Дважды два

Декабрь в нашей конторе всегда был бешеным месяцем. И не потому, что к нам повально шли люди, которым – как обычно это и бывает – понадобилась важная бумажка в самый последний момент, и не потому, что люди прибегали как злые собаки брызгать слюной и тыкать пальцами в неправильно написанное в переводе слово. Нет, людям нужно было вовсе не это. Честно сказать, людей к нам приходило в некоторые дни мало, в основном они хотели забрать уже готовые переводы и изредка справиться об чём-то ещё. Иногда приходило прямо-таки много, настолько много, что наш довольно просторный офис гудел как пчелиный рой, что не могло не раздражать. Меня это бесило страшно – не знаю, как других, – у меня от перенапряжения и постоянного созерцания аж двух мониторов бывало болела голова, так накладывался ещё и шум, поэтому я всегда держал под рукой таблетницу с ибупрофеном. Мишка надо мной посмеивался и таблеток не жрал. Ему в принципе было как-то легче. Он объяснял это тем, что привык находиться среди людей, шумной толпы – он вырос в большой семье, а у его лучшего друга, и уже много позже партнёра, семейка тоже была немаленькая. Волей-неволей к такому шуму привыкаешь и начинаешь воспринимать его как что-то фоновое, говорил он. Бестужев-Рюмин был типичным карикатурным экстравертом, самым настоящим и «трушным». Я же был обычный, и склонен был считать себя интровертом, который не любит все эти громкие большие сборища, но Миша называл меня «злюкой», которую просто бесит практически всё. Не знаю и не понимаю, как мы с ним подружились и что послужило для этого предлогом, но эта дружба прекрасно скрашивала мою серую жизнь. Даже шутки у Мишки, вполне злобные и способные задеть, не звучали для меня как что-то плохое. – Паш, скинь мне договор «Ульты». – Миша присел на край моего стола и постучал пальцем по левому компьютеру. Я уставился на друга непонимающе. Зачем ему понадобился этот талмуд? Наши любимые клиенты снова захотели что-то поменять? Что на этот раз? Вид договора? Сроки оплаты? Ставку за перевод или, может, за синхронистов? Да Антон на своих двоих в Москву побежит, хоть в лаптях, хоть босиком, чтобы плюнуть дирекции в лицо, если они захотят хоть на рубль ставку понизить!.. Он без колебаний соглашался на выезды в Златоглавую, безропотно терпел все закидоны венценосных заказчиков, при случае даже умел ювелирно подмаститься и щегольнуть каким красным словцом. И именно поэтому его вызывали чаще других наших синхронистов. Он умел нравиться и не стеснялся этим пользоваться. Несколько опасаясь за сохранность Арбузовских нервов – как бы ему снова не пришлось надевать лапти и стремглав бежать в Москву, – я отложил ручку и спросил: – А зачем? – Наше прелестное начальство хочет что-то поменять, это не я просто так, от нечего делать, решил полистать эту хероботину. – Печатный вариант у Ник Палыча лежит, это к нему. Хотя у меня тоже может… – Да мне электронку, – отмахнулся Миша. – Дурак я, что ли, в бумажку смотреть? – Ладно, сейчас. Пришлось отложить проверку двух переводов. Они были простенькие, там надо было проверить только даты и правильность написания имён – клиенты аж на бумажке написали, как правильно. Какие заботливые, злобно подумал я, мы же в электронном письме буквы не смогли прочитать, нам надо было ещё и рукой написать. Я вывел на второй экран программу с архивом, нашёл нужное юрлицо и принялся шариться по всем папкам в поисках нужного файла. После того, как я скинул его Мише, решил мельком глянуть, что вообще творилось у них по тарифам и ставкам. Товарищи москвичи жили у нас припеваючи. У них был особый договор, по которому некоторые услуги стоили им меньше, чем простым холопам: условно, письменный перевод с русского на английский и другие языки, заверения