Инга.
З.Ы. Ты очень красиво рисуешь!!!» Похоже, что есть меня все-таки не собирались и даже похвалили. Но пережитый страх так просто не отпускал. В следующие несколько дней я не только не ходил к пляжу, но и присоединился к тренировкам. Рядом с другими, обычными, людьми я ощущал себя в безопасности. Уж лучше бегать и лазать по дурацким препятствиям, лишь бы подальше от этого «неопасного Мурила». Но чем больше проходило времени, тем слабее становился страх перед неведомым зверем и сильнее неприязнь к насмешливым хмыканьям сверстников над моими спортивными успехами. Я все чаще думал, что, в конце концов, девчонку-то зверь не съел. Можно же и взглянуть хоть глазком. Спуститься к морю и позвать эту Ингу наружу. Просто сумку не брать с собой. На случай, если придется опять драпать. На холмике из гальки перед входом в грот меня ждал грустный смайлик из обкатанных волнами стеклышек, потускневших на жарком солнце. Стало немного стыдно. Осторожно, стараясь не потревожить ни камешка, я пробрался внутрь и заглянул в щель. Снегирыбки как ни в чем не бывало носились по пляжу, валун-монстр лежал на привычном месте и на нем дрыхла ящерица. Вот только девчонки не было. Ну да, я на ее месте тоже не стал бы столько ждать трусливого не пойми кого. И все же в глубине души было обидно, что меня не дождались. — Ну и подумаешь! — с досадой фыркнув, я резко обернулся и замер. У выхода из грота стояла Инга, ослепительно улыбаясь во весь свой широкий рот, и протягивала мне руку. Белые волосы одуванчиком сияли вокруг ее головы. — Здорово, что ты пришел! Услышала ли она мои слова? Поняла ли, о чем я подумал? Скрывая полыхнувшие щеки, я не спеша выкарабкался из грота, тщательно отряхнул коленки, потом вытер руку об штаны — не совать же грязную — и наконец выпрямился и пожал протянутую ладонь. — Спасибо, что собрала вещи. Инга энергично встряхнула мою руку и тут же потянула меня к воде. — Плавать умеешь? Айда! Она рыбкой прыгнула под набегающую волну, вынырнула за полосой прибоя и обернулась, ожидая меня. Меня снова кольнуло раздражением и немного завистью. Стоило сбегать с тренировки, чтоб плавать наперегонки с русалками! Плавать я умел. Не так хорошо, как Инга, но на воде держался. Однако идти за ней в глубину все равно было страшно. Не потому, что я боялся утонуть, а потому, что там, в зеленой колышущейся мгле, могло притаиться буквально что угодно. Мурил, например. Или его родственники. Пока я осторожно входил в воду, Инга скользнула к утесу, ухватилась за выступающие камни и закачалась на волне. Я подумал, что иметь опору под рукой это отличная идея, и тоже поплыл вдоль утеса, время от времени касаясь рукой надежного твердого камня. Когда мы добрались до самого мыса, Инга уселась на выступающий над водой камень и похлопала рядом с собой. Я плюхнулся рядом, радуясь возможности перевести дыхание. С этого уступа казалось, что кроме моря в мире вообще больше ничего нет. Наверное, так же ощущаешь себя на корабле: только мириады бликов на сколько хватает глаз и белые на синем мазки в вышине. — Красиво, правда? — улыбнулась Инга, довольно щурясь на солнышко и глубоко вдыхая соленый воздух. И вдруг спросила: — Ты глаза под водой открытыми держать умеешь? — Не пробовал. А что? — Давай тогда руку. Я проведу. Тут не очень глубоко, только под выступ поднырнуть надо. — Справлюсь, — буркнул я и соскользнул назад в воду. Еще я с девчонками за ручку не плавал! Инга не стала спорить и скрылась под водой. Я проследил направление ее движения, набрал побольше воздуха в грудь и нырнул тоже. Выступ, похоже, был больше, чем я себе вообразил. Я вслепую тыкался в камни руками и все никак не мог нашарить проход. Но раньше, чем я