Не разделяй, но властвуй

Мичидзо продолжает прокручивать в голове тот день, когда всё это началось. Когда на миссии в Мафии он наткнулся на неизвестного эспера, разделившего его личность надвое, дав второй её части, бывшей, как он думал, только образом для работы под прикрытием, собственное тело. Вспоминает ту ночь, после которой ничего не могло уже быть как прежде. С одной стороны, теперь у него было куда больше времени, и первые дни он просто отсыпался и пытался придти в себя, пока тот, кто был его копией — его чёртов двойник с пластырем на носу — отрабатывал в Мафии за него согласно единственной здравой идее, которая могла посетить их обоих. Разделить между собой обязанности. По-хорошему, Мичидзо мог бы даже вернуться в штаб Ищеек и рассказать об этом всем остальным, но Дзёно благоразумно заметил, что не стоит с этим спешить, ведь они даже не знают, как долго это может продлиться и к чему в итоге приведёт. Дзёно. Вот его поделить было куда сложнее. Их отношения и без того были не самыми простыми и, разумеется, тайными для всех остальных, но, конечно, не для того, кем был Мичидзо, находясь в Мафии, и с кем теперь приходилось делиться всем — квартирой, едой, одеждой, местом в постели. И вниманием того, кто оказался им обоим дорог. Сайгику, впрочем, не выглядел сильно обеспокоенным, а напротив, неприкрыто наслаждался такими обстоятельствами, получая в два раза больше, что не могло не вызывать ревности. Пусть и — чисто технически — к самому себе. Но Мичидзо больше не был тем собой, которого изображал в Мафии, не был тем, кого знали в Ящерицах, кто обладал куда более вспыльчивым характером, острым языком и бесконечной жаждой адреналина. Его двойник не был тем, кого Дзёно знал уже несколько лет, кому признавался в чувствах, кого успокаивал по ночам. Но теперь именно он забирал огромную часть внимания, отчего Мичидзо, оставшийся без всех этих дерзких качеств, мог лишь беспомощно злиться на самого себя, вынужденный видеть их взаимодействие и одновременно боявшийся хоть на мгновение отвести взгляд. Он не мог прекратить это, испытывая странный набор ощущений — в том числе и предательски подступающее возбуждение, когда видел со стороны, как его тела касаются, как позволяют ему так много, в том числе то, чего сам он ранее никогда не делал. Но что ему делать дальше? Прямо сейчас этот Тачихара, вернувшийся с очередной перестрелки, стягивает забрызганную кровью футболку и бросает её прямо на пол. Сощурившись, усмехается: — Сегодня будет жарко, бро, приготовься. Мичидзо чувствует одновременно и раздражение, и предвкушение, ведь именно сегодня Дзёно должен снова придти, одарив вниманием их обоих. Дрожь пробегает вдоль позвоночника, когда он видит тёмный огонь в собственных глазах, слышит свой же насмешливый голос: — Доверься, я же знаю, чего ты хочешь. Мичидзо кривит губы, будто всё ещё может этому противостоять. — Ты или я? В ответ Тачихара лишь усмехается и настойчиво прижимает к стене, шепча прямо на ухо: — Это одно и то же. От него пахнет кровью и порохом, и Мичидзо выворачивается из его грубых рук, бросая как можно невозмутимее: — Сходи хотя бы в душ, это невыносимо. Невыносимо делить с ним жизнь, теперь уже не понимая, какое место он сам занимает в ней. Если бы нужно было решить это прямо сейчас, то кого бы из них Дзёно выбрал? Этот вопрос не даёт покоя, паразитом засевший глубоко в мозгу, и, сколько бы Сайгику ни успокаивал его, стоило ему уйти, как неуверенность возвращалась. И гложет прямо сейчас. Выйдя из душа, Тачихара, полуголый, клеящий на нос свежий пластырь, смотрит до омерзения снисходительно, с усмешкой бросая: — Что с лицом? Снова мучаешься из-за конченного? Нашёл, блять, из-за чего. Стоит усилий игнорировать его, продолжая нарезать салат на их общий