Хризантемы

Их глаза встречаются лишь единожды. Этого становится достаточно, чтобы почувствовать всю тяжесть и боль зелёных глаз напротив, но Руслан, кривя губы, отворачивается. На сердце скребётся непонятное ему чувство: такое люди называют беспокойством. Максим и не говорит ничего. Напоследок мажет взглядом по удаляющейся спине Енисейского и идёт своей дорогой, засовывая руки в карманы кофты. На плечах чувствуется холод, но виновен ли в этом декабрь, парень ответить не может, зябко дёргая плечами. Горло привычно окутывает неприятная боль, и каждый вздох ощущается, как наждачкой по гландам. Дышать глубже Иртышский более не пытается. Лишь поджимает губы, редко и быстро дёргая ноздрями, и хватает крупицы воздуха, хмурясь на режущее чувство. Только раз русоволосый оборачивается назад, смотря вслед уже вышедшему из холла Руслану. Иртышский, отворачиваясь, думает о том, что Руслан даже и внимания не обратил. Поплотнее стягивая кофту, Максим бредёт дальше, игнорируя чувство разочарования. В своем офисе, стоя над папками, Коля даже не сразу слышит, как отпирается дверь. Глядит лишь когда зашедший громко кашляет. Поднимает сфокусированный взгляд, встречаясь с кислотно-зелеными глазами, но ничего не говорит. Этого, в прочем, ситуация не требует. Едких слов не слышится, раздражения — тоже, лишь странное, непонятное для Сибирякова выражения лица. Расшифровку этому подросток дать не смог: Руслан, глубоко и устало вздохнув, смахивает рукой эту эмоцию, возвращая лицу статность и неуместную по мнению Николая самоуверенность. — Эй, — зовёт рыжеволосый, прекрасно понимая, что внимание и без этого привлек. Залезает в карман, вытаскивая из кармана что-то, зажатое в кулаке. — Знаешь, что это? Ладонь раскрывается, показывая взору Сибирякова маленький пестрый лепесток, который не сразу узнается парнем. Когда это происходит, Коля поднимает на Руслана взгляд, полный непонимания. — Лепесток, — отвечает подросток, выхватывая с ладони объект. — Откуда ты его взял? У нас цветы только в кабинете Матвея. — И без тебя понятно, что это лепесток! — взрывается Енисейский, возвращая руку в исходное положение. Хочет сказать что-то ещё, но лишь сжимает ладони в кулаки, добавляя следом совсем тихо. — С Максима упал. Спрашивать, как Руслан это заметил и зачем подобрал, Коля не решается. Смеряет коллегу взглядом, а затем принимается рассматривать лепесток. — Хризантема, — говорит Николай и поджимает губы, словно раздумывая, говорить ему дальше или нет. — Символ печали. Таких цветов в офисе нет. Конечно нет, думается Руслану. По счастливой случайности Матвей разводит только комнатные растения, которые изредка цветут. Напряжение пульсирует под кожей, неприятно натягивая нервные окончания, но Енисейский вопреки своим чувствам лишь хмыкает, следом широко улыбаясь. — Сам себе сочувствует, значит. На его месте я бы делал то же самое, — говорит рыжеволосый. Коля молчит. Не хмурится, не осуждает, просто смотрит, поджимая губы. Енисейский разворачивается к выходу с такой же ухмылкой, но игнорировать ранее незаметное чувство уже не получается: беспокойство уже не просто скребётся, оно натурально царапается, заставляя губы мелко дрожать. — Мы оба понимаем, к чему это ведёт, — в след ему говорит Николай. Енисейский замирает. — Проведай сегодня Максима. Хотя бы для своего спокойствия, Руслан. Парень угукает, захлопывая за собой дверь. Каждый шаг отдается в голове стуком обуви о кафель, а Руслану кажется, что тот и не слышит вовсе. Лишь кусает губы, раздражённо хмуря, и крутит в голове один единственный вопрос: а почему? Действительно, почему его это вообще беспокоит? Какое ему вообще дело до личной жизни Максима? Они не близкие и не друзья. Так, просто. Коллеги. Енисейский не готов признавать, что было в Иртышском что-то, что цепляло. Если не внешне, то внутренне: привычками или взглядами. А может, вид тоскующего парня кажется донельзя интересным? Руслан крепко жмурится, выбрасывая из головы эту несуразную цепочку мыслей, и про себя решает, что это дело никаким образом его не касается. Разворачивается в противоположную от кабинета Максима сторону, и шагает к лифту, хмурясь. Даже взгляда на дверь не кидает. Слышит лишь затихающие кашли, но идти не прекращает. Не хватало ещё всяким больным платки подавать, да сопли вытирать. На спасателя Руслан мало чем похож, Коля выбирал не того на эту роль. Так думал Руслан, пытаясь себя убедить, но в конечном итоге нашел компромисс со своими капризами: было решено наведаться к русоволосому завтра, если тот будет уж совсем плох. Этого было достаточно, чтобы отложить воспоминания о неприятных самокопаниях в дальний ящик еще, по крайней мере, на одну ночь. «Утро вечера мудренее», — думает Руслан, встречаясь с холодом дома. Но приехав на следующий день в офис, Енисейский со странной тревогой понимает: думать, в прочем, ему уже не о ком. Утром Максим не объявился, так же как и в течение всего дня. Матвей звонил, писал, кажется, даже успел сбегать к нему домой, но толку от этого было мало: Иртышский как в воду канул. Краем глаза Руслан видел снующего туда-сюда Николая, что прожигал его непроницаемым взглядом. Обычно это раздражало, но сейчас лишь вызывало бессилие. — Я же предупреждал, — читает в голубых глазах Енисейский. — Я не хотел, — вторит им янтарь Руслана. Взгляды их пересекаются лишь раз, и рыжеволосый, отворачиваясь, чувствует ощущение дежавю. Парень сует руки в карманы пиджака и выдвигается прочь от коллег, хмуря брови. К чему этот ажиотаж? Причин неявки максима много: заболел, проспал, не захотел. Это не его дело и уж точно не его вина, чтобы Руслан чувствовал себя так паршиво. Но он чувствует, закуривая прямо перед дверью к запасному выходу.

