***
Шёл 68-й год после поражения Ванденрейха и Яхве. Жизнь шла своим чередом. Я активно участвовала в восстановлении Общества Душ, а военная структура синигами менялась на глазах. Мне приходилось притираться к обязанностям капитана и осваиваться в своей новой жизни, как младенцу - в собственной комнате. Сегодня я занималась распределением бюджета на поддержание районов Руконгая. Это приятно разнообразило типичную рутину с подавлением очередных мятежей с беглецами-синигами и вновь распоясавшимися арранкарами, что шли на нас войной. За весь рабочий день моё тело запомнило до автоматизма два движения: макать перо в чернильницу и расписывать бумагу. Сейрейтей взял обязанности по защите Каракуры и мира смертных на себя. После всего, что Ичиго сделал для нас, мы всеми силами стремились облегчить ему жизнь и решать все конфликты сами. Слишком много битв ему выпало за одну человеческую жизнь. Так или иначе, и Ичиго, и его друзья были уже не в том возрасте, чтобы активно сражаться. Рука с пером замерла на секунду. Перед глазами, словно соткавшись из чернил на бумаге, проявились их лица: Ичиго, Садо, Иноуэ, Исиды... Их время было на исходе. И хотя Ичиго не раз оказывался на грани гибели в бою и побеждал, грядущий бой - последний бой любого смертного человека - ему было не выиграть. Я дописала распоряжение и, перед тем как скрутить его в свиток, поставила подпись: капитан Кучики. "Ку" - как "разложение" в "отжившем", "ки" - как "дерево" в "мёртвом дереве". Аккуратно отложив свиток в сторону, я отодвинула стул и приоткрыла окно кабинета с видом на западный горизонт. Солнце уснуло под одеялом земли, скрылось за точкой исчезновения, но небо пока что горело, напоминая о нём. Точно так же умерший человек оставлял за собой тень в доме, где его не стало. На лохматых перистых облаках медленно гасла закатная рыжина. Этот вечер был похож на тебя.***
Мне нравилось думать, что наши души не уходят безвозвратно. Что они остаются внутри тех, кто нам дорог: воспоминания, образы, как испарившееся из айсберга кучевое облако, в завитках которого можно прочесть призрачные отблески его прошлой жизни. Кайен-доно поведал мне эту маленькую тайну жизни и смерти - и я поверила, отчаянно поверила, всем сердцем. Даже если это смертный человек, чей век короток и стремителен, его следы останутся на моей душе прозрачным отпечатком. Но я знала и таких людей, которые переступают даже этот универсальный закон. Эти люди способны снести все мыслимые стены, лишь чтобы показать нам, что этих стен никогда не было. Что всё это была фикция косных умов и доверчивых сердец, подобострастно следовавших букве так называемого закона. Такие люди поставят свою жизнь на кон, выйдут на остриё смерти, пронзят границу между миром смертных и миром духов, вторгнутся в святая святых высшего общества душ, что несоизмеримо больше и древнее них - просто потому что так надо. Потому что так правильно. Они остановят пламенеющую руку палача, превратив её в жалкий всполох. Они примут от тебя всю твою энергию, всю твою силу, испив её досуха, а потом омоют тебя ею вдвое сильнее. Так Ичиго забрал меня, когда я пронзила его грудь занпакто. Я втекла в эту незримую рану в его груди, в самое сердце, я растеклась по его жилам, напитала собою его мышцы и кости. А его сила переполнила мой асаучи, увеличив до чудовищных размеров. Наши частицы бесповоротно, безоговорочно смешались воедино, создав нечто новое. Он держал в руках мою силу, но как же быстро она изменилась, коснувшись его! Ичиго двигала беспечная уверенность в своей правоте, под которой скрывалась дикая закипающая кровь. Вслед за этой силой изменилась и я. Глядя в твои глаза, слушая твои слова, я почувствовала, как твоя сила струится и во мне. Я стала тенью на твоей коже. Даже после моего спасения, даже после опасной близости к смерти, что обдавала наши шеи своим дыханием, даже после угасания твоих сил, это чувство ни на миг не изменило мне. Ты уже поймал искру моей силы. Это было наше мементо. Я никогда не забуду ту ночь, когда нам выпало патрулировать Каракуру вдвоём. Не забуду ту утомительную битву против особо