Одни на целом свете летаем, Но кто-то вдруг смог унять твою боль.
Luverance — Море
…Её белое платье развевалось на ветру, словно крылья гигантского мотылька. Такое белое-белое, как будто соткано из света, оно едва касалось колен, покрытых свежими ссадинами. Кончики рыжих волос путались, щекотали голые плечи, на которых в созвездия складывались большие и маленькие родинки. И так хотелось прикоснуться к ним, поцеловать, прижаться носом, сделать хоть что-то, чтобы почувствовать себя частью этой бесконечной звёздной вселенной… — Скорый поезд номер 289С «Анапа — Екатеринбург» прибывает на 3-й путь к платформе №2! Нумерация вагонов с хвоста поезда! — громко и с расстановкой повторял голос диктора, подгоняя и без того волнующихся пассажиров на станции. — Выход на платформу… Фарид медленно поднялся с помятого рюкзака и с трудом разлепил заспанные глаза, моргал ими по очереди, пытаясь прогнать остатки сна. Такого странного, но очень знакомого сна. Как будто видел его уже и успел позабыть. Что-то странное начало сниться ещё вчера утром, когда он только приехал в Ростов и задремал на уличной скамейке, пока ждал такси. Но, открыв глаза, смог вспомнить лишь длинные женские пальцы с самодельным проволочным кольцом на одном из них. Таким же до боли знакомым, как и белое платье, которое Астахов увидел во сне сейчас. — Ваши документы, молодой человек, — проводница даже не посмотрела на Фарида, только протянула ему руку с аккуратно сделанным маникюром и тяжело вздохнула, когда парень на минуту замешкался. Рефлексия над миром сновидений его так увлекла, что он забыл заранее вытащить из рюкзака паспорт, а проводница уже мысленно нарекла нового пассажира недотёпой. Астахов неловко улыбнулся, по привычке кивнул головой, извиняясь, и тут же запрыгнул в душный вагон, пропахший дошираками, табаком и чьими-то носками. Благо в купе было гораздо свежее. Только через открытую форточку всё равно просачивался сигаретный дым от курящих на платформе. — Как будто и не приезжал, — пробормотал под нос Фарид, вытер тыльной стороной ладони нос и бросил рюкзак на левую нижнюю полку. Других пассажиров в его купе не было. Конечно, кто в такое время года поедет на суровый Урал? Парень и сам не особо хотел уезжать, но ему дали только несколько дней отгула, чтобы он успел проведать маму и вернуться. Это был первый раз, когда Астахов ехал в Ростов-на-Дону один. Отец находился в командировке, старший брат водился с недавно родившимся сыном, а Фарид не думал ни о чём, кроме свежих цветов на могиле матери. Её не было с ними уже больше пятнадцати лет. И даже после переезда в Уфу Астахов-младший всегда находил время приехать и проведать самого близкого человека. Он всё ещё чувствовал себя немного виноватым из-за того, что им пришлось оставить маму здесь одну. Работа отца оказалась важнее, а у Фарида не было права голоса. Видимо, тогда-то на его правой руке и появился этот злополучный шрам, немного напоминающий морскую волну. Сколько бы парень не старался, никак не мог вспомнить, как он его получил, поэтому решил, что, находясь в состоянии аффекта, пытался осколком стекла добраться до вен. Эта «легенда» нравилась ему, а другие в неё не верили. — Скорый поезд номер 289С «Анапа — Екатеринбург» отправляется с 3-его пути! Будьте внимательны и осторожны! — снова громко и с расстановкой отчеканил диктор. Немного помедлив, поезд наконец-то поехал. Промелькнули мимо вокзал, яркие фонари, пустые скамейки и редкие киоски. «Вагончик тронется, а перрон останется», — пелось в старой советской песне. После повторной проверки документов Фарид наконец-то распаковал чистое бельё, расстелил простыню, надел наволочку и с таким удовольствием прижался щекой к мягкой подушке, как будто до этого всю жизнь спал только на соломе. Уставший взгляд снова впился в шрам, показавшийся из-под рукава рубашки. Он немного побаливал. Как у