Поспеши, Мацуока

      Ветер с юга гнал облака и волны вереска вниз по склону. За вулканом бродил тайфун. Вулкан убивал, но потомки древнего народа айну жили под его защитой.       Сопели за ширмой младшие. Бабушка Камимура приготовила из грибов эноки дорожный отвар и разлила в пиалы, остывать. Вечером, когда дом засыпал, бралась за прялку. Нитка вилась из древесины вяза. Бабушка неделями размачивала брусья в котле, полном воды из источника, возле которого жила семья найденышей. Продавала пряжу, а иногда и целые кимоно, сшитые из дубленой рыбьей кожи. Так кормила детей.              Мэри сидела на подоконнике и болтала босыми ногами. Тугая коса раскачивалась пучком рисовой лапши, похожая на неё и плотностью, и цветом; тихо позвякивали бубенчики в лентах. Старый кот глядел за ними, а нападать ленился — год выдался сытым, и кот наел бока.       Мэри ждала господина Сугимото. Все ей мерещилось, как заходит он в минку с золотым тунцом на вытянутых руках и торжественно произносит: «Твое первое задание, Мацуока-тян, смотри не оплошай!»       — Рыба? — у бабушки вытянулось лицо. — Почему не лягушка? Вот сейчас как хлынет, будет тебе задание!       Мэри не сдержала смех и едва не поплатилась носом, свалившись на пол.       — Дохлую лягушку видеть — всегда к дождю, — сказала бабушка, рассматривая нити на просвет. Те походили на паутину, — в очаге пылал огонь.       Мэри ударила коленку, но сделала вид, что это совсем не больно. Выпрямилась, со звоном отбросила косу:       — Это когда вы, Камимура-сан, в последний раз лягушку-то видели, при шестом Правителе Мацумаэ?              Упоминания богоподобных не оставляли бабушку равнодушной, и она начинала долгий, берущий начало еще в прошлом столетии, рассказ — каждый раз один и тот же, и потому знакомый до последнего словечка.       И слушательнице можно было думать о своем, чуточку грустить, вспоминая отца, или мечтать о первой работе, обещанной господином Сугимото — единственным доктором на всю долину.       Мэри готовилась к его приходу весь день рождения. Расправляла складки кимоно, проверяла, не застряла ли после готовки в волосах рыбья косточка.       — Большое везение, — говорила бабушка, — если твой истинный ищет встречи. Это значит крепкую семью на всю жизнь. Урожайные годы: дожди в июне и солнце в августе, нерест в ближайшей заводи, уловы до самого ноября. Если же истинный осмелится предать силу рода и возьмет в жены чужую девушку…       — Своим умом решит жить!       — …древние ему нипочем не простят. Обмелеют озера, высохнут поля, и хозяйство его придёт в упадок. Дети будут больные и глупые, может, и совсем не родятся...       — И будет он тогда есть за всех и много спать, станет сытым и отдохнувшим!       — Мэрико-тян, — улыбнулась бабушка, — а разве не ты мечтала дождаться истинного, стать ему женой, а работящим сыновьям — доброй матерью?       Мэри не выдержала и снова взялась за волосы — перечёсывать, переплетать.       — Я уже не та глупая Мэрико, — приговаривала она, продирая колтуны гребешком, — учиться уеду. Вернусь, когда стану лекарем, какие бывают в больницах, читать научусь по-новому. Говорят же в рыбацком посёлке: учёный, как Сугимото-сан. Стану учёной и я!       — Рыбка поможет, — ответила бабушка невпопад. Видно, забыла, что втолковывала воспитаннице, и потянулась к прялке.              Крошечный ершистый мальчик, потирая заспанные глаза кулаком со спичечную головку, высунулся из-за ширмы. Стоило ему заметить бабушку за делом, как он тут же рванул к ней, повис на рукаве и завыл:       — Ками-са-а-ан! Мне приснился со-о-он!       Мэри бросилась бабушку от него спасать. Завязалась драка. Кулачки лупили то в глаз, то в ухо. Взволнованный движением, заплясал в очаге огонь, заколыхались сушеные травы. Мэри пыталась оторвать от себя мальчика, но тот уже вцепился в косу.       — Вот ты какой, Аки-кун, — отдувалась она, — и это тебя я к рыбакам взять хотела? Вижу теперь, что никаких праздников не надо тебе!       — Ну и не бери-и! — Аки надул губу, но с тем же усердием продолжал лупить старшую. — Вот придет господин доктор и скажет, что нет для тебя задания!       — Отчего, Аки-кун, ты глупый, как редька? Слишком много редьки ешь?       — Гонит злых духов, — напомнила бабушка.       Сложила моток пряжи, взяла малыша на руки и стала покачивать, приговаривая: «Если Аки не будет плакать, свяжется судьба счастли-ва-я, вырастет Аки сильным и отыщет невесту краси-ву-ю».       Он в секунду затих, только плечом дергал — всхлипывал. Бабушка укутала его в одеяльце. Начавшийся дождь, засекая, доставал и до её высохших ног, тогда она ставила одну на одну стопы, согревала, но обуваться не спешила. Рассуждала так: через босые ноги с человеком говорит земля. Может, и в этот раз земля что-то поведала, раз бабушка продолжила петь: «А до свадьбы Аки-куна мы сыграем ещё одну, когда Акихико Хаяси отыщет невесту свою».       — Похоже на проросшую грибницу, — хмыкнула Мэри и встряхнула волосы. С ужасом в дымчатых глазах уставилась на колтуны. — Точно грибница. Только из пепла.              Сразу после Большого извержения головы выживших походили на оленьи — словно в клочках свалявшейся пегой шерсти: где тёмный, а где и седой. Взрослые отмылись первым дождем, пока разбирали завалы, а дети — отмокли в источниках.       