ужин. Возможно, Мичидзо всё делает неправильно, и ему следовало давно сбежать, имея такую хорошую возможность начать всё заново, где-нибудь далеко отсюда. Но, разумеется, он не станет. Он следит краем глаза за самим собой, всё меньше себя узнавая и всё больше не зная, какие чувства испытывать от его присутствия. Грубая натура Тачихары из Мафии пугает, ведь Мичидзо уже не помнит, каково было быть таким — жёстким, самонадеянным. Чёртовым гангстером с большой дороги. Тачихара приближается, ненавязчиво накрывая его руку своей — ту самую, что держит нож. — Да не бойся ты, Мичи-тян. От такого обращения сводит челюсть. Снова вывернувшись, он машинально направляет лезвие в его сторону, говоря почти с отчаянием: — Да блин, чего ещё ты от меня хочешь?! Ему лишь ядовито улыбаются, облизывая губы, и пожимают плечами. — Сам же знаешь, если не тупой. А ты ведь не тупой, правда? Мичидзо уже не знает. Но не может противостоять, когда к его уху склоняются, вновь накрывая ладонью нож, жарко шепча о том, что им обоим сегодня предстоит воплотить в реальность, потому что, по его словам, они оба этого хотят. Отстранившись, Тачихара достаёт из холодильника пиво, с усмешкой замечая: — Да расслабься. Тебе тоже не помешает. А то всё ещё выглядишь как дрожащий девственник. В ладонь уже суют открытую бутылку, и Мичидзо сдаётся, отложив нож, и делает пару глотков. Просто чтобы успокоиться. Расслабиться, чёрт возьми, перед тем, что должно случиться. Хочет ли он этого так? Его уверяют, что да, забираясь прямиком в голову, глубоко под кожу, и её так неуместно обдаёт жаром. Он смертельно запутался. Не привык ещё к этой пустоте, к тому, что часть его личности буквально вырвали с корнем, и теперь она, отделившаяся, имея возможность, так открыто над ним насмехается. Ему так хочется, чтобы Дзёно, придя, вновь утешил его, сказав: «Ты самый лучший, я люблю только тебя». Хочется, чтобы эти слова всегда оставались правдой. Ближе к ночи к его приходу в спальне уже всё готово. Тачихара позаботился об этом, а Мичидзо только смотрел. На прочные верёвки, привязываемые к спинке кровати, и тот самый столовый ножик, лежащий теперь рядом с полупустым флаконом смазки прямо на подушке. Он ёжится, пытаясь поверить, что правда хочет этого сам, и, встречая насмешливый взгляд собственных глаз, неуверенно отворачивается, не в состоянии его выдержать. Сайгику, как всегда, возникает прямо из воздуха — за спиной Мичидзо, осторожно прикасаясь к плечам, и это движение должно успокаивать, а не пугать. Хочется верить в это. И желательно — забыть о существовании того, кто с прищуром наблюдает, сидя на постели, в ожидании вертя между пальцами рукоять ножа, и, кривя губы, усмехается: — Такие приторные, смотреть тошно. Мичидзо морщится, прижимаясь к Дзёно сильнее, искренне радуясь его присутствию, словно он может помочь это всё исправить. Или хотя бы помочь к этому привыкнуть. — Всё в порядке? — Сайгику бережно обнимает и шепчет на ухо: — Если этот грубиян достаёт тебя, я разберусь с ним, ты же знаешь. — Хватит шушукаться, — Тачихара нетерпеливо поднимается, подходя к ним, и бесцеремонно вторгается в эту близость, беря Сайгику за шею, и, встав на носки, отбирает его поцелуй. Мичидзо хмурится. Всё ещё неприятно наблюдать за таким, не видя со стороны Дзёно никакого сопротивления — хотя бы ради приличия. Возможно, сделать с ним то, что они задумали, — то, что ему внушили, — действительно будет правильным? Раз уж некоторым так хочется бесстыдно упиваться двойным вниманием, то пусть получит его сполна. Под напористыми движениями рук, что пропахли порохом, Сайгику остаётся без одежды чересчур быстро, и Мичидзо, сев на краю кровати, тоже неуверенно раздевается, неотрывно следя за тем, как много Дзёно позволяет, как игнорирует укусы, оставляемые