***
Как ни уговаривала меня Эмили, я сбежала домой в десять вечера почти трезвой. Выпивка — это хорошо, и гулянки до утра с лучшей подругой — тоже. Но есть кое-что, чего я ждала намного дольше, чем момента, когда с гордостью покажу свои документы в баре. Наспех я помылась и почистила зубы — дважды, вдруг во сне чувствуется запах изо рта? «Открой это перед сном», — напоследок Эмили всучила мне пакет, перевязанный праздничной лентой. Внутри оказался почти прозрачный нежно-сиреневый пеньюар. Я сглотнула и неуверенно взглянула на подаренную бабушкой ночнушку, в которой я засыпаю вот уже несколько лет. Белая с розовыми рюшками и цветочками — раньше она казалась мне трогательной и милой, но сегодня привела в неимоверный ужас. — Слава Эмили, Эмили слава — приговаривала я, ныряя в сиреневую ткань. Давным-давно я мимоходом поделилась с ней переживаниями, что одежда, в которой я усну, может оказаться на мне и во сне. А Эмили запомнила и позаботилась об этом. Целой жизни не хватит, чтобы выразить, насколько я любила и ценила в ней это качество. Такой откровенный наряд, правда, совсем не в моем стиле, он скорее подходил смелой и дерзкой Эмили, но пусть уж лучше мой Предначертанный думает, что я такая же классная, чем увидит мою бабушкину ночнушку. Абсолютно счастливая я упала в кровать, но ни через час, ни через два сон не шел. Я чувствовала каждый удар сердца, рвущегося наружу от волнения. «Одна овца, две овцы, три овцы», — должно быть я совсем отчаялась, если решила, что материнский совет из детства усыпит меня. Но других вариантов не было. Лекарства блокируют сны с Предначертанными, так что снотворное лишило бы происходящее смысла. «Три тысячи пятьсот седьмая овца», — я ласково потрепала по шерсти очередную счетную овцу размером с медведя, на которой сидела верхом, и повернула голову в поисках следующей. Но вместо овечки встретилась взглядом с парнем, стоящим в нескольких метрах от меня. — Привет, — негромко произнес он, глядя на меня снизу-вверх. Дыхание застряло где-то в горле. — П-привет, — я прокашлялась и более уверенно повторила. — Привет. Его взгляд лениво скользнул по моему ездовому животному. — Не могла уснуть, — заключил он, склонив набок голову. — Спустишься? Или может, мне тоже следует найти овцу? Смутившись, я молниеносно вскочила с животного, но не справившись с бессердечной гравитацией, опасно качнулась в сторону. Зажмурившись в ожидании столкновения с землей, я с удивлением ощутила на своей талии руку незнакомца, удерживающую меня от неминуемого позорного падения. Мы стояли на холме, покрытым ярко-зеленой травой под теплыми солнечными лучами, вокруг то и дело паслись овечки разных размеров — от спичечного коробка до хижины. Но я думала только о тепле его ладони. Казалось, будто она находится на своем месте. — И-извини, — я расправила несуществующие складки на желтой юбке и с облегчением заметила, что одета в нормальную одежду, а не сверкаю прелестями через прозрачный пеньюар. Мы застыли в молчании. Я стреляла в него глазами, стараясь выцепить детали внешности. Мой Предначертанный был на голову выше, худой, со светло-карими глазами, напоминающими сверкающий на солнце янтарь, его темные вьющиеся волосы ниспадали на лоб. «Он и сам как барашек», — я ощутила, как губы бесконтрольно растягиваются в улыбке, и попыталась спрятать ее. «Тоже хотела б на нем прокатиться?» — ехидный голос Эмили с поразительной ясностью прозвучал в моей голове. От этой мысли волна прокатилась по телу, затопляя лицо своим жаром. — Боже, — пробормотала я, пряча лицо в ладонях. Не хватало еще, чтобы он догадался, о каких глупостях я тут думаю. — Слушай, если тебе это настолько тяжело, давай прекратим, — его голос дрогнул, а рука соскользнула с талии, и ощущение близости между нами моментально испарилось. Я резко подняла голову и замотала ею из стороны в сторону так быстро, что та рисковала оторваться. — Нет-нет, все в порядке! Извини, пожалуйста! — я отошла в сторону и протянула ему руку для рукопожатия. — Я — Кэтрин. Мне двадцать один год! А тебя как зовут? — Что? — спросил Предначертанный. — А, ну да. Если бы мне не исполнилось сегодня двадцати одного, мы бы не увиделись, — закусив губу, поняла я. С каждым моим словом он хмурился все больше. — Извини, что говорю глупости. Я очень волнуюсь, — моя неловкая улыбка не разгладила морщинку меж его бровей. — Давай еще раз. Меня зовут Кэтрин, — автоматически я вытерла вспотевшую руку об юбку и снова протянула ему навстречу. — Как тебя зовут? И ты, очевидно, старше меня, сколько тебе лет? Стояла гробовая тишина, прерываемая лишь шелестом травы. — Так и оставишь