И только дочь погибшего Мацуока Дайске, служившего в посёлке председателем, не отмыла пепел с волос. Старики говорили: надо девочку остричь, и пойдет в рост здоровый волос, но бабушка Камимура забрала её себе. В школу не пускала, учила сама — собирать коренья и травы, выращивать на продажу целебные грибы, готовить снадобья. Понимать предсказания земли, сколько загадок бы та в себе ни таила.       Никто в поселении не помнил бабушку молодой, но и старухой не называл. Побаивались, как старейшину — уважали. Любое сказанное ею слово считалось посланием древних богов.              Её сумасшествие, как догадывалась Мэри, пришло с горем потери любимого. Сама же Камимура-сан настаивала, что зря ослушалась родителей и не подождала истинного, а сбежала с иноземцем.       Ну а как же папа Мэри, взявший в жены истинную, но оставшийся одиноким до самой смерти? Одиноким, если бы не дочь.       Непослушные волосы девочка получила от матери. Малый рост — от отца. Его характер. Её глаза. Его выцветшую надпись на запястье с её именем — Ма-ри-я.       Если протянуть ладони к свету, буквы заискрятся алмазной пылью. Но исчезнут с дождевой водой. Смывалось материнское имя, появлялось новое.       Нужно ли говорить, имя «Мария» девочка любила больше незнакомого. И потому прятала запястья от дождя, сколько себя помнила.              Малыш Аки-кун хорошенько испортил ей вид. Когда господин Сугимото действительно перешагнул порог минка, застал Мэрико Мацуоку, старшую ученицу бабушки-волшебницы, за энергичным прочесыванием розоватых от печного огня волос.       — Твоё первое задание, Мацуока-тян, — сказал он, — смотри не оплошай!       Аки выпростался из одеяла, вскочил на ноги и заорал во всю мощь тщедушного тела: «Сестренка получила работу-у-у!»       Из-за ширмы сперва показались круглые косматые головушки. Они громоздились одна над одной, моргали припухшими глазками, пока не вывалились на пол кучкой тонконогих малышей.       Мэри поморщилась, а им нипочем.       Кто упал сверху, быстрее братьев и сестер подбежал встречать гостя, нижние хватались друг за дружку, поднимались с немалым усилием и, хмельно качаясь, шлепали к остальным.       Дети, чего с них возьмёшь.       А Мэри не ребенок. Вот и Сугимото-сан пришел, работу принес.       Где, кстати, рыба?              Сквозь паутину волос Мэри увидела замшевые ботинки цвета тушеной редьки и брюки в зелёную клетку. Господин Сугимото и пальто надел, но ничего особенного не принес, только горстку свертков в промасленной бумаге. Что там, моти с горьковатой вишней? Из каждой поездки в город он привозил такие. Относил бабушкину пряжу в сувенирную лавку, покупал сладости для маленьких.       Мэри — не маленькая, разве только ростом. Где её задание?              — Самое важное — угощения — я принес, — сказал господин Сугиото дурашливым тоном, который она терпеть не могла. Мэри подумала нехорошо, но вслух не сказала, только топнула от досады. Бабушка качнулась, нитка слетела с петли, а моток покатился по татами.       — Опять облаками обложилась, — сказала бабушка, вглядываясь в пространство над головой Мэри, будто там можно было читать о погоде. — Будет дождь, я говорила? Польется стеной, а продлится… — она подалась вперед и приложила козырьком сморщенную руку, — ночь и день. Не так уж и страшно.       — Опять придуривается! — воскликнула Мэри. — Это все потому что никакой работы для меня нет?       Господин Сугимото бережно сдвинул любопытного Аки с дороги и склонился над ней.       — Что ты, Мэрико-тян, дождь уже начался, — сказал он и снял крупную каплю с её носа. — Не промокнуть, как я помню, твоя любимая работа.       Мэри так разозлилась, что услышала за спиной раскаты грома.       Курган свертков тут же обступили дети. Аки полез девчонкам на плечи, не дожидаясь приглашения и требуя немедля показать работу для сестрицы. Господин Сугимото принялся болтать с бабушкой.              А Мэри ушла за ширму — плакать. Стала бы она капризничать, если бы не ждала этого дня целый год? Все пятнадцать лет жизни в долине.       Послышался топот босых ножек, а на белую бумагу ширмы легла тень ершистой головы с торчащими круглыми ушами.       — Проходи, Аки-кун, — Мэри улыбнулась. Заглянувший за ширму мальчик сменил выражение лица с опасливого на радостное и рванул к ней:       — Сестрица, сестрица, «Мэри-ко» — так пишется твое имя?       В самом деле, пухлый бумажный сверток в его руках, связанный красной лентой, в отличие от других, имел и подпись, и адрес.       — Это что же? — Мэри провела пальцем по иероглифам. — Какая досада, Аки-кун, умела бы я хорошенько читать синдзитай!..       — На станции по-новому читают, — заверил мальчик. — А господин Сугимото сказал бабушке про талисман. Его нужно доставить по адресу. На станции точно знают адреса!       — Сугимото-сан так сказал? — переспросила Мэри, и мальчик часто закивал. — И бабушка не отчитала его? Неужели не хочет меня отпускать?!       Мэри шагнула к ширме. Реплики взрослых через детскую болтовню разобрать было сложно.       Что говорить, если читать толком не умела, то слушательницей Мэри была талантливой. Когда ливень шумел в лесу, рассказывала бабушке, где ходит медведь, точно слышала треск ветвей под могучими лапами.              