***
Сейчас Ци Жуну двадцать два. Он пишет диплом, ходит на работу и нянчится со своим пятилетним сыном. Но это, видимо, ещё не показатель «взрослости», потому что он так и не понял, зачем старики так гнались что-то изменить в будущем, уничтожая своё прошлое. Теперь ему это и не интересно: у Ци Жуна и без этих бесполезных рассуждений проблем по горло. Философия — наука для дебилов, высосанная из пальца. Ци Жун прогуливал её в универе, а вместо задушевных тем на прокуренных балконах предпочёл бы слушать циркулярную пилу. Этой зимой он встретился лицом к лицу со своим же лицемерием. Зимними днями он кривился от очередных высоких разговоров одногруппников, вечерами — ломал голову над вопросами, ответа на которые нет в природе. Его терзала неизвестность, боязнь оступиться с и без того тернистого пути. При одной только мысли о том, что все его старания вернуть жизнь в правильное русло могут пойти прахом, в груди Ци Жуна всё сжималось. Зима издавна губила людей. В прошлом — безжалостным холодом, ныне — тоской и унынием. Вид голых деревьев и затянутого тёмными облаками неба мало кого вдохновлял, но Ци Жуну он приносил особые чувства. Зимой было так… легко. Летом шумно и днём, и ночью. Ци Жун не был социофобом, но вечно заполняющие собой улицу люди нещадно давили на мозг. Зимой же мороз одним взмахом руки очищал город от крикливой молодёжи. Ци Жун ликовал и тихо злорадствовал, говоря, что так им и надо.***
Сюань Цзи — его близкая подруга, которая всегда была романтичной и в некоторой мере поэтичной особой — говорила, что зима создана для любви. Она наступает ради влюблённых, больных друг другом и ОРВИ, чтобы те могли в лихорадке согреться о горящие чувствами тела. Ци Жун цокал и отвечал, что, может, им просто нужно меньше шататься по улице в минус двадцать три? «Какой ты неромантичный! Вот влюбишься — посмотрю я на тебя». Фигура в тёмно-зелёной куртке остановилась. Изо рта выходили клубы пара, лёгкие заполнялись приятным леденящим воздухом. Зимой дышится легче. Он вдохнул полной грудью и облегчённо выдохнул. Влюбиться… Звучало небезопасно. Так вдобавок и печально: какая несчастная или несчастный умудрится пробыть с ним в отношениях дольше, чем неделю? Его характер и он сам бы не вытерпел. К тому же, ему никто не был интересен... ...Ладно. Это глупые отговорки. Ци Жун прикрыл глаза и непринуждённо склонил голову набок, медленно перекатывая её на другое плечо. Нравились ему всякие. К ним Ци Жун тянулся в своей привычной нахальной манере. Активно хаял их за любой неверный или даже верный шаг, насмехался, привлекал к себе внимание как мог, и искренне удивлялся отсутствию синяков на лице. Впрочем, то, что прямо посреди разговора они могли начать отвечать на сообщения кому-то другому, было куда больнее. «Ща, пять сек. Это по учёбе» - говорил ему парень с потока, что-то быстро-быстро отвечающий с глупейшей улыбкой на лице. Ну точно по учëбе. При виде этого, Ци Жуна скручивало изнутри в рвотных позывах и гортанном дыхании. Такое повторялось ни раз и ни два. Разные люди, разные обстоятельства, но одна суть: Ци Жун был не в приоритете. Нервы натягивались и невольно заставляли задуматься: а может, проблема в нём? Почему именно он притягивал к себе каких-то скучных придурков, а у всех остальных уже есть человек, подписанный в контактах с сердечком? Ебучий порочный круг. Хоть правда бери и переделывай под них личность. Все точно в обморок попадают, если Ци Жун вдруг перестанет вести себя как последняя оторва. Вот захочешь влюбиться, а все кругом либо заняты, либо без сознания, либо ядом в тебя плюются. Ха-ха! Ну точно! От забавляющих мыслей походка Ци Жуна стала почти летящей. Плюются ядом! При сочетании этих слов в голове всплывала лишь одна личность. Он поудобнее уселся на ближайшую заваленную снегом скамейку. «Ну Лан Цяньцю! Кто бы мог подумать, что я о тебе вспомню». Не в мыслях о нём, конечно, он планировал провести новогоднюю ночь, но почему бы и нет? Не будет лишним разок-другой перемыть этому идиоту кости, пусть и с самим собой.***
