Следствие вели...

      Илье здесь до безумия нравится. Старый двор с облезшими лавочками чуть поодаль еще советской детской площадки, на которой новая деревянная машинка, почти блестящая на фоне старой крутой горки из железа и песочницы без одного бортика, выглядит как-то совсем уж неправильно. А вот Юра, со своей неправильной осанкой, вечно усталым и флегматичным взглядом, в потертой коричневой кофте и ярких носках с забавным принтом тут выглядит очень гармонично. Его голубые глаза бездумно скользят по окнам серой сталинки, а его колено прижато к колену Ильи в таком желанном и теплом физическом контакте. Маленьком и ненавязчивом, но от того будто более личном. Илья иногда отвлекается от пустого созерцания заросшей тропинки, чтобы ускользнуть взглядом по Юриному профилю, вдоль горбинки на носу, спадающих на лицо волн русых волос, чуть опущенным в выражении спокойствия кончикам губ и снова вернуться к зеленой, местами все-таки желтоватой пожухлой траве. Юра в такие моменты лишь перехватывает его взгляд боковым зрением и мягко пихает локтем в ребро. И им комфортно просто сидеть рядом друг с другом и молчать, прятаться за плечами друг друга от солнца, когда то изредка выглядывает из облаков. — Я в детстве не любил такие дворы, — начинает тихий диалог Илья и запрокидывает голову, глядя на быстро плывущие по небу сероватые облака — Они меня пугали. — А сейчас что? — Юра поддерживает диалог, и Илья чувствует, как он приваливается к его боку. — А сейчас мне тут нравится, — усмехается Тихонов, будто говорит что-то действительно очевидное — Тихо, спокойно. Нет никого. — Кроме курящих дедулек и периодически проходящих мимо бабулек, — вздыхает Юра и на несколько секунд укладывает голову на плечо Ильи, как бы показывая свое желание — Пошли домой, а? Я есть хочу.       Илья кивает и поднимается на ноги, делая паузу, чтобы немного размять спину, сведя лопатки. Все-таки сидеть на старой деревянной лавочке — не очень удобно. Юра уже выходит вперед, неспешно шагая к выходу со двора, и Илья догоняет его, слабо хлопая по спине. Он смеется в ответ на недовольный взгляд, но шумный звонок его мобильного разрушает едва родившуюся атмосферу. Илья уже грешным делом думает, что это мама или, чего получше, отец. Но нет, на экране светится имя Кости. Юра закатывает глаза, но, надо признать беззлобно, а Илья лишь пихает его в плечо и, приняв вызов, включает громкую связь. — Илья, Юра с тобой? — сходу начинает Костя, заставляя Илью поднять брови и промычать в трубку что-то явно отрицательное. Юра смотрит неодобрительно, но себя послушно не выдает — Он не отвечает, а у нас номера его нет. Короче, звони ему и приходите ко мне, мы с Ромой сидим уже. С Ромой и кучкой еды. — Ну, — тянет Илья, глядя на Юру, но тот просто пожимает плечами, мол, почему нет — Ладно, позвоню ему. Скоро будем. — Встретишь его тогда у подъезда, — звучит Ромин голос, а потом Костя чуть приглушенно спрашивает «зачем?» — Ну чтобы не потерялся. — Разберетесь, в общем, — снова включается Костя — Ждем.       Илья даже не успевает ничего ответить, когда звонок завершается, и по итогу просто смотрит на Юру, глупо хлопая глазами. Тот в очередной раз пожимает плечами и сворачивает в другой двор, который выведет их к автобусной остановке. Не то чтобы у Кости такие неожиданные предложения были какой-то редкостью, которой от него не дождешься, нет. Костя собирал их компанию в любой удобный момент, будь его семья дома или нет, в независимости от погоды и дня недели. Ему просто нравится находиться в обществе, нравится общаться, и это его изюминка, к которой привык даже Юра. И почти полюбил, пусть и никогда не признается. Илья знает это, и это знание заставляет улыбнуться.       Он с легкостью может вспомнить первые месяц-два, когда Юра только пришел в компанию. Он почти не начинал диалог первый, если только не хотел задать чисто организационный вопрос или снова поддеть Илью. Сам отвечал на вопросы односложно, если вообще отвечал словами, а не кивками. Закатывал глаза и был частью команды лишь на тренировках, не пытаясь ни с кем сблизиться, но и не портя отношения. Нейтральная позиция, просто один из шести, просто существует где-то рядом. Воплощение спокойствия и безразличия ко всему.       