и прочие прелести. Я фыркнул, закрывая файл и разворачивая на экраны переводы, которыми я занимался ранее. В общем и целом, нашим клиентам жилось замечательно, чего нельзя было сказать о нас, простых пролетариях, которые денно и нощно лили слёзы злости на их волшебные переводы и ковали светлое будущее. Если бы я не работал в бюро переводов, то и подумать бы не смог, скольким людям надо что-то перевести. И в каком объёме. Цифры порой не укладывались в голове. Декабрь подобрался незаметно. Златолистая осень вообще будто и не задержалась в наших краях, а может, это я не обратил на неё внимания, потому как почти целый день сидел как креветка за компьютером. Даже не знаю, чем я отмеривал месяцы. После новогоднего корпората особых событий у нас не происходило, всё шло по-старому, так же скучно, однообразно и прибыльно. Наш переводческий локомотив мчался по хлипеньким рельсам бытовухи и весёлых будней, и я даже не мог вспомнить чего-то интересного. С Романовым мы всё так же перебрасывались колкостями и шутками, впрочем, ставшими несколько странными, как мне показалось; с Мишей мы всё так же звонили друг другу в зуме, когда было лень идти до чужого стола в другой конец офиса. Разве что единственным интересным событием, которое гвоздём торчало из календаря, стало водворение у нас ещё одного стула и включение ещё одного компьютера – это в июле приняли на работу Анечку Бельскую. Соотношение у нас сотрудников по критерию «мальчики-девочки» естественно было неравным. Больше было девочек, точно больше половины. Лично я от этого не страдал, мне было не плохо и не хорошо, мне было всё равно. С кем-то я общался больше, с кем-то меньше, с некоторыми вообще никак не контактировал, да мне было и незачем. С Аней мы подружились незаметно, каким-то естественным образом. Было время, когда остальные девчонки пытались нас свести. Я видел, как они все шептались, когда я изредка заходил на кухню и перебрасывался с Аней парой слов. Почему никто не пытался сосватать её Мишане, Тохе, да хотя бы тому же Мишке, мне было неясно. Миша вообще среди всех нас был настоящим золотистым ретривером, но почему девчонки не клали на него глаз мне было в высшей степени неясно. Ане, казалось, на это вообще всё равно. В какой-то момент, кажется, это было в ноябре, у нас с ней произошёл разговор. Мы шли к метро, она ёжилась в своей короткой куртке и натягивала перчатки. Потом спросила так просто, что я даже удивился: – Паш, мы только друзья? – Только друзья. – Слава богу. Нет, ты не подумай, ты хороший человек, но… – Ань, мне тоже не нравится эта навязчивость. Не люблю я, когда меня донимают шутками, намёками. Спасибо, конечно, что они так обеспокоены моей судьбой, но я как-нибудь сам. – Я то же говорила, – она как-то странно посмотрела на меня. – А тебя ж Миша донимает. – Он? Так он мой лучший друг, ему можно. – А ещё кому можно? – Ну хочешь, тебе можно. Мы же всё-таки теперь «только друзья». Она рассмеялась, и мы больше не возвращались к этой теме. Декабрь в нашей конторе всегда был бешеным месяцем, потому что под конец года каждое юрлицо хотело получить счёт на оплату и закрыть год. Никто – ни мы, ни они – не хотел, чтобы неоплаченные счета ушли в январь. Мы уже проходили этот этап – надо было всё пересчитать, переделать счёт, отправить его в бухгалтерию на проверку, потом на проверку в бухгалтерию клиента, и уже потом выставить и отправить на оплату. Мне этой свистопляски не хотелось, я успел от этого настрадаться в первые два года работы. Не знаю, как я выжил и при этом не выжил из ума. В этом году под конец все стали будто шёлковые, мой злобный старческий глаз радовался, когда я читал приходящие на почту письма. К обеду я успел расправиться с где-то третью запланированных дел, чинно