Скажем, если со мной в качестве главного героя будет написана история, это безусловно будет трагедия…
***
Глядя на своё отражение в серебряном зеркале, Канеки ощущал неверие. Он словно вернулся в свои незавидные двадцать три, когда напрасно строил козни против Аримы. Густые чёрные волосы тяжёлые, рука уродливая, словно её сварили в кипятке. После рождения второго ребёнка здоровье начало подводить Тоуку, поэтому Кен изредка скармливал ей свою руку по кисть. И именно эта ладонь была чувствительна, как никогда. В очередной раз поправив ремень на хакама, Канеки нацепил очки и отодвинул сёдзи, осматриваясь. Он буквально ничего не мог понять. И эпоха была, то ли конец Мэйдзи, то ли середина Тайсё, служанка принёсшая ему одежду молчала. Но, одно было понятно точно, всё здание пахло смертью. Не запахом плесени, даже не разложением, просто это ощущение трудно с чем-то спутать. — Сасаки-сан, что-то ищите? — Донеслось сверху и Кен подскочил на ноги, по стойке смирно. С момента смерти Аримы Кишо прошло уже больше шестидесяти лет. За это время прах развеянный над бывшей территорией солнечного сада давно слился с землёй. Кену больше не двадцать два, но эта строгость в голосе, эта честная и уставшая глубина глаз, они навечно в памяти. Канеки ночами мучил след от воспоминаний, точно освещенных тёплым светом. Будто даже периодическая боль стала слаще, обжигая до кости. — Г-Господин! Я просто искал людей! — Людей? — Словно услышав плохую шутку, мужчина хмыкнул и слегка покашлял в рукав хаори. Да, людей. В здании воняющем как одна большая RC-клетка, полном полулюдей и гулей, особняк залитый солнцем. Расслабившись Кен уставился на знакомые черты в необычной военной форме и хаори белоснежного цвета. Знакомый ему Арима кажется был не таким крупным, а может воспоминания истёрлись. Всё может быть. — Да, людей. Но, вы нашли меня раньше, это радует больше. — Годы сделали Канеки болезненно прямолинейным. Кажется, что возраст взял своё. Даже некогда разумнейший и лучший Кишо Арима стал просто мальчиком с тяжёлой судьбой, не переживший и половины срока выпавшего на долю Кена. Прожив восемьдесят два года Канеки многое переосмыслил и узнал, но одно он понял точно. Он навсегда останется тем студентом, которого утопили как кота в мешке. — Вы правы, Сасаки-сан, Вам сильно повезло. Мужчина улыбнулся и выпустив кагуне, нежно погладил бледную щеку, подставленную для удобства. Кен не мог противится этому прекрасному и опасному таинству, ставшему привычным для первого одноглазого короля. Да, перед Канеки Кеном стоял сам предводитель гулей, первый, кто боролся за свободу и объединение. Сам Кишо Вашу.***
— Папа, Вы спите? Ичика растормошила отца и проверила пакетик с RC-клетками и питательным раствором. После смерти Тоуки Кен перестал даже пытаться прожить дольше, даже уговоры его любимой внучки Сёко ничего не дали. Непреклонный и по доброму ворчливый Канеки никогда больше не стремился жить, каждый день прибывая в раздумьях. — Папа? — Ичика… — Да? — Женщина привстал и наклонилась к отцу. — Хайсе. — Что? Часто не понятно, чего желал от неё Кен. Врачи списывали всё на деменцию, а Ичика всё искала связь среди всего сказанного Кеном. Как никто другой она видела и осознавала тоску этого, теперь, совсем одинокого человека. Даже муж Ичики настоял, что чтобы разбавить последние дни тестя, нужно взять отпуск. Но этого не потребовалось, женщина просто уволилась. Она слишком долго работала в TSC, её семья достаточно много отдала ради этого мира. — Ты так похожа на Хайсе, — Подняв слабую руку, Канеки погладил бледную щёку. — он должно быть счастлив, мы скоро увидимся с Аримой-саном… — Пап? — И в тот день когда мы встретимся... расцветёт поле цветов… Ичику напугало прерывистое и поверхностное дыхание. Она мигом нажала на тревожную кнопку и