Мм, Лан Цяньцю… Ох, как он любил Лан Цяньцю! С каким удовольствием он бы скинул его кубарем с лестницы, не будь тот слишком атлетически сложен. Силы были несоразмерны, но Ци Жун пытался: если уж не с лестницы материальной, то уж с социальной он спустит его только так. А всё только потому, что кто-то не способен унять свою гордость. И это был чёртов Лан Цяньцю, кто же ещё!? Впервые они пересеклись ещё на первом курсе. Ци Жун уже тогда был остёр на язык, а так называемый «Тайхуа» не умел ходить ровно, чтобы не сшибать мирных людей с ног. Столкнулись в коридоре университета, слово за слово, и вот уже четыре года живут душа в душу, пытаясь очернить репутацию друг друга при каждом удобном случае. Моментами это доходит до абсурда.***
Так исторически сложилось, что прямо перед выходом на каникулы они оба изволили посетить физкультуру. Учитывая то, что весь год они усердно игнорировали её существование в своём расписании, ничего хорошего такое совпадение не предвещало. Так и получилось. Ци Жун, зайдя в раздевалку и увидев наивно оставленный Лан Цяньцю портфель, тут же рефлекторно спрятал его форму и с непричастным лицом стал ожидать реакции. Она оказалась более бурной, чем они оба ожидали. Заметив пропажу и единственного человека в раздевалке, Тайхуа вспылил сильнее обычного. Сегодня он не был настроен на их игры. Весь день шёл через одно небезызвестное место, его нервы висели на тонюсенькой верёвочке, которую зеленоглазый плут разорвал в клочья. Не успел он и пикнуть, как его схватили за ворот спортивной футболки и рывком яростно припечатали к холодному железу шкафчиков. Ци Жун конкретно приложился головой, но виду не подал, выдавливая из себя самодовольную ухмылку. — Ты сегодня злее, чем обычно. — перед глазами почему-то всё поплыло. — Заткнись! Ты уже в край меня достал! — раздражённый голос Лан Цяньцю повысился до крика. Ци Жун невинно свёл брови к переносице и пискляво выдавил: — Да что ты! Чего же сразу не сказал? Ну прости меня, пожа-а-луйста. Тайхуа, для придания себе пущей грозности, не хватало только зарычать. Хотелось схватить самодовольного одногруппника за волосы и хорошенько припечатать лицом о стену. И это за форму! Стоило бы припомнить ему и за тот случай, когда Ци Жун пустил по всему потоку слух о том, что у Лан Цяньцю роман с новеньким молодым преподавателем. Он ещё имени его не знал, а им уже, с кое-чьей подачи приписали такое, что вслух произносить было стыдно. Не дав ему ответить, Ци Жун отстранился первым. На сегодня с них хватит. Пришли посещаемость поднимать, а в итоге стоят возле шкафчиков обжимаются. Вырвав край футболки из чужой руки, Ци Жун отошёл в сторону и окинул раздевалку глазами в поисках шкафчика, в который запрятал одежду Цяньцю. Найдя его, он сделал пару шагов и с удивлением обнаружил, что идти не особо получается. Его резко шатнуло в сторону, вынуждая опереться о стену. Голова начала адски раскалываться. Он зажмурился от накатившей боли и провёл рукой по затылку. Поднеся ладонь к лицу и кое-как сконцентрировавшись, ему удалось разглядеть на ней пятна крови. Из-за спины послышался необычно тревожный голос. Это мало чем успокаивало. — Эй, Ци Жун, — он впервые назвал его по имени, а не ругательству. Новый уровень отношений. — Ты как? Ци Жун не полностью осознавал всю серьёзность ситуации. Он неспешно обернулся и хотел было съязвить, что его тело тоже не может находиться с ним рядом, но прервался. Перед глазами окончательно потух свет, а земля ушла из-под ног. Раздался взволнованный вскрик, а обмякшее без сознания тело Ци Жуна поймали тёплые руки. Если это была не галлюцинация. После этого случая он очнулся в мед.пункте. Не успел Ци Жун и глаз разлепить, как медсестра тут же вывалила на него пласт бесполезной болтовни. Да-да, жить нужно дружно, и вообще обоим к декану пора, и Лан Цяньцю передавал свои извинения… Что? «Извинения» и «Лан Цяньцю» никак не смотрелись в одном предложении. Но ему не показалось: женщина указала на небольшой букет цветов на тумбочке и сказала, что это небольшой жест раскаяния. Ци Жуна пробрало мурашками. Это точно он головой ударился? Тайхуа, с такими-то катаклизмами, пора рядом прилечь. Ей-богу, лучше бы по-старинке чёртом обозвал и нахуй послал. В оставшиеся несколько дней они не пересекались. «Бесу» пришлось выходить на каникулы с жалостливо забинтованной головой и чувством недосказанности в груди. Стало как будто обидно. Мог хотя бы ради приличия подойти разок, подколоть. А цветы пускай себе оставит.***