Гарри Поттера, когда Волан-де-Морт оказывался слишком близко. Но Астахов связывал всё с переживаниями о маме. Даже подумал о том, что, может, во сне он увидел её руки и платье. Вот только у мамы не рыжие волосы — они были почти чёрными. …Босыми ногами девушка осторожно ступала по скользкой речной гальке. Она не боялась холодной воды и медленно заходила глубже, пока река не достала до колен и не намочила подол белого платья. Какое-то время рыжая стояла неподвижно, а потом сняла с головы венок из луговых цветов и осторожно опустила на воду. Течение качало на волнах венок из белых, синих, розовых соцветий и уносило всё дальше. Девушка же махала бледной ладошкой, словно провожала его, что-то кричала и заразительно смеялась, подпрыгивая на месте. А потом она резко обернулась и посмотрела прямо в глаза… Дверь купе громко скрипнула. Вместе с этим послышалась какая-то возня. Чужие недовольные голоса, женский и мужской. Парочка даже не обратила внимания, что в купе уже есть пассажир, и продолжала о чём-то громко спорить. — Я же просила тебя взять те документы. Столько раз просила! Как ты мог их забыть?! — чуть ли не со слезами на глазах возмущалась девушка, хватаясь руками за куртку мужчины и то ли пытаясь его оттолкнуть, то ли наоборот притянуть к себе. Мужчина же был сдержан. Он обещал позвонить родителям, чтобы те отправили «бумажки» почтой, но его спутницу это не утешило. — Если эти истерики продолжатся, ты останешься в Поворино и никакого лечения не будет. Ты поняла меня? — пробасил мужчина и грубо сжал чужие хрупкие запястья, тем самым вынудив девушку отпустить его куртку. Она молча кусала дрожащую губу и, стараясь не расплакаться, кивнула в знак согласия. Мужчина так же молча кивнул, убрал руки, а затем вышел из купе, закрыв за собой дверь. Девушка всхлипнула, отвернувшись от двери и прижавшись лицом к верхней полке. Дрожащими руками она подтащила к себе матрас, пытаясь заглушить в нём очередной всхлип и незаметно вытереть слёзы. Фариду, притворявшемуся спящим, почему-то сделалось невыносимо обидно, как будто незнакомый мужик угрожал ещё и ему. Астахов, конечно, знал, что лучше не вмешиваться в чужие ссоры (вдруг тебя виноватым сделают), но и слушать, как девушка плачет, ему не хотелось. — Вам, может, воды дать? — вежливо поинтересовался парень, наконец-то оповестив о своём пробуждении, и сел за стол, свесив ноги на пол. — А то оно это… голова ещё болеть будет. Незнакомка притихла. Она утёрла наматрасником раскрасневшийся нос, сглотнула и потом слегка дрожащим голосом ответила: — Простите… м-мы разбудили вас? Мне… мне ничего не надо. Правда, ничего не надо. Фарид задумчиво почесал бритый затылок, но потом всё-таки вытащил из рюкзака бутылку с водой и, немного приподнявшись, протянул её девушке: — Возьмите. Я это, если вам неудобно, могу отвернуться. Ну если вдруг там нос распух. Или тушь того самого… Астахов укусил себя за язык. Если бы бывшая русичка Маргарита Витальевна услышала сейчас его «проникновенную» речь, то она бы крепко задумалась над справедливостью поставленной в аттестат четвёрки. — Я не пользуюсь тушью, — пролепетала девушка и в последний раз швыркнула носом, после чего отвела левую руку за спину, пытаясь вслепую ухватиться за бутылку воды. — Я сама, сама! Фарид потянулся через весь стол и, осторожно взяв её запястье, помог пальцам обхватить горлышко пластиковой бутылки. На мгновение его взгляд остановился на тыльной стороне ладони, бледной, с узорами из выпирающих вен. Чем-то были похожи пальцы незнакомки на пальцы той рыжей девушки из сна. Только вместо проволочного кольца на одном из них блестело золотое. — Спасибо. Я, знаете, обычно не плачу. Просто усталость. Девушка открутила крышку и сделала несколько жадных глотков. Астахов ничего не говорил, не задавал лишних вопросов. Только терпеливо ждал. Ждал, когда новая соседка всё-таки посмотрит на