на шее. Становится жарко, душно и вместе с тем — всё раскованнее, ведь грань допустимого вновь всё больше стирается прямо на глазах. Сайгику роняют на постель без вопросов и малейшего сопротивления, и Мичидзо, сидя сбоку, медлит, но всё же не хочет оставаться в стороне. Он склоняется над зардевшимся лицом, рассматривая подрагивающие опущенные веки и влажные губы, с которых срывается с лёгкой ухмылкой: — Вы оба точно сведёте меня с ума. Дзёно протягивает руку, запуская Мичидзо в волосы, сокращая расстояние для поцелуя, и этот миг близок к лучшему, что есть в его жизни, его хочется задержать, забыв про остальное, снова оставшись наедине. Но уже поздно отступать, поздно бояться своих желаний — осталось только поверить, что эти желания и правда принадлежат ему. Их прерывает усмешка: — Да не сойдешь ты с ума, ты и так уже ебанутый. Руку Дзёно отводят, заводя за голову и привязывая к спинке кровати, и он даже не сопротивляется, лишь спокойно замечает: — Я думал, мы тебя свяжем на этот раз. — Закатай губу. Тачихара невозмутимо привязывает и вторую руку, сводя запястья вместе и надёжно фиксируя. Сайгику не двигается — даже не спорит, лёжа перед ними на спине, разведя бёдра, полностью обнажённый. Вставший член возбуждённо подрагивает, пачкая смазкой живот, и этот вид красноречивее любых слов. Он так и не уточнил, что конкретно они задумали, не спросил как дела и не высказал недовольства, полностью доверяя себя их рукам. Хотя мог бы давно уже раствориться в воздухе, но продолжает делать вид, словно верёвки действительно могут его удержать. Его доверие и покорность странно растапливают сомнения, и все неприятные чувства — в том числе ревность — неведомым образом снова отступают. По крайней мере, Мичидзо пытается об этом не думать, не загонять себя в угол, а постараться расслабиться, чёрт возьми. Вздохнув, он касается ладонью его живота, скользя ниже, ощущая в этот миг всё более заразительное желание и сокровенную близость, которую так не хочется потерять. Тачихара усмехается, оглядывая их, будто художник, довольный своей работой, и ещё одну верёвку фиксирует на шее Дзёно, сдавливая горло, но, очевидно, не слишком сильно. Мичидзо видит, как губы Сайгику вздрагивают, как он изгибается в явном предвкушении. Значит, не стоит об этом волноваться? Он продолжает его гладить по животу, задевая член, и склоняется за поцелуем, вкладывая в него нежность, тем самым словно успокаивая самого себя. Ведь, в конце концов, сложно сказать, кто из них тут действительно может сойти с ума. Оторвавшись, он видит ухмылку на лице Тачихары, что, закончив со связыванием, щурится, уже выдавливая на пальцы смазку. Он тоже полностью обнажён и заметно разгорячён. И тоже целует Дзёно, но грубее и жёстче, пока ладонь опускается между его покорно разведённых ног, скользя ниже, не церемонясь, срывая первый короткий стон, заглушаемый поцелуем. Мичидзо прекрасно видит, насколько Дзёно хорошо, и может лишь зачарованно наблюдать за чем-то новым, что творится на его глазах — за тем, как его растягивают для него. Предвкушение застилает все остальные чувства, и он бездумно гладит бледную вспотевшую кожу, ведя кончиками пальцев по животу и груди. Касается стянутой верёвкой шеи, гадая, останется ли от неё след, и наклоняется, целуя за ухом, не мешая тому, как губы Сайгику откровенно покусывают, и тот снова сдавленно стонет, изгибаясь под движениями двух пар рук. Мичидзо с удивлением обнаруживает, что ему правда нравится видеть Дзёно таким. Видеть готовность, с которой он, связанный, насаживается на пальцы, жарко дыша, всем видом прося их не останавливаться. Необычная, волнующая картина, от которой, как оказалось, совсем не хочется отрываться. — Любуешься? Аж рот раскрыл. Давай уже, трахни его, Мичи-тян. Он успевает