Тем временем бабушка позвала гостя пробовать новый отвар.       — Это «Легкие ноги», — сказала она, — дар земных духов. С ним наша Мэрико пройдет долгий путь и не устанет. Древний Медвежий дух защитит, нужно только рыбу за пояс положить.       — Гулять с медведями я бы не стал, бабушка. Подарок совсем того не стоит… Пусть Мэрико-тян подождет. Кончится дождь, и всё само образуется.       Аки подёргал Мэри за рукав.       — Они точно говорили про талисман! — сказал он.       — Тс-с, — та пригрозила ему пальцем. — Пропустим важное!       — …если бы за талисманами так не охотились, — продолжал господин Сугимото. — Люди не готовы и пальцем пошевелить ради счастья, всё на что-то надеятся. От души, Камимура-сенсей, я бы не стал рисковать. В городе, где каждый может навредить молоденькой девушке, особенно такой красавице, как Мэрико-чан.       Ритмично стучала прялка, это бабушка вновь взялась за работу.       — Опасно и без иноземных талисманов, — договорила она. — Да и зачем они, когда отвары действуют не хуже. Вы госпоже Ёсиде так и передайте: не нужны ей никакие талисманы, особенно хрупкие. И нам не нужны: настоящий истинный всегда сам разыщет невесту. Девочка останется дожидаться в долине.       — А ведь нашей Мэрико замуж пора! — вздохнул доктор. — Но времена сейчас другие, никто никого не торопит.       Послышался тихий стук, заскрипели полы. Подумать только, он уходил! Он собирался оставить Мэри без работы, а адресата на свертке — без ценного талисмана!       Она глянула на надпись. Два слова верхней строкой могли значить только одно.       — Это имя, Аки-кун, это точно имя, — зашептала Мэри, — это господин, которому я должна доставить талисман.       — Знаю, — мальчик ткнул пальцем в верхнюю строку, — «Принц леса».       — Из заклинаний?       — А вот и нет, сестрица, это я прочёл! Мы такое уже учили!       — Всё-то вы выучили, пока бедняжка Мэрико днями снадобья готовила, да шила кимоно из рыбьих шкур! Вот, вся рыбой пропахла. Если бы только знала, что первое задание будет таким важным, неделю бы в источниках купалась!       У её маленького помощника заблестели глаза.       — Нормально ты пахнешь, — сказал он, — Принцу леса начихать, чем. Но без талисмана его постигнет неудача, так что нам пора собираться.       — С чего это — «нам»?       Аки-кун собирался, для начала, плакать. Вот если он снова раскричится, бабушка и этот обманщик, Сугимото-сан, никуда её не выпустят, заставят ждать какого-то истинного.       Мэри призадумалась.       — Все верно, — уверенно сказала она, — пойдём. Вдвоем веселее! Только с самого утра тебе нужно выпить дорожный отвар, прямо как я сегодня, и положить за пояс рыбу, слыхал?       — Ну слыхал, — Аки-кун набычился, — и что, теперь нельзя? Нужно ждать утра?       — Так и есть, — сказала Мэри с важностью, — я пила отвар, ты видел, а рыба — я сама уже как рыба — и запахом, и одёжкой, так что дело в тебе. Не выполнишь обычай, будет нам с тобой не дорога, а сущий кошмар. Ливень пойдет, медведь нападет, талисман растает, как брикет рыбьего жира.       — Фу, — сказал Аки-кун. — Тогда доброй ночи, сестрица. Завтра выпьем отвара и в поход!       С этими словами он прошлепал по полу, забрался в футон и зажмурился, — только ресницы по уголкам глаз пучками собрались.       Мэри присела рядом, чтобы второй раз за вечер поцеловать его в лоб и пригладить жёсткие волосы.       — Чем скорее уснешь, тем легче будет дорога. Отавара выпьешь немного, рыбу за пояс заткнешь, талисман с Мэрико отнесешь.       — Принцу леса?       — До порога.       Мэри от вранья аж губу прикусила. Вот бы за ночь справиться, привести малышу самых ароматных сладостей, что только бывают в лавке. И пояс расшитый, и сапожки к зиме… Только бы не поколотил потом.              Совсем стемнело, и ливень частым гребнем прошелся по листве, забарабанил в крышу, скрывая каждый посторонний звук от ушей спящих.       Посылку Мэри обернула в бабушкину пряжу — ничего крепче под руку не попалось. Надела кимоно из рыбьих шкур, подпоясалась. Сверток с талисманом повесила на шею — тяжеленький! Хороший, наверное, талисман.              У входа на крючках висели шапки каса. В таких они с бабулей ходили в лес, поднимались к вулканьему жерлу, где росли редкой силы целебные травы. В этаком наряде любой медведь спутал бы ее с богоподобной, а недобрый человек — с немощной старушкой, у которой и взять-то нечего.       На камнях у пруда, под пышным кустом кизила, лежали сетки с рыбой — подарок рыбаков. Помощь детскому минку сулила удачу, так что с каждого улова рыбаки одаривали Камимуру-сан. И в самом деле, с тех пор, как бабушка стала собирать найденышей под своей крышей, ни одна лодка не утонула, ни один не сгинул моряк, а поселок за многие столетия впервые пришёл к расцвету.              Под кустом ещё было сухо, пересохли и рыбьи бока. Мэри крючком подцепила сетку и оттащила под струю льющихся с куста струй. Выбрала небольшую красноперку, обмыла от тины и сунула кинжалом за пояс.       «Цел будет талисман», — решила она и спрыгнула с гункана на тропу. Предстоял нелегкий путь.                     