него или же когда вернётся её спутник. — Ещё немного — и вы точно во мне дырку просверлите, — неожиданно выдала девушка, вытирая губы после очередного глотка воды. Фарид даже не сразу понял, о чём та говорила, но потом спохватился, потому что уже несколько минут откровенно пялился на незнакомку. На её чёрную кожаную куртку и на такое же чёрное вязаное платье, едва достающее до колен, на худые плечи, которых касались розовые, похожие цветом на сахарную вату, жидкие волосы. — Вы… вы, вообще-то, разбудили меня. Вот я и задремал сейчас. Немного. С открытыми глазами. Ничего такого, — выкрутился Фарид, но всё равно смутился и опустил голову, уставившись в пол. Он мог поклясться, что кончики ушей немного покраснели. — Тогда и за это извините. Будьте добры, потерпите нас всего один день. До Уфы. — Да я тоже в Уфе выхожу. — Классное совпадение… тогда надеюсь, что это купе на троих доедет в мире и согласии, — с улыбкой ответила девушка и поставила бутылку на стол. — Меня, кстати, Ирина зовут. Просто Ира. — Меня… — Астахов вдруг весь выпрямился, одёрнул края рубашки и, чуть не ударившись головой о верхнюю полку, встал из-за стола, протянув руку новой знакомой: — Меня Фарид зовут. Просто Фарид. — Фа…рид? Ты? — невнятно пробормотала она и резко обернулась, посмотрев ему прямо в глаза. …В глазах, похожих на янтарь, плескалось море. Моря не было рядом, а в её глазах было. Как будто вселенная из звёзд поглотила и его. Сделала ещё прекраснее, окрасила в золотые тона. В уголках глаз собрались маленькие морщинки — настолько лучезарно девушка улыбалась. Улыбалась стоящему на берегу. Она приподняла подол промокшего платья и, немного покачиваясь, начала выбираться из воды. Рыжая продолжала громко смеяться, пытаясь как можно скорее вырваться из плена реки. Торопилась изо всех сил. Но неожиданно смех стих. Его перекрыл плеск воды… — Извини, я обозналась, — девушка помрачнела и отвела взгляд в сторону. Она покачала головой и не пожала протянутую руку, снова отвернувшись и начав разбирать вещи. Руку не пожал и второй сосед, вернувшийся в купе и представившийся Николаем. Когда их снова стало трое, повисла гробовая тишина. Астахов пялился в окно и нервно чесал правую руку. На нижней полке напротив него расположились Ира и Николай. — Ты сидевший, что ли? — Что? — Спрашиваю, сидевший, что ли? — нетерпеливо повторил Николай. — Нет, — непонимающе ответил Фарид. — А-а-а. Онкология, наверное? — мужчина провёл рукой по своей русой шевелюре и показал пальцем на Астахова. — Коль, не надо такое… — попыталась вмешаться Ирина. — Или по контракту служишь? — Нет, это… — парень коснулся выбритой макушки, немного растерявшись из-за прямолинейности едва знакомого человека. — Я механиком работаю в автомастерской. Волосы мешаются. Сбриваю. — Во как, — криво ухмыльнулся Николай, явно неудовлетворённый таким ответом. Он сощурился и уткнулся взглядом куда-то в переносицу Астахова. — Ты вроде сам на скина похож. А имя как у чурки. Повисла неловкая пауза. Такого «филигранного» оскорбления в свой адрес Фарид ещё не получал. Будь он подростком, то обязательно первым полез в драку. Будь он с отцом, то тоже не пожалел кулаков своих. Однако сейчас его сдерживало нахождение рядом девушки, цеплявшейся за кофту мужчины. И страх, что их высадят с поезда. — Если вам не нравится находиться со мной в одном купе, вы можете выйти. Николай, кажется, даже не уловил смысл сказанного, но когда до него дошло, то он тут же дёрнулся с места. Ирина удерживала мужчину за плечо. — Думаешь, крутой такой? Недорос ещё, чтобы подобное вякать! Тебя отсюда раньше вышвырнут. Место таким в обосранном плацкарте, а не в купе! Фарид нахмурился. Почему-то рычащий без повода едва знакомый мужчина до жути напоминал ему родного отца, который нетрезвый всегда вёл себя именно так. Значит и поступать в этой ситуации следовало похожим образом. — Я