сходил в курилку постоять с Мишаней, даже соизволил заглянуть в столовую на обед. Дни начинали тянуться медленно и лениво, весь город будто замедлился, готовясь встать на паузу: люди ходили медленнее, чем жутко меня раздражали, транспорт так вообще ползал (за что тоже получал свою порцию ругательств), да и на работе всё приходило в какое-то ленивое состояние. В обед я потащил обоих Миш в столовую. Пока мы не раскланялись со всеми и не перебросились парой слов у раздачи, то не смогли уползти за свой стол. Бестужев, как марафонец закинувший в себя первое и второе, устало тянул компот и жаловался, что не успел вчера на матч по футболу, который транслировали по телевизору аж в восемь вечера. Рюмин осторожно поддакивал, видимо, сочтя эту тему безопасной для обсуждения. На следующий день девчонки притащили яркий шуршащий пакет. Уже к полудню офис был украшен маленькими ёлочками, шарами, тонкими длинными мишурками. Кто-то даже поставил на свои столы снежные шары, небольшие и особо незаметные. Все потихоньку готовились к празднику, предвкушали выходные, обмен подарками и прочие новогодние изощрения. Я тихо наблюдал за этим из своего угла, и всеобщий ажиотаж был мне неясен. Зачем было, во-первых, развешивать все эти украшения в начале декабря? Ставить ёлку и украшать своё жилище или рабочее место следовало за пару дней до нового года, числа этак двадцать девятого – так лучше ощущается что-то новогоднее. В противном случае ты привыкаешь к этой яркости и сам праздник уже не имеет того значения, стирается эта атмосфера нового года. Я вычитал это очень давно, когда ещё учился и от нечего делать слушал на ютубе лекции по психологии. Там как раз рекомендовали несколько статей для прочтения, чтобы лучше понимать тему – вот они и стали для меня настоящим открытием, очень точно сформулировав мои мысли, которые я всё никак не мог собрать в кучу. Во-вторых, раннее празднование, опять же, сбивало весь ритм работы. Может, я и звучал слишком уж по-стариковски, но лично мне было проще доработать в некоем подобие спокойствия, чтобы в последние денька два-три, приходя на работу уже чисто для галочки, видеть весь праздничный блеск и радоваться. Радоваться мне было особо нечего, но в этом году ко мне приезжала сестра с мужем и ребёнком, поэтому всё же подобие веселья было мне обеспечено. Идти на корпоратив я не собирался. Мне хватило и в прошлом году.

***

Я заскочил в офис, повесил куртку в шкаф и направился на кухню. Кухней мы называли небольшую комнатку, которая была обставлена всеми необходимыми для существования вещами. В холодильник можно было положить принесённый с собой обед, в микроволновке его разогреть. Ещё у нас стояло два чайника, а по ящикам были распиханы посуда, столовые приборы, салфетки, порошковый кофе и прочие мелочи. Конечно, в офисе стояло два кулера, по одному в каждом его конце, чтобы можно было без курсирования туда-сюда заварить себе чаю, но куда приятнее было выйти на кухню, посидеть за столом и попить-поесть как нормальный человек. Кухней я пользовался редко, предпочитая давиться купленным кофе у себя за столом, но иногда хотелось пойти посидеть. В основном я ходил «посидеть» один, иногда ко мне присоединялись Миша – который, к слову, больше любил наведаться в столовую или выйти в обеденный перерыв в ближайшую кофейню за какой-нибудь мелочью, – или Аня. – Доброе утро! – Бельская, в хорошенькой блузке, на которую она прицепила колокольчик с бантиком из мишуры, уже вовсю хозяйничала у чайника. – Доброе, – отозвался я, про себя добавляя, что, пока этот бизнес-центр не снесёт метеорит, никто не смеет называть утро добрым. – Ой, я сегодня еле добралась, – сказала Аня, насыпая в кружку три ложки кофе, – снегу навалило, ужас! Думала, опоздаю. – И