Раз талисман предназначался Принцу леса, Мэри и пошла через лес. Отличная затея, когда ливень набирает силы, а склон от листвы будто в шапке. Только чем выше вьется дорожка, тем опаснее она. Если бы не коряга, за которую получилось ухватиться за секунды до падения, скатилась бы Мэри на камни у подножия вулкана.       Оставалось только заночевать на склоне и продолжить путь с рассветом.       — Кончится противный дождь, — приговаривала Мэри, — выйдет солнышко на небосклон и просушит дорожку. Дойдем до станции, узнаем адрес и выполним задание — нисколечко не трудное. И что эти двое так беспокоились?       Мэри направилась к ущелью под козырьком, где ливень не мог залить костёр. А когда добралась, то и огня разжигать не стала: так утомил её лес.       И слышалось сквозь сон, как Медвежий дух рыщет по тропам, хрустят ветки под могучими лапами, гудит в кронах ветер.       Голос духа окреп, стал по-настоящему медвежьим: такой они с бабушкой слышали в редких вылазках на юг. Там и Большую землю было видно, со станции начинался путь к цивилизации, о которой Мэри не помышляла бы, — но очень хотела учиться. Изо дня в день обещала себе начать, но так занята была, что разве к вечеру освобождалась от уборки, готовки и игр с малышами, а главное — помощи бабушке в знахарских делах.              «Обязательно научусь письму, — думала Мэри, — а уж если читать смогу, то и врачом стану. Как господин Сугимото: сын простого рыбака, а людей спасает…»       Мэри лежала, свернувшись креветкой, от холода и сырости стучали её зубы.       «Сугимото-сан хоть и учёный, а за нашей мудростью ходит», — отвечала бабушка во сне. И долго ещё вспоминала случаи исцеления: то рыбак поранился, чуть не лишился руки, да снадобье помогло. То жена учителя разродиться не могла, пока не выпила гиацинтовый отвар... Голос бабушки менялся, пока не стал походить на звериный рык.       Борясь с усталостью и ознобом, Мэри открыла глаза. Холодное утреннее небо в арке ущелья заволокло громадной ипостасью. Но духом та не была, — живым бурым медведем. В кромешной темноте, без лучины или костра, зверь не мог видеть тонкую дрожащую девушку с пепельными волосами, но мог слышать запах рыбы, что исходил от неё даже когда она забывала «рыбные» обычаи.       Мэри вскочила на ноги, — каменные стены эхом подхватили звон бубенцов, — распахнула от ужаса глаза и прижалась к стене.       — Где же ты, Медвежий дух, — сказала она одними губами, — когда ты так нужен?       Медведь встал на задние лапы и втянул воздух кожаным острым носом. Соединил лапы, словно аплодировал. Вспомнился пёс из рыбацкого поселка, что на задних лапах приплясывал вдоль берега, выпрашивая угощение.       Раз духи не торопились на помощь, Мэри вытащила из-за пояса красноперку и бросила медведю. Пока тот сочно жевал пойманную ртом рыбку, Мэри юркнула под лапу и понеслась по склону вниз, раскинув руки и крича. Дождь кончился раньше, чем придумывала бабушка, но земля высохнуть не успела. Не удержалась Мэри на ногах, хлопнулась на спину и на прочном «рыбьем» кимоно, как на санях, покатилась вниз. Медвежье негодование проклятьем летело в спину, а у основания склона уже поджидали камни.       Мэри прижала сверток к груди и зажмурилась: что за бесславная гибель! Не для того спасал отец свою Мэрико, чтобы погибнуть ей под ногами вулкана.       Талисман подарил бы кому-то любовь, но, как видно, не рассчитан был на спасение жизни начинающей почтальонки. Каково же было удивление, когда она, пролетев над опасностью, мягко приземлилась в разлапистый куст.       Думать долго не стала, поспешила скрыться, пока медведь не принюхался снова и не обнаружил кроме рыбного нежный цветочный аромат. Куст это пах, или что-то другое, Мэри не поняла, да и раздумывать некогда было: за небольшой проселочной дорогой, разделяющей заливные поля на два зеркальных берега, густо алели кроны.       Мэри не знала, что сезон момидзи начался.       Когда в последний раз видела столько клёнов, красочный лес над головой, созвучный с лентой на посылке Принцу леса?       Шуршал под пряжей пергамент, звенели колокольчики в волосах, — счастливица бежала по дорожке между полей, отражающих утреннее небо.              — Он просил, чтобы ты так не носилась, — послышался мужской голос за спиной.       Мэри обернулась: подножие вулкана обвивал туман, и — ни души.       — Он не хотел пугать, — продолжил голос, что снова звучал за спиной. — Гэри-кун поприветствовал тебя, он просто рад был видеть Мэрико-тян среди своих владений. Сказал: «Наконец наша девочка вышла погулять». Очень тебя любит, даже больше бабушки. Называет «драгоценной своей Мэрико».       — Ты где? — спросила Мэри, соображая, в какую бежать сторону и как уберечь посылку.       — Обычно дома. По ночам я всегда дежурю среди обуви, бабушка как говорит: «Духи оберегают очаг». И никогда не запирается на ночь. Ты ей передай: моих глаз не хватает! Да и не могу я каждую ночь вас сторожить, двадцать лет никакой личной жизни.       — Ты кто?       — А как ты думаешь?       — Истинный? — робко спросила Мэри и тут же покраснела.       — Нет, но этот болтун уже близко, — дух посмеялся. — Хочешь повидаться со мной?       — Нет.       — Боишься?       Мэри покивала, а посылку на всякий случай сунула в рукав верхнего кимоно.       