I was only falling in love

      Время уже близится к семи утра, а мне до сих пор даже часок не удалось поспать. До ушей доносится небольшая ругань отца за то, что мама не постирала его рубашку и не смогла вовремя разбудить, у него такой отвратительный и громкий голос, от которого сердцебиение учащается так, что, казалось бы, сердце вот-вот лопнет, не выдержав, а поперёк горла тяжёлый ком встаёт.       В школу идти нет никакого желания, но я понимаю, что если скорее не свалю из дома, то избежать панической атаки уже не удастся. Быстро переодевшись в первое, что попалось под руку, и положив несколько книг в портфель, я коротко здороваюсь с родителями, которые и из-за отсутствия «Доброго утра» могли начать ругаться, и выбегаю из дома.       Школа расположена в двадцати минутах ходьбы от дома, я сильнее кутаюсь в куртку и поправляю шапку, ибо на улице стоит мороз. Пройдя несколько метров, я чувствую, как мои потрескавшиеся от холода щёки начинают болезненно гореть от скатывающимся по ним слезам, контролировать свой плач становится всё тяжелее и тяжелее с каждым днём.       ― Тэхён, ― громко звучит голос друга за спиной, который очевидно бежит ко мне.       Сердце замирает, а дрожь в руках как по волшебству исчезает, я спешно вытираю лицо о шарф и оборачиваюсь на звук.       ― Доброе утро, Гук-и, ― на моём лице расцветает ласковая улыбка.       Только этот солнечный человек может заставить меня позабыть обо всех своих проблемах и вот так непроизвольно улыбаться.       ― Доброе, Тэ, ― его глаза, как всегда, сияют, а от мягкого «Тэ» по моему телу в такой холод словно горячий чай растекается. ― Я еле тебя догнал!       На его слова я только усмехаюсь, умолчав о том, что, когда его не было рядом, каждая секунда при людях была для меня подобна пытке, а собственная тревога постепенно душила горло, перекрывая путь к кислороду.       Пока мы шли в школу, он каждый день рассказывал обо всём на свете, о своей любимой коллекции фигурок, о просмотренных фильмах, о погоде и даже о том, что видел в данную минуту. А я только слушал, слушал и запоминал, слушал и наслаждался его голосом. Порой из-за этой своей привычки я напрочь забывал, о чём мы говорили, и лишь кивал временами, чтобы не выдать себя.       У Чонгука было очень много друзей и знакомых, настолько, что, вступив за порог школы, нам приходилось останавливаться каждый раз, когда мы встречали кого-то. У него было много девушек, хоть я это и не одобрял, не только из-за ревности, но и из-за жалости к ним, он не слушал меня и сменял тему.       Я же был полной противоположностью ему. Кроме Гук-и у меня не было ни единого друга, а в отношениях я ни разу не был. И это не потому, что ко мне никто не подходил и не предлагал дружбу, а потому что в компании кого бы то ни было, кто не являлся Чонгуком, мне плохо, у меня поднимается уровень тревоги и начинает кружиться голова. Я ненавижу людей.       Так как же вышло, что два настолько разных человека стали лучшими друзьями?       Честно, скажи мне такое кто-то три года назад, я бы посмеялся, а потом бы молча ушёл, чтобы после не дышать в бумажный пакетик, пытаясь выжить во время панической атаки. Просто однажды в самый обычный день восьмого класса к нам из соседнего города перевели хорошенького мальчика, который вскоре подсел ко мне и начал разговор.       По сей день я понятия не имею, почему именно ко мне и почему именно я, но впервые, когда со мной заговорил незнакомец, с невероятно красивым, мелодичным голосом и добрыми кофейными глазами, я не начал задыхаться, а моё сердце не колотилось, ощущаясь в каждой конечности.       ― Тэ? ― засунув замёрзшую руку в мой карман, хотя у самого он тоже имеется, вырывает меня из раздумий Чонгук. ― Ты меня слушаешь?       ― Прости, о чём ты говорил?       ― Может, прогуляем математику?       На его вопрос я пожимаю плечами, мол, мне без разницы, и вижу, как у него взгляд радостно загорается, и он сжимает мою тёплую руку своей холодной и так искренне в глаза смотрит, что сердце теперь колотится не от тревоги, а от Чонгука.       Чтобы скоротать время урока мы заходим в столовую, он, как и всегда, покупает для меня еду, по урчанию живота поняв, что я не завтракал, и мы вместе едим, а когда булочки и пицца кончается, садимся поближе и слушаем нашу любимую песню, засунув по одному наушнику в ухо.       