это понял и запаниковал, что-то большое, теплое и гладкое поднырнуло под мой живот и стремительно потащило вперед и вверх. Глотнув воздуха, я ссыпался с этого чего-то, замолотил руками по воде и заорал. Но больше ко мне ничего уже не прикасалось, так что я заткнулся и разжмурился. Рядом с Ингой плавал тот самый монстр-валун-Мурил. Сердце екнуло, но зверь кружил вокруг Инги, как дельфин в океанариуме, и нападать не пытался. — Мурил решил немножко нам помочь, — девчонка погладила монстра по спине, ставшей гладкой и совсем черной в морской воде. — Хватайся, он прокатит нас до берега. С опаской я положил руку на спину зверя. Спина была теплой и неожиданно шершавой. Мурил фыркнул и понесся по волнам, вынося нас к берегу. Снегирыбки высыпали на пляж, привычно встречая Ингу, но замерли на полпути, косясь на меня. А я косился на них, помня об участи обглоданных рыб, и, если честно, уже задалбывался бояться всего подряд, будто девчонка тут не Инга, а я сам. Сделав шаг из воды, я присел на корточки и протянул вперед руку, как собаке. Самая храбрая снегирыбка бочком подскакала ко мне, потыкалась носом и присвистнув заползла под ладонь. Я почесал у плавничка, зверюшка довольно хрюкнула, и все остальные тотчас тоже отмерли и завертелись под ногами. Мы уселись у воды, так чтобы волны облизывали пятки, и подставили солнышку лица. — Здорово тут у тебя, — похвалил я. — Идеальное убежище. — Это не у меня, это у Мурила, — отмахнулась Инга. — Он сам тут все устроил. По-моему, и бухта тоже его работа. — Так тебе тоже кажется, что она не настоящая?! — Настоящая-то она настоящая. Тут и купаться можно, и обгореть, — Инга колупнула облезающий кончик носа, — и проголодаться. — Но под утесом она никак не могла поместиться, я проверял. Инга вздернула подбородок и уставилась в небо, такое же обыкновенное, как и везде. — Я думаю, — задумчиво протянула она, — это какой-нибудь параллельный мир. — Не обязательно целый мир, может, только пространственный карман. Я такое в аниме видел. Но там его создал крутой чародей. А у нас тут… — я оглянулся на «валун», свернувшийся на привычном месте и уже подсохший до ровного серого цвета. — А кто он вообще? Никогда о таких существах не слышал. — Я тоже не знаю: может, тюлений бог. А может, инопланетянин? Не спросишь ведь. — Скажешь тоже! Инопланетянин. А как ты это место нашла? — Упала с утеса, — Инга взлохматила белобрысый затылок. — Я тогда еще не очень хорошо плавала. Глаза открываю: кругом вода и пузыри, ни верха, ни низа. Заорала как дура — последний воздух выпустила… Плохо иметь живое воображение. Меня передернуло, и Инга это заметила. — Ничего. Это давно уже было, — беззаботно улыбнулась она. — Потом появился Мурил и вынес меня сюда. Я сначала тоже жутко перепугалась, но мы с ним быстро подружились. Мурил меня и плавать научил, и этих вот паразитов подарил. Инга взметнула песок пальцами и снегирыбки с писком кинулись врассыпную. — Снегирыбок? А они кто? Ни рыбы, ни птицы. — Снегирыбки — смешное слово, — она на мгновение замялась. — Я однажды разнылась и рассказала Мурилу про снегирей: что я очень любила на них смотреть, там, дома. А здесь и снега толком не бывает. Ну и на следующий день они уже тут бегали. Только Мурил не видел же снегирей никогда. Вот и вышли рыбы с ножками. — Так показала бы фотку. — Умный какой, — хмыкнула Инга. — Давно с телефоном плавал? Или с энциклопедией, — она вздохнула. — Да у меня и нет телефона. Я прикусил язык. Мне и в голову не пришло, что у Инги может не быть такой привычной мне штуки, как телефон, ляпнул на автомате. Я запоздало сообразил, что она ведь и ходит все время в одних и тех же шортах и майке, да и те не выглядят новыми. Нужно