попыталась удержать дрожащее тело. Её папа больше никогда не был прежним с момента смерти мамы. А последние три года и вовсе страдал от эпилепсии, галлюцинаций и бреда. Казалось, что всё травмы юности отыгрались на нём теперь. — Папа! Папа! — Ичика чувствовала себя маленькой девочкой. Она помнила, как мама утешала её отца в моменты когда он запирался в себе и плакал, сжавшись и зовя кого-то, — Он… Айну… Он — Бог мира Айну, легендарный дух, потомок Окикуруми. Он умирает, живой труп. Летний день, белый солнечный свет, Унабуши. Как только кончится его дыхание… Канеки стих, отрешённо глядя на дочь, которую от него оттаскивают. Как в тумане он тянет к ней руки и слышит как она что-то кричит ему, красивая. Как же она была красива в тот момент так похожая на Тоуку резкостью характера и нежностью глаз. Волны будто качают его из стороны в сторону, умиротворяюще и глубоко. Душный летний день. Сквозь открытое окно льёт белый солнечный свет. Словно на веранде дома Таке Хирако. — Ари…***
Он Айну…
Когда Кен просыпается, он видит перед собой вереницы воспоминаний. Они противоречат друг другу и сплетаются воедино, холодные и склизкие, за них невероятно трудно ухватиться. Совсем рядом мелькает лицо его повзрослевшей Ичики и сына, он подрывается. Хочет снова обнять детей, но сзади тянутся длинные руки Ширазу и ведут вниз. Канеки растерянно позволяет своему наваждению всё, чего тот пожелает.Он Айну, постаревший орёл…
Гинши идёт не сбавляя шага, к витиеватым воротам, толкает их и врывается. От обилия яркого света Кен сначала прикрывает лицо, а потом отпускает ладонь, только чтобы оказаться лицом к лицу с ласково улыбающимся Аримой. В голове что-то взрывается и Канеки спотыкаясь запрыгивает на Кишо, обнимая так крепко, как только мог. Хаиру, Рикаи, Юса, Шио и множество знакомых и чужих людей окружили его, поочередно обнимая. Амон даже умудрился стащить мужчину с Аримы и потрепать по седым волосам.Борозды времени на его лице, уставшем от боли…
— Безмятежной ночи, Миротворец! — Желает ему старик Йошимура. — Вечного покоя, Король… — Продолжает Кишо и хлопает по дрожащему плечу. — Спокойного сна! Мелькает умиротворённое и виноватое лицо матери в объятиях отца, она стоит поодаль и отдаёт поклон. Торжественные голоса сливаются воедино и убаюкивают усталый разум, всё глубже и глубже погружая в спасительное забытие. И это ослепляющее место размывается, вместе образами столь дорогих лиц. Сам не желая Канеки прикрывает глаза и словно колыбельная в голове звучит:Я благоговею. Я старею, Я горюю. Я белею, вот уже сияю. Так быстро пришло время исчезать…
***
Ощущая себя выплывшим из-под толщи воды, Кен начинает жадно ловить губами воздух. И тут же ему по затылку прилетает чем-то острым, ему едва хватает рефлекса чтобы уклонится. Выпад, ещё один. Канеки отскакивает и выпустив кагуне наотмашь бьёт по ногам нападающего, отправляя того в полёт, уклоняясь от следующего противника. В голове гудит и он едва понимает, что происходит вокруг, а тело впервые за долгое время такое лёгкое. Вокруг ни одной знакомой фигуры, ни единого родного запаха. Стоит гвалт, все кричат, пытаясь чего-то добиться и только Кен не осознаёт и не понимает, что же вокруг него происходит. А потом все на миг замолкают и до Канеки доходит запах крови, она сладкая, с небольшой кислинкой, так пахла Йошимура Это. Так пах Кишо Арима. И так и есть, всё затихнув смотрят на пронзённого бордовой катаной мужчину, покрытого на половину какухо. Кен больше не думает. Он отталкивается своим кагуне и почти всем телом обхватив Ариму бежит как можно дальше. Привычным, для нулевого отряда, жестом вызывая всех, кто мог быть их союзником. Должно быть он сошёл с ума окончательно. Ему ничего не понятно, он растерян, но в его руках сейчас живой Арима-сан. Горячий и истекающий кровью.