Troublemaker.

"Ты создаёшь проблемы". Столь горячо любимая фраза одного криоманта, настолько часто вылетающая в отношении Томаша, что теперь по одной мимике он может предсказать, что Би-Хан собирается задвинуть старую-добрую тираду о нечистой крови. Он морщит нос, хмурит брови до глубоких складок на лбу, нервно дёргает уголком губ и играет желваками. А Томаш внутреннее сжимается и готовится к граду из едких фраз. Однако не озлобился до сих пор, не возненавидел и даже мысли о том, чтобы покинуть пост левой руки грандмастера не было. Томаш был предан каждой крупицей разума, клеткой тела и каплей крови тому, кто каждый раз нещадно сверлил серый затылок тяжёлым взглядом. Возможно это было его увлечением, хобби, когда не приходилось сворачивать шеи или подписывать свитки. В каких они отношениях Томаш до сих пор смутно понимает. Би-Хан ведь такой человек, которому не чуждо уместить в одном предложении "грязное отродье" и "брат". Если от ненависти до любви один шаг, то шаг этот в пропасть. Томаш вырос, окреп, перестал носить звание сопляка, но стал больше раздражать. Он возмужал, научился драться, как воин, как защитник и убийца, бесповоротно, отчаянно. Стал мудрее. А восхищение и тяга к старшему брату никуда не делись. Вросли в кости, вплелись между мышц, словно так было задумано самой природой, так надо - иначе никак. Иначе - атрофия и гниение. А ведь даже Куай Лян сдался. Свет в непроглядной тьме их взаимоотношений, крепкое бревно через бушующую горную реку раздора, нить и игла для рваных ран. Он сказал, что Би-Хан меняется. Что это сложно принять. А Томаш наивно хлопает глазами, разглядывает строгий профиль грандмастера и замечает лишь новые морщины. Для него Би-Хан тот же. Может чуть одержимее в своих идеях, может чуть одержимее в разговорах о крови - родной, чужой, Томаша. Но его хладная рука все ещё на животе во время тренировок, все ещё старается научить не забывать о важных тонкостях, все ещё не покрыта ни льдом, ни твоей кровью. Куай Лян все говорит об изменениях, а Томаш чувствует себя сумасшедшим. Потому что то, что ужас для брата, для Томаша - одержимость. Он собирает каждое воспоминание в свою негожую, неловкую мозаику, впечатывает каждый кусочек в память, как вставляют клинок в грудь врага, как вбивают неподходящий элемент пазла, ломая картину ради одного жалкого кусочка. Когда лицо Би-Хана покрыто кровью, Томаш слышит западающий в уши ритм сердца. Непозволительно быстрый для хладнокровного воина. Когда прядка непослушно выбивается, Томаш неосознанно подаётся вперёд и потирает пальцы в кулаке, зудящие от желания убрать локон за ухо, заглянуть в усталые глаза. Когда Би-Хан хрипло рычит "ты создаёшь проблемы", Томашу кажется, что он по-детски восторжен, что ядом тоже можно исцелять, что сердце заходится от любви, а не страха. Когда Би-Хан успевает рвануть за плечо до того, как стрела войдёт в глазницу, прижимает к груди, сгребая шокированное тело. Он мог сделать что-то ещё, точно мог, но поступил именно так - несвойственно собственному холодному разуму. Тысячи "когда" божественной фреской расцветают под веками, растекаются дурманом по телу, парализуют на мгновение, заставляют сердце загнанно стучать. Тысячи "когда" измываются над разумом, как падальщики заливисто скрипят над гнилью. Предательство - это трудно. С ним тяжело справиться, гнев раздирает костяшки в кровь, досада - глаза, а печаль - душу. Все справляются по-разному. Куай Лян идёт вперёд, основывает собственный клан, упорно тренируется. Днём - дух и тело, ночью - разум. А ты справляешься из рук вон плохо, Врбада. Сжимаешь член, что заводится в очередной болезненной пульсации, сводишь колени так, словно под толстым одеялом, спиной Куай Лян заметит сие непотребство. Это ломает. Отсутствие родного запаха, тяжёлого взгляда, изморози. Томаш видел, как в последний раз лёд впервые сменил сторону, впервые был направлен в спины братьев. Томаш думает, что Би-Хан выжил из ума, но ему ли судить? Ему ли, сжимающему член, заходящемуся в лихорадочном возбуждении, судить? Томаш видел, как морозный клинок врезается в плоть - свод скулы к носу и надбровная дуга рассечены. Теперь на красивом лице будет глубокий, рваный шрам. Вечное напоминание о силе и хитрости Би-Хана. Вечное бельмо на глазу. Томаш не видел, как Би-Хан предал их, но отлично представляет. Надменный взгляд, хмурые брови с глубокими морщинками от сильных дуг, и неповторимый стан - царская осанка, одним видом заставляющая пасть к ногам и исцеловать каждый сантиметр. Томаш жмется мокрым носом и глазами в подушку, сипло вдыхает и сжимает себя - отгоняет или приближает неминуемое безумие? Куай Лян перелистывает страницы древнего трактата, лениво размышляет о чем-то вслух. Томаш заставляет себя задыхаться, трёт член сквозь ткань штанов и чувствует, как в душу вплетается что-то новое, низменное и темное, как тьма в Преисподней. "Ты создаёшь проблемы". Томаш пачкает спермой штаны, рвано вдыхает воздух и чувствует, как разум возвращает ясность. Чувствует, как слезы спустя несколько недель наконец омывают горе. Чувствует, как вина наступает на грудь, ломает ребра. Куай Лян оборачивается, заслышав встревоженную возню, и меняется в лице. Смотрит также тяжело, как старший брат. Пытается что-то сказать, но лишь глупо открывает и закрывает рот. Томаш всхлипывает, прикладывает ладонь к воспаленным глазам. Он действительно создаёт проблемы.