Падший ангел

Эта ночь была на удивление тихой. Морозный ветер кружил в воздухе мелкие снежинки, и плавно опускал их на землю, застеленную мерцающим покрывалом снега. Голые деревья вишни укутались в своих снежных рубахах и наблюдали за спящим городом. Феликс сидел на кровати, пока рядом умиротворенно спал Хенджин, тихонько сопя в край бамбуковой подушки. Парень любовался видом из окна круглый год: все красные, и не только, дни календаря, двенадцать месяцев в году и двадцать четыре часа в сутки. Иногда, бывало, что ему удавалось уговорить Хенджина о короткой прогулке по балкону, при его непосредственном присутствии, конечно. Около четырёх лет назад врач диагностировал Феликсу приступообразную шизофрению. Сначала юноша чувствовал слабость и отсутствие сил, из-за чего долгое время мог только спать, но через какое-то время по-маленькому восстановился и стал таким же жизнерадостным как и прежде. Не придав особого значения своей эмоциональной неуравновешенности, он продолжил и дальше жить привычной жизнью, пока не достиг точки невозврата. Через три года года у него начали проявляться первые галлюцинации, сопровождающиеся непонятными звуками, которые позже стали перерастать в отчётливо слышные голоса. Иногда парню казалось, что кто-то дышит ему прямо в ухо, из-за чего кожа покрывалась неприятными мурашками, заставляя волосы на теле встать дыбом. Голоса в голове противно нашептывали бессмысленные вещи, и Феликсу стало казаться, что к нему в мозг заползли противные жуки, которые постоянно неумолкая жужжали, всё сильнее и сильнее раздражая их носителя. Но вскоре эта раздражительность сменилась полным безразличием, и порой эти голоса начинали озвучивать очень даже здравые мысли, советовали как стоит поступить в той или иной ситуации и просто напевали приятные для слуха мелодии. Врач выписал нейролептики и разного рода терапии, но из-за беспокойства за юношу, теряющего грань между реальным миром и миром, или даже имитацией, созданной его мозгом, Хенджин настоял, чтобы врачи занимались лечением на территории их квартиры. Решение было тотчас обговорено и вступило в силу уже со следующего дня. Но каждодневные медитации, разговоры с психотерапевтами и различного виды терапии не только не помогли улучшить состояние здоровья Феликса, а казалось, что и вовсе оказали на него ещё более пагубное влияние. Парень перестал привычно ярко улыбаться окончательно. Феликс удивлённо раскрыл глаза и нагнулся вперёд, в попытке лучше рассмотреть тоненькую веточку вишнёвого дерева, стоящего во дворе. Сквозь снежный пух проросла зелёная почка, из которой распустился благоухающий цветок, наполненный жизненной яркостью. Парня удивил не тот факт, что в феврале месяце зацвела вишня — нет, его удивила способность разума так отчётливо и так изысканно рисовать иллюзии, искажая действительность. Хенджин открыл глаза и, сонно поморщившись, привстал на локте худой руки. — Ты чего не спишь? — бархатным голосом спросил он, жмурясь на один глаз из-за тусклого жёлтого света настольной лампы, стоящей на тумбе около их широкой кровати. Феликс лишь молча смотрел на стройное дерево. — Что увидел? Парень проследил за его взглядом и принялся всматриваться сквозь ночную темень, чтобы разглядеть объект полночного интереса. — Вишня расцвела, — робко прошептал парень, не отводя искрящихся глаз от своей галлюцинации. — Вишня? — юноша изумлённо посмотрел на рядом сидящего. Феликс ещё никогда не говорил подобного. В большинстве случаев его галлюцинации были представлены в виде движений неодушевлённых предметов, из-за чего у больного появлялось навязчивое и противное чувство, что за ним кто-то следит. Однажды, случился похожий случай, когда юноша не выдержал