не говори. – Так у нас и не чистят вообще! Ни снег, ни лёд. Пока до метро доползла, все сапоги себе засыпала… думала, поскользнусь и умру где-нибудь в сугробе. И мы принялись ругать неубранный снег, коммунальные службы, которые выданной для уничтожения гололёда солью, видимо, ширяются. С Аней я мог поделиться своей неуёмной злобой насчёт всего – она меня слушала и тоже ругалась. Так мы и начали ходить на кухню, чтобы тихонечко позлиться вдвоём. Бельская была бойкой девчушкой, едва ли старше Мишки. Её взяли к нам летом, и она нравилась мне тем, что не стеснялась спрашивать, если чего-то не понимала. Сам я по первости просто наблюдал и делал выводы – мне не хотелось выглядеть глупым, я всё-таки пришёл работать. Как мне потом сказала всё та же Аня, это во мне взыграло мужское самолюбие, мол, я «же мужик, чё я буду спрашивать постоянно, ещё посчитают меня глупым». Я долго с этим не соглашался, потому что я знал себя лучше, чем кто-либо со стороны, но потом её правоту всё же признать пришлось. Я лишь пожал плечами, но думал об этой ситуации ещё недели две, пока со скрипом всё же не согласился. Тяжелы были мои думы. – У меня сейчас общий созвон, так не хочу ничего обсуждать… У меня дел полно, а я отвлекаться буду. – Когда созвон-то? – Я отогнул манжету рубашки и глянул на часы. – В час? – Да нет, – беззаботно отмахнулась Аня. – Уже… семь минут как идёт. – Ну и пусть себе идёт. В конце концов, скажешь, что клиенты были, не могла подключиться. – Я уже сказала. Мы ещё немного поболтали и разошлись. Точнее, я ушёл за свой стол. На эти ежедневные собрания я не подключался, если было нужно, то отчитывался сразу Ник Палычу, поскрёбшись тому в дверь. Это у нас в зуме на конференции собирались филиальные ребята, некоторые ответственные за головной – то есть наш – офис и кто-то относительного «начальства». К концу дня я постоянно поглядывал на часы, выжидая, когда же стрелка покажет шесть вечера. Домой я приехал только к девяти, выдержав марафон беготни по магазинам в поисках подарков. В этом году я хотел начать закупаться пораньше, но как всегда не сложилось, и мне пришлось искать подарки набегами. Мы договорились с Серёжей и Мишей встретиться в первых числах – и у меня и у них были свои планы на новогоднюю ночь, поэтому пока можно было не волноваться. Им я давно нашёл достойные подарки. Серёже набор для приготовления настоек и «набор бармена», который состоял из шейкера, джиггеров, ложечек и прочих приблуд, а Мише – книгу и алкошахматы из его вишлиста. В целом, подарки несколько дополняли друг друга, и я счёл это отличным совпадением. Проблема была в другом – найти достойный подарок сестре и её мелкому. Если с мужем всё было ясно – я любовно завернул в самую уродливую упаковочную бумагу бутылку коньяка, а с детьми ещё всё более-менее понятно – можно было взять какой-нибудь хитрый конструктор, куколки-машинки, детский графический планшет или ещё какие развивашки, то с подарком сестре я конкретно подзавис. После долгих полуторачасовых мучений я остановился на умном ночнике-будильнике, а в качестве дополнения купил в интернете сертификат на массаж, посчитав это отличным подарком для молодой матери. Я бы давно перебил себе хребет, если бы мои коллеги вытягивали из меня силы так же, как это делают двухлетние дети. Дом встретил меня тишиной и пустотой. Мне было безумно лень готовить, ещё более лень мне было что-то заказывать и ждать, пока это что-то приедет, поэтому я накусочничался, запил всё это дело чаем и развалился перед телевизором. Утром я обнаружил, что забыл с вечера поставить стирку и у меня не осталось ни одной чистой рубашки. Вообще. Даже цветных не было. Пришлось срочно разрывать шкаф, искать более менее приличную футболку. Из-за этого