мою руку висеть в воздухе? Он перевел свой мрачный взгляд с моего лица на ладонь, пальцы которой от нервов начинали подрагивать. Непонятно качнув головой, он развернулся и в несколько пружинистых шагов отскочил от меня достаточно далеко, чтобы я почувствовала себя идиоткой. — Понятие «вежливость» тебя не характеризирует, насколько я поняла? — скрестив руки на груди, с ноткой неудовольствия я крикнула ему вслед. Надеюсь, это звучало как нотка, потому что в действительности я находилась на грани между «злая» и «готовая вмазать». Больше всего на свете я терпеть не могла, когда люди заставляли меня чувствовать себя глупо. Он ничего не ответил. Задрав голову, он смотрел куда-то в небо. С минуту я смотрела ему в спину, еще минуту топала ногой по земле. На этом мое терпение закончилось. Я не позволю так с собой обращаться, тем более незнакомцу. — Послушай, такое знакомство никуда не годится, особенно, если мы намерены провести друг с другом целую жизнь, — я старалась не нервничать и спокойным шагом подходила к нему, но все равно вздрогнула и едва не отшатнулась, когда тот резко обернулся и зло бросил: — А с чего бы мне проводить с тобой жизнь, Кэтрин? — Потому что мы Предначертанные, — произнесла я сбитая с толку, отступая шаг назад. — И что с того? — издевательски уточнил парень, подходя все ближе. Его глаза перестали казаться янтарем, скорее глазами какой-то дикой кошки. — Я не намерен жениться на тебе и заводить ораву голубоглазых детишек. Эта концепция Предначертанности — для недалеких людей, неспособных на самостоятельность и смелость в выборе. Если ты мне приснишься пару раз, значит, я должен связать свою жизнь с тобой и перечеркнуть все остальное? — его тень угрожающе нависла надо мной. — А если я не хочу, заставишь меня? — Предначертание не об этом, — мне не нравилось, как и что он говорил. — Оно, в первую очередь, про близость и родство душ, мы с тобой… — «Мы с тобой» что? Похожи? — он вскинул голову и расхохотался с таким чувством превосходства, что кровь в жилах похолодела от ярости. Мы с ним абсолютно точно не имели ничего общего. — Или может мы подходим друг другу в другом смысле? — его голова склонилась набок, а голос стал низким. Он встал вплотную и, наклонившись, провел рукой по моей шее. — Тогда как насчет того, что мы просто перепихнемся пару-тройку раз и дело с концом? — его шепот опалил мое ухо. Недолго думая, я подняла руку и с размахом дала пощечину своему Предначертанному. Его реакцию и взгляд оценить не удалось, в эту секунду я проснулась. И клянусь, моя рука все еще горела от удара.***
— Что он тебе предложил?! — разгневанный голос Эмили — все равно что музыка для ушей. — Что слышала, — мрачно подтвердила я в трубку, зажатую между плечом и ухом. На столе передо мной лежал сценарий новой современной адаптации всем известных Ромео и Джульетты, который я пыталась перепечатать в компьютер со скоростью света, попутно исправляя орфографические и стилистические ошибки. В годы университетской учебы я представляла, как по первой буду вместе с главным сценаристом продумывать сюжет пьесы, а не переписывать за него и его бывшего помощника каракули. На черновике сценариста не было живого места без правок. Некоторые строчки были перечеркнуты несколько раз — исправление на исправлении, бесчисленные стрелочки, что и куда переносится. Я пожалела, что не выпила вчера больше текилы. Она не помешала бы сейчас. Впрочем, и этой ночью тоже. — Я надеюсь… — Разумеется, я ему вмазала! — Моя девочка, — я нутром чувствовала, как подруга расплывается в улыбке одобрения. — Угу, не знаю, кто там составляет эти пары, но мироздание явно ошиблось. Мы с ним явно друг другу не подходим. Мы не похожи и не настолько разные, чтобы дополнять друг друга. Он явно всего лишь легкомысленный грубиян, — с мученическим вздохом я взглянула на слово «Рмоео» с опечаткой. В действительности мне ужасно не нравился этот сценарий. Оригинал был пропитан истинной любовью и жертвенностью. Он повествует о трагедии, которую повлекли за собой гордость, недопонимание и поспешность. Трагедия, которой можно было избежать, и от того история такая тягостная, горькая и прекрасная. А сценарист родил из великолепной истории какой-то мелодраматичный сериал с отпрысками двух корпораций. Даже вместо яда использовал плохой алкоголь. Естественно подростков откачали, и семьи перед лицом любви к своим детям помирились. Хэппи-энд. Это уже не Шекспир, это второсортный роман, продающийся на железнодорожном вокзале, который купят, потому что выбор между ним и судоку. — Ну в одном он оказался прав, — вырвал меня из размышлений голос Эмили. — И в чем? — я нахмурилась, не ожидая такой подставы от близкой подруги. — Вам не нужно быть вместе, — узел, едва собравшись в груди, тут же распустился. — Тут даже я с ним солидарна. Ничто на свете не заставит меня еще хоть раз взглянуть на этого придурка, как на потенциального мужа и, упаси боже, возлюбленного.***
