Плавление

      Всë то же лето тысяча девятьсот девяностого года. Около двух недель прошло с того момента, как Эвана видели в последний раз. Было бы кому его видеть, ведь он всех убил.       Прошло уже две недели, а Алекс все ещё прибывал в состоянии шока. Ему пришлось смириться со всеми потерями, но из головы не вылетали двоя: Льюис и Эван. Живы ли они ещё?       Алекс остался один. Он пытался ещё несколько раз найти Льюиса, но бестолку. Возможно фигура уже съела его. А вот на смерть Эвана он и надеялся больше всего. Парня никак не смущало, что он как трус сбежал от туда. А что ему ещё оставалось делать? Да и к тому же Эван поступил точно так же в первый раз. Хотя это нетипично для маньяка – оставить свою жертву покалеченой и просто уйти. Как минимум не характерно для Иинсэйна. Он преследовал каждую свою жертву. Он убил каждого, но не Алекса. Оба их столкновения окончились одинаково: кто-то свалился с лестницы, а второй убежал.       И если Льюис все таки воссоединился с Джоном и Дереком, то Эван совсем таки нет. Ни ад, уж тем более ни рай его не ждали. Даже чёрной пустоты не было. Потому что он и не умер.       Обычно когда твоя кожа касается хоть капельки слюны фигуры, это прикосновение становится фатальным. Ты заболеваешь инфекцией, мучаешься, и в конце-концов гибнешь болезненной смертью. А если ты угодил в целый навоз из жижи, то превращаешься в букашку в паутине. Слюна медленно поглащает тебя, переваривая. Поглотившись полностью ты мумифицируешься, а потом Фигура съест твои приготовленные останки.       Подобно Моргану, это не произошло с Эваном. А он ведь лицом угодил туда, когда кубарем скатился! Иинсэйн не умирал, это было намного хуже смерти.       Эван не испытывал не потребности к еде, ни к воде, ни к чему-либо ещё. Он лишь одиноко скитался по лабиринту. В основном отшивался рядом со своей местностью. Он перестал кого-либо выглядывать, потому что он скорее бы развалился, чем догнал кого-либо. Его отличная физическая форма, не смотря на хрупкое на вид тело, начала сильно атрофироваться. Мышцы слабели. Но это только самое начало. Псих уже видел ранее последствия контакта с жижей в малом количестве. Люди увядали на глазах, ужасно бледнели, покрывались чёрными язвами словно от чумы. С ним этого не происходило. Его бледная кожа не становилась окончательно фарфоровой, мешки под глазами не увеличивались. Лишь сильно болело тело. А потом началось сильное потоотделение.       Это было не просто изобильное потоотделение, лакей как-будто испытывал паническую атаку, хотя почти все чувства отключились еще в самом начале путешествия. Только он сам и порождаемое им безумие. Но вот, их уединению помешали кажется симптомы инфекции. Может быть главный физический признак не проявлялся, потому что не может сделать этого Кощея ещё бледнее? В прочем, Эвану было все равно, бледный он или смуглый.       Эти припадки схватывали его частенько. Ему оставалось сидеть у стенки и учащенно вздыхать, пока пот вёдрами лился с него. До поры до времени. Затем начала болеть голова, припадки похожие на тревогу прошли. Но главное – отвратительные боли в голове.       Не смотря на ещё большую боль, Эван по неизвестным причинам нашёл в себе силы продолжить блуждать, пускай без тревоги, зато с сильнейшим подобием мигрени.       Он то и делал, что ходил по присвоенному коридору и рассматривал свою коллекцию. Тут Дерек, там Алиса. А дальше какие-то безымянные жертвы. Жалко глаза начальника отдал. А это один глаз Джона! Потому что второй фигура съела вместе с его лицом.       Эван чувствовал, что он здесь не один. И нет, это не "духи умерших, пришедшие по душу их убийцы", это был Габриэль. Хотя большой разницы собственно нет между духами его жертв и призраком-полтергейстом. Габриэль просто наблюдал за ним, иногда неаккуратно хлопал дверьми шкафов.       А может Габриэль стал сотрудничать с Алексом и шпионить за Эваном, жив ли он ещё и чем занимается? Да нет конечно. Что Санчоузу, что Иинсэйна Алекс одинаково ненавидел. Габриэль, видно, просто скорбил по Алисе. Все таки хоть и не желая, он завел её не туда и отдал в руки брату. В скором времени полтергейст перестал являться в коридор Эвана. Теперь Эван в уединении с глазами. Да и забредших не туда давно не было. Полное одиночество, зато в окружении большой любимой коллекции и головных болей.       