Сейчас, спустя почти полгода, все немного изменилось. Все стало иначе. Он вступает в диалог и участвует в нем, пусть и в своей немного пассивной манере. Он налаживает контакт и общается. Он открывается, улыбается и играет. Он открылся Илье за неделю до их первого поцелуя и неловкого признания Тихонова. Открылся чисто символически, но это было важно для обоих. Тогда Илья был дома у Юры только третий раз, а кошка только начала привыкать к чужому человеку. Их пустой диалог ушел в какое-то душевное русло. Они рассказывали что-то о себе, оставляя какие-то подробности или самые основные аспекты внутри. Илья рассказал о почти паническом страхе быть недостаточно умным, успешным, хорошим, умелым. А все, что сделал Юра — не начал говорить пустые слова поддержки или успокаивать. Он лишь поджал губы и резким движением сорвал пластырь со скулы, глядя прямо в глаза так открыто и доверчиво, что все мысли испарились из головы Ильи. Он не спрашивал, а Юра не объяснял, но с того момента Илья видел этот пластырь на чужом лице лишь во время тренировок и прогулок.       Илья помнит, как Юра растерялся, когда в первый и пока что в последний раз пришел к нему и мама задала вопрос про этот пластырь. С безобидным здоровым любопытством она смотрела на эту белую полоску, а Юра не мог ничего сказать, зажав руки между колен. Илья тогда вступился, сказав, что парень просто споткнулся на тренировке, выходя из инвентарной, и врезался лицом в металлический дверной косяк. Мама, конечно, покачала головой с наставлением быть осторожнее и оставила эту тему, но Юра не оставил. Юра тихо поблагодарил, когда Илья провожал его до остановки. — За маршрутками следи, — голос Юры выводит Илью из воспоминаний, заставляя мозг выключиться на долю секунды — Я не знаю, на какую нам. — Вон, подъезжает, — кивает Илья, замечая нужную маршрутку, приближающуюся к их остановке. Он даже не заметил, как они дошли до остановки, но заметил, как Юра шарит по карманам джинс в поисках карты — Я заплачу. — Ебать джентльмен, — усмехается Юра, но послушно успокаивается и подходит ближе к бордюру — Отплачу кофе с печеньем. — С вами приятно иметь дело, — деловито отвечает Илья, когда маршрутка подъезжает и из нее начинают выходить люди — Прошу Вас.       Юра лишь закатывает глаза, поднимаясь по порожкам, и уходит назад, занимая место. Илья оплачивает за двоих и, кое-как найдя своего придурка, садится рядом с краю. Потому что Юра снова занял местечко у окна и теперь сидит и довольно улыбается уголками губ, как какой-то лис. Илья передразнивает его, немного преувеличивая эту хитрую улыбку и едва заметный прищур нижних век, но, тем не менее, принимает один наушник из Юриных рук и вставляет в ухо. Он толком не вслушивается в тексты песен, а их мелодия просто играет фоном, смешиваясь с редкими диалогами таких же пассажиров и звуком мотора. Вид из окна занимает большую часть внимания, которое иногда переключается то на других людей, то на Юру. И так все несколько остановок, около девяти, наверное. Илья сбился со счета на четвертой, но, тем не менее, нужную он узнает вовремя, чтобы пихнуть Юрино колено своим и начать нелегкий путь к дверям, воюя за собственное равновесие. — Отлично, — вздыхает Юра, когда они отходят от остановки — И куда нам? — Просто пошли.       Илье этот район всегда нравился. Тихий и благополучный, такие обычно называют спальными. На площадках во дворах много подростков, еще больше маленьких детей и от каждого камня веет какой-то семейной атмосферой. Возможно, Илья немного преувеличивает, но у него тонкая душевная организация, он привык гиперболизировать все, что может. Порой еще и романтизировать. Совсем немного. любом случае, он просто ведет Юру к нужному дому и подъезду, периодически бурча что-то себе под нос, негодуя на ветер. Спасибо Косте, который открыл домофон почти сразу, будто стоял и караулил их звонок. — Чистота, — тянет Юра, осматривая подъезд, пока они ждут лифт — Красота. — У тебя в подъезде примерно вон там «хуй» написано, — усмехается Илья, указывая кивком на стену возле почтовых ящиков — А рядом кто-то кого-то оскорбляет. — Заткнись, — отмахивается Юра и заходит в лифт еще до того, как двери полностью открываются. Знание техники безопасности нулевое, либо этот парень просто съел свой инстинкт самосохранения еще в утробе матери — Это эстетика. — Эстетика быдла? — Илья невольно приподнимает брови, нажимая на нужный этаж, и оборачивает, когда двери закрываются, бегло осматривая потолок — Интересно, тут есть камеры? — Не думаю, — пожимает плечами Юра, делая шаг вперед — Да и какая разница?       