Наша следующая встреча оказалась куда раньше, чем хотелось бы. Я провела достаточно времени в секции библиотеки, посвященной биологии, и выяснила, что эти встречи возникают совершенно стихийным образом. Первая встреча, которую осознают оба Предначертанных, происходит во сне после того, как младшему из них исполняется двадцать один год. Но даты всех последующих встреч — загадка, не подчиняющаяся правилам. У кого-то встречи ограничиваются несколькими месяцами, а у некоторых длятся годами, что в моей ситуации звучит крайне пессимистично. Высокие деревья плотно окружили меня, свет едва пробивался через их кроны. Я не сильна в ботанике, но кажется это ели. По крайней мере, хвою от листвы я различить в состоянии. Его я заметила сразу — парень сидел на пне ко мне спиной и… он что? Гладит белку? — Здравствуй, — как бы мне не хотелось послать его к чертям, вежливость, которую воспитывали во мне родители годами, взяла вверх. Парень вздрогнул и обернулся. Белка, схватив орех с его ладони, ловко взобралась по стволу дерева, и, подобрав шикарный рыжий хвост, скрылась в гнезде из сухих веток. — Я думала, белки живут в дупле, — задрав голову, я силилась разглядеть яркий мех грызуна. — Так и есть. Ни привет, ни здравствуй. Грубиян! — Белки живут в дуплах, но только в лиственных деревьях. А в хвойных — в гнездах, построенных на соединении веток и ствола. — Как птицы, — хмыкнула я. — Иногда можно притвориться и птицей, — я украдкой кинула взгляд на парня, тот со смиренной улыбкой тоже смотрел на место, где скрылся почти прирученный им зверек. В этот момент сложно было поверить, что буквально недавно он оскорблял меня своим поведением и непристойными предложениями. — Ты тоже кем-то притворяешься? — изогнув бровь, уточнила я, и его лицо тут превратилось в насмешливое. — Только когда пытаюсь быть с тобой вежливым, но идти против себя слишком тяжело. Ты меня раздражаешь, — он окинул меня взглядом с ног до головы. И клянусь, глядя на его мерзкую ухмылку, можно подумать, что он увидел меня в бабушкиной ночнушке. На всякий случай я опустила взгляд, но нет. Я стояла в плоских босоножках и летнем голубом платьишке под цвет моих глаз. Такой наряд не для леса (хорошо, что мы во сне и не нужно беспокоиться о клещах), однако ничего в нем не могло вызвать такую реакцию. Между прочим, и его брюки с рубашкой здесь ни к селу, ни к городу. С этим парнем просто что-то не так. За что он меня так ненавидит? — Чем я тебе так не нравлюсь? — Природное, — он пожал плечами, оторвал травинку и, зажав ее между зубами, отвернулся, рассматривая верхушки деревьев. — Это несправедливо с твоей стороны! — Жизнь вообще несправедлива, — я заскрипела зубами, сдерживая желание дать ему подзатыльник. — А знаешь, — он с озабоченным видом повернулся ко мне, — что-то в твоем лице напоминает мне одноклассника, который однажды обделался в первом классе. Смотрю на тебя — вроде и смешно и противно одновременно. — Ну и иди к черту, козел! — взорвалась я, топнув ногой, но мягкая земля, усыпанная хвоей, поглотила звук. Зато птицы от моего крика разом взлетели с деревьев. — Терпеть не могу вспыльчивых, — сморщившись, произнес парень, едва хлопанье крыльев унялось. Я развернулась и, заметив другой пень в десятке метров от парня, зашагала к нему. — Как будто кого-то вообще волнует, что там тебе нравится, — моя грудь бурно вздымалась, как после спринта. Ненавижу этого придурка. Усевшись на пне и закрыв глаза, я пыталась медленно дышать, чтобы успокоиться, но как вежливость не была качеством этого парня, по ошибке выданного мне Вселенной, так и моей чертой не была сдержанность. Никакие медитаций, йоги или другие практики никогда не даровали мне спокойствие. В отличии от хорошего пинка обидчику. О, да. Это всегда успокаивало меня лучше валерьянки. Столкнуть бы его с пня в грязь, а как замечательно будет, если он при этом порвет свои брюки. Изо рта против воли вырвался смешок. — Глядя на тебя, можно подумать, что ты только что выиграла миллион долларов в лотерею, — вздрогнув, я раскрыла глаза и столкнулась с ним лицом к лицу. Нас разделяло не больше восьми сантиметров. Слишком близко. Я тут же ощутила, как запылало моё лицо, ненавидя себя за такую реакцию. — Мечтала снова ударить меня? — приподняв бровь, уточнил парень. — Не твое