упрямых и многочисленных пустых, что выбила нас из сил. Тогда я увидела её: алую прозрачную шелковистую ленту, что шла от меня к тебе. Туда, где мой асаучи пронзил тебя. Она замерцала, и силы вернулись к нам, словно волна после короткого отлива, омывающая иссохший берег. Мы черпали друг из друга энергию, прорывая пределы сил в бою, а когда всё закончилось и воздух начинился разряженными духовными частицами, ты взглянул на меня. Среди повисшей бетонной пыли от разрушенной недостройки, что перемешалась с нашим потом, в плену раскалённых изнывающих мышц, я поймала твой взгляд, как ловят падающий нож. Помню, что я лишь шепнула твоё имя в одышке, как вдруг эта красная лента притянула тебя ко мне, словно пойманного дикого коня. А потом я оказалась в твоих руках, а ты - в моих. Два осколка одной чаши пытались соединиться вместе, вдавливая себя в сколы друг друга. Ты судорожно хотел окутать меня собою, словно плащ, пока я бороздила ногтями твою тёплую кожу. Я слышала, как твоя кровь взывает ко мне. Я хотела поцеловать каждый непослушный волосок на твоей голове, чувствуя, как с каждым твоим вздохом на моём лице чаша сердца переполнялась светом. Твои руки держали меня так трепетно, словно боясь расплескать его. Мне было всё равно, кто ты: человек, синигами, квинси, пустой... В те минуты это был Ты, и на моих губах благоговейно застыли невыраженные слова, которыми я тщетно пыталась сказать, как мне тебя много. И как я хотела ещё. Не изучая твоей анатомии, я понимала твоё тело. Мои руки, мои плечи, мои губы отзывались на твои движения, словно преследующая тебя тень. Всё было выверенно, от объятий и поцелуев вплоть до наших ласк - хотя раньше мы никогда этим не занимались. Мы просто поняли это, как кошка понимает, насколько далеко ей нужно прыгнуть. Ты-я знал, что я-ты хотела. Всё было понятно.***
Последние фантомы солнца окончательно испарились из неба, и что-то в моей груди сжалось от страха. Мне показалось, что Соде но Сираюки вздрогнула. Я положила ладонь на рукоять асаучи и нежно погладила её. - Что-то случилось? - Его час близится, Рукия-сама. Сердце камнем утонуло в груди. Я попыталась отгородиться от её слов, но понимала, что это бесполезно. Мне было нечего ответить своему занпакто. Странная мысль посетила меня: может, кто-то ещё об этом знает? Урахара точно знал. Но даже ему не под силу бороться с законами мироздания. Мне не хотелось встретить на улицах кого-то ещё, кто мог бы об этом знать. Мне подумалось, что если я увижу горе на их лицах - мы только взаимно усилим его. Я уже собиралась было закрыть окно, как вдруг за ухом ножом по стеклу скрипнул знакомый звук разрывающейся гарганты. Рука тут же метнулась к клетке с адскими бабочками и разослала их по казармам ближайших отрядов с сообщением о боевой тревоге. Ступив на край окна, я повисла на полсекунды, прислушиваясь к духовным частицам вторженцев, после чего порхнула в ночь Сейрейтея, обнажая меч.***
Никто не знал о нас с тобой. Мы были верны друг другу и хранили эту тайну вместе, как заветные слова заклинания. Тогда мне даже казалось, что судьба наша могла сложиться именно так, как мы хотели. Но пропасть между нами становилась всё явственнее. Червь бренности всё сильнее вгрызался в землю, на которой мы стояли, проедая твою жизнь, словно эрозия. Негласный запрет стал комом у нас в горле. Простая и глупая аксиома, что человек и синигами не могут быть вместе. Скучная мещанская слепота. И всё же... Я почти не изменилась за всю твою земную жизнь. Пока огонь твоих волос тлел сединой, я застыла вспышкой на фотографии. Мы молчали о том, о чём молчать не следовало. Мы истончили алую ленту. Твоя жизнь, твоя семья - всё это было якорем приковано к миру смертных. Всё это могло уместиться у меня на ладони. У обычного человека выбор был бы простой: отправиться в Общество Душ или стать пустым, после чего очиститься от удара занпакто - и всё равно отправиться домой. Но ты не обычный человек, Ичиго. Ты перестал им быть, когда встретил меня. Такой человек, как ты, не мог умереть обычной смертью. Неподъёмный груз твоей духовной энергии, служившей полигоном для