Илья кивает, соглашаясь, потому что знает точно, что никаких камер в этом лифте нет. Узнал в тот момент, когда, поднимаясь вместе с парнями, подавился слюной и действительно думал, что умрет, но не срослось. Илья был действительно рад, что никто в случае чего этого позора не увидит. И сейчас он, мягко укладывая руки на Юрины предплечья, пробираясь пальцами под рукава кофты, радуется еще сильнее, а огонек, вспыхнувший теплым светом в голубых глазах, эти эмоции лишь подогревает и разжигает сильнее. Илья прекрасно помнит, что предплечья у Юры — довольно чувствительное, даже в каком-то смысле интимное местечко. Обычно Илье достаточно просто провести кончиками пальцев по тонкой коже внутренней стороны предплечья, от сгиба локтя до запястья, чтобы немного успокоить Юрины нервы, будь это раздражение или внеплановый приступ печали.       Как и сейчас, Юра снова улыбается, приподнимает уголки губ и встает на носочки. И кто Илья такой, чтобы отстраниться в этот момент? Он подается навстречу, не пытаясь подавить собственной улыбки, и просто касается Юриных обветренных губ своими. Это прикосновение длится около нескольких секунд, Юра только-только хочет немного углубить этот поцелуй, когда раздается звуковой сигнал, оповещающий о прибытии на нужный этаж. Илья позволяет себе еще на долю секунды задержать руки на чужих предплечьях и взгляд на чужих губах перед тем, как выйти из лифта и свернуть в левый тамбур. Коричневая дверь-сейф легко открывается, Илья слышит голос Кости из, насколько он знает и помнит, кухни, поэтому, скинув кеды и ветровку, направляется туда с веселой улыбкой. Настроение у него действительно хорошее. — Привет, — улыбается Рома, и Илья кивает ему, садясь за стол на диванчик, который, почему-то, пустует — А где Юра? — На месте, — Юра заходит на кухню в своих забавных носках и, коротко оценив обстановку, садится на диванчик рядом с Ильей — Илья приманил меня едой. — Костина сестра испекла пирог с ягодами, — тут же включается Рома, не выносящий того факта, что кто-то в его компании голоден — И чай?       Юра кивает, и Костя встает со своего стула, хозяйничая на кухне, пока Исаковский укладывается голову на сложенные на столе руки и тихо вздыхает. Илья прекрасно знает, что он голоден, потому что Юрин обычный рацион — чай с бутербродом утром, обед и чай с чем-нибудь вечером, а с учетом того, что обед Исаковский из-за внеплановой прогулки пропустил, это вовсе не удивительно. — Не потерялся? — усмехается Костя, ставя перед Юрой тарелку с куском пирога, пока на фоне шумит чайник. — Нет. Илья настолько мне не доверяет, что решил просто забрать меня из дома, — Юра выпрямляется и пожимает плечами, бросая на Илью короткий взгляд, в котором читается истинный смысл фразы. «Илья настолько мне не доверяет, что позвал гулять пару часов назад и задумывается о совместной ночевке» — Что мы вообще делать будем? — Да что угодно, — Костя благодарно кивает Роме, когда он встает, чтобы сделать кому чай, а кому кофе, и усаживается обратно на свой стул — От сплетен и обсуждения всех подряд до просмотра фильмов. От просмотра фильмов до душевных диалогов. — Только не душевные диалоги, — страдальчески просит Илья, немного драматизируя лишь для того, чтобы Юра снова закатил глаза — Я из-за них с Исаковским подружился, больше не хочу. — Смотри, а то еще и женишься не дай Бог из-за душевных диалогов, — усмехается Юра, выразительно приподнимая брови — Жалко бедную девушку. Какой же отчаянной надо быть, чтобы связать с тобой свою жизнь.       