собачье дело, — пробубнила я. Он наклонил голову и приблизился еще ближе. Я застыла в панике, словно лань в свете фар, которую вот-вот собьют. — Или ты мечтала о моем поцелуе? — его самоуверенная улыбка бесила, но я не могла найти в легких воздуха для ответа. Я никогда не находилась так близко к парню. Это нервировало и злило. — Боже, ты такая милая, когда смущаешься, — он захохотал и наконец отодвинулся от меня. С облегчением я наконец выдохнула. Сердце выбивало чечетку в груди. — Ты так реагируешь, как будто ни с кем никогда не целовалась, — секунду он рассматривал меня и хитро улыбнулся. Боже, он как прочел ответ на моем лице? — Не твое собачье дело, — вновь повторила я, надеясь, что он быстро потеряет интерес к этой теме. Он снова наклонился близко-близко, и я внутренне завопила от ярости. — Не уж что ты берегла себя для Предначертанного принца на белом коне? — чертики плясали в его глазах. Он попал не в бровь, а в глаз. Расстроенная его догадливостью, я отвела взгляд. Жгучий стыд залил краской не только щеки, но и шею с ушами. Я будто горела огнем. Вероятно это и есть мой персональный ад. — Мне жаль, что так получилось с твоей розовой мечтой, но так уж и быть — я готов принести эту жертву, — он приоткрыл губы и начал медленно приближаться ко мне. Руки налились свинцом, я не находила в себе сил толкнуть его или хотя бы накричать. Просто сидела, чувствуя, как сердце бьется в груди, в горле, в ушах, словно грохот барабанов. Так близко, что я разглядела его бледные веснушки на носу и темные крапинки в янтарных глазах. Его дыхание уже оседало теплом на моих губах, когда зажмурилась в ожидании поцелуя. Но вместо теплого прикосновения губ, я очнулась от забвения из-за смеха, сотрясавшего весь лес. — Оставьте себе свой первый поцелуй, о целомудренная Катрина! — его хохот усилился стократ. Он стоял, опираясь об ель, не в силах удержаться на своих двоих. — Ты отвратительный! — от унижения слезы выступили на глазах. Злость подняла меня на еще ватные ноги. Я замахнулась, но в этот раз он перехватил мою руку, все еще посмеиваясь. Прижав её к соседнему дереву, он склонился надо мной и прошептал: — Может быть я и отвратительный, но сегодня ты не будешь меня бить, Кэтрин, — от его низкого голоса по коже поползли мурашки, и я вновь очнулась в своей комнате полная злости и невысказанных оскорблений.***
Мы сидели с ним в деревянной беседке, вокруг хлопьями падал снег. Вид в лучших рождественских традициях. Все вокруг завалило снегом по пояс, и мы оказались запертыми осадками, не в силах отойти друг от друга больше чем на полтора метра. После последнего раза, засыпая каждую ночь, я тревожилась, что он снова начнет вести себя, как Тарзан с Джейн, беспардонно вторгаясь в мое личное пространство. Однако когда я наконец здесь оказалась, похоже моя персона интересовала его в последнюю очередь. Похоже задолго до моего появления его увлекло рисование. С десяток минут я наблюдала в тишине, как карандаш, управляемый его тонкой рукой, скользит по холсту, создавая из ничего рисунок. Мне не верилось, что этот чурбан способен на что-то еще кроме разрушения. В душе царили удивление и зависть. Я дико завидовала тому, как под его руками рождается нечто новое и прекрасное, пока я безвольно могла лишь наблюдать. Мы не здоровались и не говорили, но словно чувствуя мое недовольство, вытащил еще один холст и протянул мне карандаш. Без лишних сантиментов я с готовностью и жадностью приняла предметы и, отвернувшись, стала творить так, как умею. Мы сидели в этой умиротворенной тишине по ощущениям не меньше часа. — Что ты делаешь? — я вздрогнула, когда он перегнулся через мое плечо. Я обернулась и заметила, что он уже закончил свой рисунок. — Как живая, — одними губами прошептала я, завороженно рассматривая на его холсте графитную белку, которую мы видели в лесу. Рядом с белкой стояла красивая витиеватая закорючка, выглядящая очень знакомо. Должно быть, он скопировал подпись какого-то художника. — Спасибо, — скромная улыбка тронула его губы, и сердце пропустило удар. Надо же он умеет не только кривиться в ухмылках. — Так что ты делаешь? — он кивком указал на мой холст, исписанный сотнями слов. — Сценарий, — со смущением пробормотала я. — Ромео и Джульетта. Мне не нравится сценарий, который я обрабатываю сейчас. Там, в реальности, — мы впервые заговорили о чем-то настоящем. — И я решила попробовать написать свой. — Хорошее рвение, — его голос, такой тихий в этой снежной глуши, делал его совершенно другим человеком. С этими снежинками, застрявшими в его волнистых волосах и тающими на ресницах, он казался глубоким, нежным… Мне