плохие дни Джереми Нокса?

Жизнь Джереми — это море, которое окружает берег, бесконечно тянущийся вдаль. С золотистым, что тает под босыми ногами, песком. Хорошие дни — солнечные, играющие с его волосами лучи солнца, опаливают его тёплым светом и заставляют жмуриться от постоянной улыбки. А плохие… Плохие дни Джереми — это нескончаемая толща воды, из-под которой он пытается выплыть, барахтается как новорожденный, и просто захлёбывается в новых порциях волн. Когда он наконец даёт воде заполнить свои лёгкие — он опускается на самое дно, где толща воды, всё равно что воспоминания и мысли, душит его. Он чувствует их тяжесть вокруг горла. Сегодня, кажется, как раз такой день. Удушье ощущается почти физически, когда Джереми умывается в пять утра в ванной, пытаясь отойти от ночного кошмара, что сковал его лёгкие, не позволяя нормально дышать. Он дрожит, всматриваясь в своё лицо напротив. Отражение издевательски смеётся и смотрит в ответ, всё такое же безрадостное и болезненное. Джереми вздрагивает всем телом, когда слышит стук в дверь, а после видит в проеме Жана. Он совсем забыл, что живёт не один. — Прости, я не хотел тебя разбудить, — парень кусает губы, впиваясь глазами в сонное лицо Жана. Он как обычно прекрасен, и в голове Джереми это звучит как странный факт, особая закономерность, что он вывел за то время, пока жил с этим парнем. — Сейчас слишком рано даже для тебя. Что случилось? — от внимательного взгляда серых глаз не ускользает ни одна деталь, он читает состояние Джереми как книжку, пока Нокс чувствует себя нагим. По крайней мере, Жан даёт ему пару минут на то, чтобы вздохнуть свежий воздух прежде, чем тот опустится обратно — на дно, где его уже ожидают страхи, монстры, воспоминания и его личные скелеты в шкафу. Джереми усмехается, аккуратно сползая по стене на пол, смотрит прямо в колени, сминая руками свою домашнюю футболку. — Мне приснился кошмар, — Джереми хотел бы на этом закончить, но глаза Моро — бездонные, и в них теплится какое-то новое для них двоих чувство, что-то совершенно необъяснимое и нежное, Нокс не даст ему исчезнуть без следа после своего молчания. — Я страдал от депрессии достаточно продолжительное время, мне прописали таблетки для улучшения самочувствия, — Джереми замялся. Антидепрессанты. Он ненавидит и благословит их всем фибрами своей души. Потому что они смогли вылечить его, но оставили слишком большой след. Он оставил с ними свою часть. — Таблетки вызывают привыкание, — Джереми опять замолкает. Слова застревают в горле, но он говорит, потому что знает, что должен сказать, ведь говорить — значит забывать, принимать и оставлять травме угол в своей памяти, не раскидывать по всей голове, натыкаясь то тут, то там, а аккуратно сминать, бросая в самый тёмный угол подсознания. Джереми опять молчит, пытаясь собрать себя воедино. Жан не торопит, стоит и ждёт, прогоняя пелену сна со своих глаз. — Я так и не слез с них там, — Джереми рад, что Жан не спросил, где: он всё и так понял. — Ты можешь пойти спать, я соберу себя потихоньку, — на лицо рвётся улыбка, но Нокс заставляет её разбиться вдребезги. Если он ждёт правды от Жана — он не посмеет врать ему сейчас. — Я останусь здесь, с тобой. — Джереми чувствует, как на глаза опять накатываются слёзы, но он не может перестать смотреть на Жана. Парень протягивают ему руку и заставляет подняться, придерживая за плечи, дабы Джереми не упал. Моро — ангел, посланный свыше, не иначе, ангел, что идёт на поправку, отдавая этому все свои усилия, и Джереми правда верит, что у него получится вылечиться. Джереми кое-как доходит до кухни, валясь с ног и собирая все углы по пути, но Жан не жалуется на количество остановок. Нокс благодарен ему. Кухня уже озарена лучами восхода, когда Джереми усаживается на стул, видя в глазах Моро нечто иное. Понимание. Понимание до боли сильное и болезненное, но оттого — не менее тёплое. Джереми собирает каждую его каплю, осторожно вытирая остатки, пытается сделать всё аккуратно, чтобы не спугнуть и, не дай бог, не ранить. Жан на кухне выглядит так по-домашнему, по-родному. Джереми тает в таком Жане, пока он готовит им чай и садится напротив, пододвигая к Ноксу кружку с ароматным напитком, который согревает его руки. Они сидят в тишине на маленькой кухоньке, попивая чай, и у Джереми сердце щемит от этой фантомной близости, но он хранит все эти чувства до более откровенного момента