И, как ни странно, учитывая, что я уже годами страдаю от бессонницы, я вскоре засыпаю, уложив голову на тёплое плечо лучшего друга, который словно даже дышать начинает тише, лишь бы не будить меня, ибо прекрасно знает, что моменты, когда я сплю, невероятно ценны и даже, по-моему, просит женщин из столовой готовить потише. А потом, когда звучит звонок, аккуратно меня будит, неловко убрав спадающие мне на глаза волосы.       Затем мы вместе идём на уроки, и, уже усевшись на свои привычные парты, Гук-и протягивает свою руку, говоря, что, если я буду спать на портфеле, учитель скажет убрать его, и поэтому я могу поспать на его руке, совершенно не догадываясь, что на своём рюкзаке я бы даже глаз не сомкнул, а на его ладони мне даже овец считать не придётся.       Как и ожидалось, вскоре я заснул на мягкой и тёплой руке Гук-и, удивительно, что он действовал для меня как самое сильное успокоительное и снотворное.       Это уже больше, чем влюблённость.       Я, конечно, не влюблялся никогда, но по рассказам интернета и самого Чонгука это когда при виде того человека сердцебиение учащается, в животе начинают бабочки порхать и пищать от переполняющих чувств постоянно хочется.       Но для меня это нечто иное, нечто тёплое, комфортное и спокойное. Для меня Чонгук как лучик света, во всей окружающей меня тьме, как пальто, которое согревает меня в холодную зиму, что никогда для меня не кончается, как удобная подушка, на которой я наконец могу поспать и набраться сил для того, чтобы жить дальше, как еда, которая больше не безвкусна, и вода, что не отвратительна.       Чонгук для меня как пластырь, который склеивает мою душу лишь своим ласковым голосом, нежными руками, которыми гладит мою голову, и красивыми глазами, что словно в самую глубину моего сердца глядят и видят всю боль, что я переживаю каждый день.       Проспав почти все уроки, мы, как всегда, вместе возвращаемся домой. Пока я мирно иду, ни о чём не подозревая, в меня внезапно прилетает небольшой снежный ком, попав в спину. Это было довольно неожиданно, отчего я даже вскрикиваю, а потом до меня доходит, что я имею дело с всегда активным и игривым Чонгуком, и поэтому я быстро делаю свой снежок и, прицелившись, бросаю его в звонко смеющегося друга, который мигом уворачивается.       ― И это всё, на что ты способен? ― продолжая очаровывать меня своим красивым смехом, произносит он и кидает в мою сторону очередной комочек, от которого в этот раз отпрыгиваю я.       Из-за того, что мы всегда ходим по той дороге, где практически нет людей, я, совершенно не смущаясь, тоже подхватываю его настроение и начинаю играть, изо всех сил стараясь попасть в него. И, когда наконец удаётся, я кидаюсь на него и от чистого сердца искренне смеюсь, пока Чонгук, широко улыбаясь, пытается скинуть меня с себя.       ― Надо же, ― удивлённо звучит знакомый голос за спиной, ― а ведь я впервые слышу, как ты смеёшься, сынок…       Спешно поднявшись на ноги, я замечаю заплаканное лицо мамы, но в первую очередь моё внимание привлекает небольшой синяк на её левом глазу, и машину, стоящую рядом с ней, внутри которой виднеются мой и её чемоданы.       ― Увидимся з-завтра, Гук-и, ― еле контролируя свой задрожавший голос, прощаюсь я, на что он, нахмурившись, кивает и машет рукой.       Сев в старенький автомобиль, который достался ей от дедушки, я с испугом рассматриваю очевидно болящий синяк.       ― Что происходит, мам?       ― Я развожусь с твоим отцом, ― еле сдерживая слёзы из-за моего взволнованного голоса, отвечает она.       Её слова выбивают меня из колеи, я перестал осознавать, что чувствую, я рад или мне грустно, что из-за этого её побили? Сколько бы я себя ни помнил, я всегда мечтал об их разводе, но каждый раз, в любом возрасте, когда я подходил к ней, умоляя бросить отца, она отказывалась даже думать об этом, ибо до ужаса боялась общественного презрения и позора для своей мамы.       ― Где мы будем жить? ― безэмоционально наконец подаю голос я.       ― Сегодня переночуем в отеле, а завтра переедем к бабушке.       Я несильно киваю и прикрываю глаза, чувствуя острую необходимость скорее поделиться этой прекрасной новостью с Чонгуком.