давления, оказывающего на его и без того непрочную психику, и начал громко кричать, чтобы заглушить голоса, смеющиеся над его трусостью и беспомощностью. От этой картины происходящего у бедняжки Хенджина чуть не случился нервный срыв. Очень страшно наблюдать за тем как твой любимый человек постепенно сходит с ума в одиночестве, не желая принимать какую-либо помощь из вне. Феликс кивнул в ответ. Он вновь взглянул на сухую ветку дерева и опечаленно вздохнул. — Ты мне не веришь. — Верю, бесспорно верю. — Я не болен. — Юноша устремил серьёзный взгляд на собеседника. На его бледно-розовых губах больше не играла лучезарная улыбка, они сжались в одну тонкую и прямую линию. — Мы это уже обсуждали. — Обсудим ещё раз, ничего страшного в этом нет. Хенджин раздражённо потер переносицу. — Прошу тебя, только не делай такое лицо. Терпеть не могу, когда строишь из себя благодетеля. — сухо прокомментировал Феликс. — Я вовсе не… — осознав, что в данной ситуации спорить бесполезно, парень запнулся, но вскоре продолжил, — давай сейчас ляжем спать, а утром с новыми силами поговорим, хорошо? Не дождавшись ответа, он вновь удобно разместился в постели, пока Феликс безразличным взглядом наблюдал за его действиями. Вскоре, и тот потушил свою лампу, после чего улёгся рядом. Зрачки ещё долгое время гуляли по очертаниям окна, а в голове всплыла чёткая и яркая картинка вишнёвого цветка. За завтраком Феликс совсем ничего не съел. Для него подобное апатичное состояние и отсутствие всякой ощутимости голода или сытости стали привычным делом, но почему-то именно в последнее время он стал рушиться на глазах, как хрустальная ваза, которую не раз роняли, но забывали прочно склеить, позваляя ей рассыпаться — ослолок за осколком. Отодвинув от себя тарелку, парень взял стакан воды и запил горсть таблеток, лежавших рядом на красной тканевой салфетке. — Нельзя пить таблетки на пустой желудок. — Я не чувствую голода, значит, технически он и не пустой. Не дав Хенджину и возможности возразить, как он это обычно делает в надежде, что Феликс прислушается, юноша встал и, поблагодарив за еду, вышел из кухни. Он лёгкой походкой прошёл к концу спальни и, вспорхнув, уселся на край кровати, устремив взгляд к облачному горизонту за окном. Голые ноги не ощущали как ледяной холод, исходящий от паркетного покрытия пола, резал и обжигал кожу; голова совсем пуста от мыслей, и только тоненький певучий голосок сейчас звучит в ушах, напевая колыбельную из детства. Возможно, таким образом бледная Луна пыталась успокоить его и проявить заботу? Да, так оно было. В спальню вошёл Хенджин. — Если хочешь скорее пойти на поправку, то тебе нужно хорошо питаться, а ты… Феликс приложил палец к сухим губам и шикнул на парня, стоявшего в дверях. — Тише, не спугни её. Она так красиво поёт сегодня. Он отвернулся и принялся вновь смотреть в окно, чуть покачивая головой из стороны в сторону, в такт воображаемой песне. Хенджин приблизился и, положив руку парню на плечо, обеспокоенно спросил: — Что ты слышишь? — Луна поёт мне. Только мне. На этом миловидном личике чётко читалось восхищение; он явно получал удовольствие в этот успокаивающий его израненную душу момент, пока с полуоткрытых губ слетали едва слышные медленные вздохи. Хенджин нахмурил тонкие брови и прикусил мраморными зубами нижнюю губу. Юноша повернул к нему голову и тихо, спокойно спросил: — Ты мне веришь? — Да… Да, конечно. Блондин выдавил из себя вялую улыбку и вновь принялся наслаждаться прекрасным звучанием звонкого голоса, который в этот момент слышал только он один. Каждый день люди во всём мире видят в небе огромную и красивую Луну, но сейчас поёт она только для одного Феликса. Разве это не чудо? Хенджин