было выкручиваться. — Нарисовала бы тогда. — Ты не видел, как я рисую, — она совсем скисла. — Тогда б вообще тако-ое вышло! — Зато ты плаваешь круче всех, кого я знаю! — нашелся я, и Инга тут же оживилась. — Плавать — это мое самое любимое! Если б тут еще и плавать нельзя было, я бы наверное вообще от тоски погибла. Это я мог понять. Мне и самому доводилось переезжать, оставляя друзей и родные места. — Скучаешь по дому? — посочувствовал я. — Угу, — вздохнула Инга. — Мне тут даже поболтать не с кем. Взрослым до меня дела нет, а ребята из лагеря… Вы же только на три недели тут. Я вспомнил, что и сам уеду через пару дней. И правда, какая уж тут дружба. Момент был неловкий, я не мог сообразить, как разрядить обстановку, но, похоже, что Инга унывать не собиралась. Она рывком вскочила на ноги и отряхнула шорты. — Давай лучше поиграем пока, или поплаваем. А то тебе же уходить скоро. Я огляделся. Играть тут особо было не во что, прятаться — только под боком у Мурила. Я неуверенно предложил: — Салки? Инга шлепнула меня ладонью по макушке: — На горе стоит подвода, кто придумал, тот и вода! — и понеслась вдоль берега. — Пф! — от этой доисторической «подводы» меня разобрал смех. — Вам сколько лет, бабуся?! — Одиннадцать! С половиной! Бе-е-е. Мы набегались до одышки и нахохотались до коликов. Хотелось играть еще и еще, но тут нельзя было попросить у мамы еще полчасика — обедали в лагере строго по расписанию. Мурил, как дельфин, прокатил нас обоих до выхода из бухты, и мы попрощались под утесом — Давай вечером еще поиграем? — с надеждой спросил я, но Инга покачала головой. — Я только утром могу тут бывать. Приходи лучше завтра пораньше! — Обязательно. После обеда пришлось коротать время за рисованием, но ни на одном наброске я не мог сосредоточиться как следует: все время отвлекался на мысли об Инге. Раз она не может приходить на пляж после обеда, может быть, я сам смогу пойти к ней? Знать бы еще, где ее искать. По словам Инги я понял, что она не из тех ребят, что приехали в лагерь на смену. Но рядом с лагерем не было ни поселка, ни другого курорта, да и войти на территорию лагеря можно было только с пропуском. Тогда как она попадала на утес? И почему только утром? Я спросил у вожатых, нет ли детей у кого-то, кто работает в лагере, но никто не слышал, чтобы в лагере жили дети сотрудников. Следующего утра я еле дождался. На этот раз я снова оставил сумку в палате, а с собой взял большой разноцветный мяч и припрятанные с полдника конфеты. Сладости пришлось съесть прямо на берегу: вряд ли они пережили бы подводное плавание. А потом я попытался нырнуть с мячом, и Инга чуть лопнула от смеха, глядя на мои страдания. Но это почему-то было совсем не обидно, я смеялся еще громче нее. В конце концов нас с мячом протащил в бухту Мурил. Мы с Ингой немного подразнили зверюгу, перекидывая мяч через его огромную тушу, потом по очереди покачались на мяче в волнах, а после развалились на песке отдыхать. Но стоило устроиться с комфортом и накрыть лицо майкой, чтоб не слепило глаза, раздался оглушительный бабах — снегирыбки решили, что теперь их очередь позабавиться. Обрывки мяча разлетелись по пляжу, а виновники происшествия с перепугу попрятались в зарослях сизой травы и теперь настороженно пересвистывались друг с другом. Я расстроился, Инга ругала «паразитов» на чем свет стоит. Но животные есть животные, что с них взять. Да и мячик не склеить, как не ругайся. Раздосадованный шумом Мурил поворочался на своем лежбище, коротко рыкнул, и на песок к Ингиным ногам выкатился из воздуха новый мяч. Я глазам своим не поверил. Поддельный мячик был точно таким, как прежний: такой же на ощупь, так же плавал и