заметить приподнявшиеся брови Дзёно, ещё не слышавшего такого обращения. Но никак прокомментировать ему не позволяют — Тачихара, вынув влажные пальцы, тут же вставляет их ему в рот. Безумно непривычная и странно пленяющая картина. Мичидзо облизывает губы, чувствуя всё больше жара и желания следовать фантазии, созданной куда более раскрепощённой стороной себя. Покоряясь происходящему, он устраивается между разведённых бёдер Сайгику, поглаживая их, нависая, боясь причинить ему боль. Он действует медленно, приставляя хорошо смазанную головку, и осторожно проталкивает внутрь. Слышит их громкое дыхание, что смешивается воедино, — горячее, обжигающее, как расплавленный воск на коже. Слыша всё более откровенные постанывания, он входит глубже, стараясь двигаться плавно, придерживая Дзёно за бедро, другой рукой касаясь его напряжённого, истекающего смазкой члена. Подняв взгляд, он видит, с каким наслаждением его гладят по подбородку, растирая по нему слюну, какой масляный блеск переливается в сощуренных глазах Тачихары, очевидно довольного происходящим, когда он снова берётся за рукоять ножа. Если бы кто-то из них не хотел этого, это бы не продолжалось? Сайгику вздрагивает от холодного лезвия, прислонившегося к груди, и Мичидзо замирает, замечая выступившую каплю крови, на миг даже думая, что всё это ошибка и им стоит остановиться. Но секундный испуг отступает, когда на лице Дзёно он замечает лишь ещё большее нетерпение. В подтверждение этому его, замершего, тут же обхватывают ногами за пояс, вжимая в себя, так очевидно умоляя не останавливаться. И это правда сводит с ума. Именно это им и нужно сегодня? Вытерев пот со лба, он продолжает медленно двигаться и наклоняется к Сайгику, дыша на место пореза на его груди, осторожно касаясь его языком. Впервые он чувствует вкус его крови, и это странно пьянящее ощущение. Дзёно громко и часто дышит. Связанные, заведённые за голову руки подрагивают — наверняка ему неудобно, но он покорно лежит, так просто позволяя делать с собой что угодно. Это многого стоит? Лезвие ножа неспеша скользит вниз от груди и по животу, надавливая, царапая чувствительную, хоть и усиленную операциями кожу, вызывая только стоны — отнюдь не боли. Яркая кровь на бледном теле выглядит и пугающе, и завораживающе — её немного, но точно хватит, чтобы окончательно потерять голову. Мичидзо от этой картины начинает двигаться немного быстрее, поймав нужный ритм, в котором он одновременно скользит сомкнутой ладонью по липкому члену Дзёно, вынуждая его заметнее выгибаться и стонать всё громче. Тачихара, развлекающийся с ножом, хрипло усмехается, облизывая губы. Его взгляд переливается похотью и вседозволенностью. Наклоняясь, он целует Сайгику в грудь, задевая зубами его соски, ведя между ними лезвием. У Мичидзо, смотрящего на это, всё больше кружится голова. Он продолжает двигаться, чувствуя, как пот стекает по спине — горячо, влажно. Вся постель уже пропиталась запахом этой ночи. Дзёно сжимает его внутри, впервые так откровенно вскрикивая, и его член пульсирует в ладони, пачкая пальцы и живот. Его тело изгибается, и по коже стекают мутные капли спермы и крови. Не в силах выдержать такого зрелища, Мичидзо, содрогаясь, кончает следом. Тяжело дыша, он ложится сверху, обесиленный, задевая губами исцарапанную грудь, чувствуя его вкус у себя во рту. Лицо Тачихары оказывается очень близко — он с усмешкой откладывает наконец нож и почти осторожно берёт Мичидзо за волосы, приподнимая голову и придвигаясь вплотную, лаская свой член прямо напротив его лица. Мичидзо зажмуривается, слыша над ухом прерывистый ласковый шёпот, принадлежащий Сайгику: — Ты... лучший... И верит, что эти слова адресованы только ему, пока другой он с рычанием кончает над ними, и вязкие горячие капли