аккуратно сел рядом и прижал парня к себе, который даже не обратил на это действие никакого внимания. Он, как-будто под гипнозом, наслаждался приятным звучанием колыбельной, пока приятель, лежавший на его хрупком плече, до острой боли прикусив губу, пытался сдержать рвущиеся наружу потоки слез отчаяния. Хенджин прекрасно понимал, что не может ничем помочь, ведь сам Феликс не считал себя больным и поэтому не желал принимать ничью помощь. «Врачи? Таблетки? Шизофрения? Это полный бред. А тот факт, что я слышу голоса вас заботить не должен. Внутри каждого есть путеводный огонёк, помогающий жить дальше, несмотря на всю жестокость этого мира. Чем ярче разгорается этот огонь, тем непоколебимей становится человек; его душа объята жизненным пламенем, и даже если он сгорит в этом огне, то обязательно переродится в не менее сильную душу. Но к моему великому сожалению, не все могут найти в себе силы и храбрость, чтобы следовать за этим трепещущим пламенем.» Хенджин разговаривал по телефону с лечащим врачом о прогрессе выздоровления Феликса, а точнее, об его отсутствии. Мужчина уверял, что на всё нужно время и силы. Постепенно разговор начал перерастать в ярый спор. Рассердившись, Хенджин закончил звонок и импульсивно кинул мобильник в сторону, усевшись на кухонный стул. Он приложил свои потные ладони к бледному лицу, на котором застыла гримаса ужаса и разочарования. Он был зол на врачей, которые никак не могли вылечить Феликса или хотя бы немного помочь ему облегчить страдания, с каждым днём становящиеся всё невоносимей; он злился на себя за то что не мог переубедить больного парня бороться за свою прежнюю безмятежную жизнь. У обоих просто уже не осталось сил. Оба ужасно хотели, чтобы этот кошмар наяву поскорее закончился. Раздался звон разбившегося фарфора. Хенджин подскочил на ноги и понёсся в соседнюю комнату, откуда раздался грохот. Растерянно встав в дверях, он изумлённо смотрел на Феликса, который стоял на узком подоконнике и тянулся к краю закрытой балконной двери, в попытке её открыть. — Что ты делаешь? Он повернулся и как ни в чем не бывало спокойно ответил: — Птички сказали, что им холодно и я решил их впустить. Хенджин подошёл к осколкам разбитой вазы, лежавшей на полу у окна и, сжав челюсти так, что ряды белоснежных зубов со скрежетом впечатались друг в друга, сверлил взглядом фарфоровые обломки. Этот яркий элемент декора парни купили вместе, когда только переехали в эту небольшую и светлую квартирку, в которой их совместная жизнь должна была быть наполнена самыми счастливыми, тëплыми и приятными моментами, а в итоге теперь с этой квартирой ассоциациировалась только боль, душераздирающие крики и безумие. И вот, единственное напоминание о том, что Феликс не всегда был так серьёзно болен, разбито вдребезги. Душу обуяло ужасное чувство горечи и раздражения. Хенджин обезумел от гнева, и схватив парня за худое запястье, заставил его сесть. «Рядом с хищником, даже олень может начать питаться мясом.» — Птицы не говорят. — Ты мне не веришь? — спокойно спросил тот, устремив безжизненно тусклые глаза в его. — Верю, но не стоит переходить черту разумного. — Разумного? Ты сам называешь меня психом, о каком разуме может идти речь? — Что? — Хенджин широко раскрыл глаза, явно шокированный этим заявлением. — Я слышал ваши разговоры с врачом. Он не верит, что меня можно вылечить. И ты в это не веришь. — Чуть помедлив, он серьёзно спросил, — ты сожалеешь, что встретил меня? В ответ юноша схватил его за плечи и легонько затряс. — Что ты такое говоришь?! Никогда! Я никогда не жалел о встрече с тобой! — Знаешь, я так обрадовался, когда в самом начале всего этого абсурда ты сказал, что поможешь мне с этим справиться и