пришлось даже надевать пиджак. До офиса я доехал злой и недовольный, постоянно поправляя плечи пиджака под курткой. Делать это было крайне неудобно, и я злился сильнее. На работе дресс-кода как такового не было, но требовалось «ходить прилично», всё-таки, к нам заходили клиенты. Да и негоже было одному из главных менеджеров расхаживать в футболке, не шибко статусно, понимаете? Я вытащил из ящика пустой непрозрачный стакан из ближайшей кофейни, поставил на видное место и принялся открывать почту, папки и рабочие чаты. Наверное, никто не знал, что стакан у меня один, что он постоянно лежит у меня в ящике на всякий случай. Ежели кто решит позвать меня, например, на обед, а я не захочу идти по какой-либо причине, то можно кивнуть на стакан, мол, у меня есть кофе. Да и вообще, работы много, завал на почте, клиент проснулся и требует отчёт по работе… Никто меня особо за день не тревожил, я даже пришёл в благодушное расположение духа, пока Романов, чтоб его черти драли, не навис надо мною в три-девятнадцать пополудни. – Пестель, апостили когда будут? Сначала я даже потерялся от такой внезапности, но потом, после двух секунд судорожного соображения, вспомнил. Недельки две-три назад к нам в офис закатилась круглая женщина, громкоголосая и деятельная, плюхнула Мишане на стол пачку документов и потребовала апостиль. Пока тот сканировал все её бумажки – делали мы это на всякий случай, потому как уже были в истории случаи крупных проёбов по всем фронтам именно с апостилями, и не сказать, что я тоже не приложил к ним свою не особо умную когда-то голову, – то направил её ко мне. Сумма вышла кругленькая, я быстро рассчитал женщину, она пиликнула карточкой и довольная упорхнула восвояси. Вот её-то документы и должны были скоро прийти. По крайней мере курьер, подававший документы в инстанцию, сроками получения называл примерно эту неделю. Я уже и думать забыл про это. – Скоро будут. Могу курьеру позвонить, узнать. – Угу, узнай. А то будет, как в прошлом году. – Миша в прошлом году позлился, в офис скатался да и всё. Хуже уже не будет, Ник Палыч. – Нет, – Романов хмыкнул. – Хуже, чем когда ты не выдал легалайз на вторую ступень, не будет ничего. Я сконфуженно улыбнулся. Ник Палыч любил припоминать мне всякие мелочи, пускать шпильки – мы держали дружеско-холодный нейтралитет, никогда не переходили рамок приличия и общались как «начальник-подчинённый». Да и случай с той легализацией был года три назад. Я пытался придумать что-то остроумное, чтобы ответить Ник Палычу, но пока я соображал, тот уже ушёл. В итоге я плюнул и потянулся к стоявшему на зарядке корпоративному телефону. – Алё, привет, Лёх. Да, слушай, подскажи, чё там по апостилям? Семь штук было, сдавал тебе в… недели три назад, – пробормотал я и принялся искать в записях точную дату. – Отлично, буду ждать. Ты сразу к нам или ещё куда заедешь? Понял. Да. Пока. Апостили должны были приехать к нам в начале следующей недели, и я совершенно расслабился. До нового года точно успеем сдать. Я отзвонился круглой женщине, сказал ей, что узнавал сроки в инстанции, что документы будут готовы в начале следующей недели и что мы обязательно ей позвоним как только они будут у нас. С чувством выполненного долга я написал Романову, чтобы тот снова не приходил стоять над душой и якобы «узнавать» то, что можно было узнать, написав. Я решил, что могу себе позволить уйти пораньше, поэтому без двадцати шесть тихонько собрался и ушёл. Работу я всю доделал, а если спросят, можно сказаться больным или сочинить что-то про срочные, ну прям неотложные семейные обстоятельства. Мне просто хотелось побыстрее уйти, пройтись по свежему воздуху и спокойно добраться домой. Была всего лишь среда, и я взмолился, чтобы скорее пришли выходные.

