Прикосновения плавили мой металл

      На плечи давит усталость, на голову — необъятные мысли. Ноги путаются, но медленно и верно ведут измотанное тело вперед. Феликс не чувствует ничего, кроме сжимающей грудь тяжести пережитого дня. До дома остается меньше пяти минут ходьбы медленным шагом, а в голове все еще роятся невнятные отрывки дня. Но главная мысль среди этого балагана: «Лишь бы Чана не было дома».       День сегодня такой длинный, душный. И от начала до конца — бессмысленное месиво, каждая его минута. Поэтому сейчас Феликсу хотелось лишь скинуть вес усталости, освежиться чуточку в кипятке и отрубиться в родной постели и меньше всего хотелось попадаться на глаза Чану. Тот, конечно, чудесный друг и прекрасный человек в целом, но, увидев Феликса в таком состоянии, наверняка сойдет с ума от переживаний и окружит его всей имеющейся у него в запасах заботой. И, может, Феликсу хотелось бы, чтобы кто-то его такого уставшего и несчастного пожалел и уложил спать, забрав при этом все тревоги, он бы не хотел быть в глазах Чана таким слабым и беспомощным. Только не сейчас, только не перед Чаном. Это убьет Феликса окончательно.       Ноги медленно передвигаются, совсем не контролируемые головой. Работа чисто механическая: главное дойти. Феликсу казалось, что так тяжело еще не было никогда. Он просто устал. Смертельно.       Открыв дверь в квартиру, парень вваливается в кромешную темноту и родной запах. Сейчас около девяти часов вечера. Чана нет дома. Слава богу. Стянув кое-как поношенные кеды с ног, Феликс тянется сквозь глухое пространство их маленькой гостиной в сторону дивана. Он не включает свет, потому по пути собирает своими конечностями несколько препятствий и без сил падает на мягкую поверхность дивана. Не моргая, Феликс смотрит в потолок. Его тело будто тает, расслабив мышцы, а мозг растекается в черепной коробке. Пульсирующая боль тянется от кончиков пальцев по ногам вверх. Эта боль оборачивается в наслаждение от мысли, что он наконец может отдохнуть.       Спустя минуту мысли отмирают, а парня осеняет, что по-хорошему ему надо стянуть всю эту грязную неприятную одежду и отмыть себя в горячей воде, а только потом можно позволить себе растаять в кровати. Но его тело не может пошевелиться, приподняться даже на сантиметр. Феликс медленно закрывает глаза, с трудом сворачивается в клубок, подминая под себя диванную подушку, и моментально засыпает.       Но, по правде, это состояние тяжело назвать сном. Какие-то скачки энергии от расслабления до напряжения. Феликс не видит четких картинок, но ощущает вокруг себя некую тревожную серую массу из голосов, знакомых лиц и мыслей, пожирающую его с каждой секундой все больше и больше. В какой-то момент он проваливается куда-то в пропасть, отчаянно пытаясь ухватиться хоть за что-то в реальности сна. И резко просыпается. Его сердце бешено стучит, виски сдавливает пульсацией, а дыхание учащается. Тело ощущается каким-то сломанным, грязным и не его. Феликс чувствует непонятный ему природный страх и холодный пот по всему телу. Он, резко открыв глаза, натыкается взглядом на затемненную фигуру мужчины. Это Чан. Но эта мысль не помогает не успокоиться — он только сильнее начинает задыхаться от страха.       — Черт, я тебя разбудил? Прости, я не хотел, — еле слышно, где-то на периферии сознания Феликса раздается знакомый голос.       Феликс в ответ мажет по его фигуре расфокусированным взглядом, но молчит. Чан стоит, чуть сгорбившись над ним, занеся одну руку, чтобы, по-видимому, опереться ей о спинку дивана, но так и не успев это сделать из-за резкого пробуждения парня. Откуда-то издалека тянется теплый свет, слегка освещающий пространство. Мягкое выражение лица Чана, отражающее тепло и взволнованность, замедляет бешеное сердце Феликса.       — Сколько сейчас времени? — хрипло и невнятно проговаривает он.       Чан выпрямляется и так же тихо отвечает:       — Около одиннадцати… вечера, — уточняет он, читая на лице друга явную растерянность.       Феликс в ответ на это лишь неразборчиво тянет какое-то ругательство и утыкается лицом в подушку. Грязную диванную подушку, которую по-хорошему постирать надо уже как год, но сейчас парень ощущает себя таким же грязным и измотанным, как эта несчастная, поэтому плевать он хотел на то, куда он может спрятаться. Феликс очень не хотел попадаться на глаза Чану в таком виде: измотанный, ненавидящий все и вся, измятый и наверняка измазанный в своих слюнях после сна.       — Не смотри на меня, мне стыдно, — мямлит он еле слышно, приглушив свой голос подушкой.       — За что? — недоуменно переспрашивает Чан, но быстро отступает от темы. — Давай лучше я помогу тебе нормально лечь спать.       Он протягивает руки к Феликсу, крепко берет его за плечи и пытается отлепить от подушки, но тот громче начинает ругаться и возмущаться, сопротивляясь. Оказывается, в нем еще остались силы. Феликс стонет в отчаянии:       — Не надо… Я сам поднимусь, когда смогу.       — Ты так пролежишь здесь вечность. Давай же я тебе помогу.       Чан вновь предпринимает попытку поднять обездвиженное тело, и у него это получается. Теперь Феликс сидит на диване, поставив ноги на пол и буквально сложившись пополам, упираясь грудью в свои острые коленки. Чан медленно присаживается перед ним на корточки, аккуратно поглаживает помятые после сна волосы и нежно говорит:       — Ну чего ты, солнце?       «Не надо, пожалуйста… я грязный и уставший, я не заслуживаю твоей заботы. Не смотри на меня. Не трогай меня…» — кружится в голове Феликса. Вслух он говорит лишь:       — Я не могу просто пойти и лечь. Мне надо в душ.       Надеясь, что это весомая причина, чтобы Чан оставил его в покое, Феликс выдыхает.       — Ничего страшного, давай я помогу тебе принять душ.       Феликс давится не до конца вышедшем из груди воздухом и резко поднимает голову, стремясь найти взглядом Чана. Тот лишь непринужденно пожимает плечами и ждет ответа от Феликса. Видимо, Феликс совсем забыл, кто такой Чан.       — Да что ты… Да как это вообще?! Что ты несешь? — задыхаясь от недовольства, произносит парень.       Феликс молча ждет, когда Чан игриво подмигнет ему в завершение своей шутки, но этого не происходит. Он лишь небрежно произносит:       — А что такого? Я просто хочу помочь.       — И как ты себе это представляешь? — все так же удивленно, но уже менее возмущенно спрашивает Феликс.       — Просто. Ну вот смотри… у тебя сейчас есть силы самостоятельно принять душ?       Феликс принимает правила игры и в ответ отрицательно мотает головой.       — Вот и я о том же. И лечь в кровать без душа ты не планируешь? — в ответ снова мотание головой. — А на диване я спать тебе не позволю, ты после этого будешь чувствовать себя еще хуже.       И неважно, что этот диван — спальное место Чана, ведь тот, как настоящий джентльмен, уступил Феликсу единственную спальную комнату, а сам ютится в небольшой гостиной. Феликс понимает, что Чан не пытается просто прогнать его со своего спального места, а заботится о его и без того вечно болящей спине. Феликс закрывает глаза и тяжело вздыхает. Да, он все понимает, поэтому, выбирая между довериться Чану или срастись грибками с диванной подушкой, Феликс все-таки остановится на первом варианте. Он медленно открывает глаза и смотрит в глубокие темные напротив, излучающие нежность и тепло в ожидании ответа.       — Хорошо. Пошли в душ, — на выдохе произносит Феликс, и его сердце взрывается. Тахикардия добивает и без того измученное за день тело.       — Отлично! Тогда я пойду наберу ванну, так будет удобнее. Это быстро, не переживай, — Чан говорит быстро-быстро и возбужденно, что в висках на это отдает пульсацией. Он уже летит в сторону ванной, будто давно мечтал помочь кому-то помыться, будто это лучший подарок для него.       Феликсу не остается ничего, кроме как ждать. Он вновь складывается пополам, опираясь грудью о колени, и закрывает глаза. Ему бы заснуть сейчас прямо в такой позе, но совесть не позволяет. Чтобы вновь не провалиться в лихорадочный рваный сон, парень строит монолог в голове: «Нет ведь ничего страшного в том, что кто-то поможет ему помыться? Тем более, если этот кто-то Чан». Феликс Чану доверяет все вокруг и всего себя, хоть и не хочется доставлять ему еще больше хлопот и казаться еще более беспомощным. Но тут либо ты (спишь на диване), либо тебя (моют). «Плевать на все, я хочу в душ и спать», — заключает про себя Феликс.       Через минут пять (а может и больше, Феликс, кажется, вновь отключился от реальности) над ним возникает Чан, беззвучно появившийся из темноты коридора. Он наклоняется к парню, чтобы обхватить его спину и подхватить под коленками, но, Феликс, поняв происходящее, резко выпрямляется.       — Все в порядке, я сам могу дойти, — как-то растерянно шепчет он.       — Хорошо, тогда иди, а я пока сбегаю за полотенцем и одеждой. Твои домашние вещи на второй полке в шкафу?       Феликс на это кивает, а про себя удивляется, откуда Чан знает, где лежат какие его вещи. Чан, кажется, знает о нем все.       Феликс со стоном отрывает себя от дивана и плетется в сторону ванной. Его обдает паром и каким-то сладким запахом, когда он открывает дверь. Войдя, он медленно раздевается, скидывая одежду куда попало. Все это время он поглядывает на все еще наполняющуюся ванну с белой пеной на воде. Судя по запаху, это его любимая ванильная пена. Чан наверняка добавил ее, чтобы Феликс чувствовал себя комфортнее, не стесняясь своей наготы, и смог полностью расслабиться. Он уже хочет расплакаться, глядя на эту пену, но сдерживает себя, и, сняв последний элемент одежды, переступает бортик ванной.       Вода горячая. Как он любит. И пахнет сладко. Тоже как он любит. Феликс садится поперек ванны и поджимает коленки в груди. Журчание воды успокаивает мысли. В этот момент раздается стук в дверь.       — Можно? — доносится приглушенный голос Чана.       Феликс громко согласно мычит. Он становится на шаг ближе к истерике в ванной от такой трепетной заботы и внимательности в себе, но его мысли прерываются звуком открывающейся двери. Щеки вспыхивают от судорожных мыслей: «Чан здесь. Я голый. Он увидит меня голым. Ужасно стыдно!»       — Как водичка? Не слишком горячая? — Чан, судя по звуку, ставит стул у бортика ванной.       — Все хорошо, спасибо, — только и может выдавить из себя Феликс. Его щеки горят, а сердце разрывает грудную клетку от вымученной неловкости. Он чувствует себя слишком открытым, слишком маленьким и беззащитным. Чан, почувствовав его дискомфорт, продолжает:       — Расслабься, я же не сделаю тебе плохо. И я не буду делать ничего, не спросив тебя.       Феликс делает глубокий вдох. Он задержал дыхание? Откинув голову на бортик ванной, он смотрит большими блестящими глазами вверх на Чана. Тот выглядит таким сильным, большим и теплым, от него будто сочится мягкий предзакатный свет, хотя это он всегда называл Феликса солнцем. Очередной судорожный выдох. Вдох. Выдох.       — Все правда в порядке.       Чан больше ничего не говорит. Он отрывает голову Феликса от бортика и возвращает ее в вертикальное положение, запуская в волосы пальцы. Его руки сильные, но нежные, а прикосновение такое приятное, что Феликс моментально тает. Чан массирует кожу головы небольшими круговыми движениями и слегка перебирает пряди, на что Феликс приглушенно урчит. Такие мягкие, расслабляющие и знакомые движения. Феликс разжимает челюсть и понемногу ослабляет хватку на своих коленях, которые, оказывается, сжимал все это время от напряжения.       — Что тебя так измучило сегодня, солнце? — спрашивает Чан, все еще мягко массирующий кожу головы.       — Я… не знаю, если честно. Все как-то сразу навалилось, — тихо и неуверенно произносит Феликс. Его мысли, теперь раскиданные по голове нежными руками Чана, не могут собраться воедино. — Я мало спал, устал из-за учебы и немного поссорился со знакомым.       Чан понимающе мычит. Он знает, что ему не стоит лезть с советами сейчас, а надо только поддержать, поэтому он оказывает эту поддержку своими прикосновениями, теперь уже аккуратно массируя шею. Спустя буквально минуту, Чан выключает воду и тянется за шампунем на полке.       — Помочь тебе помыть голову?       Феликс, разнеженный горячей водой, ароматной пеной и руками Чана, не сразу понимает суть вопроса. Потом он кивает, решая, что сегодня он передаст всего себя на растерзание заботливому Чану, ведь так всем будет проще.       Чан черпает руками из ванны немного воды и, сказав Феликсу закрыть глаза, выливает ее тому на голову. Повторив это действие еще несколько раз, он выдавливает на ладони шампунь с ароматом каких-то фруктов, и распределяет по волосам. Тогда начинается новый сеанс массажа головы. Медленно и аккуратно Чан массирует кожу, втирая шампунь в корни волос и вспенивая его. Он настолько сосредоточен на своих действиях, что не замечает, как Феликс становится желеобразным, медленно сползая по бортику ванной все ниже.       — Хорошо… — тихонечко мурлычет он себе под нос.       Чан на это усмехается, продолжая свои незамысловатые действия. Но он не удерживается от шутливого замечания:       — Рот широко не открывай, а то пены наешься.       Все волосы Феликса затерялись где-то в мыльной субстанции, потому Чан, слегка посмеиваясь, как скульптор создает из этой массы замысловатые фигуры. Остановившись на самом милом, по его мнению, варианте с двумя маленькими рожками по бокам, он тянется за лейкой душа и передает ее в руки Феликса.       — Смотри! Как тебе?       Феликс неуверенно берет в руки лейку, сначала недоуменно взглянув на нее, а потом вглядываясь в свое отражение в блестящей поверхности. Оттуда на него расфокусированным взглядом смотрит парень с красными щеками и мыльными рожками на голове. Также Феликс замечает пару искрящихся от восторга чужих глаз, смотрящих на него через отражение. Чан бывает иногда таким дурачком, но милым, от чего Феликс усмехается. Эта картина согревает его сердце, кажется, до температуры плавления.       — Нравится, да? Мне тоже нравится. Но нам придется это смыть, — слегка расстроено произносит Чан и забирает у Феликса из рук лейку.       Он включает слабый напор воды, чтобы смыть шампунь с волос, тихонько напевая себе что-то под нос в этот момент. Чан снова и снова пропускает сквозь свои пальцы пряди волос Феликса, уже явно ради своего удовольствия. Вода выключается, а вместе с ней и остатки работающего сознания Феликса. Теперь он как будто вне пространства и времени, зрение, обоняние и слух отключились, осталось только осязание. И вот он осязает тепло вокруг себя: его тело растворяется словно одна из тех ярких бомбочек для ванн в горячей воде, его шея, плечи и голова плавятся под теплыми руками Чана. За руками следует голос, неразборчивый, будто за толщей воды:       — О нет, ты заснул?       — Я не сплю, просто немного завис, — честно отвечает Феликс, еле шевеля языком.       — Да, вижу. Хочешь я потру тебе спинку?       Феликс вновь кивает в ответ как болванчик. Тогда Чан разворачивается, берет откуда-то полотенце и укладывает его на бортик ванной, чтобы на нем было не так холодно сидеть.       — Я могу тебя поднять? — осторожно спрашивает он и получает кивок в ответ. Чан берет Феликса под руками и тянет на себя вверх, стараясь не смотреть слишком пристально на тело того, чтобы не смущать. А Феликс даже и не сопротивляется. Дает себя поднять и усадить на подготовленное место, лишь руками прикрывая свой член, опомнившись.       — Не смотри… — шепчет он неуверенно.       — Не переживай, не буду, — успокаивает его Чан, нежно поглаживая плечи.       Если Чан обещал, то он свое слово сдержит, поэтому Феликс слегка расслабляется, вновь отправляясь разумом в свое подпространство.       Чан берет мочалку, смачивает ее и наносит на нее гель. Снова что-то фруктовое. Он аккуратно укладывает одну руку Феликсу на талию, а второй начинает медленно растирать его плечи. Кожа под пальцами такая нежная и горячая, что Чан невольно задерживает дыхание. И сам Феликс такой маленький перед ним, что о нем хочется всеми способами позаботиться и спрятать от всех бед. Он сидит тихонечко как мокрый уставший котенок, его лопатки, усыпанные веснушками, сильно выступают, а руки, хоть и слегка мускулистые, кажутся в разы меньше рук Чана. И весь он такой хрупкий, что Чан боится хоть немного ему навредить, действуя аккуратно, как при первой встрече с маленьким бездомным котенком.       