мы обязательно пройдём через это вместе, но сейчас… Сейчас я не уверен. — Что ты имеешь ввиду? — Я не уверен, что хочу противостоять этому. — Ты совсем, видно, обезумел. — Нет, мой милый, я прозрел. Я переосмыслил свою прошлую жизнь и, наконец-то, понял, что хочу снять с себя эти оковы, которые не давали мне полноценно жить до сего дня. Если ты псих, то тебе всё сходит с рук, ведь так? — На лице Феликса появилась саркастическая ухмылка, которая, подобно раскалённому ножу, насквозь пронзила сердце Хенджина, из-за чего тот затрясся, пока его длинные руки замертво упали вдоль стройного тела. Глаза со страхом смотрели на ни капельки не смущëнное лицо Феликса, пытаясь найти хотя бы крупицу прежней жизнерадостности, которой теперь он в полной мере был лишён. — Я напугал тебя? Не стоит так ошарашенно смотреть на меня. Я не собираюсь предпринимать ничего безрассудного. Юноша соскочил с оконного подоконника, окинув своего друга до дрожи холодным взглядом, и с хрустом пройдясь по осколкам вазы, вышел из комнаты, оставляя после себя на полу фарфоровую крошку и алые отпечатки ступней. Феликс сидел на матрасе, облокотившись спиной о мягкое изголовье кровати. Затуманенный взгляд разглядывал весенний пейзаж за окном, пока исхудавшие руки перебирали в пальцах край льняного одеяла. За прошедшие пару месяцев он потерял четверть своего, и без того маленького, веса. Скулы стали более очерченными, глаза впали, тёмные синяки казались совсем чёрными, а через бледную кожу виднелись абсолютно все косточки хрупкого скелета. В спальню вошёл Хенджин. — Феликс, почему ты опять ничего не съел? Если совсем откажешься от еды, то тебе станет только хуже, поэтому не капризничай и… — Чего ты так боишься? — Перебил его парень, повернув голову, — боишься, что я умру от пищевого истощения? Мне это не грозит, не волнуйся. Хеджин промолчал и блондин вновь повернулся к окну. — А даже если так оно и случится, люди рождаются, взрослеют и умирают, когда последняя крупица в их песочных часах жизни приземляется на остальную кучу прожитых лет. Жизнь безумно коротка, поэтому я отказываюсь верить, что в конечном счёте мы умираем окончательно и бесповоротно. Неужели, если Время так тщательно продумывает всё до мельчайших деталей, то даровало нашей душе лишь одну жизнь? Нет. Это было бы безмерно глупо. — Ты прав, но нужно быть реалистами. Каждый день, час и минута в этом реальном мире должна быть прожита не зря, чтобы в минуту смерти человек ни о чем не сожалел. — Хенджин говорил мягко и тихо, чтоб ещё сильнее не усугублять их, и без того шаткие отношения, которые почти всегда зависили от настроения больного парня. — А ты о чем-нибудь сожалеешь? — Феликс вновь посмотрел на юношу в дверях, и под тяжестью его взгляда тот нервно сглотнул тугой ком, застрявший в глотке. — Нет. Я безмерно счастлив, что Время и Жизнь подарили мне тебя. — А я сожалею, что не могу расправить свои крылья, которые тебе и окружающим кажутся столь уродливыми. — Не говори так. Ты прекрасен. — Тогда почему ты стыдишься меня? Это из-за моего иного вИдения? Жизнь стала бы намного проще, если бы люди разделили мои взгляды. Ты говорил, что веришь мне. — И я верю! Я вовсе не стыжусь тебя, а просто переживаю о твоей безопасности. — Думаешь, что если спрячешь меня от всего мира, то я стану целее? Надеешься, что так моя шизофрения перестанет тебя мучить? Как же ты не видишь, что я вяну здесь, как роза, лишённая солнечного света.? — Я лишь хочу, чтобы ты был цел и невредим. Феликс отвернул голову к оконному стеклу, давая ясно понять, что разговор окончен. Хенджин тихо выдохнул и еще какое-то время опечалено смотрел на бледный мужской силуэт, после чего неторопливо вышел из комнаты. Глаза