И вот, в очередном скитании по своему коридору Эван вытирал пот с головы. Но вместо того, чтобы дотронуться до мокрых волос, лакей угодил пальцами во что-то мягкое, словно в свежайшую древесную смолу. В то же мгновение он почувствовал, как капелька чего-то вязкого скатилась на его щеку. Эван почувствовал себя словно в парнике. Словно он восковая фигура на ярком палящем солнце. Его сумасшедшая улыбка снова раздулась, а глаза внезапно напряглись. Иинсэйн был готов разорвать свой деловой чёрный костюм, пропитанный кровью и его потом. Брезгуя, он попытался отслоить липкий левый рукав. Но липким был не костюм. Кожа потянулась вместе с костюмом словно пластилин. Это событие заставило Эвана чувствовать себя так, будто его сломанный разум сломался во второй раз. Пальцы так же оставили на рукаве липкие следы тающей кожи.       Эван схватился за лицо, чем сделал только хуже. Он был похож на тающий воск, или мягкий пластилин. Ладони слиплись с лицом, отлепив их, щеки остались на ладонях, обнажая его мышцы, но Иинсэйн боли не чувствовал. Пластилиновые ноги покосились, костюм неприятно слипался с кожей, Эван истерически хихикал, стараясь вернуть щеки на место.       "Ну это точно конец."       Парень не понимал что ему делать. Он в неизвестном направлении куда-то поплёлся по своему коридору, прижимаясь к стенке, на которой естественно оставались его следы. Маньяк отслоился от стенки телом и приложил к ней руку, продолжая идти. Кисть оторвалась полностью, оставшись на стене, закрывая собой ямку с глазами. Как ни странно, Эвана это ни чуть не удивило. Он взялся за неё второй рукой и вернул на место, буквально приклеив. И боли от этого он ни какой не чувствовал. Только всë болела голова.       Так он, теряя форму, долго скитался без смысла. На удивление люди снова начали ему встречаться. Они ужасались ему, но из-за шока не убегали, как обычно раньше. Эван подходил к ним, прислонял ладони к лицу. Его руки слипались с лицами жертв, и таким новым развратным образом он убивал их, забирая глаза. Но тела стал выбрасывать в шкафы, почему-то надеясь на то, что они попадут прямо в лагерь, чтобы Алекс увидел, как он теперь умеет.       Глаза и прочие побрякушки заплывали ему в тело, и Эван мог в любой момент заставить их выплыть наружу. Он проводил по стене рукой, закрывая ямки, оставляя из руки след, глаза выплывали и занимали своё место.       Эвану понравилось, что он теперь может так. Но в остальном – это был полный пиздец. Он полностью отрицал факт своей бесформенности. Его тело становилось все хуже со временем, но он, конечно, ничего не мог сделать. Видно Боженька наконец-то стал его наказывать, если у него конечно есть доступ к этой карманной вселенной.       И вот, фатальное событие. Эван просто упёрся в стену. Его прекрасная растрёпанная причёска была похожа на чёрные веточки и иголочки, торчавшие из болота. Колечки на затылке чудом не растрепались полностью. Он вытащил свой лом и стал его разглядывать. Это навеяло ему о всех его преступлениях, которые он совершил этим ломом. Ломом, которым он достал почти каждые глаза здесь. Ломом, которым он лишил жизни каждого человека, случайно зашедшего в его поле зрения. Ломом, который Кроксвили по глупости решили выкинуть. Это было роковой ошибкой. Этот лом потом вернулся владельцам не в руки, а в глаза и тело.       Остатки разума как-будто хотели сказать: посмотри кем ты стал, чудовище! Но Эван только чувствовал себя так, он так и не услышал внутренний голос, который истязал бы его. Этот голос совести убежал от него, еще когда тот только зашёл в лифт.       Лакей вышел из своей зоны комфорта. Он брел, стараясь сохранять форму хоть чуть-чуть. Недалеко Иинсэйн ушёл, до какого-то коридора с большим количеством слизи и мумиях в ней.       Эван подошёл к ней и буквально растворился в ней полностью. Он принял её форму, слился с ней, стал одним целым, затопив в себе и костюм, и волосы, и лом. Жижа начала отступать, потекла вверх.       Теперь Эван больше не человек ни психически, ни физически. Теперь он жижа.