Феликс же уже доверился и открылся. Он уже не думает о том, как он выглядит со стороны, что о нем подумает Чан. Он решил меньше думать и больше чувствовать. Теперь он чувствует горячую ладонь Чана у себя на талии, так трепетно сжимающую его кожу. Он чувствует уверенные касания мочалкой к его спине и плечам. Он чувствует слегка сбившееся дыхание Чана у себя на шее, от чего его собственные щеки заливаются красным.       Тепло. Трепетно. Нежно. Чан не спеша и методично намыливает спину Феликса, а тот тает, тает, тает. Когда пеной была покрыта вся спина и бока, Чан переходит на его руки, а затем постепенно заходит вперед и потирает аккуратно грудь. От этого дыхание Феликса спирает, будто Чан сжал его в железных тисках, а не просто слегка обвил руками его со спины.       Мыльные спирали движутся слева направо и обратно, спускаясь все ниже и ниже. Феликс не знает, хорошо ему или плохо, но он боится пошевелиться, чтобы не спугнуть эту нежную негу. Кажется, сейчас Чан своим учащенным дыханием дышит за них двоих. Когда движения доходят до пупка, Чан откладывает мочалку Феликсу на колени, а ладони прижимает к коже груди. Теперь еще ближе и еще горячее. Потирая и распределяя пену, ладони движутся от плеча к плечу, по шее вниз до пупка, по бокам и на спину, вдоль позвоночника. Чан рисует на Феликсе мыльную карту, понятную только ему самому. Ладони скользят все шире и увереннее, распределяя по коже не просто мыльную пену, а жар, оставляя ожоги. Феликс вот-вот расплавится и утечет по водостоку куда-то в канализацию. Чан теперь чертит две мыльные дороги от самых ушей Феликса вниз по груди, ребрам и… Феликс резко наклоняется вперед и со смехом выдыхает:       — Чан! Подожди… щекотно…       Феликс, кажется, впервые за последние пятнадцать минут делает глубокий вдох и начинает ясно мыслить. Его отпускает наваждение, а с мыслей рассеивается дымка.       — Ой, прости-прости, я не хотел, — тараторит Чан в ответ. — Э… давай я сейчас отвернусь, а ты спокойно домоешься. И потом я помогу тебе все это смыть.       Не дождавшись ответа, Чан отворачивается, врезаясь в забытый, стоящий в стороне стул, шипит и немного отходит. Феликс же выпрямляется и берет с коленей мочалку. Он смотрит на нее несколько секунд, а потом рассеянно проводит по бедрам, лобку, низу живота. Его руки движутся сами, не имея никакой силы. Странно, но Феликс ощущает себя расстроенным. Он, не желая что-то еще предпринимать, соскальзывает с бортика ванной обратно в воду, погружаясь в нее по грудь.       На всплеск воды с вопросом оборачивается Чан:       — Ты уже все?.. Быстро ты. Тогда давай заканчивать купание.       Чан открывает слив и вновь берет лейку душа, включая теплую воду. Он направляет поток воды на Феликса, стоя теперь над ним как большая дождевая туча. Под аккомпанемент журчания они смывают остатки мыла с кожи Феликса.       — Спасибо, — выдыхает Феликс. — Подашь полотенце, пожалуйста?       Чан берет полотенце и накидывает его на плечи Феликса, затем помогая ему подняться на ноги. Феликс так и стоит спиной к нему, вытираясь, пока Чан сверлит взглядом потолок.       — Не за что, — шепотом отвечает он.       Феликс кутается в огромное полотенце и поворачивается, стоя все так же по щиколотку в воде. Из множества махровых складок видно только его распаренное розовое лицо.       — Переоденешься сейчас или в комнате? — спрашивает его Чан.       Феликс на это не отвечает, только спускает полотенце на талию и завязывает его на крепкий узел. Затем он поднимает руки вверх и выжидательно смотрит на Чана. Тот в свою очередь быстро скользит взглядом зигзагом, цепляясь то за тонкую шею, то за веснушки, чуть бледнее, чем на лице, то за выступающие ребра, то за мягкие линии пресса.       — Я тебя разбаловал, — качает головой он, но берет футболку и натягивает ее на Феликса, в завершение щелкнув его по носу. — Ты похож на котенка.       Потерявшийся от этих слов Феликс тупо моргает, глядя на Чана, пока тот берет его чистое белье и передает ему в руки. Пока Феликс пытается сообразить, как же ему удобнее будет надеть трусы, Чан подхватывает его на руки. На этот раз он не сопротивляется, обхватывая плечи Чана руками, в которых сжимает свое белье. Он ощущает себя не тяжелее перышка в этот момент. Чан действительно не подает виду, что ему тяжело, но сердце от чего-то стучит у него бешено — Феликс это чувствует своим правым боком. Либо это его собственное сердцебиение туда отскакивает. Он так и не понял, но решил ничего не говорить. Довольно с него вопросов и мыслей.       Чан бережно сажает Феликса на заправленную кровать и, прежде, чем выпрямиться вновь, поправляет задравшееся немного вверх полотенце.       — Пойду приберусь в ванной, — бурчит он и треплет Феликса по мокрым волосам перед уходом.       Феликс же неспешно натягивает белье, так и не сняв полотенце, и откидывается на родную кровать, раскинувшись звездочкой. От удара головой об мягкую поверхность его мысли разлетаются по черепной коробке как маленькие шарики для пинг-понга. Хо-ро-шо. Феликс чувствует себя намного лучше: он чистый и распаренный, покрытый заботой и теплом как самым нежным лосьоном для тела. Мягкие складки пледа втягивают его все глубже и глубже, от чего Феликс ощущает себя на грани сна и реальности. Как только он слегка приподнимается, чтобы залезть под одеяло и забыться окончательно, слышится голос Чана:       — Может, хочешь попить?       — Нет. Можешь, пожалуйста, подать то худи? — с этими словами Феликс указывает на вещь, висящую на спинке его компьютерного стула. Вообще это, вроде как, худи Чана, но тот подарил его Феликсу, потому что видел, как оно ему нравилось.       Чан протягивает кофту, помогает ее надеть, потому что Феликс нелепо путается в рукавах и капюшоне, забирает полотенце, снятое с талии, и поднимает одеяло с кровати, чтобы укрыть им Феликса. Феликс все это время смотрит на него так разнежено и тепло, будто с искренней благодарностью и сонливостью в глазах.       — Чан… — тихо зовет его Феликс, когда он плотно кутает его в пуховое одеяло. Он мычит, чтобы показать, что слушает.       Феликс смотрит на него все так же и думает, что Чан такой большой по меркам Феликса, теплый и пушистый, напоминающий плюшевого мишку, с которым Феликс любил спать в детстве. Его бы обхватить руками и утянуть с собой вглубь снов и пухового одеяла. Эта мысль начинает пульсировать в голове Феликса так отчетливо, что он, громко сглотнув накопившуюся слюну, решается спросить:       — Ляжешь спать сегодня со мной?       Его голос звучит так неуверенно, что Чан усмехается на это: будто он мог бы ему отказать. Хоть для них это было бы впервой, но точно неудивительно.       — Конечно, солнце, — отвечает Чан и улыбается так нежно, что внутренности Феликса от этого плавятся. — Давай я тоже схожу умоюсь и приму душ и как можно быстрее прибегу к тебе, хорошо?       — Хорошо.       Чан действительно старается быть как можно быстрее, поэтому бежит в ванную, почти падая по пути. Слыша шум из коридора, Феликс закатывает глаза, но при этом довольно улыбается.       Феликс натягивает капюшон худи на голову, пряча под ним все еще влажные волосы, и устраивается поудобнее. В ожидании Чана и в попытках не заснуть чуть раньше, Феликс вновь гоняет мысли в голове и ощущает на себе остаточные прикосновения горячих рук. От этих ощущений даже спустя время его размазывает и распирает, ему жарко и покалывающе приятно. Горячие руки из воспоминаний медленно утягиваю его за собой в сон, отчего Феликс пропускает тот момент, когда матрас рядом с ним прогибается. Теперь уже в реальности эти руки медленно перетягивают Феликса на себя и аккуратно обнимают со спины. Феликс же уже с трудом вылавливает суть происходящего, слишком разнеженный и сонный. Он чувствует только руки обвивающие его тело, тепло крепкой груди, прижигающее его спину, тяжелое дыхание, оседающее на капюшоне и слышит тихий шепот: «Сладких снов».       Но ночь по ощущениям длится не дольше секунды, так быстро она проходит, что ни один сон не успевает прийти. Феликс давно не спал так размеренно и спокойно, что ни один образ не посещает голову за ночь. С этой мыслью он открывает глаза и видит перед собой профиль Чана. Тот, кажется, все еще крепко спит, во сне обнимая Феликса как мягкую игрушку. Феликс же лежит у него на груди, ощущая щекой ткань его футболки и размеренное сердцебиение под ней, обвив одной рукой его торс и закинув одну ногу ему на бедра. Его сознание все еще где-то далеко, а он сам чувствует себя таким разнеженным и согретым в этих объятиях, что сердце плавится где-то под ребрами. Феликс сейчас понимает причину, почему ему спалось так легко — Чан трепетно оберегал его сон. Эта мысль еще сильнее раздувает грудь Феликса от каких-то легких и пьянящих чувств. Он смотрит на спокойное лицо Чана, изучая его красивый крупный нос и пухлые губы, впитывая каждой клеточкой своего тела тепло, которое накапливается внутри и раскаляет внутренние органы добела. Этого тепла становится так много внутри, что оно переливается через край, а грудь сдавливает от желания куда-то его выплеснуть. Феликс еще внимательнее смотрит на Чана, уже гипнотизируя его и пытаясь заглушить в себе желание сжать его до размера крошки и проглотить.       Феликс жмется ближе, утыкается носом Чану в шею, сжимает его в своих объятиях. Очень скоро Чан от этого просыпается и смотрит куда-то сквозь Феликса, при этом нежно ему улыбаясь.       — Доброе утро, солнце, — шепчет Чан, еще не до конца проснувшийся.       — Доброе утро… Мне почему-то хочется тебя задушить… с утра пораньше, — неуверенно отвечает Феликс.       Чан на это утверждение лишь усмехается, будто давая согласие на что угодно. Кажется, он понимает причину этого лучше самого Феликса, поэтому расслабляется в его мертвой хватке и вновь закрывает глаза, чтобы немного доспать, пока другой будет обдумывать дальнейшие действия. Феликс действительно зависает, отключив ненадолго мозг, а потом сильнее сжимает Чана в своих объятиях, подключая еще и ноги, чтобы все выглядело как настоящие тиски. В его руках такой большой и сильный Чан ощущается мягким и покладистым. Феликс сжимает его до тех пор, пока руки не сводит от усилий, а челюсть не сжимается до предела. Потом он выдыхает и обессиленно падает рядом с Чаном. Градус адского жара внутри спадает до температуры мягкого тепла, поддерживающего трепет в груди.       — Это все? — как-то слишком насмешливо спрашивает Чан, приоткрыв один глаз.       Феликс долго молчит, раздумывая, стоит ли ему отвечать на это и как. Он все еще чувствует непонятный комок в горле из чего-то несказанного, но так сильно просящегося наружу, а между ребер — ноющую боль от желания высказать это что-то не словами, а действиями. Взгляд Феликса, такой одновременно воздушный и измученный, кружит по всему пространству вокруг, а потом цепляется за один открытый глаз Чана. Феликс тянется ближе, вновь перетягивая личное пространство Чана на себя и вдыхая глубоко его запах. Этот запах плавит его сильнее всего прежнего, поэтому недолго думая Феликс отвечает.       — Нет, не все. Можно тебя поцеловать?       И тогда начинается пожар. Каждая клеточка тела Феликса воспламенятся, пока он, с виду спокойный, ждет ответ Чана. Тот выглядит удивленным, но не напуганным, поэтому довольно быстро согласно кивает в ответ и укладывает свои ладони на талию Феликса. Кожу покалывает в этих местах даже сквозь ткань худи, уши наливаются ярко-красным, а сердце учащает свой бой, но Феликсу безумно хочется передать невысказанное губами, но без слов. Он тянется к щеке Чана, укладываясь еще больше сверху на его тело, и мягко касается ее губами. Затем снова чуть правее, потом немного выше и снова правее. С каждым касанием что-то вязкое и приторное обволакивает внутренние органы Феликса, но ему не хочется останавливаться. Он оставляет мягкие поцелуи на лице Чана, а тот с внешним спокойствием их принимает, пока на самом деле внутри него взрываются фейерверки нежности. Все это кажется мягким субботним сном: теплая кровать, пушистое одеяло, нежные прикосновения губ и рук, ненавязчивый солнечный свет по потолку и стенам, громкое сердцебиение на двоих. Феликс продолжает осыпать кожу Чана невесомыми прикосновениями, пока не понимает, что этого становится так много, что он вот-вот воспарит и его никто не опустит на землю обратно. Он заземляет себя, обхватывая ладонями щеки Чана и укладывая голову на подушку напротив, все еще глядя ему в глаза.       — Могу теперь я тебя поцеловать? — спрашивает Чан спустя минуту, будто мурлыча.       — Тебе нельзя, — вредничает сначала Феликс, но потом кивает.       Тогда уже Чан тянется к нему, мягко отстраняя его руки от своих щек. Он вдыхает полной грудью и оставляет мягкое прикосновение губ на губах Феликса. Тот чувствует, как от этого действия он вспыхивает, как спичка, но не прячется, а лишь неуверенно кивает, как бы давая разрешение на продолжение. И Чан это разрешение принимает. Он притягивает Феликса чуть ближе к себе, попутно оставляя на его губах несколько нежных касаний, а затем обхватывает аккуратно его миниатюрные губы своими. Феликс сопит от трепетных чувств и ощущения горячих губ, пытается в ответ двигать губами, но чувствует себя бесформенным и текучим, словно мед, отчего не может пошевелиться вовсе. Чан это понимает, но не наседает, продолжая свои аккуратные движения губ. Они становятся как два сообщающихся сосуда, передающих друг другу свое тепло. Что-то необъяснимое, но такое нежное и легкое возникает между их губами, что-то томящее и воздушное. Чан дышит через раз, Феликс, кажется, не дышит вовсе. Они держат единый неспешный темп, лишь сминая губы друг друга. Чан аккуратно поглаживает спину и бока Феликса, вновь плавя его своими прикосновениями, пока руки того безвольно обвивают шею Чана. Для них это такой молчаливый диалог, в котором они смогли обсудить все свои чувства и эмоции.       Они замедляются понемногу, постепенно отстраняясь. Феликс смотрит в глаза Чану и не ощущает ничего, кроме неги и безразмерной любви к этому человеку. Чан смотрит в глаза Феликсу и ощущает все.       — Сколько сейчас времени, не знаешь? — спокойно спрашивает Феликс.       Чан тянется за телефоном под подушкой и сквозь сладкий зевок говорит:       — Всего девять утра. Хочешь еще поспать?       Честно говоря, тело такое размазанное, что непонятно, хочется еще поспать или просто поваляться в этой нежности. Но, кажется, заснуть не представляется возможным после такого пробуждения. Феликс отрицательно мотает головой и поднимается с кровати, напоследок ткнув Чана в нос, на что тот фырчит и кутается в одеяло с головой. Феликс направляется приготовить им завтрак. Сначала он думает об омлете с овощами, а спустя секунду — о поцелуях с Чаном. Феликс привык думать слишком много и громко обо всем на свете, но сейчас почему-то все мысли тихие, что приходится прислушиваться к ним. Все что он услышал у себя в голове: Чан — его лучшее лекарство от истощения и тревоги. Наверное, Феликс съел бы Чана, если бы мог, настолько много в нем любви к этому человеку. Настолько много, что аж кончики пальцев покалывает, а кости ломит. Это что-то необъяснимое и возвышенное. Неужели все дело в том, что Чан помог ему помыться вчера? Феликс усмехается этой мысли, но решает отложить ее и сконцентрироваться на приготовлении завтрака.       Когда сознание Феликса было нарезано вместе с овощами и отправлено обжариваться на сковороде, на кухню прибыл Чан. Он швартуется рядом, опираясь бедрами о столешницу, и изучающе и протяжно смотрит на сосредоточенного Феликса. Проходит буквально минута, Феликс решает обратить внимание в ответ и тут же замечает раскиданные с разные стороны кудряшки, помятое, как сдувшийся шарик, лицо с отпечатком от подушки и чуть сонный взгляд. Наверняка сам Феликс выглядит похоже, если не хуже, но уже как-то все равно. Возвращая себя к готовке, он говорит:       — Завтрак скоро будет готов, — в ответ от Чана исходит рассеянное мычание, отчего Феликс напрягается. — Ты что-то хотел?       — Ну да, почти. Во-первых, тебе не холодно без штанов? — Чан усмехается, ведь привык к тому, что это он все время носит минимум одежды, пока вечно мерзнущий Феликс кутается во множество слоев. Сейчас же тот опускает взгляд на свои голые ноги и мотает головой. — Ладно. Вообще хотел спросить, все ли у нас в порядке? Ты так неожиданно ушел, ничего не сказав.       