***

Максима дом встречает унынием. Весь день выше натягивать маску и плотнее сжимать губы — сложно. Кашлять хотелось до жути, да и сейчас тоже. Закрыть дверь Иртышский не успевает: горло болит, и каждый вздох обжигает. Парень не выдерживает и сгибается, цепляясь за все подряд руками. Вместе с кашлем, ожидаемо, на пол падает кровь. Алея, она стекает по подбородку и капает на кафель прихожей. Больно. Максим жмурится, стирая с лица следы крови, и кидает беглый взгляд на пол. Там, подле его ног, сохнет заляпанный лепесток хризантемы. Иртышский смотрит на это, поджимая губы, но внимания не придает, как и всегда, в прочем. Парень знал, что любить — дорогое удовольствие. Настолько, что расплачиваться приходится своим здоровьем. Но, как говорили на зарубежных уроках литературы: «сердцу не прикажешь». Над своими чувствами Максим власти не имел, чтобы пресечь все на корню. Итогом ему стал лишь едкий взгляд и самодовольная ухмылка — единственное, чем награждает его Руслан по сей день. Впрочем, стоило первым бутонам раскрыться, в грудной клетке стало неимоверно тесно. «Надо же, — зашептал Максим, впервые покрутив в руке лепесток. Лицо скосило разочарованием. — Хризантемы... Печально». Тогда-то назад пути и не было. Максим живёт от приступа к приступу, гадая, как долго сможет продержаться. В прочем, думать над этим долго не пришлось. Бутоны стали теснить друг друга с каждым днём всё больше и больше, воюя за право прорасти в этом теле всеобъемлюще. Проходя вглубь своей квартиры, парень отчётливо понимает: это его предел. Ноги переступают через множество лепестков, убрать которые у Максима сил нет. Он аккуратно стягивает одежду, надевая самое чистое, что у него есть, и садится на край кровати, стряхивая хризантемы с постели. Все погружается в такую тишину, что кажется, будто и часы тикают тише. Все вокруг молчат, внемля хрипловатому дыханию Максима. Под ногами суетится Иртыш, чувствуя неладное. Ластится, прижимаясь ближе, цепляется за ноги, привлекая внимание, но мяукать не смеёт. Это своего рода солидарность с немой квартирой. Лишь когда часы нехотя переваливаются за полночь, молчание становится слишком громким. Каждый новый хрип, выходящий из уст Максима меркнет, стихая на фоне вопиюще громкого стука часов. Стоит солнцу подняться, восход неприветливо окутывает дом своими лучами, сразу скрываясь за тучей. Комната меркнет, отбивая часами марш минуты молчания. Иртышский засыпает с букетом в груди, понимая: проснется завтра лишь куст, теплённый его любовью.