всех мыслимых и немыслимых сил и экспериментов, наконец, дал о себе знать. Если бы Общество Душ не было в разгаре очередной войны, я бы была рядом. В эти дни мне было тяжелее, чем когда я ждала собственной казни от Сокиоку. Соде но Сираюки таяла у меня на руках, белоснежные холмы моего внутреннего мира подёрнулись грязной хрупкой слякотью. Так выглядел стыд. Так выглядела спадающая пелена "пристойной" жизни. Так выглядела ошибка. Пока я воевала, твоё тело всё хуже справлялось с давлением собственных духовных сил. Та частичка меня по-прежнему теплилась в тебе и чувствовала тяжкую поступь неизбежного. Мало-помалу я умирала в унисон с тобой. Я не могла иначе.***
В день твоей смерти я увидела каскад града в небесах внутреннего мира. Столько всего сошлось в одной опорной точке. Столько всего рухнуло вслед за ней. Разумеется, ты не мог умереть спокойно. На следующий день, когда оставленная твоим уходом рябь хоть чуть-чуть стихла, в мои покои вошёл брат. Он оставался достойнейшим синигами, но даже я смогла, всмотревшись ему в глаза, увидеть тонкую трещину глубоко внутри. - Рукия, - позвал он меня после глубокого вздоха. - Куросаки... изменился. У него было слишком много духовной энергии при жизни, и она вышла из-под контроля. Силы пустого, квинси, синигами - всё это в нём горит и рвётся наружу. Капитан Куроцучи и Урахара уже работают над тем, чтобы вернуть его в прежний вид, но... Жизнь настигла мои худшие опасения, идя за ними след в след, словно оживший кошмар. - ...но я знаю, что твоё присутствие поможет ему. Как моё присутствие помогло твоей сестре в последние часы. - В его голосе слышалась тонкая, едва уловимая нотка упрёка. Но даже упрёки со стороны брата были благодатью. Из всех душ во всём Обществе, именно он воззвал к моему сердцу. - Нии-сама... - сказала я в замершей благодарности. - Не теряй времени, Рукия, - с напором и внимательной мягкостью сказал Бьякуя. - Каждая минута на счету. Его шарф встрепенулся за закрывающейся дверью, и я вновь осталась одна. Брат всегда был немногословен, но каждое сказанное им слово было правильным. Я отринула стыд. Глаза закрылись, а внутреннее чутьё прислушалось к ветру, что дул на побитых градом полях. То, что пришло от Ичиго, теперь было внутри меня. Я коснулась его: чёрного солнечного зайчика, что плясал на ладони. Лепесток Мугецу. От него тянулась дорожка дыма, чувствовался запах после грозы. В каждом его крике. В каждой моей затрещине. В каждой секунде его трепетного внимания моих слов. Я шла вдоль этой нити, как скалолаз карабкается вдоль страховки, нежно гладя пальцами дрожащую дорожку его духовной энергии. Она казалась мне заблудшим изголодавшимся зверьком. Я вышла в мир смертных и, наконец, увидела место, к которому она меня вела. Там блуждала его бездомная душа. Я рванула туда, обгоняя ветер.***
Беззвёздная ночь. Окрестности Каракуры. Заснеженная вершина горы, на которой выдалась особо суровая метель. Ни деревьев, ни зверей - лишь хлестаемая ветром снежная пыль на голых камнях. Я чувствовала, что он где-то рядом. Ледяной воздух странно пах, и я сосредоточилась на нём. В его порывах бился запах выжженного ладана. Метель набросилась на обломанные клыки утёсов, скользя меж расселин и завывая. Ветер стачивал кромки скал подобно воде. Его вои становились всё чётче и явственнее, как речь человека по ту сторону двери, который подходит всё ближе и ближе. Яростное дыхание зимы сплеталось в звуки, слоги, а затем... А затем я поняла, что в воздухе витали посмертные мысли Ичиго. Иногда его внутренний пустой трепал чувства своего хозяина, как волк - беспомощную добычу. Я пристально прислушалась к ним - и вдруг оступилась, соскользнув в них целиком.***