Между ними давно творилось что-то не то. Да, материли они друг друга на славу и неприязнь на лице изображали прям таки искусно. Но для вражды они уж слишком ребячески относились к тому, что творили. Лан Цяньцю всегда бился за свою репутацию — не хотел порочить честь семьи. Как выяснится позже — уже почившей. А Ци Жун терпеть не мог тех, кто с ним пререкается — не хотел калечить своё эго. Но они взаимно спускали всё с рук. Не из-за того ли, что, наигравшись, Ци Жун шёл опровергать перед всем универом свои же слухи; а Лан Цяньцю смирял тяжёлым взглядом каждого, кто в его присутствии пытался насмехаться над Ци Жуном. Потому что мотать нервы — это их личная привилегия. Бывали случаи, когда они оставались наедине. Преподаватель просил подождать и уходил за оборудованием, или же, в наказание за ссоры, их оставляли одних убираться в аудитории — предлогов тысяча. Уникальность такого уединения в том, что стоило им отбросить все напыщенные язвительные комментарии и косые взгляды, как у них тут же находилось много общего. Например, обоюдная нелюбовь к оттиранию столов. Опять слово за слово, теперь не в саркастичной манере — это перерастало в нормальный разговор. В компании друг друга у них развязывался язык, открывая те стороны, о которых они, возможно, хотели бы умолчать. Такое случалось крайне редко, а на следующий день они предпочитали делать вид, будто ничего не произошло. Но можно ли стать чужими после стольких откровений? Нет. Чтобы понять это, достаточно одного показательного случая: Однажды они разговорились о семье. Как оказалось, у них обоих её не было. Ци Жун еле сдержал своë восторженное и негуманное: «О! У меня тоже!» На выходе из аудитории они, конечно же, как обычно «всё забыли». Забыли настолько, что Ци Жун пообещал себе больше никогда не шутить про чужих матерей, а Лан Цяньцю захотел вырвать себе язык за то, что, совершенно не задумываясь о вылетающих изо рта словах, бездумно называл его приёмышем. В голове у обоих пронеслось короткое, но ёмкое: «Блять…»***
Вот тебе и чувства, про которые талдычила Сюань Цзи. Чистая и непорочная, а главное — взаимная… Язык не поворачивался назвать это неприязнью. Ци Жун совсем уж по-детски хихикнул мыслям и чуть сполз по спинке скамейки, зарываясь носом в бирюзовый шарф. Стало теплее, неужели термометр вверх пополз? Он сидел под одиноким фонарём аллеи и заворожённо смотрел на покрытое толстым слоем льда озеро. Пейзаж перед ним цеплял глаз: будь то кружащие в вальсе снежинки или блестящие мириадами огоньков свежие сугробы. Муравьи фотографируют. Правильно, как такого не сфотографировать. Снег сегодня удивительно крупный. Ци Жуну показалось, что он не видел такого никогда в жизни. Вскинув голову к тёмному небу, он замер, очарованный бесконечной круговертью из снежинок. Все мысли разом улетучились. В один миг прежние проблемы ушли на второй план. Сейчас он тут один: вокруг лишь ветер, стужа и шум его же дыхания. Его ничто не тяготит: сессия закрыта, смены распределены, а Гуцзы в целости и сохранности сидит дома. Тревога постепенно отступала, хотя сердце всё ещё билось быстрее положенного. Идиллию нарушили чьи-то отчётливые шаги за спиной. Ци Жуну слишком лень вертеть головой, поэтому он просто надеялся, что этот прохожий не накинет ему на голову пакет, а с миром пройдёт мимо. Надо же, кому-то точно так же дома не сидится. Насторожиться пришлось тогда, когда неизвестный, судя по звукам, свернул с прямой дороги и направился в его сторону. Глупость, не будет же он в свои двадцать два года разводить панику, потому что посчитал прохожего маньяком. На словах звучало смело, а на деле Ци Жун напрягся всем телом, готовый в любой момент сорваться с места. Лучше он окажется трусом, чем в криминальной сводке. Человек остановился примерно в метре от него. Затихшие шаги не внушали особого доверия, но самонадеянный студент никак не удосуживался