пришлось встряхнуть головой, чтобы сбросить наваждение. — А чем тебе не нравится другой сценарий? Уцепившись, я постаралась переключиться с его ресниц и вовсю пустилась в описание своего недовольства. А когда закончила, то даже дыхание срывалось. Я и не представляла, насколько сильно меня задевала эта дурная интерпретация, но теперь, поделившись, ощутила настоящее облегчение. На удивление он, не перебивая, молча меня выслушал, и теперь с горящим взглядом я ожидала его вердикта. — Разве хэппи-энд это так ужасно? — его взгляд неожиданно показался мне раздражающе мягким. — Конечно, ужасно! Это же Шекспир, здесь основная идея в трагедии. Делать счастливый конец — преступление против искусства! Он покачал головой. — А я думаю, что плохих концов и в жизни достаточно. Почему бы хоть одной интерпретации этой пьесы не стать хорошей? Я нахмурилась, не зная, как донести до него истину. — Ты просто не сценарист, тебе не понять! Он дернул бровями вверх, серьезность мгновенно ушла из его взгляда, ставшего снисходительным. — Как скажете, дорогая Кэтрин. — Не зови меня так, — я сморщилась и взглянула в его смеющиеся глаза. — Просто Кэт. — Хорошо, Кэт, — он улыбнулся одной стороной рта, и я увидела милую ямочку на его правой щеке. Я отчетливо поняла, что он достаточно красив и, на самом деле, в моем вкусе. Кажется, ему интересно обсуждать литературу, и он божественно рисовал даже обычным карандашом. Если бы только не его отвратительное поведение. — Ты можешь мне честно сказать, почему ты так сильно ненавидишь все это? — по его лицу я уже видела, что он собрался завести старую шарманку. — Не как обычно, — тут же прервала его. — Я хочу услышать искренний ответ. Я застыла, рассчитывая, что сейчас он отшутится и опять перевернет все в ту сторону, где не уйдет без горящей от моего удара щеки. Но видимо я снова ошиблась. — Все просто, Кэт. Предначертание — всего лишь путь. И я выбираю не идти по нему. Я тяжело вздохнула. — И если я приму эти правила игры? Он кивнул. — Всем нам станет немного легче. Впервые мое пробуждение не было яростным и раздраженным. Только грусть и мысль, что у него наверняка есть причины отказываться от Предначертания.***
— Ты уверена, что он так плох? — наверно в цезарь Эмили что-то подмешали, иначе я не находила причины, почему моя лучшая подруга сошла с ума и несет этот бред, буквально умоляя меня позвонить в психушку и сдать её врачам. — Что за странные вопросы? — я с раздражением глотнула полный рот обжигающего кофе, не показывая своим видом, что кажется знатно обожгла свое нёбо. — Ну смотри, — она откусила лист салата и стала управляться пустой вилкой как указкой. — Ты определенно к нему неравнодушна. Не спорь! — назидательно встретила она мой возмущенный взгляд. — Ненависть — это тоже очень сильное чувство, а как говорят: «От ненависти до любви…» — Должно быть, это очень длинный, просто огромный шаг. Размером с целую галактику! — с жаром стала доказывать я. — Но он тебе не безразличен, верно? — уточнила подруга, и очередной лист салат пал её жертвой. Нахмурившись, я кивнула. — Ты ему, думаю, тоже. Он заигрывал с тобой. Да-да, я вижу, что ты хочешь сказать, но ваша перепалка в лесу — это не что иное, как заигрывания, — я молча скрипела зубами не в силах прокомментировать как-то нейтрально или положительно её предположения. — Дорогая, — она заговорщески наклонилась ко мне, — будь он действительно равнодушен к тебе или, как ты говоришь, ненавидел тебя, он и говорить с тобой не стал бы. А он тянется к тебе. Как мотылек на огонь. Подумай о моих словах. С одной стороны, мне хотелось кричать, насколько она неправа. Но что-то в её словах задевало мои мысли и не давало произнести и слова.***
Мы сидели на скамейке перед океаном. По крайней мере, я хочу думать, что это океан. Края не просматривались, лишь далекий темно-синий горизонт и бесконечный пляж, тянущийся вдоль берега. Пожалуй, это самый главный и пока единственный плюс наших встреч — прекрасные виды природы. Несмотря на мрачную компанию, я всегда наслаждалась теплым воздухом, нежными лучами солнца, а сегодня и приятным морским бризом. — Ты когда-нибудь ответишь, как тебя зовут? — я мотала ногами туда-сюда от скуки, изредка загребая носком сандалии горячий песок. — Зачем тебе это? — Я уже согласилась, что нам необязательно быть судьбой друг друга. Честно говоря, не о таком Предначертанном я мечтала, — я пожала плечами. — Но это не значит, что мы не можем хотя бы разговаривать по-человечески. Неизвестно, сколько времени нам так встречаться. Но если ты конечно не хочешь, я не прочь называть тебя «Козёл», — со