и просто расплывается в мягком подобии улыбки, прикрывая глаза. Жан наблюдает за ним. Джереми даёт ему такую возможность. Осмотреть синяки под глазами, сутулые плечи и усталый взгляд, которым он окидывает вчерашнюю посуду в раковине. Жан устало выдыхает и наконец-то смотрит Джереми в глаза. Опять эти бездонные омуты. Нокс задыхается под их тяжестью, но смотрит. Смотрит, потому что знает, что он должен быть откровенным сейчас. Он хочет быть настоящим. Моро отступает первым. Отлипает от стола и облокачивается на стул, нарушая уютную тишину. Скрипы от старого дерева, кажутся слишком громкими, скрежет от ножек стула по полу, забивают всю голову и Джереми морщится, пытаясь закрыть голову ладонями. Жан тут же замирает. — И давно ты? — Моро не договаривает, но Джереми прекрасно понимает, что он имеет ввиду. — Это всего лишь побочка, — Нокс зевает и ложится на стол, укладывая голову на ткань пижамы. Жан опять вздыхает и опускает голову на бок, чтобы посмотреть на Джереми с тем самым новым чувством — пониманием. Оно плещется в его глазах, норовя выйти наружу. Нокс опускает взгляд на стол, вглядываясь в незамысловатые образы из крошек на скатерти. — А ты как? — все эмоции в глазах Жана внезапно пропадают. Джереми вздрагивает и отворачивается, тихо извиняясь. Моро не отвечает, только встаёт из-за стола, подходя к столешнице, чтобы обновить напиток в кружке парня. У Джереми нет сил, чтобы расстраиваться из-за этого. Не было. Парень глубоко вздыхает, начиная делать дыхательное упражнение в попытках успокоить подступающую истерику. Попытки с треском проваливаются, когда Жан подходит ближе и ставит кружку на стол с громким стуком. — Плачь, если нужно. Я останусь здесь, пока тебе не станет лучше. И Джереми плачет. Плачет, потому что у него есть на это полное право, потому что рядом есть кто-то, кого он может увидеть, чья рука для всех — лёд, а сейчас пышет жаром, согревая остывшие руки. Джереми плачет, плачет, надрываясь, срывая последние слои таблеток из его сна, до синяков сжимая свои плечи и сдирая кожу в горле, что саднит и режет, разрывая на куски севший голос. Но руки Жана всё же настоящие, успокаивающие, до боли в сердце мягкие, потому что Джереми доверил ему свою ранимую часть. Часть, когда разорвать его на куски может самое безобидное слово. Но Жан молчит. Слушает чужие рыдания и сидит совсем рядом, под боком, разбивая всех демонов своим тяжёлым дыханием. Но всё имеет свойство заканчиваться. И Джереми успокаивается. Медленно, то и дело срываясь на всхлипы, хрипы и болезненный кашель, но ему становится лучше, потому что руки Моро всё ещё здесь, потому что взгляд бездонных глаз ласкает и окутывает, показывая самое сокровенное, что-то словами необъяснимое и ранимое, что доверено только одному человеку, что разваливается перед ним на части и ищет тепла в любом его проявлении. — Спасибо, — голос дрожит, ломается на конце фразы и опять пропадает на дне горла, пытаясь залезть всё глубже, вызывая тошноту. Жан, как обычно, молчит, ограничиваясь кивком головы: что ж, он тоже заслуживает отдыха и тишины после такого представления со стороны Джереми. Нокс тут же стряхивает с себя эти мысли. В голове играет голос Элеоноры — его психотерапевта: «У тебя есть право на эти эмоции, ты такой же человек, как и все остальные, не робот и не можешь работать на износ всё время, у тебя тоже есть чувства, проблемы, тайные демоны, что морочат голову изнутри и которым нужно иногда давать выход, чтобы они не разорвали тебя». — Что думаешь насчет завтрака? –Жан на долгую секунду замирает, пока Джереми щурится и расплывается в утомленной улыбке, наблюдая за парнем из-под прикрытых век. Когда до Нокса доходит, что Жан, видимо, не настроен на завтрак, он опять расплывается в мягкой улыбке, совсем крошечной и осторожной: сил на другую сейчас попросту не хватает. — Ты хочешь обсудить это? — плечи парня напрягаются, и Джереми спешит уточнить, — Жан, это не обязательство, я спрашиваю именно у тебя, хочешь ли ты обсуждать то, что произошло, я далеко не первый раз в этом состоянии, мне это не необходимо, и даже если мне нужен будет собеседник, мне есть, к кому обратиться, — Джереми прикусывает губу, пытаясь восстановить сбившееся дыхание и продолжает, — я просто не хочу, чтобы в наших отношениях возникли недопонимания из-за того, что ты побоялся что-то спросить или уточнить. — И сколько они уже у тебя? — Джереми