пружинил. Инга, конечно, говорила, что снегирыбок тоже создал наш тюлений бог, но я тогда особо об этом не задумывался. — Ничего себе! Он и такое может?! Инга пожала плечами. Она не казалась особенно удивленной. — Мне кажется, Мурил может сделать все, что когда-либо видел. И даже то, что не видел, если удастся ему как следует объяснить. — Но если Мурил может сделать все, что угодно, почему ты не попросила его сделать для тебя подружку? Или хотя бы собаку? — Фу, блин, — скривилась Инга. — Поддельный друг — хуже, чем никакого. А собаку… Это было бы здорово, но все, что создал Мурил, может существовать только рядом с Мурилом: здесь в гроте или где-то рядышком. И только когда он не спит. Я вспомнил снегирыбок и машинально покивал. И вдруг в голове стрельнуло: она и рыбки… всегда… Я открыл было рот, но Инга посмотрела на меня таким тоскливым взглядом, что я проглотил свой вопрос и вместо этого выпалил: — А давай я научу тебя рисовать? — А можно?! — в ее глазах снова заплясали радостные искорки. — Пф! Фигня вопрос. Мурил! Эй, Мурил! — я подбежал к «валуну» и изо всех сил потряс его. — Я смогу пропихнуть через ту дыру свой альбом и маркеры? С тем же успехом я мог бы попытаться потрясти весь утес. Но Мурил приподнял голову и лениво приоткрыл один голубой глаз. Некоторое время он пялился на стену, будто видел ее впервые, а потом хмурфнул и снова уткнулся в песок. — Похоже, это «нет»? — я растеряно обернулся на Ингу. — Да забей, — вздохнула она. — Я все равно не научусь за один день. Но я не хотел сдаваться так просто. Я снова похлопал по горячей шершавой спине. — Эй! А если ты сам посмотришь на них через щель? Сможешь сделать такие для Инги? На этот раз Мурил не только открыл глаза, но и прополз через весь пляж жирной серой гусеницей с ластами — то еще зрелище. Он заглянул через дыру в мой грот, потоптался у стены, зачем-то ткнулся в нее носом, а после вернулся на свое любимое место и грузно обрушился на песок. — Сможешь? — снова спросил я. Мурил рыкнул и отчетливо кивнул. Инга, более привычная к его языку жестов, с радостным криком кинулась обнимать гривастую морду, а я облегченно вздохнул. Вечер я посвятил сбору сумки — нужно было привести в порядок все принадлежности, заточить карандаши, отмыть ластики, найти альбом, в котором осталось больше всего чистых листов. Мы оба знали, что это последний день. Но говорить об этом было как-то… глупо? И немного больно внутри. Ребята, сдружившиеся на смене, обещали друг другу писать, и хотя все знали, что никто никому не напишет, это обещание успокаивало и делало расставание чем-то простым, не настоящим. А Инга не сможет мне написать, и не получит письмо, даже если я напишу. Так что я с воодушевлением демонстрировал Мурилу каждый предмет из своей сумки, рассказывал Инге о пропорциях, перспективе и круге Иттена, рисовал на полях схематичных человечков. Когда все копии были готовы, Инга уплыла в бухту, чтобы рассмотреть свои сокровища, а я остался в гроте, на случай, если что-то еще понадобится показать. Пока она плавала, я рисовал Мурила, подглядывающего на нас одним ехидным глазом. Передача сложной эмоции на звериной морде меня увлекла, и я очнулся только когда услышал громкий Ингин вскрик. Я подскочил к дыре, Мурил встревожено поднял голову, а Инга тыкала пальцем в альбом, ошарашено оглядываясь то на него, то на меня. Оказалось, все, что я сейчас рисовал в своем альбоме, появлялось и в ее копии. Я аж подскочил: если это так работает, то нам даже никакая почта не понадобится. — А попробуй у себя! — предложил я. Инга схватила карандаш и протянула через лист длинный зигзаг, больше похожий на кардиограмму, чем на волну. Когда эта же изломанная линия проявилась