обернуться. — Привет. Ци Жун облегчённо опустил плечи и тут же поднял их обратно. Знакомый голос расслабил только своей знакомостью, а не хозяином. Чёртов Лан Цяньцю, каким же ветром тебя сюда занесло. Скорчив недовольное лицо, Ци Жун обернулся и осмотрел парня с ног до головы. Он был почти уверен, что Цяньцю просто вышел за чем-то, чего его взбалмошным друзьям явно не хватило. Сам-то он не пьëт, Ци Жун знает. Но руки Тайхуа были свободны: неудивительно, какие магазины будут работать в новогоднюю ночь? — Напугал, еблан. Лан Цяньцю, не спрашивая, сел рядом. Потому что если он спросит, Ци Жун обязательно скажет «нет». Повисла неловкая тишина, которую прерывало лишь их шумное дыхание. Было глупо сидеть и ежиться от холода в одиночку, а вдвоём — в самый раз. Даже молча. — С Новым годом… Порыв ветра заглушил Лан Цяньцю. Поднялся настоящий буран, хлопья снега продолжили беспрестанно падать с небес, помещая всё вокруг в рябь из снежинок. Ци Жун вскинул голову и широко распахнутыми глазами посмотрел на завораживающий снегопад. Наверняка, он и не услышал чужих слов. Несмотря на это, Тайхуа тоже был в восторге от развернувшегося перед ними вида, поэтому решил не зацикливаться на мелочах. Неожиданно, Ци Жун, не опуская глаз, ответил: — С Новым годом. Лан Цяньцю был готов поклясться, что в его глазах блеснула невиданная ранее доброта. Окружённые снегом, никто из них не хотел рушить бранью хрупкий мостик доверия, выстроившийся между ними за секунду. — Извини за тот случай. Ну, в раздевалке. — замялся Тайхуа, нервно подёргивая ногой. Ци Жун непонятливо накренил голову: — А? А-а-а. Ну да, ты меня чуть не убил тогда. — он театрально поднёс ладонь ко лбу. — Я этого ничем не заслужил. Лан Цяньцю покачал головой и нарочито скептически закатил глаза. — Ха! Да ладно, не такой уж я и плохой! — Ци Жун пихнул его плечом. — Кстати... А как тебя сюда занесло-то? А как же друзья? Лан Цяньцю смятенно отвёл взгляд: — Я один отмечаю, а окна у меня прямо на аллею выходят. Вот, увидел тебя и решил настроение испортить. — И ты меня так точно разглядел? — в ответ на вопрос, ему кивнули на ярко-зелёную куртку на нём. — Ой, а ты прям из сотни узнаешь? — Из тысячи. Тайхуа повернулся в его сторону. Теперь стало заметно, что держался он опрометчиво уверенно. Лан Цяньцю играл с огнём. Он прыгал через горящий лазурным пламенем костёр. И судьба ему благоволила, потому что вместо того, чтобы поджечь тому полы одежд, огонь любезно тушевался, не давая сгореть дотла. Ци Жун рассмеялся. До чего же странный, этот ваш Лан Цяньцю! Недалëкий придурок, который не видит дальше своего носа. Жалкий выродок, стелящийся перед его братом. — Как низко ты падаешь, Лан Цяньцю. Уже со мной дружбу водить начинаешь. — Ци Жун приподнялся и словно змея подполз ближе к чужому лицу, выглядывая снизу. — Тебя не поймут. Нас не поймут. — А тебе не всё равно? — янтарные глаза ничуть не потускнели. — Мне да. Но я и не понимаю, почему мы с тобой сейчас в таком положении. — изящная ладонь потянулась к чужому лицу и невесомо к нему прикоснулась. Лан Цяньцю не попытался её скинуть. — Днём ты опять накричишь на меня, а я на тебя. Так какая разница, что происходит ночью, правильно? Дай мне хотя бы раз в год посмотреть на другую сторону тебя, чтобы было потом, с чем сравнивать. Отсутствие сомнения в голосе обижало и смешило одновременно. Неужели он решил, что знает Ци Жуна? Этот идиот взвалил на себя слишком много, и эта ноша может потянуть его вниз, на самое дно. Только если Лан Цяньцю не окажется сильнее. — Ты не поймëшь даже того, почему в новогоднюю ночь я шляюсь по улицам. — он начал отстраниться. — Есть ли мне толк... Его перебили: — Так расскажи. — зелëные глаза искали подвох. — Расскажи почему ты здесь, почему ты в ссоре со своим братом, почему вечно один и почему ведëшь себя, как последняя оторва. — Почему тебе это так интересно... Чем больше Ци Жуна уговаривали, тем дальше он отсаживался. Ему не страшно, не страшно, совсем не страшно. — Потому что я хочу узнать тебя. Не университетского клоуна, а Ци Жуна. Ты же не такой, я видел. Ци Жун повернул голову в сторону. — Что именно ты хочешь