорить наследие всех, кто был до меня. Это будет значить, что мои родители погибли зря. — Хм, — его признание немного выбило Наташу из колеи. Но все же она слушала. Джон снял солнечные очки, продолжая: — В моем роду было много элитных агентов разведки. Большинство из них безвременно погибло на задании... — И тебя растили, ожидая, что ты, скорее всего, тоже рано умрешь, — перебила Наташа. Джон никогда не переставал думать о своей смертности, он принял это как неизбежную часть жизни — как-никак, его последняя родственница умерла, когда Джону было пятнадцать. Хотя он к этому привык (или, может, перестал чувствовать?), при словах Наташи его охватил ужас. — Я должен чтить память моей семьи и идти по их стопам. — Не знаю, как тебе сказать, и заранее извиняюсь, но ты никогда не задумывался, что, может быть, у тебя хреновая семейка? Джон уставился на Наташу, широко распахнув глаза. Она, нахмурившись, ответила ему не менее пристальным взглядом. Джон высоко чтил свою семью, но не мог отрицать, что Наташа, возможно, права. Как бы ему ни нравились острые ощущения, таинственность и повод носить длинный плащ и солнечные очки в помещении круглые сутки, Джон никогда не переставал размышлять, чем действительно хотел бы заняться. И он теперь даже не знал, чем. Если бы в детстве он мог выбрать для себя любое дело, решил бы он все равно стать шпионом? Джон решил, что сейчас об этом задумываться не стоит. — Откуда мне знать. Они все равно уже все мертвы, — фыркнул он, встав со стула и направившись к парадной двери. — И, кажется, я больше не хочу об этом говорить. Наташа встала у него на пути. — Ладно, прости за мои слова, — она потерла переносицу. — Но просто... подумай. Может быть, тебе стоит найти кого-нибудь, чтобы это обсудить. — Ты советуешь мне записаться к психотерапевту? — Конечно, — на этот раз Наташа говорила без обиняков. Джон бы рассердился на нее, если бы не понимал в глубине души, что она права. Он снова вздохнул: — Я подумаю об этом, — и продолжил идти к выходу. — И еще кое-что напоследок, — Джон закатил глаза, но остановился и обернулся. Наташа подошла к нему, суровое выражение ее лица сменилось сочувственной улыбкой: — Знаешь, если хочешь попробовать что-то новое, давай пойдем вместе на занятия по керамике в субботу. — Керамика? Серьезно? — Не отказывайся, не попробовав, — Наташа вручила ему флаер арт-студии «Вдохновение-2». — Я... подумаю, — Джон открыл дверь и вышел. Наташа вздохнула, вернувшись назад в столовую: — Он даже не притронулся к своему бутерброду.* * *
Джон не появлялся у Наташи дома весь остаток недели, что могло показаться странным, учитывая, что он постоянно приходил сюда — два-три раза в неделю или когда просто хотел пообщаться. Но Наташа понимала, почему он перестал. Наверное, теперь он ее возненавидел — она старалась поступить правильно, помочь другу, но все испортила. Хотя Наташе было не по себе, она попыталась отмахнуться от этого чувства, заключив, что длинный язык не впервые доводит ее до ссоры с теми, кто ей небезразличен. Собираясь на занятия по керамике, Наташа услышала, что кто-то стучит в парадную дверь, и, открыв ее, улыбнулась, увидев, кто именно. — Э... Привет. Твое предложение еще в силе, да? — Джон стоял на крыльце, переминаясь с пятки на носок. — Конечно.