на грани с ядерным кашлем, пытается проглотить немое удивление, Жан отреагировал слишком быстро, слишком смело. Либо у Джереми галлюцинации, либо у Жана в голове всё так же играет адреналин после сегодняшней ночи, или даже скорее — раннего утра. — Кошмары? — кивок. — Они повторяются с некоторой периодичностью, в последнее время они стали очень редкими, тебе повезло попасть на один из них, — Джереми опять усмехается и выводит на столе замысловатые круги, –точнее сказать, наоборот, не повезло, — парень выпрямляется, прикрывая рукой свою зевоту, и смотрит на Жана усталым взглядом, — тебе снятся кошмары? Жан выглядит озадаченным и слегка напуганным, но только слегка, потому что глаза его искрят искренним любопытством перед чем-то незнакомым ему, настоящей искренностью, которой Джереми так и светится, заставляя парня прикусить губу и вступить на ранее неизведанную территорию — доверие. — Чаще, чем мне бы хотелось, — Джереми кивает. Не подталкивает к тому, чтобы развить тему, и не пропускает всё мимо ушей — балансирует на самом краю двух сторон, пытаясь не сорваться. Он собирает портрет Жана по маленьким кусочкам, вылепливая его образ из миллиона мелких деталей, что таятся в голове и уничтожают его по частям каждый день. Джереми опять елозит на стуле, наслаждаясь уютной тишиной комнаты. Сейчас всё кажется правильным, особенно — Жан напротив, ощущается так по-родному, будто все годы жил вместе с Джереми бок о бок, наблюдал как Нокс гаснет в свои шестнадцать и помогает ему встать с колен в самый тяжёлый период. — Извини ещё раз, что разбудил, — Жан только чертыхается в ответ на это заявление и отворачивается к раковине, составляя план дел на сегодня: спать он всё равно уже не пойдёт. Джереми тихо смеётся, смотря на то, как Моро хмурит брови, обдумывая список покупок в магазине. — Почему ты смеёшься? — Жан выглядит озадаченным, а Нокс окончательно прогоняет оставшийся негатив со своего лица и поднимает руку, рисуя узоры в воздухе, не в силах подобрать слова. — Ты просто выглядишь… — Джереми опять улыбается, пряча мягкий взгляд под своей рукой, и облокачивается на спинку стула, — как тучка среди ясного неба. Жан не понимает, потому что это глупо, но это заставляет Джереми сиять от улыбки, и в опустевших глазах наконец появляется привычная нежность и спокойствие, что обволакивает как облако, в котором Жану хочется раствориться и остаться там навсегда. Потому что Джереми Нокс — это режущее до боли спокойствие, мягкие взгляды и постоянные комплименты за то, что ты просто есть и будешь, потому что ему не нужны причины. Потому что похвала для Джереми — это часть простого дня, что будет дополнять его яркими красками и вечными улыбками товарищей, друзей, знакомых и людей, которых он видел пару раз в жизни. Но буквально час назад Джереми был похож на человека. Человека с проблемами, а не их отсутствием. Человека, что не может собрать себя по кускам. Человека, который имеет право на ошибку. А сейчас сидит со своей привычной улыбкой и заставляет что-то внутри сжиматься до болезненного хруста. — Какой ты настоящий? — Жан буквально выплёвывает это, заставляя всю беззаботность Джереми погаснуть. Моро слышит, как на него сверху падает чувство вины, заставляя корни волос промокнуть. Холодный ветер задувает под футболку, вызывая мурашки, когда Джереми по-щенячьи наклоняет голову, заглядывая в самое нутро, сквозь все выстроенные барьеры и крепости, что возводил Жан в Гнезде. Они рушатся под внимательным взглядом карих глаз. — Я настоящий, — Джереми повторяет вопрос вслух, но Жан улавливает утвердительную интонацию, — я, видимо, слегка запутал тебя быстрой сменой своего поведения, — и опять улыбка. Уже более грустная и печальная, но всё же это она. Всё те же ямочки на щеках, морщинки вокруг глаз и небольшой прищур. Моро помнит каждую деталь. — У меня такое часто бывает, я быстро отхожу от такого. — Такого? — Мои таблетки. О. Это имеет смысл. Джереми лежал на полу в ванной, борясь со своим состоянием после кошмара, но всё, что он испытал, — всего лишь побочка, и он не принимает такое близко к сердцу. — Мне кажется, нам придётся обсудить это позже, я не уверен, что ты готов к такому разговору сейчас, что скажешь, Жан? — Моро ненадолго застывает. Потому что знает, что у него есть выбор, есть ответ «да» или «нет», потому что сейчас эти слова означают именно то, что должны значить. Он отвечает «да».