***

      Так как сегодня воскресенье и учёбы нет, и, если бы мы с Гук-и не запланировали устроить ночёвку у него, я, наверное, не выдержал бы и просто позвонил бы ему, чтобы рассказать обо всём.       ― У меня для тебя есть шикарная новость! ― едва переступив порог его квартиры, восклицаю я, отчего он ожидаемо очень удивляется, ведь от меня такие слова можно услышать не часто, можно даже сказать, почти никогда.       ― У меня тоже для тебя есть новость.       ― Обменяемся новостями за ужином, хорошо? ― с широкой улыбкой обняв его, как и он в ответ, предлагаю я, на что он коротко кивает.       Поздоровавшись с родителями Чонгука, которые дружно колдуют над ужином, мы скрываемся в его комнате, в ней было много книг, дисков с играми и идеально очищенная от пыли полка с коллекцией фигурок.       Мы плюхаемся на широкую кровать и ставим перед друг другом нашу любимую настольную игру ― монополию, и начинаем играть, обсуждая всё на свете, конечно, как и всегда, больше говорит Чонгук, я же предпочитаю его слушать.       А когда спины устают от того, что мы сидим больше часа в одном положении, я аккуратно откладываю её на землю, чтобы мы могли сделать небольшой перерыв между игрой, и растягиваюсь на мягкой кровати, прикрыв глаза от того, как сладко ноет спина.       Он тоже следует моему примеру, и когда я чувствую, что на мою руку ложится голова Чонгука, резко распахиваю веки и поворачиваюсь к нему, сталкиваясь с завораживающими карими глазами, которые, как всегда, гипнотизируют мой разум и сердце.       ― Гук-и… ― негромко произношу я невольно, на что он плотнее двигается ко мне, укладывая голову уже в области плеча, и вопросительно мычит.       А я уже лишаюсь способности говорить, зачарованно любуясь красивым лицом, которое всего в нескольких сантиметров от моего, взгляд непроизвольно падает на нежные, малиновые губы, а в голове тут же проскальзывает вопрос: «Какие они на вкус?». И так же ответ: «Наверняка очень сладкие и мягкие»…       От подобных мыслей меня отрывает неторопливый стук в дверь.       ― Выходите ужинать, дети, ― звучит ласковый голос мамы Чонгука, в то время как мои родители даже стучать бы не стали.       ― Хорошо, мам, ― отвечает Чонгук.       Пролежав так ещё несколько минут, он наконец слезает с моей руки, оставив после себя неприятный холод. Затем мы вместе идём на кухню, где уже накрыт стол и нет никого из взрослых.       ― А как же твои родители? ― следуя его примеру, я тоже сажусь за стол, на котором лежат приборы лишь для двоих.       ― Сказали, что уже поели на работе, ― пожимает плечами он и тут же накладывает на мою чашку с рисом жаренное мясо с водорослями, которое я просто обожаю, но из-за финансовых проблем семьи ем очень редко. ― Приятного аппетита, Тэ… ― звуча грустно, но при этом с улыбкой произносит он.       ― Приятного аппетита, ― берясь за палочки, отвечаю я и принимаюсь за еду.       Вся еда оказывается невероятно вкусной, как и ароматный чай, заботливо налитый мамой Чонгука. Я даже не завидовал ему, у него чудесные, любящие и стабильные родители, которые обеспечивают его всем самым лучшим, говоря короче: полная противоположность моим, но это лишь радовало меня, я счастлив, что хотя бы мой любимый человек не страдает так, как я, и что ему не понять моей боли.       ― Насчёт новости, ― внезапно вспоминаю я.       ― Начни ты, ― немного помрачнев, говорит Чонгук.       ― Мои родители разводятся, и мы ушли из отцовского дома! ― радостно восклицаю я, замечая резкую смену эмоций на его лице, начиная от удивления до безмерного счастья.       Он немедля поднимается с места, а я следую его примеру, а после заключает меня в невероятно тёплые и искренние объятия.       ― Наконец-то, ― облегчённо выдыхает, по его голосу я смог определить, что он всего в шаге от того, чтобы заплакать. — Значит, теперь я могу не слишком переживать о тебе, когда уеду… ― шмыгает носом, в то время как я замираю от услышанного.       ― В смысле? ― улыбка медленно, но верно спадает с моего лица. ― О чём ты, Гук-и?       ― А это уже моя новость, ― мои глаза всё больше и больше наполняются слезами с каждым его словом. ― Моему папе предложили должность директора в Японии, из-за этого мы всей семьёй переезжаем туда… ― он кусает щёку изнутри, наверное, чтобы не заплакать, но я слишком слаб, чтобы сдерживать слёзы, которые обжигающе скатываются по потрескавшимся щекам. ― Мы вылетаем завтра утром, в шесть.       ― М-мне уже пора… ― мой голос сильно дрожит, и мне не удаётся это контролировать. ― Прости, ― я дёргаюсь с места и, чуть не ударившись о маму Чонгука, добегаю до прихожей, и, надев на ноги сапоги, вылетаю из квартиры с курткой в руках. По дороге я быстро печатаю маме, прося её срочно забрать меня.       Уже в лифте у меня начинается отдышка. Чёрт, как не вовремя! Мои руки, лоб и шея начинают потеть, и я тревожно вбираю в лёгкие кислород.       ― Я умру, умру, умру, ― в панике повторяю я, пытаясь дышать и чувствуя, как голова кружится. Поперёк горла встаёт тошнота, а ощущение собственной приближающейся смерти ввергает меня в ужас. ― Воздух, ― я падаю на пол и хватаюсь за горло.       И в этот момент лифт как ни кстати останавливается. Не найдя решение, я кое-как выползаю из него и продолжаю переживать приступы паники.       ― Господи, Тэ! ― напугано прибегает ко мне, ускорив бег, Чонгук, который решил спуститься по лестнице.       ― Я умираю, Чонгук, ― задыхаясь от слёз и нехватки кислорода одновременно, скулю я.       ― Нет, ты будешь жить, я рядом, ― спешно опускается передо мной он и обнимает так, чтобы моя голова была на уровне его сердца. ― Я здесь и не позволю умереть, верь мне, Тэ…       Хоть он и сильно беспокоится, но я чувствую, как он старается звучать как можно спокойнее, чтобы помочь мне, и мысль о том, что я слышу и вижу его в последний раз, заставляет меня рыдать сильнее и от стресса усугублять паническую атаку.       ― Я не выживу, Гук-и, не выживу, ― отчаянно плачу я, прижимаясь сильнее. «Без тебя», ― внутреннее договариваю.       ― Эй, слушай только меня и просто делай, что говорю, хорошо? ― он берёт мою левую руку и поворачивает ладонью вверх. ― Я буду прикасаться к каждому пальцу, а ты считать, договорились? ― я часто киваю и смотрю на руку, пытаясь не думать о своём дыхании.       А когда Чонгук целует подушечку моей ладони, то и вовсе шокировано расширяю глаза, но всё же произношу дрожащее: «О-один…».       Он не спеша целует каждый мой пальчик, а после, когда кончаются, берёт следующую руку и повторяет свои действия до тех пор, пока я не нормализирую своё дыхание, отвлёкшись на его действия. Дальше он облегчённо гладит мою спину и тоже начинает плакать. Придя в себя, пошатываясь, я встаю на ноги, на что он тоже следует моему примеру, со вселенской болью и грустью смотря в мои глаза своими волшебными.       ― Почему? ― плачу я. ― Почему ты бросаешь меня?       ― Я не хочу это делать, мне тоже больно, Тэ… ― кусает дрожащую губу, пытаясь не заплакать в голос, пока обжигающие в столь холодную ночь слёзы растворяются во влаге щёк. ― Ты мой лучший друг и я люблю тебя, я не хочу уходить.       ― Если бы любил, остался бы со мной, ― шёпотом произношу я, краям глаз замечая подъехавшую машину мамы.       «Лучший друг» почему это слово рядом с фразой «Люблю» нещадно режет мою грудь, заставляя захлёбываться своей болью? Невыносимо сильно хотелось кричать о моих чувствах о том, что он для меня ни разу не друг и никогда им не был, но вместо этого я сбежал… как самый последний трус.