и у меня на странице, я радостно вскрикнул, но радость была совсем короткой: нарисованная Ингой линия в моем альбоме выцветала и таяла на глазах. Мы растерянно посмотрели на Мурила. Зверь фыркнул и неожиданно резво кинулся в море. Все-таки богом, даже тюленьим, он явно не был. — Я сейчас приплыву, — расстроено шепнула сквозь щель Инга. Она приплыла и вправду очень быстро. Я бы подумал, что вообще телепортировалась, если бы не тяжелое прерывистое дыхание и потемневшие от воды волосы, с которых капало прямо на нос. Кажется, я придумал, что хочу оставить ей на прощание. — Садись сюда! — я потянул Ингу на кучу гальки перед гротом. — Зачем? — Рисовать тебя буду, давай скорей! Инга утерла мокрое лицо и пятерней зачесала назад волосы. — Да не надо. Я же не... — Слушай, я же не смогу тебя сфотографировать, правильно? — и дело тут было не только в том, что телефоны лежат под замком у вожатых. Но я не стал говорить этого вслух, а Инга просто кивнула. — И вряд ли мы еще когда-нибудь увидимся. Даже если я сейчас пообещаю снова приехать на следующий год. — Инга насупилась, но я не хотел врать ни ей, ни себе. — Так что это — мой способ запомнить тебя навсегда. И в твоем альбоме тоже останется этот рисунок на память. Ну не ракушку же с рынка тебе дарить? — Тогда… Сможешь нарисовать нас вместе? Я подумал, что времени уже совсем не осталось, тут успеть бы одно лицо прорисовать. Но Инга смотрела на меня с такой доверчивостью и надеждой, что я чертыхнулся и сел размечать композицию. Я работал так быстро, как только мог, но все равно это было слишком медленно. Я еще и набросок не закончил, а Инга уже потрепала меня по плечу и с сожалением вздохнула. — Солнце уже почти ушло. Мне пора. Я сгреб в кучу свои пожитки и не глядя ссыпал в сумку. — Было здорово с тобой познакомиться. И с Мурилом. Эй! — завопил я в сторону грота. — Слышишь, Мурил? Было здорово с тобой встретиться! — И я рада. Спасибо тебе за карандаши. И за... за все спасибо! Я буду помнить тебя всегда-всегда! — И я тебя навсегда запомню. Прощай, Инга! — Прощай. Инга вытянула ладошку из моей руки и рыбкой запрыгнула в набежавшую волну, а я поспешил к утесу. В носу противно щипало. Тихого часа в тот день не было. Ребята собирали сумки, вожатые раздавали под росписи телефоны и бегали в поисках потерянных вещей, а я слонялся среди этой суеты без дела. Все свое барахло я затолкал в чемодан минут за десять и теперь думал только о том, как закончить подарок для Инги. Но я боялся, что если буду рисовать здесь, в лагере, в ее копии альбома рисунок не сохранится, а убежать на пляж мне не позволили. И только когда все сумки были сложены, торжественные речи сказаны, а ужин съеден, нас организованно отвели к пляжу, где по традиции лагеря устраивали прощальный костер. Вообще, это было даже красиво: высокое яркое пламя на фоне почти черной воды, улетающие к звездам искры и отсветы на притихших к ночи волнах. Все фоткались у костра, обменивались контактами, кто-то всхлипывал, кто-то ржал. А я сидел под утесом, прижавшись спиной к теплому камню, молился нашему тюленьему недо-богу и рисовал наперегонки с собой до тех пор, пока вожатые не залили угли и не прогнали всех спать. Успел. В автобусы нас погрузили почти из постелей и до самой посадки в самолет некогда было вздохнуть, не то что как следует погрустить. И с местом в самолете не повезло — мне досталось кресло в середине, с которого в иллюминатор виднелся только кусок крыла. Настроение было ни к черту. Я сполз по спинке сиденья, достал альбом и наушники. Телефон на взлете включать запрещено, но зато можно сделать вид, что в наушниках не слышишь соседа. Руки сами раскрыли альбом на последнем наброске. С