обращусь к проводнице с таким предложением, — парень решительно поднялся со своего места и, дёрнув дверь купе, вылетел в коридор. Его не остановили. Только бросили вдогонку обидное «доносчик». Астахов ни к кому и не пошёл. Он бесцельно бродил по коридору мимо других закрытых дверей купе, потом и вовсе ушёл в соседний вагон, заглянул в ресторан, отказался от дорогого чая и побрёл в обратную сторону. Когда Фариду это надоело, он остановился возле первого же окна, опёрся на поручень и закрыл глаза. Стук колёс и качающийся состав убаюкивали. …Дрожащие бледные пальцы прижимали подорожник к разбитой коленке. Что-то красное размазывалось по её коже, становилось ярче, как звезда-гигант, пожирающая не только планеты, но и весь свет, который раньше исходил от аккуратно выглаженного платья. От белого-белого остались только пятна грязи, сырость и разорванный подол. Но даже сейчас рыжая не плакала. Потому что она обычно не плачет. Потому что у слёз повод особенный и когда-нибудь они могут закончиться. «А слёзы живым нужны, не мёртвым»… — Эй? Фарид? Спишь? Астахов приоткрыл один глаз, и в тусклом свете увидел расплывающееся лицо девушки. Да той самой, что секунду назад ещё сидела рядом у воды! От неожиданности он подпрыгнул, больно ушиб руку о стенку вагона и чуть было не свалился на пол, но его вовремя успели схватить за рукав рубашки. Уже приглядевшись, Фарид увидел розовые сахарные волосы, которые казались немного красными из-за коридорной лампочки. А ещё были длинные пальцы, ладони, запястья, показавшиеся из рукавов тёплого платья. Ткань рубашки громко треснула в районе плеча. Если бы парень вовремя не спохватился и наконец не занял устойчивую позицию, то мог бы уже через несколько секунд стать счастливым обладателем «голубой жилетки на одну руку». — Прости! Я порвала? Ира виновато посмотрела на Фарида, на его рубашку, даже попыталась найти разорвавшиеся швы. Но Астахов только отмахнулся и широко улыбнулся. — Старенькая уже. Ещё со школы. Туда ей и дорога. — Очень жаль. Я, правда, не хотела. — Красивая девушка извинилась передо мной уже столько раз за день, сколько передо мной не извинялись за целую жизнь. Добрый знак, а? — Фарид подмигнул, чем ещё больше смутил новую знакомую. — Мне неудобно за выходку Николая. Он устал с работы и вообще… придурок, — Ира встала рядом с Астаховым и навалилась на стенку вагона. — Так и знала, что надо было брать купе на двоих. — Ну, тогда бы мы не познакомились? — Кто знает. Может, ты смог бы доехать в тишине и выспался. А не провёл столько времени здесь. — Не выспался бы. Плохо сплю и вижу всякое. — Монстров? — Пока сам не понял, — Фарид помрачнел и решил резко сменить тему. — Он вас ударил? Щека… тут… Астахов почесал свою щетинистую щёку справа, а потом протянул руку к лицу девушки, невесомо касаясь скулы. Он вдруг увидел под слоем стёршейся тоналки едва заметные веснушки. — Вам больно? — Это не больно. Есть вещи гораздо больнее, — совершенно спокойно ответила Ира и отвернулась. — И хватит уже выкать. Я едва ли старше тебя. — А вы, то есть, ты… ты встречаешься с ним? С Николаем? — спросил Фарид и почувствовал, что почему-то очень взволнован. Даже слюна во рту как будто стала горькой. — Угу, — девушка кивнула и опустила взгляд на свои руки. — Только потому, что он обещал оплатить моё лечение. У меня болезнь… редкая. Коля обещал, а сам даже не забрал документы у родителей! — Болезнь? На руках? — Не совсем. Моя болезнь немного другого характера. Она такая… впрочем, нет, неважно, — Ира покачала головой и снова посмотрела на Фарида. — Идём в купе? Коля куда-то ушёл сейчас, а ты и так из-за нас не спишь. — Ира, подожди. Я заметил у тебя кое-что на руках, когда ты меня за рубашку взяла. Что это? — Астахов не заметил, как стал ближе к девушке, чуть ли не прижавшись к ней. — Я никому и ничего не скажу, обещаю. Просто у меня тоже… что-то не