***

Новый год – сам праздник – пролетел стремительно. Софа с семьёй погостила у меня несколько дней, а потом умотала домой. Моя обычно пустая квартира ненадолго наполнилась звуками жизни, которые были до того необычны и непривычны мне, что я даже не успел к ним привыкнуть, как они исчезли. Всё остальное время, что мы, дрянные пролетарии, не работали, мы с Серёжей и Мишей напивались коньяка или рома, будучи у меня или у них, вели задушевные беседы и слонялись по празднично украшенному городу. Особенно мне нравилось гулять по проспектам и по стрелке Васильевского острова. Больше всего я любил ходить туда осенью или поздней весной. Я подходил к самому краю, туда, где вода лизала сплошной камень, стоял и созерцал. Тонкий игольчатый шпиль Петропавловской крепости уносил золотого ангела в смурные небеса, подальше от кроваво-алых оставленных на земле крыш. Где-то там стояли Зимний, Эрмитаж, затянутые зеленоватой поволокой. Чёрная нефтяная Нева волновалась со всех сторон, и мне казалось, что именно такую воду на Руси назвали «мёртвой». Она манила меня, я везде замечал малейший её отблик и покорно летел на её зов, стоило мне только выйти на прогулку. Думаю, что я мог простоять так довольно долго, и потому всегда ходил туда один. Мне не нужен был никакой психолог или психотерапевт, как шутил бывало Миша, мне достаточно было приходить гулять по набережным, стоять вплотную к подёрнутой лунками волн воде. Нагулявшись и порядочно замёрзнув, мы заваливались домой, отогреваться чаем или ещё чем покрепче. С тоской и разрывающей душу болью я думал о том, что выходные не вечны, и скоро придётся выходить в офис. Где-то там легализировались чьи-то документы, переводился аттестат и грамоты, локализировался сайт. И всё это надо было проверить в первый рабочий день нового года, и всем надо было сообщить, что и как продвигается. Январь дополз до конца и будто остановился. Погода сделалась однообразная и мерзкая, настоящие зимние дни будто перестали существовать как данность. Не было ни одного солнечного дня, который внезапно не омрачили бы облака. На работе я щеголял как франт, выходя на улицу – был похож на пингвина. Зима не щадила никого, даже в зимнем пальто мне было холодно. Интересно, чем я думал, когда его покупал? Или это зима решила поиздеваться над моей любимой тряпичкой и вдарить побольше морозу?.. Апостили я сдал, успел получить новые и сдать и их. Всё снова вошло в привычную колею, и я даже заскучал. – Паш, как дела с апостилями? Я стоял на кухне, гипнотизировал закипающий чайник и разбалтывал в кружке чайный пакетик и сахар. Романов зашёл как-то тихо, я услышал только щелчок закрывшейся двери. – Нормально? – М. Получил? – Давно сдал… Ник Палыч смотрел на меня и чего-то ждал. Я тоже чего-то ждал, судорожно соображая, что сейчас произойдёт. На моей памяти со мной «серьёзных» разговоров не проводили, ну уж точно не на кухне. Романов прислонился поясницей у столешнице, сложил руки на груди и уставился в стену. Скосив на него глаза, я едва заметно подвинулся, чтобы дать ему больше места. Он, видимо, понял это движение по-своему, и повернулся ко мне всем корпусом. Щёлкнул чайник. Я залил кипяток себе в кружку, чуть не облившись – смотрел на начальника, пытаясь пристальным взглядом заставить его сдаться и раскрыть наконец свой злодейский план. Как же монологи злодеев, где они, почти поверженные, выкладывают герою всё как на духу? – Кофейку не желаешь, – спросил я, случайно опустив своё обычное «Ник Палыч». – Или чайку? – Оченно желаю кофейку. В таком обществе только кофе да распивать. Он хитро глянул на меня, развернулся к шкафчикам и принялся осматривать полки. Потом будто что-то вспомнил, бросил «я сейчас» и вышел. Пока я недоумевал, он вернулся со своей кружкой и начал возиться с чайником, стоя ко мне спиной. Мне показалось подозрительным, что он был так добр и участлив, изволил шутить, да и в целом был доволен и добродушно настроен. Заглянувший было на кухню Миша тотчас же закрыл дверь, что-то пробормотал, и следующие минут десять, что мы с Романовым в тишине распивали свои чай и кофеёк, к нам никто не заглядывал. – Ну чего? Спрашивай, Ник Палыч, – не выдержал я. Романов пялился на лежащую между нами салфетку чересчур долго. Он то ли хотел что-то сказать, то ли не хотел говорить ничего. Я уже успел трижды пожалеть, что отвлёкся от работы на нормальный чай, что спросил его про чай, что сейчас сказал что-то, что нельзя оставить без ответа. Романов поднял на меня глаза, посмотрев как-то долго и серьёзно, и ответил: – Ник, Паша. Давно пора уже на «ты». – Как скажешь, – я попытался спрятать улыбку в кружке, но провалился. – Ник.