Илья открывает рот, уже готовясь вытолкнуть с кончика языка ехидное «Примерно такой же, как ты», но вовремя затыкается. Эта фраза могла бы закрыть занавес и выдать весь их спектакль. А Юра лишь улыбается снова своей лисьей полуулыбкой, прищуривая нижние веки, и водит указательным пальцем по краям тарелки, почти игриво, до жути напоминая обычного подростка в переходном возрасте. Илья смотрит на него с легкой, едва заметной полуулыбкой и очень хочет коснуться костяшками пальцев его волос, убрать непослушные прядки с лица, но держится, отвлекаясь на кружку с кофе, которую Рома любезно ставит перед ним. Юра благодарно кивает, обхватывая руками свою кружку с чаем, и Илья повторяет этот жест, вдыхая горьковатый кофейный запах.       Костя начинает свой энергичный монолог в тот момент, когда Юра, под аккомпанемент своего урчащего живота, откусывает кусок пирога со спокойным лицом и абсолютным наслаждением в полуприкрытых глазах. Он реагирует на Костины слова в основном кивками и мимикой, но включается в диалог, только заслышав фразу «А вы знали, что он…». И Илье ничего не остается, кроме как с беззлобной, почти ласковой усмешкой закатить глаза, наслаждаясь своим кофе. Рома напротив тоже улыбается, пока Юра глупо хлопает глазами в ответ на новую сплетню. Настолько шокирующую, что даже Илья приподнимает брови, машинально наклоняясь поближе к эпицентру разговора. — Нет, погоди, — Илья отставляет кружку с кофе на стол, прикрывая глаза — Он реально ударил ее, а потом сбросил все на раздвоение личности, которого у него нет? — Идиот, — вздыхает Юра и закидывает в рот последний кусок пирога, отрицательно маша головой в ответ на вопрос Ромы о добавке. — Вот и я о том же! — вскрикивает Костя, всплескивая руками — Так, ладно. Поели? Я ужастик классный на просторах интернета нашел, погнали в зал.       Илья поджимает губы, потому что, серьезно. Ужастик? В любом случае, это хоть какой-то досуг, поэтому он дожидается, пока Юра выйдет из-за стола и вылезает следом, коротко переглядываясь с Ромой. Тот смотрит в ответ как всегда мягко, спокойно, и почему-то это заставляет засомневаться. Может, стоит все рассказать при удобном случае, стоит во всем признаться? Сначала Роме при личном разговоре, а потом Косте. В конце концов, Рома никогда не осуждал, какую бы дичь Илья не творил, что бы не говорил. Мог указать на ошибку, мог немного поругаться, но никогда не отворачивался и не менял свое отношение. Илья уверен в нем даже больше, чем в себе. Так почему все еще страшно? Почему даже мысль о раскрытии правды заставляет кончики пальцев холодеть будто изнутри?       Потому что иногда Илья бывает труслив, иногда без нужного толчка он не может сделать ничего. А этого толчка у него нет. Юра не обижается и не устраивает сцены из-за того, что Илья хочет хранить их отношения в тайне. В любом случае, пока что. Рома с Костей не наседают с вопросами о том, как и почему его взаимоотношения с Юрой вдруг так улучшились. Илье не из-за чего даже разозлиться, психануть и на эмоциях выпалить друзьям в лицо это заветное «Мы встречаемся». И пока этих мотиваторов нет, пока все идет спокойно и гладко, он будет молчать. По крайней мере, пока не убедит сам себя, что пора, что все будет в порядке.       Когда Илья возвращается из очередного вороха своих мыслей, диван уже оказывается занят Ромой и Костей, — в основном Костей, закинувшим ноги на Ромины колени, — а Юра усаживается на полу, нижнюю половину тела спрятав под журнальным столиком с разными шуршащими пачками. Чипсы, печенье, газировка и даже Юрин любимый сок, какие-то орехи, кажется, просто грецкие, и ассорти из сухофруктов. За спиной Юры диванная подушка, такая же лежит рядом, видимо, для Ильи, а на подлокотнике дивана пара пледов. Кажется, парни основательно подготовились. Илья усмехается, пока Костя, щелкая пультом, ищет нужный фильм на плазменном телевизоре, и, по дороге захватив плед, гнездится на полу. Он прекрасно знает, что рано или поздно Юра начнет поджимать ноги, потому что они замерзнут, поэтому кладет свернутый плед себе на колени и придвигается к Исаковскому почти вплотную. Исключительно для того, чтобы было ближе тянуться за едой, конечно же.       