попадают им обоим прямо на лицо. Нужно время, чтобы отдышаться и вспомнить самого себя. Он слышит над собой скрип развязываемых верёвок и после чувствует, как Дзёно, размяв затёкшие руки, обнимает его и пальцами стирает сперму с его лица. Мичидзо трудно пошевелиться, воздух горяч и душен. Он слышит насмешливое: — Это всё, что ли? Не будь таким слабаком, бро, мы же только начали. Разлепив наконец влажные веки, он видит, как Тачихара ухмыляется и куда-то встаёт. Затем слышится щелчок затвора, и Мичидзо перепуганно поднимает голову, видя направленное в их сторону дуло пистолета. Нет, о таком они не договаривались, и он хочет подняться, но Дзёно крепче обнимает, не позволяя покинуть его тело. Гладит по голове, хрипло шепча на ухо: — Всё хорошо, дай ему доиграть. Вы же оба этого хотели? — Чо ты там шепчешь ему? — усмешка сопровождается звуком взводимого курка. — Ну же, Мичи-тян, ты же сможешь остановить пулю? Шум в голове не даёт ничего ответить, лишь смотреть прямо в дуло, дрожа, так неуместно ощущая адреналин и вновь нахлынувшее возбуждение, и близость Дзёно, как нарочно прижимающего к себе крепче, совершенно не помогает здраво анализировать ситуацию. — О боже, видел бы ты своё лицо, — Тачихара смеётся, опуская ствол и подходя ближе. — Давай ещё разок, ты же знаешь, что ему мало. Он кивает на Сайгику, беря за верёвку на шее, и тянет в сторону, вынуждая подвинуться. Мичидзо всё сильнее хочется прекратить это, пока он не замечает вполне довольную ухмылку на лице Дзёно, который, в общем-то, до сих пор никуда не исчез, а значит, открыто поощряет происходящее. Ведь так? Усилиями грубых рук его голова теперь свешивается с края кровати, а запястья снова связывают — теперь уже на груди, размазывая засыхающие капли крови. Садясь рядом на полу, Тачихара ерошит его волосы, оттягивая назад, и ведёт пистолетом по влажной щеке. Мичидзо пора бы вспомнить, что он тоже находится здесь, что он, в общем-то, сам согласился на нечто подобное, что прямо сейчас его собственный член напряжённо подрагивает внутри распалённого тела, лежащего под ним, и что всё это ему определённо нравится. Нравится, как выглядит Дзёно, лежащий под ним, дающий связывать себя, запрокидывающий сильнее голову, принимая столь откровенно порнографическую позицию для принятия двух партнёров. Да, таким его он точно никогда не видел. Безмолвно позволяющим любые выходки, находя в них извращённое наслаждение. Впрочем — ему это подходит? Мичидзо не может даже мысленно с этим спорить, когда на его глазах влажные губы уже смыкаются вокруг дула пистолета, а насмешливый низкий голос пробирается глубоко в сознание: — Давай, Мичи-тян, не будь такой неженкой. Видишь же, как твоему конченному хорошо, правда? Он мог бы поспорить, кто из них больше заслуживает этого звания, но сейчас это не имеет смысла. Облизав губы, он начинает медленно двигаться, прижимаясь к вновь затвердевшему члену Сайгику животом, целуя в плечо, утыкаясь носом в сгиб шеи, едва слышно шепча: — Тебе правда хорошо? Рот Дзёно всё ещё занят, но в ответ он касается связанными руками его груди, мягко поглаживая кожу, и снова обхватывает ногами за пояс, всем телом говоря «да». Мичидзо, до невозможности распалённый и всё больше теряющий связь с реальностью, уже верит беспрекословно, и целует его мочку уха, задевая губами свисающую серёжку. — Жёстче, боже, тебя всему надо учить, что ли? Тачихара с усмешкой отводит руку с пистолетом в сторону, давая Дзёно отдышаться, и вытирает дуло о его щёку. Мичидзо не упускает момента, чтобы тут же поцеловать освободившиеся влажные губы. Но тут же отрывается, останавливаясь, разглядывая его лицо. — Тебе правда хорошо?.. Сайгику рвано выдыхает, опьянённо улыбаясь: — Разумеется… Мичи-тян. — Туда его. Тачихара, сидящий на полу, хрипло