Подняла глаза — перед нею медведь. Точь-в-точь как у ущелья, только серый, будто сотканный из дождя.       Этот медведь на дыбы подниматься не стал, сел на задние лапы, передние по-кошачьи поставил перед собой.       — Вот бабушка удивится! — воскликнула Мэри. — Погладить можно?       — Попробуй, — Медвежий дух пожал плечами и попробовал улыбнуться. Выглядело и смешно, и жутко. Мэри приблизилась к нему и возложила ладошку на пористый нос.       — С Гэри-куном так не делай, — предостерег Медвежий дух, — может и не выдержать. Знаешь, какой сейчас боязливый пошёл медведь? День-деньской хожу по тропам, успокаиваю мишек.       — А почему «Гэри»? Он нездешний?       — А ты — нездешняя?       Мэри покачала головой. Отмотала ленты с запястья и протянула руку ладонью вверх. Буквы материнского имени подернулись инеем и слабо-слабо замерцали.       — На солнце ярко горят, — сказала она.       — Видел сто раз. — Медвежий дух принюхался, поморщился. — А рыба где?       — Гэри съел ее. Вкусно ему было?       Дух фантомным языком лизнул иероглифы, сказал:       — Вот любишь ты, Марико-тян, когда кто-то своим умом живёт, а сама иноземное имя носишь. А ведь твоё тебе давала мать.       Поднялся над землей облаком пара и растаял в воздухе. Когда Мэри опомнилась, на запястье появились новые иероглифы.       Огорчилась Мэри: теперь нужно будет ждать солнце, чтобы хрустальное «Мария» появилось снова.       Видно духу, сотканному из дождевой воды, не стоило показывать мамино имя. Чужое Мэри не видела его давно, как и отца, но что с тех пор изменилось? Прочесть эти иероглифы она до сих пор не могла.       — Ну у него и почерк, — сказал Медвежий дух, — тоже мне принц. Станет выделываться, затрещину ему! А не то материализуюсь и сам как следует пропишу.       Дух гаденько захихикал, а Мэри разволновалась от земли до небес. Хоть и была безграмотной, но точно не глупой: Принц леса оказался её истинным. Вспомнились и детские мечты, и недавние сомнения.       Разве не должно девушке, прежде чем полюбит, избранника как следует узнать? Вдруг духи решать поизмываться над ней, скажут: «Смотри, этот лягушонок — твой истинный», а для верности распишут запястье цветасто и гладко? И что, жить тогда Мэрико с лягушкой?              «Нет уж, — подумала она и решительно двинулась по тропе, — талисман отнесу, но влюбляться в первого же адресата не стану».       — Иди к югу, там и станция.       — Знаю! — прикрикнула она. — Тебе бы лучше за бабушкой присмотреть, она там с малышами совсем одна!       — С Аки-куном не пропадет, — посмеялся дух, и Мэри заметила на песчаной дороге следы его лап, хоть самих лап, как и всего медведя, видно не было. — Все-таки отлучусь, — сказал задумчиво дух, — на станции спроси госпожу Ёсиду, она подскажет дорогу. Но долго не болтай, от болтовни одни проблемы.       Дух ещё долго объяснял Мэри, с кем вежливо распрощаться, а от кого бежать. Заверил, что Ёсида-сан с радостью обогреет её и накормит, но талисман ей показывать не стоит.              И дальше Мэри пошла по тропинке в компании только своих невеселых мыслей.       Волнительно. Если нечаянно влюбится, а истинный окажется, например, стариком? Бывали и такие случаи. Люди селились под одной крышей, но жили только добрыми друзьями.       «Как мы с бабулей живем», — подумала Мэри и успокоилась.       По тусклому диску солнца над кронами догадалась: пришло время завтрака.       Ветерок доносил сладкие ароматы. На станции работала кондитерская, где любой путник мог купить ароматные моти из рисовой муки с фруктами и даже шоколадом.       Мэри прошла присыпанный красной листвой мост через озерцо — небольшое, как говорила бабушка, «след медвежьей лапы». Городок начинался со станции, похожей на домик из книжки со сказками, которую рассматривали дети, а читать не могли — языка, на котором та была написана, не знал даже господин Сугимото, а он был известно учёный на весь рыбацкий поселок.       Домишки в книге имели треугольные крыши цвета кленовых крон. Может, поэтому Мэри не сразу их заметила: здесь тоже всюду росли клёны, и остроконечные листья шуршали под её промокшими ногами.       В первом из домишек за стеклянным прилавком похаживала госпожа в белом переднике и не по погоде лёгком платье с рукавом-фонариком. Тепло было как дома. Вздремнуть бы, но кто задание выполнит?       — Желаю доброго дня, матушка, — поздоровалась Мэри, — я ищу госпожу Ёсиду Рен.       — Мацуока-тян? — хозяйка вытирала руки полотенцем уже набегу к Мэри. — Милое дитя, как давно мы не виделись! — Она вращала Мэри за плечи, разглядывая со всех сторон. — Надо же, все как рассказывал доктор Сугимото: кожа смуглая, как у чистокровных айну, от мамаши-европейки только светлые глаза. Косы древней старухи — седые, но как блестят!.. И — жасмин?       Мэри попятилась, накрыла ладонью сверток.       — Госпожа здесь?       — А где мне ещё быть, — она поклонилась. — А ты куда такая… нарядная?       Мэри осмотрела перепачканные грязью лохмотья, которые вчера были праздничным кимоно, сказала негромко:       — В долине ливень.       — То не беда, вот тайфун — беда, южанам ночью несладко пришлось… И это в октябре! Транспорт стоит, электричества нет, кое-где и воды. Люди ночевали в школе — первые этажи притопило, у двух домов сорваны крыши. Погибших нет, но то пока — ищут пропавших без вести.       