злобной усмешкой произнесла я, предвосхищая удовольствие, с которым буду осуществлять свою угрозу. Он долго смотрел на меня, а затем произнес: — Каспер. Это прозвучало слишком серьезно, я не удержалась и прыснула. — Серьезно? Как призрака в мультике? Надеюсь, у тебя нет трех злобных дядь? — Не переживай, — невесело улыбнулся Каспер. — У меня вообще нет родственников. Я осеклась, неожиданно стало неловко. — А родители? — У матери было слабое здоровье, она умерла в родах, — грустная улыбка осветила его лицо. — Меня воспитывал отец. А три года назад и его не стало. Я представила мальчика, одинокого и всеми покинутого, и в груди защемило. — Прости, я соболезную. — Ничего страшного, — подставляя лицо ветру, развевающим его короткие локоны, он глядел вдаль на буруны, пересекающие океан. — Все было не так уж и плохо. Отец никогда не винил меня, он любил и воспитывал как мог. Думаю, этого более чем достаточно, — улыбка померкла на его веснушчатом лице. — Он был действительно хорошим человеком и не заслуживал такой судьбы, — в его глазах мелькнула боль, которую, как мне казалось, он никогда не сможет принять. В голову закралось подозрение, и наверно это было жестоко, но я не собиралась ждать, пока боль после признания отпустит Каспера. Ответы нужны мне сейчас. — Твои родители были… — Предначертанными? — он снисходительно посмотрел на меня, и несмотря на все своё сочувствие мне захотелось треснуть его. — Да. Они ими были, но это не привнесло в их жизни ни спокойствия, ни счастья. — Думаю, ты не знаешь, были ли они счастливы, — мягко возразила я. Но нежность не помогла, морщины тут же прорезали его бледное лицо, сделав жестким и бескомпромиссным. — Однажды отец напился и в слезах рассказал мне, что это он просил у мамы ребенка, — его лицо стало сосредоточенным, будто он силился вспомнить и удержать каждое слово родителя. — Плакал, просил у меня прощения. А я в этот момент думал, что это я должен извиняться. Затем я повзрослел, и осознал, что здесь не было ничьей вины. Я с облегчением выдохнула и инстинктивно потянулась к нему рукой, чтобы сочувственно похлопать по спине, но он продолжил: — Эту печальную судьбу нам навязали, мы оказались бессильны перед безжалостным ликом Предначертания. Оно, — он с отвращением выплюнул это слово, — связало девушку, которой запрещено рожать, с мужчиной, которой не видел жизни и семьи без ребенка. Трагедия была неизбежной, — он крепко сжал челюсть, я кожей чувствовала исходящую от него злость. — Предначертание делает это постоянно. В воздухе хлопали крыльями чайки. Я понимала, что он ненавидит судьбу, и возможно даже ненавидит меня, ведь я живое воплощение Предначертания, которое он на дух не переносит, но я не собиралась сидеть и безропотно слушать эту чушь. Я рывком поднялась, воинственно встала перед ним и опустила ладони на его плечи. — А теперь послушай меня, — его янтарные глаза блестели, как драгоценные камни. Холодные и грустные, но от этого не менее прекрасные. — Предначертание — это путь, ты сам так говорил. Твои родители выбрали по нему пойти. Я думаю, что каждый из них понимал риски, на которые идет. И не тебе осуждать их выбор, — мои слова явно не производили на него эффекта, он опустил голову, разрывая наш зрительный контакт. — Никакой это не выбор, — прорычал он. — Твой отец когда-нибудь жаловался на то, что ты родился? — Ты не знаешь, каким он был! Он ни за что не пошел бы на такую низость. — Потому что… — Но это не значит, что он так не думал, Кэтрин, — его тон словно хлыст оборвал меня. — Любой на его месте ненавидел бы свою судьбу и мечтал об иной жизни, — его запал испарился так же внезапно, как и возник, а голос стал обреченным. — Они должны были проигнорировать Предначертание, и найти кого-нибудь другого, — мрачно завершил Каспер. — Ты непробиваемый, — я упала рядом и ткнула его плечом, чувствуя разочарование. Мне его не переубедить. Тень улыбки изогнула его губы. — Стараюсь, всегда к вашим услугам. Я глубоко вдохнула, чувствуя на языке вкус соленого воздуха. Он сегодня так много рассказал мне, что я чувствовала себя в неоплатном долгу. Словно как в детстве мне показали свою тайную коллекцию фантиков, и моя совесть требовала заплатить собственным секретом. Ну или же отдать редкий фантик в чужую коллекцию. Но фантиков у меня не было. — Мои родители тоже Предначертаны. — Какая неожиданность! — с ухмылкой заметил он, но к сарказму примешалось что-то еще, что сделало нашу беседу немного теплее, и я решилась продолжить. — Представь себе! — в его тоне вторила я. Отодвигаясь на другой край скамейки, он выставил ладонь между нами. — Подожди-подожди, дай