листа на меня смотрели счастливые лица. Два лица и гривастая морда. Набросок моего лета. Инга никогда не спрашивала моего имени, и, наверное, у нее были на это причины. Но теперь я был здесь один, мог делать, что захочу. Я вытянул первый попавшийся маркер и подписал по краю листа: «Инга+Мурил+Стас». Немного подумав, хотел приписать и дату. Ребята, сидевшие по левому борту, повскакали с мест, наперебой голося: «Смотрите, смотрите, под нами лагерь! Я вижу отсюда пляж!» Я раздраженно нахлобучил наушники поглубже, потянулся перевернуть лист и замер с глупой улыбкой. На листе под моими каракулями медленно проявлялась новая надпись «Друзья навсегда» и маленький смайлик: РНабросок лета
15 декабря 2023 г. в 10:50
Думаю, родители были не так уж неправы, отправляя меня в «Маяк». Был бы я чуть более спортивным и ловким, не висел бы сейчас на обрыве в дурацкой позе, обливаясь потом и пытаясь дотянуться мыском до уступа. Вообще-то, обычно я прогуливал утренние тренировки цивильно: на лесенке, ведущей к пляжу. Здесь был тенек почти до полудня, свежий ветер с моря и отличный вид на облака. Я люблю рисовать облака. Но сегодня на пляже устраивали эстафету, и я в срочном порядке искал себе новое убежище. Черт дернул попытать счастья по другую сторону утеса, на диком пляже. Сверху казалось не так уж и высоко.
С вытянутой ноги слетел шлепанец.
Я с сожалением проследил траекторию полета тапка. Разумеется, он не мог задержаться на уступе. Разумеется, он с веселым перестуком свалился до самого дна, до влажной блестящей гальки, умытой отбежавшей волной. Ну, хоть не смыло. Я с сожалением представил, как буду карабкаться вниз за шлепанцем, и, с еще большим сожалением, как потом полезу назад на утес.
Из-под тапка порскнуло.
Маленькое, кругленькое. С надутой красной грудкой и черной спинкой. Снегирь?!
Я осторожно отлепил руку от камня, за который цеплялся, и потер глаза.
Маленькое и кругленькое растопырило серенькие плавнички и юркнуло в щель под утесом. Рыбка-снегирь?!
Обдирая колени и локти, я ссыпался прямиком на пляж. Под нависшим краем уступа, на который мы с тапочком так и не забрались, темнело отверстие грота. Снегирыбка скрылась именно там. Я перевесил сумку с альбомом за спину, чтобы не намочить, если вдруг набежит волна, и на четвереньках вполз в тень.
Грот оказался довольно просторным и, как ни странно, сухим. Встать в полный рост я бы здесь не смог, но усесться можно было вполне с комфортом. Из широкой щели в противоположной стене тянуло свежим соленым ветерком, а вход пропускал достаточно света, чтобы рисовать. Если бы не спуск по отвесной стене, было бы у меня идеальное убежище!
Снегирыбки в гроте не оказалось. Должно быть, выскочила через щель на ту сторону. Я подобрался к дыре, поглазеть, как идут приготовления к эстафете, и заметит ли кто-нибудь в такой суете необыкновенную зверюшку.
По ту сторону щели не было никакой эстафеты. Там вообще не оказалось лагерного пляжа. Маленькая бухта, затененная нависающим утесом, была тиха и пустынна. Откуда-то снизу, с той стороны каменной стены, послышался тихий свист, и на белый песок вприскочку выкатилась моя снегирыбка. Из сизой кустистой травы ей ответили такими же тихими посвистами, и на берег высыпало еще штук пять таких же малявок. С веселым писком они закружились друг за другом, как листочки в осеннем вихре.
Я должен был это нарисовать!
С ловкостью новорожденной панды я дернул сумку вперед, поскользнулся босой ногой на оглушительно зашуршавшей гальке и ободрал лоб о край щели, в которую подглядывал. Хоть и не шлепнулся, а все же наделал столько шума, что снегирыбки сбежали, только я их и видел, и до самого обеда так и прятались где-то в зарослях.