скользили вслед за плывущими по небу золотистым облакам, сияющим в лучах тёплого солнца. Голоса в голове не звучали с момента вчерашнего полудня, после случившегося приступа. Душу, подобно крепким и нежным объятиям, охватило чувство спокойствия, плавно растекающегося по всему телу, приятно согревая внутренние органы. Глаза начали слипаться и в конечном счёте вовсе сомкнулись, пока разум постепенно погружался в сон. Цветы присыпанные свежевыпавшим снегом, густой и непроглядный туман, через который солнце не может пробить свой яркий свет, полурасплавленные восковые свечи, стоявшие на холодном черном камне под сухим деревом, свежий вечерний воздух — всё это снилось Феликсу в чудесном и сказочном сне, из-за которого он не хотел просыпаться. Как же хотелось остаться там и наслаждаться запахом утренней росы и любоваться мрачными пейзажами. Ох, этот прекрасный сон… Парня разбудил тихий голос, который, как казалось, звучал не у него в голове, а где-то за пределами квартиры, или даже мира в целом. Юноша медленно раскрыл глаза и, затаив дыхание, прислушался. — Ангел, о мой милый ангел, ты должен высоко парить в небе, а не сидеть здесь взаперти, окованный чужими страхами и сомнениями. Сними же со своей шеи удавку из роз, шипы которых так глубоко впились в кожу, не давая свободно дышать. Феликс немедленно встал с кровати и принялся оглядываться. До этого он никогда не слышал этого голоса. В основном, с ним разговаривали мелодичный женский и противно звонкий детский голоса. — Кто ты? — Я — это твоя неотъемлемая часть, которую ты так упорно пытался скрыть. — Что это значит? Объяснись. — Ты был так напуган своими собственными неудачами, что стал забывать: неудач не существует, а существуют лишь маленькие победы. То что люди привыкли называть неудачами есть ничто иное как собственное поражение в глазах окружающих. Все твои проигрыши были маленькими победами над собой, мой милый ангел. Ты чист и невинен, именно поэтому должен освободиться и вновь раскрыть свои прекрасные крылья. Феликс молча слушал. Его спокойствие никуда не делось. Этот призрачный голос с каждой секундой всё сильнее раскрывал парню глаза на его жизнь: прошлое, настоящее и, возможно, будущее… — Тебе лишь нужно принять себя. Принять себя целиком. Как бы усердно ты не старался собирать пазлы с закрытыми глазами, всё равно не сможешь, пока не увидишь полной картины. Открой глаза. Впусти меня назад. Я хочу вновь воссоединениться с твоей душой — нашей душой. — Я не могу. Это разобьёт Хëну сердце. Я не могу так с ним поступить, после всего что он для меня сделал. — У него своя жизнь, а у тебя своя. Люди по своей природе эгоистичны — с этим ничего не поделаешь. Так почему бы тебе тоже не побыть немного эгоистом? Мы слишком долго терпели и старались быть кем-то иным. Пора, мой друг. Пора вновь расправить крылья. — Я… Не могу, я… Голос резко замолчал, чем заставил Феликса встревожиться и начать судорожно оборачиваться в поисках собеседника. — Почему ты затих? Эй, где ты? Не покидай меня! Паника захлестнула огромной волной, ноги сами двинулись с места и понеслись по квартире в поисках этого таинственного голоса. Не заметив нигде изменений и отсутствия Хенджина в квартире, Феликс вернулся назад в спальную комнату и широко раскрыл глаза, когда увидел открытую балконную дверь, которая всегда была плотно заперта. Лёгкий ветер колыхал длинный белоснежный тюль, свисающий вплоть до деревянного пола. Безмятежность и спокойствие, исходящие от этой картины очаровывали парня и он, как завороженный, поплелся к двери. Выйдя на балкон, Феликс ощутил приятное прикосновение ветра и полной грудью вдохнул свежий воздух, наслаждаясь вновь обретённой свободой. Он любовался