Мэри забеспокоилась о господине Сугимото. Он, не иначе, весь в работе. А что если её, ученицу целительницы и просто работящую девушку, в помощники примут? Станут ли в больнице насмехаться над ней из-за седых волос?              Говорливая не в меру хозяйка вытолкала гостью в коридор, заперла дверь, обещая и сухую одежду, и жареные гребешки.       — У нас готовят с солью и лимоном, — рассказывала она. — Вкуснее ты ничего не ела, ручаюсь. Не смотри, что пусто, в семь здесь обычно не протолкнуться, всё треклятый тайфун, лишил нас клиентов! Мы же на всю округу известные кулинары — я и мой сын!       На широком столе громоздились чистые пиалы, за ними, опершись на волосатый кулак, спал редковолосый мужчина в белой поварской рубахе. Госпожа Ёсида вынула из кармана веер и ткнула спящего в бок.       — Мэдока-а, — позвала она. — Эй, лежебока, приготовь-ка для красавицы Мацуоки-тян самых свежих гребешков!       Тот проморгался, увидел Мэри и расплылся в широкой улыбке. Среди передних двух его зубов пролегала такая щербина, что трубка господина Сугимото запросто бы в ней застряла.       «Что если таков и Принц леса, — с ужасом подумала Мэри, — уж лучше старик: и жить ему не так долго, и можно научиться чему-то дельному. Старик-библиотекарь бы подошёл, учитель или врач».       Мэри представила согнутого дедушку из рыбацкого поселка. Ноги её стали мягкими, как набитые травами валики для сна. Убегающую из-под них комнату невозможно было остановить, и Мэри рухнула на пол.              Когда сознание вернулось, хозяйка станции и её несимпатичный сын уже пытались отнять драгоценный сверток.       — Деточка моя, — завопила хозяйка не своим голосом, — не тот ли это талисман, о котором столько шума? Дай-ка, мы его припрячем, а тебя проводим в онсен погреться, пока готовятся лучшие в мире гребешки.       — Но это моя работа, — запротестовала Мэри.       — А я только подержу его за пазухой у Мэдоки, — сказала хозяйка, — так хочется невестку увидеть! Уж сколько добра у нашей семьи: и станция, и лавка! А садик?.. Роскошный, не хватает только детских голосов. Всё мечтаю невестку в дом привести, как дочку заранее люблю…       Сколько Мэри не отпиралась, хозяйка настаивала на помывке.       — Я его с собой возьму, — сказала Мэри, сцепив руки замком на свертке. — Или мне придется уйти сейчас же, уважаемая госпожа, и прослыть невежливой.       — Даже так? — ухмыльнулась хозяйка. — Чего ты боишься, дорогая девочка? Мэдока — твой друг детства, а я люблю тебя больше, чем родная мать, раз та пропала без вести!       — Извините, — ответила Мэри, — но такой дружбы я не помню! И маму вспомнить не могу, хотя это никак вас не касается.       — Мацу-мышка, — подал голос Мэдока. — Серая мышь Мацуока. Как мышью была, так и осталась.       Мэдока смотрел с издёвкой. Ух, Мэри стукнула бы его, кабы не задание. Вспышкой молнии озарило лица.       Резной сервант, что служил в комнате перегородкой, ломился от банок разноцветной лапши. Придерживая створку плечом, хозяйка нашарила холщовый мешок, потянула его за верхушку и шлёпнула на стол перед сыном. Взвился белый пыльный столб и осел на плечах, макушках и ресницах.       — Плюнь на него, — сказала хозяйка, отряхивая холёные руки, — я покажу тебе лучшую сэнто в городе, пока этот остолоп замесит тесто и приготовит в жаровне гребешки.       Крикнув напоследок сыну: «Не вздумай пережарить!», хозяйка повела Мэри через кухню во двор, через заросли сухого папоротника по треснувшей местами плитке, к лестнице в шариках потемневшей азалии.              Дома садик зеленел и зимой. Бабушка благодарила духов земли, но господин Сугимото объяснил ещё маленькой Мэрико: гейзеры греют почву, поэтому она всегда плодородна.       Сад госпожи Ёсикавы выглядел мёртвым, но та с гордостью рассказывала обо всех его скудных дарах.              Провожая Мэри в банный зал, попыталась снова присвоить талисман — «для сохранности». Мэри развернула свёрток, что все время болтался у неё на шее, и попросила прочитать адрес.       Хозяйка вытаращилась:       — Да это же твой дом! Не помнишь?       Мэри повела головой.       — А теперь, деточка, это дом господина председателя, Хаяси Тоши. Муниципальное жилье по наследству не передашь… Вот и твой папа догеройствовался, дочь бесприданницей оставил. И что, ты несешь талисман господину председателю?       Мэри кивнула.       Хозяйка сделалась вдруг невозможно учтивой. Выдала ей свежее кимоно и халат для банных дел; проводила к душевой и с поклонами удалилась.       Бабули разных размеров и форм подставляли воде бледные, как куски теста, и такие же нескладные тела. У входа одна другую причесывали девочки. Ровесница Мэрико с мальчишески короткими волосами громко сочувствовала пострадавшим.       До Мэри никому не было дела, и все же мылась она шустро, удерживая косу на вытянутой руке подальше от воды. Набросила халат на мокрое тело, спрятала под полотенце волосы и, прижав «задание» к груди, вошла в зал.       Вода в купальнях напоминала рисовый отвар, которым в доме бабушки умывались по утрам.       Вода бурлила, пополнялась мутной струйкой из спрятанной за камнями трубы.       — В ней мыли рыбу? — удивилась Мэри, погружая ногу.       — Гидроксид алюминия, — произнёс некто, — белая нерастворимая взвесь. Смесь термального источника и дождевой воды.       Медвежий дух звучал иначе, словно откашлялся. Мэри сбросила халат на камни и вошла по пояс. Женщин она не стеснялась: привыкла мыться с бабушкой и малышками. А духу, конечно, всё равно, на то он и дух.       — И как дождевая вода попала в источник? — уточнила Мэри.       — Д-д-дождевая? — спросил, отчего-то заикаясь, дух, — и-из-за тайфуна.       — Ой! Я думала, она горячая!       — Кажется кипятком, д-да, — подтвердил дух, — из-за испарений. В этих банях воду не разводят, остывает сама, пока стекает по трубе.       — Ты — дух источника? — спросила Мэри.       — Чего? — переспросил тот со смехом в голосе, — нет, конечно. Ужас! Пришлось бы наблюдать каждое твоё купание.       Духи долины веками молчали, или высказывались по делу.       «Пф, грубиян» — подумала Мэри, и спряталась в молочную воду до ключиц. Укутанный в пряжу талисман плавал на поверхности у её лица и восхитительно пах жасмином.       Бани были безлюдны. Там и сям одиночные купальщики, как редкие грибы с полотенцами на головах, отмокали в целебной воде. В соседем онсене тонкокостная неженка с рисово-бледной кожей и руками, не знакомыми с тяжелым трудом, жмурилась от удовольствия.       Красивая, как из книжки. Но какое Мэри дело, когда с нею на связь вышел древний Медвежий дух!       — Пока тебя носило непойми где, — сказала Мэри, — я узнала адрес. Чуть погреюсь, поем гребешков… — она зевнула, но тут же встрепенулась, — спать не стану!       — Меня тоже разморило, — сказал дух молодо. — Отдохни, раз устала.       — Нет, хозяйка свой завистливый глаз положила на талисман. К тому же, нужно к бабушке за снадобьями и в больницу!       — И мне оставаться не стоило, — сказал дух. — Тем более, заводить знакомства.       Мэри отчетливо услышала, откуда идёт голос. Она заозиралась в поисках помолодевшего медведя, быстрее — лиса, которому этот голос мог принадлежать. Но увидела человека.       Незнакомка подплыла ближе, в падающем на воду утреннем свете засияло фарфорово-гладкое лицо. Его лицо.       Мэри ахнула. Ни один рыбачок, даже тощий, на девушку не походил. Грубиян и нахал, проникший в женский зал, похожий на распустившуюся на рассвете лилию, был юным мужчиной.       — Сколько себя помнил, любил дождь, — сказал он, рисуя пальцем на воде. — Вот из-за чего.       Не теряя легкой улыбки, подставил ладонь к свету — на мокром запястье горел браслет тонких розовых шрамов.       Сколько не вчитывалась, а прочитать это имя Мэри не смогла. Но что ей чужие имена, когда у неё своих целых два.       — А разве это мужской онсен? — сказала она в надежде, что тот поймет ошибку и унесёт ноги. И подумала тут же: только бы сердце её не унес.       — Мужской, говоришь?       — Видно, мужской, раз ты тут уселся-развалился, беседы ведешь.       — И то верно, — кивнул он, — нельзя мне с тобой разговаривать. И любоваться нельзя.              Но он любовался. Как малыши в саду — сложат молитвенно руки и смотрят любовно и благостно, как способны только чистые душой, бесхитростные люди.       — А что тогда… — сказала Мэри, прижимая сверток к груди, им же и прикрываясь.       — С утра здесь сижу и подняться не могу, будто вода держит, будто нужно подождать чего-то важного, а ведь мне к своей нужно.       — Это мне нужно! — воскликнула Мэри. — К своему! У меня для него, между прочим, талисман!       Грубиян решил выйти из воды — как появился на свет, без единой тряпки поверх стройного тела. Стыдоба, даже угря своего не прикрыл. Спросил грудным голосом:       — А разве тебя не достаточно?       Ух, и стукнула бы его Мэри, кабы не задание. Где-то на плитке у онсена дожидался халат. Мэри потянулась за ним, но тут же поняла, что в онсене уже не одна.       — Что меня так тянет к тебе? — проговорил незнакомец и дотронулся до её плеча. — Полотенце снимешь?       Мэри обернулась. Уверенность в голосе незнакомца никак не подтверждалась испугом в глазах.       — Ты, ты, — сказал он негромко.       Жарким паром между ними невозможно было дышать, разливался плотный жасминовый аромат. Оба в секунду выскочили из воды.       Жмурясь и вытянув вперед ладони, бегали по залу под задорный смех купальщиц. Но куда бы не бежали, сталкивались. От прикосновений кожей к коже Мэри словно вспыхивала; чувство огнём поднималось к голове — новое, невыносимое.       Со всей силы вцепилась она в плечи паренька, столкнула беднягу в воду и с криком ужаса рванула в душевую.       Набросила кимоно, чью-то засаленную куртку, сунула ноги в овечьи сапожки, стоявшие в ряд для посетителей сэнто.       Для девушки, покорившей Медвежий дух, она больше нужного испугалась обычного человека, хорошо, стылый воздух провёл её в чувства.       — Отнесу талисман к порогу и домой, — выбегая в сад, пропыхтела она. — К бабуле-сенсей, к найдёнышам!       Посмеялась — коротким и невеселым смешком. Но даже раздосадованная Мэри глупой не была: станция есть, найдется и дорога! В самом деле, от платформы с лавочками брали своё начало притопленные рельсы. Прижимая к груди драгоценный сверток, Мэри пошла по ним. Вода отражала клубы крон и ипостась в забавном старушечьем наряде.       — Где тебя носит, Медвежий дух, — сказала Мэри одними губами, — когда ты так нужен?       И тут же услышала хриплое дыхание: дух-громила догонял её; на мохнатой спине восседал незнакомец из бани. Мэри узнала его по белому халату, а вот полотенце он потерял по дороге: золотые, как чешуя тунца, волосы торчали во все стороны.       — Даешь, Мэрико-тян, — медведь притормозил, тараня землю лапами. — Он тебе нож несет, а ты в бега!       — Какой это нож?       — Свататься хочет, — дух рассмеялся на всю округу. — Эти городские начитаются книжек и думают, что знают обычаи айну.       — Обрядов жалко, — сказал незнакомец, — красивые.       Мэри уверенно шла по дорожке. В коконе из пряжи болтался непривычно легкий свёрток, капала ароматная вода. Дух повел носом.       — И как дорогу найти собираешься? — спросил он, преграждая путь, — из-за тайфуна поезда не ходят.       — Отчий дом не узнаю? — мэри задрала нос.       — На его месте и камня не осталось, — сказал дух невесело, — там теперь новый, с тучей этажей. И председателей новых туча.       — Но есть мемориальная доска! — воскликнул незнакомец. — «Здесь жил Мацуока Дайске, величайший из председателей».       — Так уж и величайший, — рассмеялся совсем материализовавшийся медведь.       — А разве нет? — незнакомец простодушно улыбнулся и сложил для поклона руки. — Папа говорит: «Смог бы я спасти стольких детей ценой своей жизни? Смог бы стать героем под стать Мацуока-сану?»       — Нипочем бы не смог, — огрызнулась Мэри.       — Лучше бы не знать, на что способен, — сказал медведь. — Ну, целуйтесь, да я пошёл. Двадцать лет никакой личной жизни.       Мэри порозовела от возмущения.       — Стану я с незнакомцем целоваться!       — Акихико Хаяси, — тот всё-таки поклонился.       — «Яркий Принц леса», — пояснил медведь и добавил вполголоса, словно она не услышала бы: — Синдзитай её читать не учили.       — Это поправимо, — ответил «Принц».       — Забирай свой талисман, — Мэри полезла под куртку, сняла промокший кокон из пряжи, бумага в котором уже расползалась.       Присела на корточки, разложила бумагу у босых ног адресата: перламутровая лужица с лепестками — всё, что осталось от поклажи.       Мэри подняла полные слёз глаза.       — Так и думал, тебе не понравится подарок, — сказал Акихико упавшим голосом. — Я ведь мыло недавно варю. Отец думал, молодому токийцу не понравится глубинка. Считал, наше поколение своими руками ничего не умеет делать, тогда я решил суметь. А тут реклама: научись мыловарению, прикоснись к истокам, то и сё.       — То и сё, — спародировал медведь.       — Мыло? — спросила Мэри, растопырив перламутровые от «талисмана» пальцы.       — Подумал, тебе приятно будет, — сказал Акихико. — Доктор Сугимото говорит, в долине все пахнут рыбой.       — Они лучшие, — отозвался медведь. — Ваш Сугимото не смыслит ничего. Запутал девчонку, подарок как следует не вручил.       — Проверял меня, — сказал Акихико. — Мэри-тян в городе не видели со времен извержения, вот и ходят слухи, что бабушка Камимура прячет в долине девушку — без руки и ноги, одноглазую и страшную, как Юки-онно.       — Я без руки? Без ноги тоже я? — Мэри топнула сапожком в песок.       — Откуда мне было знать, что ты такая красавица? — Акихико расплылся в улыбке. Хоть должен был колотиться от холода — в одном-то халате и босоногий. Видно, и с ним говорила земля.       — Отвезешь в долину? — спросила Мэри. — Бабушка учит: сперва накормить и обогреть, а уж потом наказания. Иначе прогневаются духи.       Медвежий, что всё это время сидел на задних лапах, поскрёб живот:       — К обеду надо поторопиться. — Распластался ковриком поперек дороги, скосил на Мэри глаз: — Садись сперва ты, Мэрико-тян, а потом этот. Отдай ему тулуп.       Из вредности Мэри помотала головой и сложила на груди руки.       — Не бойся, — сказал Медвежий дух новым, но очень знакомым голосом. — Не самый плохой вариант. Приехал, хоть и не знал, что ты — первая красавица на весь Хоккайдо. С истинными счастье настоящее, даже если оно коротко.       Он вздохнул. Мэри села на колени около громадной головы и заглянула в глаза — влажные, и тоже знакомые. Родные. Глаза спасателя найденышей, первого героя на Хоккайдо.       — Не бойся, — повторил он, разевая пасть. — Он теплый, у него солнышко в груди. Я упрел, пока вёз его в эти бани. Вон, холку потрогай.       Мэри осторожно погладила — мягкие шерстинки щекотали ладонь.              Отец сказал держаться крепко и Медвежьим духом поднял влюбленных над долиной. Бежал по розовым облакам, пока не встретил бегущих навстречу детей. Аки-кун был первым из них. Он совсем не злился, он нёс цветы, что из-за гейзеров никогда не вяли.       Акихико подал руку, и, когда Мэри дала свою, коснулся губами запястья. Пар тонкой струйкой поднялся в небо, вновь заискрилось мамино имя.       — И дождь не страшен, — сказал отец.       — Всегда любил дождь, — ответил Акихико, — теперь понимаю, почему. Он напоминал мне мою Мэри.       — Мэрико, — поправила она.       От удивления отец прикрыл глаза лапами.       — Так ведь она здешняя, — рассмеялся Аки-кун и, роняя цветы на лету, бросился обнимать сестрицу.