так. — Если что-то не так, то лучше сходи к врачу. Я не врач, — Ира нахмурилась и собралась уже уйти, но Фарид не дал ей этого сделать. Он крепко держал пальцами сжатый кулачок девушки, обжигал мозолистой кожей тыльную сторону ладони. — Пожалуйста, Ира, — уже шёпотом просил Астахов. — Только одним глазом. Парень осторожно потянул свободной рукой рукав платья, обнажая запястье. Волна. Почти такая же морская волна, которую по легенде он однажды вырезал осколком стекла на своём запястье. Только через секунду радость сменилась на удивление и даже ужас. Ниже под «волной» в ряд шли неровные полосы, некоторые только заживали, некоторые перечёркнутые. Похоже на календарь, который вели смертники на стенах своей камеры. — Зачем… — Сейчас же отпусти меня. Или я буду кричать, — прошептала Ира, поглатывая вставшие комом слёзы. Она легко выдернула свою руку из чужой хватки и поспешила уйти. Остановилась только на мгновение, когда услышала слова Фарида. — Ира, ты ведь обычно не плачешь! …Река, в которой утонул венок рыжеволосой, протекала рядом с кладбищем. А вокруг только поле, заросшее белыми, синими, розовыми соцветиями. Она сидела возле чьей-то могилы и продолжала прижимать к колену листик подорожника. Пока чужая мозолистая ладонь не накрыла холодные пальцы сверху. Он целовал разбитое до крови колено через прикосновение их рук. «Ты бы понравилась моей маме, Злата.» «Вот дурак, она-то знает, что я не Злата. Мёртвые всё знают. Поэтому называй меня здесь Ирой. Просто Ирой»… — Ира! Да тише ты, не дёргайся. Пацан всё равно спит, ничего не будет. Убери это сраное платье! — шептал мужчина, периодически срываясь на рык. В купе было душно. Пахло перегаром и чем-то ещё очень мерзким. В темноте слышалась возня, причмокивания и глухие удары. — Коля, не надо… прошу, ты пьян. Тебе нужно успокоиться, — задыхаясь, умоляла девушка. Она царапала пальцами крышку стола, пытаясь сделать хоть что-то, хоть как-то выбраться из-под прижавшего её сверху Николая. — Заткнись, больная истеричка! Я и так… и так устал уже от тебя и твоей чокнутой семейки! Ты можешь хотя бы дать мне трахнуть тебя по-нормальному, Ира?! Фарид спросонья не сразу понял, что за противные звуки его разбудили. Может, даже не звуки. Голос. Чей-то знакомый надрывающийся голос. Только через несколько минут до него дошло, что происходило, когда он увидел кулак Иры, бьющий по крышке стола. Астахов тут же сбросил одеяло и босой подскочил к нижнему месту напротив. Не помня себя от ярости, он резко дёрнул за плечи светловолосого мужчину и стащил его на пол. — Э, что за дела?! Тебя давно не били, петух обритый?! — Николай пытался подняться, но тут же заваливался набок. Фарид пнул ему куда-то в район живота, а потом, переступив через него, отодвинул дверь купе. Он схватил барахтающегося мужчину за руки и выволок в коридор. — Поспишь сегодня здесь. Если менты тебя не высадят, — сурово сказал Астахов и закрыл дверь перед носом Николая. Фарид прижался к ней спиной и крепко держал ручку, не давая скоблящемуся по ту сторону мужчине открыть её. Он ещё что-то пытался кричать, но, кажется, из-за алкоголя и нескольких сильных ударов окончательно ослаб и заснул. — Коля убьёт нас. Убьёт нас, — лихорадочно повторяла Ира, обнимая себя за колени. — Зачем, зачем, зачем? Фарид отошёл от двери и сел рядом с дрожащей девушкой. Немного помолчав, он тихо сказал: — Я вспомнил тебя. Я всё вспомнил. Про рыжие волос. Кольцо. Реку. Венок. Созвездия из родинок. Янтарь в глазах. Я всё вспомнил, Злата. Не дав разразиться розоволосой новой порцией плача, Астахов накрыл голое колено своей ладонью и осторожно поцеловал. Точно так же, как видел это во сне. Вернее, совсем не во сне. — Ты просила называть себя Златой, потому что твоё имя казалось тебе слишком обычным. Но, когда мы были на могиле моей мамы, ты сказала мне, чтобы я называл тебя настоящим именем. Потому что