виднеющимися вдали синими горами, прорастающей зеленой молоденькой травкой и пением птиц, на которые теперь он мог смотреть без стеклянной перегородки. Как же хотелось запомнить этот момент навсегда. Юноша закрыл глаза и просто неподвижно стоял, отдавшись целиком и полностью этому умиротворяющему сердце моменту. В ушах эхом раздался, уже знакомый, голос: — Пора. Хенджин шёл по узенькому тротуарчику, размышляя о том, простит ли его Феликс, если он приготовит сегодня на ужин их любимую еду, которая вошла в список праздничных блюд. Он мягко улыбнулся самому себе от мысли о тёплых объятиях с любимым парнем, аромате его кожи и милом выражении лица, когда тот улыбается и морщит веснушчатый нос. От радости он поднял голову вверх и устремил взгляд на их окна. Пакеты выпали из рук. Ладони затряслись, а лицо обдало холодным потом, пока два чёрных и узких, как точки, зрачка бегали по силуэту блондина, стоявшем на нижнем из прутьев балконной перегородки. Дыхание участилось от чувства паники и тревоги. Хенджин принялся кричать изо всех сил: — Феликс, не глупи! Подожди меня, я сейчас поднимусь, слышишь?! Он ринулся с места и ватные ноги понесли шаткое тело прямиком к подъезду. Подбежав к лифту, он судорожно несколько раз нажал на кнопку вызова, но кабина неподвижно стояла на одном из этажей дома. Хенджин выругался про себя и понёсся к винтообразной лестнице. Пешком взбираться на 12 этаж — дело нелёгкое. Капли пота струились по тонкой шее, впитываясь в одежду и обжигая разгоряченное лицо, пылающее адским пламенем. Ноги подкосились и парень упал, но быстро поднявшись, вновь продолжил свой путь. Открыв дверь квартиры, он принялся звать Феликса, надеясь, что тот сейчас отзовётся, подойдёт к нему, обнимет и они вместе приготовят вкусный ужин, как обычно болтая о том о сëм. Тишина. Ответа не последовало. Он вбежал в спальню. Ветер всё также легонько колыхал белые оконные занавески. Хенджин задрожал. Он боялся выйти на пустой балкон и посмотреть вниз. Боялся увидеть то, чего он всячески старался избежать. Всё это время юноша боялся, что Феликс может не выдержать, находясь под постоянным психологическим давлением, что только бы увеличило уровень его стресса. Как же всё так обернулось? Почему всё так получилось? Дрожащая рука приоткрыла дверь. На балконном ограждении сидел небольшой белый голубь. Он смотрел своими маленькими чёрными глазками прямо на парня, который тотчас рухнул на колени. В глазах птицы было больше человеческого, чем в глазах многих людей. Хенджин смотрел на пташку, пока по его румяному лицу потоком струились горячие слезы. — Я не должен был… Я не хотел… — он замотал головой и замолчал. В голове, подобно мотку ниток, одно за другим всплывали их ранние совместные воспоминания: вот Хенджин вытирает своим мозолистым пальцем клубничный джем с тёплой щеки Феликса, который широко улыбнулся, почувствовав мужскую руку на своём лице; вот парни гуляют по вечернему парку, освещённому различными фонариками и лампочками, принадлежавшими ярмочным палаткам, из-за чего это место казалось поистине сказочным; ох, а вот и любимое воспоминание — о первом поцелуе… Перед глазами застыло безжизненное выражение веснушчатого юношеского лица, сухие губы на котором жалобно шептали: «Помоги мне». Через полминуты молчания и осмысления Хенджин заскулил дрожащим голосом: — Я сожалею… Голубь как будто улыбнулся и, вспорхнув, устремился высоко в небо, давая двум белоснежным пушистым крыльям нести его навстречу новому дню. Феликс наконец обрёл свободу, о которой так мечтал. Теперь он может спокойно гулять по туманному саду, любоваться свежестью утренней росы и просто быть счастливым, ведь счастья заслуживает каждый из падших ангелов.