***

      Ночь выдаётся невероятно адская и длинная, придя в отель, я просто падаю на пол и начинаю безутешно рыдать, обнимая себя за коленки и до сих пор чувствуя на кончиках пальцев ласковые поцелуи дорогого сердцу человека, который вот так безжалостно бросает меня на произвол судьбы, бросает, даже не думая о том, что я попросту задохнусь, захлебнусь, не выживу без него.       Не выживу без своего нежного и доброго Гук-и, который единственный за всю мою жизнь заботился и согревал меня.       Спустя какое-то время ко мне заходит мама и тоже садится рядом на холодный пол, а после прижимает к себе и несильно поглаживает по мягким волосам, но вся физическая теплота и некая поддержка, которую она пыталась мне преподнести, ни в какое сравнение не шло с тем пламенем, что дарил мне Чонгук лишь одним своим взглядом и нежным «Я рядом…».       Лишь ради него одного я жил всё это время, так что мне теперь делать? В чём найти мотивацию есть и пить? В ком найти утешение?       Почему, как только моя многолетняя боль и проблема в виде отца решилась, уходит мой человек? Мой свет, моя весна…       Слёзы постепенно кончаются, и на их место приходит пустота и навалившееся на мои плечи тяжёлым грузом одиночество. Я не знаю, сколько проходит времени, минута, час, а, может, пять? Но я просто продолжаю вот так сидеть, положив голову на мамино плечо и вспоминая обо всём, что пережил с этим замечательным человеком, по которому уже начал безумно скучать.       В дверь звонят, а мама просит меня недолго подождать и скрывается за дверью, а я слышу это как под огромной пеленой воды. Затем я поднимаю глаза на настенные часы, которые показывают:       6:35       Вот и всё, это конец всего… Мой любимый и самый единственный человек улетел и больше никогда не вернётся, он больше никогда не скажет мне «Доброе утро», не будет ругать за то, что опять не спал всю ночь, не будет улыбаться мне, сияя подобно солнцу, и не будет крепко-крепко обнимать, делясь своим тепло и таким образом передавая, что он всегда рядом и что всегда поддержит.       ― Ты сказал, что я буду жить… ― опустив голову, обречённо произношу я, чувствуя, как к глазам вновь влага подступает. ― Ты впервые соврал мне, Гук-и.       Я чувствую, как мама сочувствующе гладит меня по голове и кладёт вторую руку на моё плечо.       ― Я никогда не вру тебе, Тэ, ― я отчётливо слышу ласковый голос Чонгука у себя над ухом, кажется, у меня начались галлюцинации на фоне стресса. ― Я не кажусь тебе, возьми меня за руку и убедишься, ― протянув руку, продолжает он. Я что сейчас это в слух сказал?       Я поднимаю глаза на человека, по кому всего минуту назад плакал и тосковал, и вижу его добрые кофейные глаза и тёплую улыбку, от которой у меня у самого расцветает не верящая и немного нервная. Дотронувшись до его ладони, ураган, что нещадно уничтожал весь мой внутренний мир, в одно мгновенье затихает, а когда я укладываю её на свою заплаканную щёку, вся боль и раны во мне тут же залечиваются подобно волшебству.       Сначала он убил меня и точно так же оживил.       ― Как ты нашёл меня?       ― Написал твоей маме.       Он опускается передо мной на корточки и укладывает уже вторую руку на мою щёку, его глаза красные и опухшие, точно как и мои, должно быть, тоже безудержно плакал часами, но при всём этом он мягко улыбается, смотря на меня так, словно вечность скучал по мне.       ― А как же Япония?       ― К чёрту, ― выпаливает на выдохе, ― я слишком сильно тебя люблю, чтобы бросить здесь одного, ― сказав это, он мягко припадает к моим влажным от частого облизывания губам и так чувственно и нежно целует, что весь мир словно застывает, всё становится таким незначительным и ненужным, лишь его я чувствую и люблю, лишь его губы могут заставить меня успокоиться и забыться в поцелуе.       ― Я тоже тебя люблю, ― с моего подбородка падает одинокая слеза облегчения, ― не как друга, ― почему-то уточняю, хотя мы оба поняли, что я имел ввиду. От моих слов улыбка на его губах становится ещё шире.       Отныне всё будет хорошо, всегда будет хорошо, пока я могу видеть его красивые глаза и мягкую улыбку, слушать мелодичный голос, и самое главное пока я буду знать, что он тоже меня любит.