Юра, вообще, мерз часто. Как минимум из-за генов, потому что, судя по его редким рассказам, мать тоже всегда мерзла. Но Илье кажется, что большую роль тут сыграли наркотики, из-за которых регуляторная функция организма была немного нарушена. Он даже летним вечером мог выйти на улицу в джинсах и свитере, а когда выходил из душа, если Илья был в тот момент у него — лез под одеяло, загребая с собой Тихонова, и игнорировал жалобы о жаре до тех пор, пока не согреется. Илья в первый раз боялся даже шевельнуться, жалуясь лишь для вида, но после привык. На третий раз он уже сам залезал под одеяло и приподнимал один край, ожидая и морально готовясь к тому, что Юра сейчас опять ворвется своими ледяными ступнями в его личное пространство. При всем при этом, Юра мог спокойно выйти по осени выносить мусор в шортах и футболке, и это с учетом того, что в его старом доме нет мусоропровода и нужно обойти дом, чтобы найти мусорные баки. Илья не знал, была это какая-то двойственность или простой похуизм, но иногда у него начинало дергаться нижнее веко, почему-то именно на правом глазу.       — Нашел, — в голосе Кости ярко слышна улыбка, и Илья поднимает голову на экран в тот момент, когда начинаются начальные титры — Отзывы хорошие, оценка тоже нормальная. — Что за фильм хоть? — Илья запрокидывает голову, упираясь макушкой в колено Ромы. — «Проклятие», — пожимает плечами Костя, поправляя подушку под шеей так, чтобы не двигать лежащими на Роме ногами — Проклятый дом, в трейлере был стремный подвал. Классика. — Там несколько частей, вроде, — подает голос Рома, укладывая ладонь на Костины лодыжки, потому что деть руку больше некуда — Можем устроить марафон, если будет время и желание.       Илья кивает, примерно прикидывая время каждого фильма. По идее, вторую часть они вполне смогут посмотреть. А если он договорится с мамой, которая сегодня была в хорошем настроении и любит Рому с Костей, как родных сыновей, то та договорится с отцом и они вполне посмотрят еще и третью. Если она есть, потому что Илья понятия не имеет, сколько там частей. В любом случае, он переключается на происходящее на экране. Семья с кучей детей, где все девочки, будто это пародия на «Папиных дочек», переезжает в новый дом в какой-то глуши — действительно классика. Но, стоит признать, пока что все снято довольно красиво, актеры хорошо подобраны и хорошо играют, и это добавляет плюсик в мысленную копилочку достоинств этого фильма.       Юра, тем временем, к двадцатой минуте фильма разворачивает плед и по привычке накрывает не только себя, но и Илью. И если у Тихонова этот плед просто валяется на ногах, то Юра подтягивает его до груди, оставив на свободе только одну руку, чтобы поедать печенье и запивать его соком. Илья хочет уже что-то сказать, пошутить на счет этой мерзлявости, и даже открывает рот, но Юра опережает. Он находит свободной рукой, спрятанной под пледом, бедро Ильи и стучит по нему пальцами, при этом не отрывая взгляда от экрана. И Илья понимает этот намек будто на уровне какого-то шестого чувства. Он неконтролируемо улыбается, глядя на Юрин профиль, и, так же натянув плед чуть выше, находит его лежащую на полу руку. Юрин мизинец оборачивается вокруг мизинца Илья, лежа сверху, и Тихонов чуть сжимает пальцы, возвращая, наконец, свое внимание хваленному Костей ужастику. Но за сюжетом уже почти не следит, сосредоточив свое внимание на Юрином мизинце, на близком, едва ощутимом тепле его ладони. Тот пьет свой сок, растягивая бутылочку почти на сорок минут, с абсолютно спокойным лицом, и только легкий блеск в глазах выдает тот факт, что ему нравится эта ситуация. Нравится держать Илью за мизинец, что обоих устраивает гораздо больше обычного держания за руки и почти стало их традицией, их фирменным взаимодействием. Они могли бы переплести свои пальцы, получив своеобразный замочек, или просто сжать ладони друг друга, но обоим кажется, что этот жест как-то обесценился, даже опошлился в каком-то смысле, стал стереотипом, прямо как красные розы. Все еще красиво, но не так волнующе. А держание за мизинцы для них — что-то личное, что-то, будто созданное только для них, придуманное ими. Илья знает, что Юре нравится это, поэтому остается сидеть, почти не двигаясь.       