Система Медузы

      — Ты меня слышишь?       Полосков замер. Я впервые задумался о том, что же для него значили знаменитые звездолётчики, легенда земной академии Космофлота и Дальней Разведки. И только потом понял, к кому обратился Весельчак. Впрочем, корабль не ответил.       — Слышишь ведь, — невесть с чего довольно протянул пират, — Даже видишь, пожалуй, если после последнего представления не расколошматил уцелевшую камеру.       Второй капитан молчал.       — Догадался, Кимушка, зачем я сюда Пегас затащил? Ты всегда был догадливый. Тебе придется сдаться. Сегодня.       Тишина висела гробовая. Корабль казался безвозвратно мертвым, а толстяк — безумцем, разговаривающим с могилой врага.       — Четыре года ты не сдаешься, — едва скрывая ярость, шипел Весельчак, — Четыре года думаешь, что твой треклятый дружок тебя спасёт. Четыре года ты надеешься, что твоя паршивая птица долетела до Венеры. Я уж думал, что ты так и умрешь в своей клетке.       Он на миг замолчал, ожидая реакции. Я слышал за спиной натужное дыхание Полоскова, а сам не мог даже пошевелиться.       Четыре года.       Весельчак У неестественно рассмеялся.       — Да, Кимушка, сегодня мой праздник. Ты откроешь дверь и сам, своими руками, отдашь мне формулу. Мне даже интересно, как долго ты будешь в этот раз торговаться со своей совестью. Обмана нет. Сегодня все по-честному. Ты слышишь, Кимушка?       Приторный голос Весельчака гулял под сводами, бился сквозь обшивку Синей Чайки, надрывно и раздражающе резал уши. Корабль молчал, застыв расплывшейся свечой посреди подземелья. Весельчак сморщился, его плотная шея пошла толстыми, жирными складками.       — Где же девчонка? Мне нужна эта девчонка… — забормотал он.       От нахлынувшего осознания я едва не потерял равновесие. Умница, Алиса, молодчина! Страшно подумать, что бы было, стой она рядом, в плену.       Доктор Верховцев, морщась от яркого луча прожекторов, смотрел на гордый корабль. Уж не знаю, сознавал ли он это, но отчётливо пахнущее презрением молчание пленника опускало его самого гораздо ниже пола этого склепа.       — Послушай, капитан, — Весельчак уже не сюсюкал, в его голосе причудливо смешивались угроза, ненависть и страх, — Я знаю, что ты жив, хоть и не слишком здоров. Ты засел в своём разбитом корыте, как мышь в норе, и вылезать не спешишь. Но сегодня, слово пирата, выйдешь как миленький.       Этот нарочитый пафос звучал нотами фальшивой комедии, и если бы ситуация располагала к смеху, я бы наверняка рассмеялся. Уж больно нелепо смотрелся невысокий Весельчак, разговаривающий с стройным, как стрела, измочаленным судном Второго капитана.       — Погляди в камеры, Кимушка, или открой заслонку иллюминатора, — медово, но громко и вязко, растягивая слова, продолжил он, — Сегодня здесь повезло оказаться профессору Селезнёву, возможно ты даже слышал о нём, светиле космозоологии, гении и все прочее.       От этих слов стало противно и склизко на душе, будто в любимое дело враз извозили в липкой грязи. Между тем, толстяк с удовольствием продолжал:       — Также капитан Полосков, почти твой коллега, и рыжий механик, впрочем, ничем не примечательный.       На мгновение отвлёкшись от мыслей, за которыми прятался все это время, я заметил, что автоматоны окружили нас со всех сторон, держа на прицеле и не отводя безжизненных светлых глаз.       — Сегодня ты отдашь мне формулу, капитан, — продолжал разглогольствовать толстяк, пытаясь добиться хоть какой-то реакции от «Чайки». Лишь бы не так глупо ощущать себя, наверное, — Ты слышишь?..       Потом добавил в пространство чуть злорадным тоном, хлюпающим о стены, как сапоги по гнилому болоту:       — Молчит, — и захихикал, — Думает. Ну да ладно. Сейчас поторопим. Жалко только, что девчонка куда-то запропастилась. С девчонкой было бы легче.       Я вновь ощутил прилив облегчения, что Алиса сумела сбежать. Что бы ни было дальше…       Весельчак достал из кармана большой носовой платок и вытер им потный, красный и жирно блестящий лоб.       — Кимушка, — слащаво протянул он.       Безумно чесались руки дать ему в наглую физиономию, заставить замолчать, неважно как. И это у меня, профессора и ученого!       — Если ты через три минуты не откроешь люк и не вынесешь мне формулу, я прикажу убить всех моих пленников, — пират выдержал драматическую, театра достойную паузу, и добавил вкрадчиво, — Но не сразу.       Ну всё. Слова сказаны. Ожидаемые, можно сказать, слова. Было страшно. Нет, это никак не описать иначе. Было просто страшно до жути, до липкого пота, но где-то в глубине помимо страха оставался ещё иррациональный подспудный интерес, на что же нас готовы были обменять.       На ответ капитана я, честно признаюсь, почти не рассчитывал, в глубине души не веря, что в Синей Чайке вообще есть хоть какая-то жизнь.       Толстяк ещё что-то болтал про мои отрезанные уши, но в в настоящий момент в них стоял такой звенящий гул, что я едва понимал слова.       — Погоди, — раздался вдруг чуть искаженный динамиком, хриплый и безумно усталый голос. Мы вздрогнули. Даже Весельчак забавно подскочил на месте, оборачиваясь к люку Синей Чайки. Этот голос показался мне странно знакомым, в чем, впрочем, не было ничего удивительного. Говорун прекрасно передавал чужую речь.       — Так-то лучше, — удовлетворённо отметил пират, обращаясь ко всем сразу, — Молодец, Кимушка.       Динамик отразил от стен звук гулкого удара, будто капитан с размаху врезал кулаком по стене, едва сдерживая гнев:       — Молчи, — прохрипел он, — Довольно я тебя слушал. Теперь твоя очередь. Повторю в сотый раз: галактий ты не получишь. А если хоть пальцем дёрнешь в сторону команды Пегаса, я уничтожу формулу и выпью яд. Толстяк рассмеялся.       — И этим ты их не спасёшь. На что мне эти пленники? Как только я их отпущу, они расскажут о моей планете Службе галактической безопасности, и через месяц за мной будут охотиться все крейсеры Галактики. Нет уж, пускай до поры до времени они думают, что меня нет в живых, — Толстяк обернулся к нам и широким жестом продемонстрировал мне стоящую в тени конструкцию, которая в учебнике по истории называлась, кажется, дыбой. Рядом лежала плеть.       — Впрочем, меня не сильно интересуют твои настроения, — Весельчак явно заметил ужас в моих глазах и теперь улыбался, — Говори, капитан: отдаешь формулу или нет. Одно слово: да или нет. Иначе профессор первым пойдет на дыбу. По старинке, конечно, зато удовольствие какое!       — Я должен поговорить с этими людьми, — прохрипел динамик. От этого голоса, ощущавшегося измученным даже сквозь стены корабля, у меня мороз подрал по коже. Толстяк скривился, оглянулся на Верховцева, будто спрашивая. Но холодные глаза предателя оставались недвижны и его напарнику пришлось решать самому:       — Нет, ты не будешь ни с кем говорить. Ты просто откроешь люк и вынесешь формулу. В противном случае ты будешь долго корчиться от их криков. Посмотрим, как долго ты выдержишь на этот раз, Кимушка, ведь у тебя-то есть и стыд, и совесть.       Ох… Что ж такое-то… Полосков не выдержал, рванулся, но автоматоны держали крепко. Капитан Пегаса глухо зарычал, вызвав холодную усмешку Верховцева.       — Не получится, Весельчак, — едва слышно выдохнул динамик, — За четыре года у вас ничего не вышло. Не выйдет и на этот раз. Но сначала эти люди должны выслушать мой рассказ. Посмотрим, что они скажут.       И правда, — подумалось, — было бы очень интересно узнать, что такое ценное не хочет отдавать капитан Синей Чайки. Слово «галактий» ни о чем мне не говорило.       — Нет! — выкрикнул толстяк. Все же он боялся. Причем, непонятно кого. Нас? Глупо. Капитана? Что он мог сделать?       — Молчи! — оборвал пирата пленник, — Куда тебе спешить? Успеешь ещё осуществить свои угрозы.       Корабль по-прежнему казался совершенно безжизненным. Голос капитана отражался от стен и потолка, дробился и рассыпался на отдельные тона, и казалось, что говорящий едва скрывает нервную дрожь.       — Пускай говорит, — вдруг впервые раздался прищелкивающий голос доктора Верховцева, — Это им не поможет. Пускай говорит, ни его, ни их это не спасёт.       Весельчак передёрнул плечами. Он был явно несогласен, но подчинился беспрекословно. Потом развел руками, мол, — пожалуйста.