угадаю! — он прижал два пальца к виску, зажмурился и начал мычать, как экстрасенсы из телевизионного шоу. — Они счастливы в браке! — Бе-зум-но! — по слогам с улыбкой продиктовала я. — Влюбленные как школьники до сих пор. Порхают по квартире и обнимаются. — И называют друг друга ласковыми прозвищами? — в притворном ужасе зашептал Каспер. — Булочка и сладкий, — елейно пропела я. Каспер схватился за сердце и со стоном скатился со скамейки на песок. — Я этого не выдержу, я утоплюсь, — скорбно заявил Каспер и начал переворачиваться в сторону воды. Сложившись пополам от смеха, я кое-как подошла к кромке воды и начала оттаскивать его, схватив за уже намочившийся воротник. Волны разбивались о мои ноги и его тело. Наш звонкий смех каскадом разносился над океаном, и с улыбкой на лице я открыла глаза.***
Каспер сказал правду. Как только я перестала рассчитывать, что мы будем вместе, все стало намного проще. Он оказался веселым и интересным собеседником. Я пыталась выяснить что-нибудь еще про его жизнь вне наших снов, но все тщетно, он умело уходил от ответов, а я не могла незаметно вернуться к ним, не вызывая подозрений. В каком-то смысле мои мечты косвенно исполнились, я действительно обсуждала с Предначертанным книги, фильмы и картины, только с той разницей, что в действительности за пределами снов он никогда не будет принадлежать мне. В начале это не казалось проблемой. Я никак не ожидала, что все его злобные подколки и поддразнивания быстро сотрутся временем и его смехом, шелестящим словно осенняя листва. Все, что мне осталось — надежда, что со стороны я не выгляжу как влюбленная идиотка, коей на самом деле являлась. Моя привязанность к Касперу крепла с каждым днем, Эмили смотрела на все это сквозь пальцы и не комментировала, наверно в страхе спугнуть мои чувства. А недавно мне приснился обычный сон, не предначертанный. Правда, распознала я его не сразу. Каспер в нем выглядел как обычно, но, когда я подошла поздороваться, вместо привычной улыбки на его лице отразились отчаяние, страдание и такая тоска, что боль развернула крылья в моей груди и начала душить. Казалось, он вот-вот расплачется, но вместо слез он бросился ко мне и крепко обнял, а затем наклонился и поцеловал. Нежно, едва касаясь, словно спрашивая разрешения. Каждый день я ненавидела Каспера за ограничения, что он выставил между нами. Поэтому, ощутив его горячие сухие губы на своих, я ни секунды не сомневалась и ответила, тут же углубив поцелуй, сделав его жадным и требовательным. Это был мой первый поцелуй, и он казался таким естественным. Правильным. Наверно именно потому, что это сон. Во сне даже летающая машина кажется чем-то само собой разумеющимся. Но кроме естественности порядка вещей, я чувствовала безумство, зарождающее внутри, и голод по его близости. Будто я готова пойти на все, лишь бы его губы никогда от меня не отрывались. В этот бесконечный миг я поняла, что он необходим мне как воздух. И я чувствовала, как растет его потребность во мне самой. Оторвавшись на мгновение, он взглянул меня, и в его затуманенных глаза я видела отражение собственного желания. Мы не разговаривали, но он все понял без слов. Рука Каспера, закапываясь в мои волосы, притянула меня за затылок для нового поцелуя. Я помню его нежность и осторожность. Его бесчисленные поцелуи как лепестки вишни разлетались по моей коже, распаляя и заставляя забыть все, кроме его янтарных глаз. Я помню мягкость травы, помню его бережные объятия, помню, как сплелись наши руки и то, с каким трепетом он шептал моё имя, когда мы стали одним целым. Словно молитву. Я была так счастлива, что, проснувшись, горько расплакалась.***
Каспер уже очень давно не снился мне. Я перестала высыпаться, а на работе все валилось из рук. Эмили сочувствовала мне и советовала больше отдыхать, как будто я могла. Все мои мысли были заняты им. Я знала, что она ищет Каспера в соцсетях, регулярно показывая мне фотографии других мужчин с его именем, но все время ошибалась. Раз за разом она утешительно улыбалась и обещала в следующий раз точно отыскать именно моего Каспера. А я в свою очередь делала вид, что верю, но, думаю, мы обе понимали, что это все равно, что искать иголку в стоге сена. — Кэтрин, ты опять пропустила две страницы в распечатке, — грудь сценариста глубоко поднималась и опускалась. Четвертый промах за день, Кэт. Ставим рекорды! — Слушай, если это из-за Уильяма, может ты возьмешь отпуск на пару недель? В таком состоянии ты только навредишь и себе и театру. — Уильяма? Какого? — Уильяма Скотта, милая. — Ваш бывший помощник? С ним что-то случилось? Я давно не получала