Кряхтя, сопя и чертыхаясь на скользкие шлепанцы, я взобрался на утес и поплелся получать заслуженный выговор. В наказание вожатый велел мне оставаться в палате до конца дня, но я сбежал еще во время тихого часа, предусмотрительно надев сандалии, плотно застегивающиеся на ногах.
Без толку.
В бухте оставались только белый песок, сизая трава и большущий валун у дальнего края пляжа, больше похожий на свернувшегося клубком кота. Если бы не птичьи следы на песке, я бы решил, что у меня случились галлюцинации от жары.
Остаток вечера я потратил на то, чтобы понять, где находится эта бухта. И тоже не преуспел. Утес, разбивающий берег на части, вдавался довольно далеко в море. По одну его сторону лежал пляж «Маяка», с лежаками и эстафетами, по другую — узкая каменистая полоска, которой брезговали даже «дикари». Как ни посмотри, бухта должна была находиться прямо под утесом. Вот только утес был шириной ровно 29 шагов, сколько бы я не перемеривал, а бухта на глаз казалась раз в шесть шире. На всякий случай я подлез на пузе под заборчик, ограждающий обрыв, свесил голову вниз и долго смотрел, как тяжелые зеленые волны мерно разбиваются о шершавый утесий лоб. Если там и была какая-то пещера, отсюда я ее не увидел. Но не могла же мне привидеться и бухта?
Несколько следующих дней пронеслись как в старом кино про день сурка — быстро и совершенно одинаково. Хотя эстафета мне больше не угрожала, каждое утро я отправлялся в грот. Слазав туда и обратно пару раз, я запомнил удобный способ, и склон перестал казаться серьезным препятствием. В гроте я делал быстрые наброски в карандаше. Оказывается, кроме снегирыбок, в этой таинственной бухте водились и другие странные животные. Красный, будто вареный, краб с голубеньким брюшком и желтой башкой обычно сидел поодаль от шумной мелюзги на прогретом песке и раз в несколько минут бочком проползал дальше по берегу, чтобы оставаться под солнцем. Жемчужно-серая ящерица выползала из воды ближе к полудню и приволакивала в зубах рыбину. Завидев добытчицу, снегирыбки бросали свои игры и с требовательным писком скакали к берегу. Они оказались хищными, эти кругленькие яркие комочки. Но ящерица топорщила разноцветные шипы на шее, разевала пасть шире головы и гнала дармоедов прочь. Перекус доставался им только после того, как ящерица наедалась и отправлялась греться на дальний валун.
После обеда бухта неизменно оказывалась пуста. То ли у здешних зверей по вечерам были какие-то другие занятия, то ли им не нравилось, что солнце уходит из их маленького царства. Поэтому, чтобы не доводить вожатых, я доводил до ума сделанные утром наброски в сквере перед корпусом. После нескольких «серьезных разговоров», звонка родителям и предъявленных в доказательство альбомов, заполненных чайками и облаками, от меня отстали, обязав лишь появляться на построениях и не попадаться на глаза лагерному начальству.
А потом приплыла она.
Сначала я подумал, что это русалка — что еще могло появиться в несуществующей бухте, полной фантастических зверей? В движениях плывущей фигуры не было ни неловкости туристки-купальщицы, ни игривости дельфина, ни сосредоточенности спортсмена-пловца. Она текла между волн, широко и плавно раздвигая воду руками, словно и сама была волной. Но на берегу оказалась самой обычной девчонкой.
Чем дольше я всматривался, тем меньше она напоминала русалку. Девчонка была нескладная: пропорции уже не ребенка, но еще не взрослого — где-то шесть к одному. Острые коленки и локти. Под мокрой майкой топорщились разве что бугорки позвонков. Слишком длинный нос, слишком широкий рот. Такую никто не назвал бы красивой. Обычно в этом месте добавляют «если бы не….», но мне нечего было добавить. Я был разочарован и отчего-то чувствовал себя обманутым.