узнать?! — его голос надломился, а ладони сжались в кулаки. — То, что с самого детства на меня хер клали? Или про то, что я уже пять лет не могу обсудить с Се Лянем случай с его родителями? А, наверное, тебе интересно, как я лет с пятнадцати шатался непонятно где и курил непонятно что, что аж лëгкие себе посадил. Или то, как моя семья трещала по швам, пока я ходил и пытался делать вид, будто ничего не происходит. Он прервался на секунду, ему не хватало воздуха. Сердце саднило. — Спешу тебя разочаровать, но я именно такой. Хам, быдло, клоун — всë так. Я не стану другим никогда, и я понятия не имею, куда такой характер меня заведëт. Сука... — по щеке скатилась слеза. Не жалостливая - истощëнная. — У меня никого не осталось, понимаешь? Никого! Мне не на кого надеется, и я даже не могу дать достойное будущее тому малому, что у меня осталось. Какого хуя ты вообще влезаешь в мою жизнь?! Ты не продержишься и недели! Герой-любовник... Что ты хочешь выстроить между нами? Или дать ложную надежду хочешь? Бред! Он встретился с иступлëнным взглядом Лан Цяньцю и нервно рассмеялся: — Да пошëл ты. Ци Жун рывком поднялся с места, встречая лицом снежные порывы. Ему давно не было так стыдно. Позор, нажаловался, молодец. Лан Цяньцю прельстил его своим показным великодушием, а он купился, как последний дурак. — Стой! Тайхуа непоколебимо последовал за идущим в никуда, светящимся лазурным цветом под фонарями, парнем. В ответ на его рвение, шаг только прибавили. — Да кто тебе сказал, что я собираюсь тебя менять! — он пытался перекричать завывающий ветер. Лан Цяньцю попытался остановить Ци Жуна за плечо, но промахнулся и схватил его за шарф. Тот развязался и, подхватываемый потоком ветра, перелетел через железный забор прямо к озеру. — Да ты...! — рефлекторно, Ци Жун дëрнулся, чтобы поймать его, но упëрся животом о перегородку. Когда он посмотрел вниз, его пронзило необъяснимым страхом. Лан Цяньцю, испуганный не меньше, всë-таки поймал его за куртку и оттащил от края. Оба споткнулись и упали друг на друга. Пользуясь моментом, Тайхуа яростно выдал: — Да плевать я хотел на твой характер! Мне неинтересно, насколько он ужасен. Крой меня матом, вперëд! Я покрою тебя в ответ, не сомневайся! — тело в его руках активно брыкалось. — Пусти меня! — Сначала выслушай! — слушать его не собирались. — Ты сколько угодно можешь делать вид, будто тебе всë равно, но это же не так! Тебе нужен кто-то рядом. — Отъебись! — Самому не стрëмно отрицать очевидное? Просто пойми наконец, что я не собираюсь тебя менять! Просто дай мне быть рядом, придурок! Ему прилетело по челюсти, а длинные пальцы, кажется, норовили выколоть глаза. Ци Жун дышал часто, всë его тело почти сжалось он напряжения. Постепенно, он начал усмирять свой пыл, когда не почувствовал сопротивления. Лан Цяньцю стойко терпел все пинки и попытки расцарапать лицо. — Фу блять, мыльная опера. — переводя дыхание, он больше не старался подняться с Тайхуа. — Такое только сегодня. В следующий раз я тебе так по ебалу дам, что ты до следующего Нового года в коме пролежишь. Ци Жун отрицал любовь как явление. У него никогда не билось сердце при виде кого-то, не перехватывало дыхание. Не было ни одного признака влюблëнности, и он считал это своей особенностью. Он чувствовал только ненависть, омерзение и гнев. Большее ему природа не дала. Но, оказывается, это нельзя назвать ненавистью, если Ци Жун так сильно зол на человека, что у него аж внизу живота всë в комок скручивается. Какая мерзость, он сидит на Лан Цяньцю посреди улицы. — Ты конченный придурок, находка блять. Ци Жун поддался вперёд и торопливо утянул Лан Цяньцю в небрежный поцелуй. Его спину стиснули чужие руки, прижимая ближе. Они опаляли друг друга горячим дыханием, снова и снова вымещая весь свой гнев на губах друг друга. Ци Жун жадный, он просто так его не отпустит. Сам виноват. Даже если захочет уйти, убежать - он сломает ему ноги вполне заслуженно. И это, пожалуй, единственное, в чëм Лан Цяньцю с ним согласится и никуда не пойдëт. Сюань Цзи была права. В мыслях Ци Жун брезгливо скорчился. Зима, как бы не было досадно, и правда создана для самой разной любви.