Терновый венец. Ягненок

Николай, с изысканной легкостью, передвинул тяжелый стул в середину комнаты, приглашая Достоевского сесть. —Дост-кун, садись — произнес он, озорно прикрывая глаза, предвкушая начало захватывающей игры. Для Федора все это казалось обычным представлением, но на сей раз настойчивость Николая преодолела даже его манипулятивные уловки. В зале царил приглушённый полумрак, лишь свечи, зажженные Николаем, нежно освещали комнату жёлтым светом. В поиске неповторимой ауры он даже подобрал ароматные свечи, наполняя воздух запахом, который словно пробуждал воспоминания о необыкновенных моментах. Тщательно сервированный стол, на этот раз, стал произведением искусства: каждая деталь словно подчеркивала важность этого вечера. Николай с особым вниманием расставил предметы,каждая тарелка и вилка стали частью художественной композиции. Уже мертвый Сигма лежащий на столе, казался божественным посланником, спустившимся с небес. Однако, в его грешном обличии, замешанном в казино и грязи, таял загадочный контраст – чистота тела среди суеты и мирских пороков. Длинные волосы гостя, словно переливаясь светом свечей, создавали неповторимую красоту. Федор, как было обещано, устремил свой взгляд на обширный стол, рассматривая перед собой внимательность Николая. Сидя на стуле, он хоть и лениво, но восхищенно осмотрел вокруг, погружаясь в детали которые не имели особого смысла. Гоголь, с мудрым улыбающимся видом, не подвел ожиданий. Он не стремился пойти по пути яда, ибо не хотел загрязнить ни себя ни Федора. Таким образом, он разработал изысканный план, столь хитроумный, что Сигма не мог предвидеть своей участи С лукавой улыбкой на лице, Гоголь ловко одел сигме терновый венец, получился он у него не очень аккуратно, но с какой внимательностью к деталям, вложив цветы белой лилии в древесинный переплет. Гоголь стремился показать, что этот ужин – не просто трапеза, а неповторимое событие, посланное самим богом. Николай, искусный в своем деле, вложил букет белых лилий в его скрещенные руки. Эти цветы, излучающие нечто приятное и чистое, стали символом того, что Сигма был человеком, олицетворяющим внешнюю красоту, но несущим в себе грязь. Внимательно осматривая его тело, Николай вспоминал о греховности своего напарника, его причастности к миру казино. Однако, в этот момент, он знал, что боги смотрят с высоты своего величия и видят не только грехи, но и искренность человеческого сердца. Без вины за казино, Сигма был виновен в своей собственной уникальности. Богопрощение было непременным, и Николай верил, что после трапезы боги примут душу Сигмы в свои руки, оставив за покойным лишь благословение вечной светлой доли. Федор, наблюдая перед собой за странной картиной, находил в этом занятии нечто неестественное и некультовое. Николай, раскрывая свою фантазию над телом уже лишенным жизни, создавал впечатление чего-то чистого, как будто он предводитель культа, проводящего свое жертвоприношение, хотя возможно так оно и есть? Достоевский выразил свое недоумение, закидывая ногу на ногу — Николай, не думаете ли вы, что у нашего ягненка уже достаточно украшений?" Николай, с дурачливой улыбкой на лице, лишь сделал пригласительный жест пальцем, словно сладко манив. Этот жест был явным приглашением, и Дост-кун, осознав намек, лениво поднялся, снимая перчатки по дороге к столу. В этот момент легкость движений Дост-куна создавала ощущение, будто он от чего-то отказывался, и потому была лёгкость на душе. Николай изящно протянул красивый узорчатый нож Федору в руки, произведение искусства в серебряной изысканности. Зеркальные узоры на нем танцевали в свете свечей. В руке Николая был точно такой же нож. Букет цветов, падает на пол, раскрывал грудную клетку и белые лилии окутали пол и стол. Достоевский, чутко замечает нетерпеливость и торопливость Николая, и ответив лишь небольшой ухмылкой приступил к освобождению желаний, похоти и жадности. Николай, держа узорчатый нож в одной руке, грубо удерживал лицо гостя в другой другой рукой. С улыбкой, полной похоти, он облизал его скулу. Федор в ответ на начало, принял этот жест и аккуратно сдерживая себя прильнул лицом к его животу, аккуратно поцеловав сухими, темными губами его бледную кожу, приставив кончик ножа на место поцелуя, зная что когда разойдется его кожа,когда внутренности будут скользит под их руками, когда руки будут испачканы в крови, они никогда больше не смогут быть чистыми в глазах бога. —Боги это, те которые меня пожирают? или это та тьма в которую меня окутали грешные руки?, или это тем, кем меня показали? Надев терновый венец созданный во благо очищения?— Сигма.