Девочка попрыгала у воды на одной ножке и принялась выжимать выгоревшие добела короткие волосы. Из сизых травяных зарослей проворно вынырнули снегирыбки и понеслись в ее сторону. Я вспомнил, как эти симпатяжки безжалостно драли на куски свой обед, и уже собирался крикнуть, чтобы предупредить об опасности. Но девчонка рассмеялась, опустилась на колени и стала шерудить пальцами в песке, дразня зверушек.
— Заждались? Соскучились, паразиты мелкие? — ласково приговаривала она.
Рыбки пищали, посвистывали и напрыгивали на засыпанные песком пальцы, как кошки на шевелящееся одеяло. Я облегченно перевел дух и вдруг подумал, что для меня даже лучше, если это обычная девочка. Раз она разговаривает нормальным человеческим языком, вместо каких-нибудь щелчков и свиста, значит, у нее можно спросить, что это за место. И, может быть, даже самому попасть внутрь.
— Эй! — негромко позвал я. — Эй, девочка!
Девчонка вскинула голову и завертела головой в поисках источника звука. Я собирался просунуть руку в щель и помахать, чтобы привлечь к себе внимание. Но внимание я, кажется, привлек и без этого: то, что я привык считать валуном у дальнего края бухты, тоже вскинуло обтекаемую гривастую голову. Только оно головой вертеть не стало, оно издало глухой утробный рев и бросилось прямо в мою сторону. Удивительно быстро для существа с широкими ластами вместо ног.
Как я оказался на утесе, я не помнил. Как добежал до корпуса, очень смутно. В себя я пришел только в запертой кабинке туалета — мокрым, задыхающимся, дрожащим каждой клеточкой тела. Что это было, я не знал, но не похоже, что оно хотело просто поздороваться. Когда удалось немного отдышаться и успокоиться, я вспомнил о вещах, оставленных в гроте при бегстве, и не сдержал отчаянный стон. До вечера я не находил себе места, даже пообедать нормально не смог. Добровольно возвращаться в лапы к огромному зверю было до тошноты страшно, но и бросать там вещи мне не хотелось — альбом и маркеры было жалко, а за сумку, купленную перед самой поездкой, влетит от мамы по первое число. Положим, только альбом я бы мог там оставить. Я взял в поездку несколько штук и у меня еще оставался почти чистый — на оставшиеся до конца смены дни хватит. Хотя в брошенном альбоме были очень удачные зарисовки. А вот маркеры почти новые, настоящие японские, бабушка подарила в свой последний приезд. И сумка… Родители вечно ругаются, когда я теряю вещи, а мама еще и посмотрит так недовольно, как на горе луковое. В конце концов, после обеда в бухте никого не бывает. Наверняка и зверюга эта дрыхнет без задних ног. Если я быстро забегу в грот и сгребу все в сумку, он, может, и не проснется даже. И девочку он ведь не съел — значит, не совсем людоед. Да и наружу сквозь щель пролезут разве что снегирыбки, такой махине нипочем не протиснуться.
До набережной с уговорами и взятками самому себе я, с грехом пополам, добрался, но спуститься оказалось выше моих сил. Руки и ноги дрожали так, что нельзя было и надеяться ухватиться за выступы на спуске. В отчаянии я сел на корточки и обхватил колени руками. Дрожь немного унялась. Я вытянул шею, чтобы заглянуть за край обрыва, и увидел на берегу что-то белое. Не веря глазам, я подполз на четвереньках к обрыву и свесил голову. Перед входом в грот высился холмик из собранной в кучу сухой гальки, а на холмике лежала моя сумка. Это точно не могло быть делом лап монстра. Это девочка!
Едва не разревевшись от облегчения, я ссыпался вниз, схватил свое сокровище и почти взлетел обратно наверх. Только отойдя подальше вглубь лагеря, я осмелился осмотреть добычу. Все принадлежности, даже маленький затертый ластик, оказались аккуратно сложены внутри, а под ремень застежки был просунут вырванный из альбома листок. В записке округлым старательным почерком было выведено:
«Мурил не хотел тебя пугать. Он вообще-то не опасный. Извини.
Заплывай к нам завтра утром, если захочешь. Познакомимся.