Я долго шёл в абсолютной темноте, лишь слабое бледное отражение брезжило где-то в воздухе. Мне холодно, подо мной скользкие и коварные ямы, в которые так легко упасть из-за мрака. Меня разрывает и душит одновременно. Ориентиры рассыпаются белой пудрой облаков, и сквозь тьму меня несут вовсе не ноги. Я несусь вперёд и при этом кручусь вокруг, растрёпывая на себе заледеневшие лохмотья, о наличии которых смутно догадываюсь. Под водной гладью памяти что-то мерцало... Что-то хорошее, мелодичное, прекрасное. Любые попытки потянуться к этому образу наводняют голову какофонией шумящего водопада. Я не помню, откуда пришёл, но чувствую, что меня отвергли. Знаю лишь одно: я не отсюда. Не отсюда... Прозрачный воздух загорается хрусталём от серебряного проблеска. Словно по команде, ветер замирает в штиль, и я вместе с ним. Мне кажется, что это луна выбралась тайком из плена ночных облаков. Она плывёт ко мне вдоль беззвучных берегов. В её спокойном мерцании я слышу подступающий шёпот чувств, что спали во мне всё это время. И чем ближе она подходит, тем они громче. Как подниматься всё выше и выше к громыхающему небу. Грядущим чувствам и мыслям становится тесно внутри меня одного. Им меня мало. Некоторые принадлежат мне, другие вторгаются извне. Я иду вспять по дороге своей ушедшей жизни, без возможности посмотреть назад. Слова вдыхаются в мои губы, напоминая о ком-то... ...я остаюсь в Обществе Душ. Ясно. Это хорошо. Ну, раз ты сама так решила. Если это делает тебя счастливой, то и я счастлив. Такого человека ты сохранила в своём сердце. Я храню тебя в своём сердце. Я выгляжу юно, но душа моя стара. Спасибо. Я хочу высосать воздух из твоей груди. И поцеловать тебя. Я не чувствую шрамов в моей голове. Друзья повсюду, но я всегда ухожу. Отвожу от нас подозрения, опровергаю слухи. Я не помню твоего лица, но думаю о тебе постоянно. Каждое воспоминание превращается в капитуляцию. В абстракцию. Время разрушает нас. Моё ремесло - депрессия и вожделение? Меня снова тошнит. Пожалуйста, не восхищайся мной. У тех моментов есть- У тех моментов есть последствия. Ты звенишь в моей крови. Обвить тебя руками. Раздавить тебя. Поцеловать. Мы фотографируем, но снаружи ничего нет. Я приближаюсь, но ты становишься меньше. Время разрушает нас. Я чувствую твоё дыхание из теней. Твои нежные молочно-белые пальцы расслаивают меня, как луковицу. Снимают запёкшуюся плёнку горя с моих глаз. Я вижу, как лицо луны касается моей щеки, прохладное и мягкое. Как в ту ночь, когда ты вынырнула из стены моей спальни, шагнув на комод. И лишь сейчас я понимаю, как тебя на самом деле много; больше, чем хватает глаз увидеть. Тени расползаются в панике от твоего света. Твой шёпот щекочет мне уши. Твои руки и слова очерчивают меня, словно художник - картину. Это ты, Рукия?!***
Я отдёрнула руку от завывающего бурана, в который превратилась твоя душа. Спустя пару глубоких вдохов, я вновь вернулась к себе. Ветер клубился передо мной, и я окликнула тебя по имени. В момент очередного круга метели, я протянула руку, как бы пытаясь её поймать: мои пальцы вспахали холодный воздух, и тут снежный туман расступился. Белый ледяной воздух потемнел, сжался и уплотнился от моего касания. Наощупь разыскивая тебя в этом забытии, я нашла твою сильную шею. Затем подбородок, щёку, волосы. Они были чёрные, прямо как тогда, когда ты растворил границы истинной силы и вложил её в один удар ради любимых. Меня переполнило тобой, и я ринулась на тебя, накинувшись на твою грудь в тумане. Мои руки жадно охотились за тобой, возвращая тебе человеческую форму, смывая мглу с карты твоего тела, словно проверяя, действительно ли это ты. Это действительно ты. Ты вернулся к себе. Ты сплёлся воедино из снежинок успокоившегося бурана: Куросаки Ичиго. Мои плечи ощутили знакомые объятия. Подняв голову, я увидела, как половина твоего лица всё ещё была затуманена, только в левом багровом глазу блестела узнаваемая нежность. Моё лицо раскрывается полнолунием, мне кажется, что я стала одним целым с Соде но Сираюки, а ты стал единым с Мугецу. Наши тени наконец-то вернулись к нам. Я тоже скучала по тебе, Ичиго. Горная вершина окончательно стихла, а шелуха облачных шрамов окончательно отошла от звёздного неба, растворилась, затянулась. Благоговейно я касаюсь туманной половины твоего лица, навсегда освобождая его от бледной тени, и немного нервно усмехаюсь тому, что наконец полностью вижу тебя. Тебя. Твои губы приоткрываются в полу-улыбке, брови самую малость хмурятся по старой привычке. Ты делаешь вдох. -