от него писем. — Ты не знаешь? — в его глазах засветилось сочувствие. — Он умер несколько недель назад. Болезнь совсем подкосила парня. Такой молодой… Под ложечкой неприятно засосало. — Я никогда не знала его, — голос предательски дрогнул. Сценарист с невысказанным удивлением воззрился на меня. — Этого не может быть. Именно Уильям рекомендовал тебя на своё место. Он разрекламировал тебя, словно ты индейка по акции в день благодарения. Я решил, что вы с ним близкие друзья. Руки затрясло, страх мертвой хваткой сжал горло. — А у вас есть его фотография? — Разумеется, есть, общая с корпоратива пару лет назад, — мужчина достал телефон и принялся листать фотографии в галерее. — Так жаль парня. Умный, талантливый. Такой одинокий парнишка. Когда он умер, то оставил в больнице меня как основной контакт. Оказывается, даже хоронить его было некому… Вот, — он протянул мне под нос общую фотографию, на которой рядом со сценаристом стоял мой Каспер.***
Во мне что-то умерло, натянутая нить разорвалась, цвета потускнели и звуки исчезли, словно весь мир погрузился в мутную грязную воду. Я не уверена, но вроде после того, как я упала на колени и зарыдала, сценарист дал мне неоплачиваемый отпуск. По крайней мере, я на это надеюсь, потому что помощника сценариста Кэтрин сегодня больше нет. Осталась лишь пустая оболочка. Сквозь завесу слез он отвел меня на негнущихся ногах к моему рабочему столу и оставил в одиночестве, чтобы я могла собрать свои вещи в сумку. Я не находила в себе сил позвонить Эмили или родителям. Что бы я им сказала? Как я вообще могу хоть что-то объяснить? Кажется, у меня, как у юной героини Андерсена, навсегда отняли голос, оставив лишь хныканья, застрявшие комом в горле. Уильям Скотт, его звали Уильям Скотт. Картинка, как пазл, складывалась со скоростью света. Он находился так рядом, я совсем не узнала подпись на картине! Я столько раз видела его письма, и не поняла этого. А теперь его нет рядом… На секунду разум прояснился. Письма! Отодвинув второй ящик тумбочки, я стала перебирать его письма, пока не дошла до так и не распечатанного последнего письма, датированного тридцатым ноября. Дрожащими руками я резко открыла письмо, порезавшись бумагой, и, не обращая внимания на ноющую пульсирующую боль, принялась читать: «Привет, Кэтрин! Ты меня не знаешь. Точнее знаешь, заочно — как зануду-коллегу, которого ты никогда не видела и замещаешь. Но для меня ты имеешь особое значение. Мне двадцать четыре года и впервые я увидел тебя три года назад во сне. Мы с тобой Предначертанные. Хах, извини за спойлер! Я не знал твоего имени, но не хотел ждать и искал хоть какой-то намек на тебя несколько месяцев, пока случайно не наткнулся на фотографии в группе своего университета. Мы оба учились на сценариста в одном университете. Ты оказалась настолько рядом — практически подарок свыше. Из-за страха испугать тебя своей настойчивостью я лишь подписался в социальных сетях через общих друзей. Я не верил своему счастью. Моя Предначертанная — такая талантливая, такая красивая. А со временем осознал, что даже твой образ мыслей мне близок. Я уже любил тебя — за твои взгляды на мир и за твою улыбку. Я думал, у нас будет много времени, и мне незачем торопиться. Но судьба всегда против меня. Полтора месяца назад я узнал, что умираю. Это неизбежно так же, как и то, что завтра твой день рождения, и мы наконец увидимся. Но вместо радости и любви, нас ждет ужасное расставание и боль. Это последнее, что я хотел бы тебе оставить, но у меня просто нет никакого выбора. Я знаю, что само это письмо уже эгоистично, но сомневаюсь, что найду в себе силы рассказать не на бумаге. Это самая важная часть. Несмотря на то, что я люблю тебя больше самой жизни, я не хочу, чтобы ты привязывалась ко мне, чтобы потерять через жалкие несколько месяцев. Ты достойна большего, и я уверен, что такую изумительную девушку, как ты, полюбят и без этой чертовой связи. Поэтому давай при встрече мы не будем плакать и сожалеть об утраченной любви или судьбе. Давай мы не будем Предначертанными, давай мы будем друзьями. Чтобы спустя время не оплакивать меня как возлюбленного, а с теплотой вспоминать, как близкого друга. С любовью, навсегда твой Уильям Скотт. ХХХ» Я оторвала взгляд от бумаги и стала пытаться оттереть слезы с расплывшихся букв письма. — Ты эгоист! У нас было время… хотя бы это… мало, но все же, — рыдания комом разрывали горло. — Ты должен был сказать мне, — сдавленный голос в пустой комнате прерывался лишь всхлипами, а тихий ответ Каспера хитро прошептал в моей голове: «Нет, Кэт. Ты просто должна была прочесть письмо раньше.»