Еще минут через тридцать Юра приваливается к боку Ильи и сонно прикрывает глаза на несколько секунд. Илья тогда лишь убеждается, что их руки спрятаны под пледом и, убрав мизинец, накрывает Юрину руку своей, сжимая ладонью всегда прохладные тонкие пальцы. Тот в ответ лишь коротко смотрит боковым зрением и едва заметно кивает головой, показывая, что это хорошо. Этот контакт, редкий, но не новый для них, ему нравится, и Илья дергает уголками губ в мимолетной улыбке. Что есть, того не отнять — спать Исаковский любил и умел спать, кажется, везде, в любых позах и состояниях. Поэтому ни капли не удивительно, что в такой уютной атмосфере, согревшись под пледом, он начал клевать носом. А после первой половины фильма он, очевидно, все-таки уснул, откинув голову на диван. Его рука ощутимо расслабляется под ладонью Ильи, и на поглаживания или легкие сжатия он не реагирует, лишь его брови немного вздрагивают во сне. — Уснул? — тихо спрашивает Костя, приподнимаясь на локте, и Илья кивает, скользя взглядом по умиротворенному во сне лицу — Вот не удивительно. — Пусть вздремнет немного, — с материнской заботой шепчет Рома и забирает у Кости пульт, чтобы сделать звук немного потише — У него шея так не затечет? — Затечет, — вздыхает Костя якобы озабоченно, но Илья этот тон знает достаточно хорошо, чтобы немного поднапрячься.       А в следующую секунду, когда Илья только собирается повернуться и взглядом дать понять, что никаких фокусов не потерпит, он видит, как Костя двумя пальцами аккуратно толкает Юрину голову в его сторону. Спустя еще мгновение русые волосы уже щекочут его шею и щеку, а Юра пытается во сне устроиться на его плече поудобнее. Илья резко замирает, будто в ступоре, а Юрины пальцы, зажатые в ладони, начинают казаться теплее, почти горячими, потому что собственные ощутимо холодеют. Смотреть на Костю почему-то становится сложно и кажется, что его мысли слышит вся комната. Неужели узнали? Тогда почему не сказали? Просто подозревают? Просто стебутся?       Илья все-таки оборачивается, подсознательно стараясь сделать это как можно аккуратнее, чтобы не разбудить Юру и случайно не скинуть его голову со своего плеча, и смотрит на Аверьянова, поджав губы в наигранном недовольстве. Он старается не сжимать пальцы Юры слишком сильно, пока Костя лишь улыбается в порыве триумфа. Кажется, действительно стебутся. — Да ладно, — тянет Костя, уловив негативный посыл Ильи, и укладывается обратно — Просто разбуди его, если неудобно. — Мы можем отправить его вздремнуть в комнату, если что, — поддакивает Рома и тянет руку к волосам Ильи, коротко взъерошивая пряди на макушке — Все нормально? — Нормально, — вздыхает Илья и возвращает свое внимание телевизору — Пусть спит.       Потому что он не может признаться вслух, что ему это нравится. Нравится это тепло чужого тела и равномерное посапывание под ухом, нравится этот уют и эфемерное ощущение, что они нормальная, обычная пара. Не может признаться вслух, что ему нравится сам Юра, целиком. Вместе с его ворчливостью и низкой вовлеченностью, вместе с его перепадами давления и холодными ступнями, вместе с его периодическими ломками и этими дурацкими таблетками заместительной терапии. Нравится вместе с его маленькими улыбками, с хитро прищуренными нижними веками и теплыми искрами в светло-голубых глазах, вместе с растрепанными волнистыми волосами и короткими густыми ресницами, с горбинкой на носу, с пластырем или без. Безусловно, Илье нравились девочки до этого, он, кажется, даже признался одной классе в девятом, думая, что это его самая сильная влюбленность, раз уж одержимость учебой и тренировками не смогли ее вытравить. Но сейчас Илья понимает, что ничего подобного не чувствовал ни к одной, не принимал полностью и безоговорочно все их недостатки. Илья понимает, что такое у него в первый и, возможно, в последний раз. И он не может признаться в этом вслух.       Именно поэтому он молча отвлекается на фильм, позволяя себе совсем немного расслабить шею, чтобы коснуться щекой Юриной макушки. Совсем невесомо, не укладываясь, а просто прикасаясь. Потому что для других этот незаметный жест ничего не значит. Потому что для Ильи он значит многое.