Он не любил. Точнее любил. Но не меня.
Приглашение было цветастым, в лучший традициях тошнотворно-розовым, с едва читаемым из-за шрифта: «с нетерпением ждём на торжество» и чтобы увидеть дальше нужно было взять его у руки и развернуть пёструю гармошку. С губы срывается нервный смешок, и девушка ближе подтягивает колени к груди, мрачно взирая на это кислотное пятно на тёмной столешнице точно то может откусить ей руку, стоит только тронуть. — Тась, — Василиса, притащившая это адское послание вместе с кипой рекламок и квитанций из почтового ящика только тяжело вздыхает, нервно косясь на столик и точно так же догадываясь что там. Они все знали о грядущем торжестве, город гудел о готовящейся свадьбе прокурорской дочки, но официальное приглашение, а это было именно оно, стало ударом, неожиданным, болезненным и совсем уж несправедливым. Таисия откидывается вглубь скрипнувшего кожей кресла, закусив нижнюю губу, не зная, как реагировать на такой выверт бывшего всего месяц назад собственного парня. С Киром они разошлись не на лучшей ноте, горячий кофе слишком привлекательно дымился, лестницы в корпусе всегда были слишком скользкими, а его рубашка отвратительно белой. Сейчас за пролитый на него кофе хотелось побиться головой о что-нибудь по твёрже — бездарной траты стипендии стало жаль в тот же момент, а маты и молнии в когда-то самых тёплых на свете карих глазах удовольствия не принесли. Куратор долго сокрушавшаяся на тему «как можно, такая приличная тихая девочка» отстранила от занятий на неделю, заставив потом попотеть, набирая баллы хотя бы до необходимого минимума из-за чего повышенной стипендии предстояло помахать ручкой, всплакнуть об этом и забыть. Четыре года работы на износ и так слишком давили, чтобы продолжать этот забег по всем конференциям, конкурсам и прочей мерзости. — …посмотреть… — голос подруги, слишком любопытной, чтобы позволить сжечь приглашение в камине как хотелось изначально, вырывает из мыслей заставляя снова вернуться к попыткам поджечь ненавистную картонку, или из чего их там делают, взглядом. Рука почти не дрожит – чем она в тайне гордиться – когда, прижимая к груди сползший плед тянется к приглашению, сминая объемные крафтовые цветы которые уже, кажется, обжигают, заставляя пождать пальцы и всё же ухватить ненавистное изобретение печати с журнального столика. Строчки пляшут перед глазами, заставляя щурится от неудачно выбранного шрифта – витиеватые буквы наскакивают друг на друга, сливаясь в нечто нечитаемое. «Дорогая Таисия, с нетерпением ждём вас на праздник венчания двух влюбленных, чьи сердца жаждущих биться вместе до последних минут, в назначенный день и месте…» Василиса, перегнувшаяся через спинку кресла, морщиться от фальшивой приторности, ей ли ни знать эти избитые фразы, которые Кирчик сладким сиропом лил в уши подруги все три года отношений. Издевательски кроме лицемерного «ждём с нетерпением» да кто вообще зовёт бывших на свадьбу смотрится выделенное в отдельную строку и подчеркнутое с местом для внесения данных не подразумевающее отказа и унижающее в его случае: Плюс один_________ Нервный смешок срывается с губ, грозя перерасти в истеричный смех. — А давай ему порчу на понос сделаем? — грозно сверкает глазами Василиса, брезгливо оглядывая приглашение. Шутка неловко повисает в воздухе, хотя Тася уверена — подруга не поленилась бы съездить к бабке-травнице в глухую деревню и стребовать эту самую порчу, даже если несчастная старушка ничем, кроме сушения лесных трав и не занималась. Улыбка выходит кривоватой, и девушка утыкается лбом в согнутые колени морщась от горького привкуса на языке. Помнилось до паршивого точно, и то, как от Кирилла разило кислыми духами в тот день, — те наверняка не были такими паршивыми, но ощущались тогда самой большой дрянью в мире, — и собственный унизительный взгляд в тёмные глаза, в которых был лишь чёртов холод. А ей так отчаянно хотелось увидеть хоть одну несчастную искру вины, что-то похожее на отголосок прежней любви. А он ушёл. Воздуха предательски мало в груди и картинка в очередной раз распадается, теряя чёткость, и позорный всхлип вырывается, когда Василиса подскакивает ближе, по грохоту опрокинув что-то, обнимает и шепчет что-то успокаивающее, горячо дыша в висок, пытаясь пригладить растрёпанные волосы и девушки дергаются вместе на хлопок дверью. Василиса только и шепчет тихое «ой», под придушенное из-за поддерживающей руки, сжавшей шею: — Папа…***
— Рокотов, — задумчивый взгляд командира, как и несколько рассеянное обращение заставляет почти наскочить на тащащегося впереди друга и подобраться в ожидании, судорожно перебирая в голове, что могло дойти до командующего ротой. Никаких смертельных грехов не всплывает, не несчастная же жаренная на дежурстве картошка ему вспомнилась. Сержанту, поймавшему за наглым пользованием казённого имущества, по справедливости, отсыпали порцию, тот бы не сдал. Мужчина разглядывает молча, точно взвешивая своё решения, оглядывая цепко, как умеет, заставляя сводить лопатки вместе и давить улыбку, всякий раз вылезающую не к месту, чтобы сгладить растрёпанный вид. Что-то решив, старший кивает сам себе. — Есть вариант в увольнение уйти раньше и подольше, ты как?