смеётся, продолжая оглаживать его лицо дулом пистолета. Повернув к нему голову, Дзёно слабо усмехается: — А ты тогда Тачи-тян? — Да пошёл ты, — Тачихара щурится, склоняясь к его лицу. — Поцелуешь меня? Их губы встречаются — медленно и плавно, не так, как раньше. И в то же время Дзёно связанными руками обнимает Мичидзо за шею, словно показывая, что никто о нём не забыл, что всё действительно хорошо. И глядя на них сейчас, он, кажется, даже верит и осторожно возобновляет движения, доставляющие им всем столь преступное удовольствие. Прервав поцелуй, Тачихара убирает наконец ствол, отбрасывая на постель, и встаёт на колени рядом с головой Дзёно, приближая к его губам возбуждённый член. Мичидзо стонет от того, как красиво губы смыкаются на головке, словно смотрит порно о самом себе, одновременно в нём участвуя. Верёвку на шее Сайгику стягивают сильнее, одновременно толкаясь в рот, и эта картина окончательно сводит с ума. Горячая, липкая и чересчур уж откровенная, частью которой он теперь стал. Совсем не такой была их близость прежде, когда они были наедине, — не столь шокирующей. Но это новое чувство волнует и уже почти не пугает. Он снова встречает взгляд собственных глаз, щурящихся от удовольствия, и дрожь прошивает тело, приближая второй оргазм. Осознание того, что сейчас они оба обладают Дзёно, затмевает рассудок окончательно. Мичидзо стонет, вжимаясь в его тело — синхронно с тем, как Тачихара рычит, кончая на лицо и шею, и капли снова попадают на них обоих. Пытаясь отдышаться, Мичидзо роняет голову на липкую грудь, прикрывая глаза, перед которыми всё плывёт. Спустя какое-то время чувствует брошенные в лицо салфетки. — Ещё скажите, что не понравилось, голубки. Теперь можете целомудренно обжиматься сколько хотите, я в душ и на задание. Мичидзо растерянно поднимает голову. — Какое ещё задание? — Забей, это моя работа, а не твоя. Ты можешь уползти обратно к Ищейкам и забрать своего психа с собой, я плакать по вам не буду. Но если останетесь... — уже стоя в дверях, он загадочно улыбается, потирая пластырь на носу. — Тогда мне похуй, разумеется, так что решайте сами. Он скрывается за дверью, наконец оставляя их наедине. В ванной начинает шуметь вода. Дзёно, вздохнув, тщательно вытирает их обоих салфетками, и Мичидзо наконец отстраняется, падая спиной на сырую постель и пытаясь придти в себя. Ложась рядом, Сайгику ласково обнимает и, целуя в макушку, с усмешкой шепчет: — Наверно, я даже начал бы по нему скучать. Мичидзо невольно напрягается, но его тут же успокаивают: — Не волнуйся. Я люблю тебя. Люблю всё в тебе, понимаешь? Он тоже лишь часть тебя, и я приму любое твоё решение. Я сделаю что угодно, чтобы ты был счастлив. Таким словам трудно противостоять. В конце концов, Мичидзо знает, что это правда. Всегда было и будет правдой. Но всё-таки уточняет, пытаясь выровнять дыхание: — Тебе точно было хорошо? Дзёно мягко усмехается. — А ты не заметил? Мичидзо фыркает и, прижавшись к его всё ещё липкой груди, прикрывает глаза, ощутимо уставший после такого марафона. Ему лень идти в душ в ближайшее время, менять постель, закидывать бельё в стиральную машину. Рука задевает лежащий рядом пистолет, липкий от слюны. Стал бы он скучать по этому? По безумствам, что ранее спали глубоко внутри и вырывались наружу только дерзостью и безрассудством на миссиях в Мафии, но всегда оставались под контролем, пока их не отделили, дав полную свободу воли? Мичидзо не знает. Ему хочется не думать об этом сейчас, пока Сайгику целует его в макушку и так ласково гладит по волосам, в этот миг принадлежащий только ему. Хочется ещё немного побыть в столь обволакивающем ощущении близости, спокойствия, безопасности. И, возможно, окончательного принятия происходящего. Где они все могли бы быть счастливы.