Who are you?

Адам всегда был лузером в привычном понимании этого слова. Ну может, не прямо уж лузером, но ему слишком часто было совершенно, просто до фиолетового пофиг – обычно среди тех, кого он знал, полагалось к чему-то стремиться (у него нередко возникало смутное ощущение, будто они сами не вполне понимают, к чему именно, но так было надо). Они суетились, рвались в какие-то университеты, карабкались по призрачным карьерным лестницам... Всё, к чему стремился Адам, сводилось к пропитанию на каждый день и оплате довольно-таки поганой квартирки. Не сказать, чтобы его преследовала апатия – скорее, данное положение вещей его не слишком колебало. Наверное, он мог бы попробовать пробиться дальше, чем фотограф для слежки, но тогда ему пришлось бы столкнуться с миром снобов – их ему и без того хватало, и Адам сидел в жизни там, где сидится. Время от времени Адам самозабвенно вступал в конфликты с почтенными пожилыми дамами, в особенности к этому склонными, словно маленький, взъерошенный дерзкий воробей – это было безопасно, но вместе с тем помогало отвести душу. С остальными представителями общества он благоразумно предпочитал ругаться где-то внутренне или хотя бы себе под нос, дымя очередными отвратными дешёвыми сигаретами. Он не отличался ненавистью к людям, но они его довольно-таки часто подбешивали – интересно, считается ли это мизантропией? Записывать себя в человеконенавистники Адам не спешил, пусть не переводил бабушек через дорогу, не падал в обморок от умиления при виде детей и после плохого дня мог наехать на обсчитавшую кассиршу. Но всё это – пережитки социального положения, знаете ли. Довольно неприметный, щуплый и низкорослый, Адам, тем не менее, нередко нравился девушкам – они находили его довольно-таки обаятельным и милым. Провстречавшись с ним с месяц, они резко меняли мнение и приходили к выводу, что он слишком вредный и агрессивный – сам Адам себя ни вредным, ни агрессивным не считал. Скорее обладал неумеренным чувством сарказма и плоховато умел держать язык за зубами – ну так что же, все мы не без греха. Руководствуясь этим соображением, менять что-либо Адам не спешил – в конце концов, он никого в своей жизни не убил и даже не побил (хотя его самого как раз – очень даже), а с остальным пусть мирятся как хотят. Он не считал это своей проблемой – возможно, как раз из-за этого остатки семьи Адама тоже давно перестали считать его своей проблемой. Стоило отдать ему должное, он их за это не осуждал. И всё-таки он жил – видите ли, каждое существо вполне имеет на это некоторое право, не так ли? Его жизнь была скудна, не слишком разнообразна, не особенно интересна другим и, пожалуй, не очень-то полезна для общества – и всё равно он жил её, ловил с каждым вдохом и пропускал по венам. Он жил так, как умел – не требуя чего-либо ни от других, ни от себя самого; неприметно и скомкано, и вместе с тем чувствуя и осознавая. Время от времени он обращал внимание на то, как выглядят улицы города в зависимости от того, лето сейчас или осень – и более того, где-то за слоями сарказма с первоклассным умением дерзить и огрызаться скрывался вполне даже неплохой парень, изредка и вовсе давая о себе знать. Столь изредка, что чаще всего, стоит признаться, о нём забывал даже сам Адам. Таких людей, как он, в этом человеческом муравейнике под названием «мир» – миллионы: как раз это Адам Фолкнер-Стэнхейт понимал лучше некуда. Он вообще никогда не был дурачком и глупостью не отличался, даже если многие так не считали – даже если с первого взгляда в нём виделись одновременно простачок и пустышка-эгоист; бабочка-однодневка, живущая сегодняшним моментом. Нет, он очень многое превосходно понимал, просто предпочитал лишний раз не анализировать. Он не считал себя кем-то выдающимся, зная, что именно люди вроде него составляют основную неразборчивую, ничем не выделяющуюся (и никому не нужную) массу – как ни парадоксально, именно это чаще всего обуславливало его своеобразные эгоистические устои. Уж извините, сильные мира сего и так в жизни устроятся – им же, таким вот Адамам, нужно как следует держаться за свой кусок хлеба. Иначе никто за них его не добудет – надо ведь как-то пробиваться в жизни и таким, «посредственным», не слишком образованным и, пожалуй, не очень-то воспитанным. И Адам жил, как мог и умел жить – вопрос лишь в том, какова плата за то, чтобы ценить, а не просто уметь?