она всё и так знает. — Фарид… — А ещё море. Я вспомнил про море. Смотри-смотри, — Астахов нежно взял девушку за запястье и коснулся указательным пальцем волнистого шрама. Он невесомо касался его и очерчивал каждый изгиб, при этом проговаривая буквы: — Ф-вверх, А-вниз, Р-вверх, И-вниз, Д-вверх. Моё имя, качающееся на волнах. Здорово, правда? Только… почему я забыл? Почему я всё забыл? Ира шумно выдохнула и сама взяла Фарида за руку. Гладила его «волну», выводила пальцем такой же причудливый узор, шептала буквы. — Ты забыл, потому что Злата не любила тебя. Ты знаешь, что когда предназначенный тебе судьбой человек получает отказ, то все воспоминания о возлюбленном стираются из его памяти. Это как бы защитный механизм. Потому что мозг и тело не в состоянии вынести такую сильную боль. Только воспоминания не совсем исчезают. Они где-то остаются. Являются во снах, когда родная душа снова оказывается где-то рядом. Тебе словно даётся второй шанс. Но только если ты очень сильно этого захочешь. — А ты, Ира? Ты тоже вспомнила меня сейчас?! Ты говорила днём, что обозналась? — Фарид мало что понимал из её объяснений, но ему вдруг стало так тепло где-то внутри. И страшно, что этот прекрасный момент оборвётся. — Не вспомнила. Дурак, — Ира грустно улыбнулась, а потом неожиданно по её щекам потекли слёзы, которые она так долго пыталась сдерживать. — Дурак, потому что, чтобы вспомнить… сначала нужно забыть. А я тебя никогда не забывала! У меня нет этого глупого защитного механизма! Я всё помнила! Но не хотела, чтобы ты... — Ир… — Злата тебя не любила! А Ира поздно поняла, что любит тебя, когда ты уже уехал из Ростова и даже не зашёл попрощаться, потому что всё забыл! Девушка продолжала надрываться, а Фарид не нашёл ничего лучше, чем просто обнять её, уткнуться в уже не рыжие волосы и ждать, когда слёзы закончатся. До него наконец-то всё дошло. Дошло, что за болезнь, что за документы, что за лечение и что за жуткие шрамы прятались под руками до самых локтей. Десять лет он просто жил, а человек, которого когда-то так сильно любил, всё это время мучился от боли, умирал внутри и пытался выжить. — А Фарид всегда любил и Иру, и Злату. И, если бы мог, никогда не забывал то последнее лето, когда ты научила меня больше не плакать из-за ухода мамы. Ира тихо всхлипнула. — У Фарида… тем летом… отрасли чёрные кудряшки… а сейчас… тут пусто, — она похлопала ладонью по лысине и хихикнула. Астахов улыбнулся. — Скорый поезд номер 289С «Анапа — Екатеринбург» прибывает на 4-й путь к платформе №2! Нумерация вагонов с хвоста поезда! — голос диктора неожиданно вторгся в их маленькую идиллию, а яркий фонарь, стоящий на платформе, пробился сквозь грязные окна. — Самара? — Самара. У нас осталось только девять часов до Уфы. — Только если Самара не превратится в бесконечность. Как родинки на твоём плече. — Ты как был дураком, так им и остался. — Я успел забыть, что был глупым и смелым. Они схватили только самое нужное и незаметно выскользнули из купе, пытаясь не разбудить спящего на полу коридора Николая. Фарид спрыгнул с самой высокой ступени вагона и тут же поймал выпрыгнувшую следом Иру. Проводница только цокнула языком и покачала головой, но ничего не сказала. А они бы и не стали слушать, потому что уже бежали через рельсы соседних путей, как будто бы боялись, что их вот-вот догонят. Но за ними никто не гнался. Скорый «Анапа — Екатеринбург» покинул станцию по расписанию и двинулся дальше в сторону Урала. Через девять часов он будет в Уфе. Но беглецам было всё равно. Они громко смеялись и неслись так, как будто от этого зависела их жизнь. Она, выскальзывающая из его кроссовок и тонувшая в безразмерной олимпийке, и он, почти босой, в одной рубашке, но впервые за долгое время по-настоящему свободный, как будто загадочный шрам на руке исчез навсегда. Они бежали навстречу рассвету, навстречу новому дню.