И только сейчас Феликс понимает, что напугал Чана, решив, что все и так предельно ясно и без слов. Он тут же начинает винить себя, что в потоках своих мыслей забыл о чужих переживаниях. Хорошо, что Чан все-таки чуточку осознаннее его.       — Извини, что ушел так, я что-то совсем не подумал, — помешивая овощи в сковороде, отвечает Феликс. — Да, все в порядке. Мне просто захотелось в один момент тебя поцеловать, потому что я не мог никак иначе выразить всю любовь к тебе. Извини еще раз.       — О, не извиняйся за это. Я понимаю тебя, — после этих слов Чан расплывается в нежной улыбке, явно прочитав все те послания, что Феликс оставил на нем прикосновениям губ.       Феликс поворачивается к нему, чмокает невесомо в лоб, а потом разворачивает его в сторону выхода с кухни.       — Сходи пока умойся, омлет будет готов через минуту, — произносит Феликс и в завершение слов шлепает слегка Чана по заднице.       Они завтракают вместе под аккомпанемент случайного видео на Ютубе, включенного на ноутбуке Чана, а затем переползают в гостиную на диван продолжая ленивый марафон видео. Посуда оставлена на кухне, но Чан обещал ее помыть, только лишь Феликс не дал ему это сделать сразу, утащив его досматривать документалку про Японию. Они кутаются в плед, сплетаясь под ним в замысловатую фигуру из двух тел: Феликс полулежа сидит на диване, опираясь спиной о подлокотник, пока Чан лежит у него на груди, обвитый вокруг бедер ногами Феликса, обнимая его за талию. Сейчас эта поза ощущается самой комфортной на свете, поэтому глаза Чана начинают медленно закрываться. Он чувствует себя в пузыре комфорта, укутанный не только пушистым пледом, но и теплом и заботой, легкостью и любовью. Феликс, видя, что Чан на грани сна, начинает медленно и успокаивающе поглаживать его спину, руками разгоняя напряжение и трезвость рассудка. Чан мурлычет тихонечко, чувствуя мурашки, запущенные нежными прикосновениями. Феликс на это хихикает, продолжая поглаживания, но Чану уже все равно, ведь он падает все ниже и ниже, пока его сознание не отключается.       Чан дремлет недолго, буквально полторы документалки, которую все еще смотрит Феликс, поглаживая его спину. Он просыпается как раз на моменте, когда закадровый голос прощается со зрителями. Чан утирает дорожку слюней ото рта и приподнимается на локтях, осматривая масштаб бедствия: на серой ткани худи красуется мокрое пятно. Он заливается краской и пытается хоть как-то это недоразумение убрать под звуки смеха Феликса.       — Все в порядке, не переживай, — заверяет тот Чана.       Феликс продолжает тихонько смеяться с вида встревоженного Чана, умиляясь. Он не понимает, как буквально пару часов назад он боялся показаться каким-то перед Чаном из-за своей усталости и измятости, ведь сейчас Чан, выглядящий точно так же, пробуждает внутри щекочущее чувство нежности, а не отвращения, как раньше мог подумать Феликс.       — Я пойду уберусь на кухне, — немного хриплым голосом говорит Чан и полностью выпутывается из объятий Феликса, вставая с дивана.       В итоге первые полчаса пролетают за небольшой уборкой, вторые — за уходовыми процедурами. Спустя час Чан плюхается на диван и ставит на колени ноутбук, решая заняться немного работой. К нему подтягивается Феликс, прихватив с собой книжку. Но он сидит напротив Чана, уткнувшись в телефон и листая короткие видео. Потом ему надоедает прокрастинировать рядом, поэтому он берется за книгу. Так время в гостиной протекает незаметно, в тишине и концентрации каждого на своем занятии. Парни привыкли к такой жизни — вместе, но по раздельности. Сколько проходит времени? Никто не замечает, но у Феликса порядком затекает спина, и перед глазами начинают скакать буквы от долгого непрерывного чтения, поэтому он встает, потягиваясь, и, решая не отвлекать Чана от работы, тихо уходит в свою комнату. Зайдя, взгляд Феликса цепляется за легкий беспорядок в комнате: постель не заправлена, а одеяло сбито пушистыми комьями, с одной стороны кровати вниз сползает любимый пушистый плед, у кровати стоит коробка, заполненная всякой мелочью, а за столом маленький город из книг и тетрадей, окружающий компьютер. Феликс, сам себя ругая, качает головой и подходит к столу, включая настольную лампу. По комнате тут же разливается мягкий желтый свет, смешиваясь с голубыми сумрачными лучами естественного освещения, отчего пространство оживает. Феликс шлепается на комья белого одеяла, зарываясь среди них, а по телу разливается мягкая нега. Он натягивает капюшон толстовки, в которой ходит с прошлой ночи, прячась в уютное убежище, но не успевает закутаться в одеяло, как в дверном проеме после стука появляется Чан.       — Феликс… о, я хотел спросить, хочешь ли ты поесть чего-нибудь, — растерявшись, произносит Чан, одной рукой опираясь о дверной косяк, а в другой держа ноутбук.       — Я не голоден сейчас, хочу вздремнуть немного, — отвечает Феликс, параллельно прокладывая путь под одеяло.       — А можно… — Чан запинается, — можно я побуду с тобой здесь?       Он говорит это так негромко, что кажется, что он просто не хочет быть услышанным. Но на деле же Чан не хочет оказаться прогнанным, поэтому неловко жмется в дверях, ожидая ответа. И Феликс отвечает сразу кивком и улыбкой, не видной почти за одеялом.       Чан подходит к кровати, ставит свой ноутбук на пол, а сам аккуратно забирается под одеяло. Он устраивается у изголовья, усаживаясь поудобнее, пока Феликс медленно подкрадывается ему под бок. Он просто прибивается рядом, будто стремясь согреться, и смотрит на Чана вверх большими глазами.       — Ты можешь поработать еще, если хочешь. Мне это не помешает, наоборот, я так быстрее усну, — Феликс убеждает Чана, на что тот кивает и поднимает ноутбук с пола к себе на колени.       В комнате воцаряется идиллия. На улице с каждой секундой все темнее и темнее, потому желтый свет лампы постепенно вытесняет синее свечение из-за окна. Размеренное клацанье клавиш заполняет пространство, распространяя за собой запах сонливости. Феликсу всегда нравилось это состояние, когда ощущаешь, что вот-вот задремлешь. Это не резкий провал вниз, а постепенное сползание. Он чувствует, как каждая мышца его тела расслабляется, как разум становится похожим на сладкую вату, как его конечности тяжелеют, как его глаза медленно закрываются. Феликс наблюдает за ловким движением пальцев Чана и ловит последние сигналы реальности. На периферии сознания слышится все тот же стук клавиш и чужое дыхание, но с каждой секундой все дальше.       Феликс открывает глаза спустя какое-то время, все еще находясь сознанием под толщей сна. Он чувствует шевеление сбоку и видит, как Чан закрывает ноутбук и убирает его вниз. Феликс хочет что-то сказать, но сонный мозг долго выстраивает мысли, и в итоге Чан быстрее поворачивается к нему и притягивает ближе к себе неподвижное тело, укладываясь на подушку. Поэтому Феликс ничего не говорит, расслабляясь вновь в чужих объятиях и засыпая.       Следующее пробуждение настигает Феликса нескоро. Он просыпается с ощущением липкого жара по телу и желанием угнаться за остатками сна. Думая, что сейчас он избавится от лишней одежды, пропекающей его, Феликс понимает, что жар этот исходит от Чана, выступающего в роли обогревателя. Он горячий, как печка, обволакивает Феликса своим жаром со спины. От этого жара хочется убежать, но все еще спящее разморенное тело не согласно с этим. Тогда Феликс закрывает глаза вновь и чувствует обжигающее прикосновение: Чан медленно поглаживает его живот круговыми движениями, запустив руку под край худи. От места соприкосновения чужой руки с кожей живота по телу расползаются горячие импульсы. Феликс решает отдать свой сонный разум в эти руки, во власть горячих импульсов. Движения такие неспешные, почти невесомые, что по ним можно понять, что сам Чан все еще спит. Рука приподнимается чуть выше к ребрам, проходит по ним щекоткой и вновь спускается к мягкому животу, на котором под прикосновениями выступают твердые мышцы пресса. Чан, сам того не осознавая, воспаляет тело Феликса, разминает и обжигает. С каждой секундой дыхание становится тяжелее, а тело тверже. Феликс наслаждается движениями пальцев по своей разгоряченной коже, но вместе с тем он ощущает, как за ними в нем образуется натяжение возбуждения в мышцах и трепет в животе. Понимая, что это не совсем правильно, он решает остановить это:       — Чан… — шепчет Феликс, пытаясь придать своему голосу уверенности. — Чан, проснись, пожалуйста. Хватит, проснись, — сквозь дрожь в голосе уже громче говорит он.       После этого рука останавливается, а из-за спины раздается вопросительный стон. Феликс поглубже прячется в капюшон и обхватывает своей рукой чужую, пытаясь без слов сказать, в чем дело. Чан, еще на половину спящий, этого, конечно, не понимает.       — Что такое, Феликс? — хрипит он, явно недовольный из-за резкого пробуждения.       — Извини, что разбудил, но ты трогаешь меня, — все так же неуверенно произносит Феликс, продолжая сжимать руку Чана, расположенную у него на животе.       — А… — Чан будто начинает загружаться и понимать происходящее. — Ты хочешь, чтобы я прекратил или продолжил?       Внутри Феликса в ответ на это взрывается что-то, кажется, пару сотен нервных клеток. Конечно, это же Чан, от него можно и не такое ожидать, но сейчас у Феликса поджимаются пальцы на ногах от одной только мысли о возможном продолжении: подплавленный мозг дает о себе знать.       — Наверное… ты можешь продолжить. Это приятно, — Феликс все же решается дать зеленый свет и отпустить все сомнения в сильные, но нежные руки Чана.       Чан на это сам шумно выдыхает, отчего Феликс чувствует жар его дыхания сквозь ткань худи. Феликс в целом сейчас ощущает только жар, поглощающий и плавящий его целиком: вот Чан обнимает его крепче, притягивая ближе к себе, поглаживает кожу живота и ребер увереннее, но медленнее, растягивая удовольствие, второй рукой он обхватывает плечи Феликса, пряча его в убежище спокойствия и комфорта. Сейчас сознание Феликса липкое, оно движется за жаром рук Чана кругами и из стороны в сторону, размазываясь. Феликс задерживает дыхание, когда кончики пальцев щекочут низ его живота, где скопилось все напряжение его тела, и мысленно молится, чтобы Чан не останавливался, ведь он все сейчас готов отдать за движения этих рук. А Чан не останавливается, слегка запуская кончики пальцев под резинку пижамных штанов, щекоча нежную кожу. Он хочет изучить каждую клеточку тела Феликса, хочет каждую ее разнежить и расплавить, но не спеша и с осторожностью. Сердцебиение их обоих становится настолько громким, что превращается в белый шум и распространяется по всей комнате. Феликс мычит что-то нечленораздельное, плавясь от возбуждения и моля Чана что-то сделать с этим.       — Я могу продолжить? Нет ничего страшного в этом? — аккуратно интересуется Чан.       — Да, все в порядке. Не останавливайся, прошу.       Чан ведет пальцами ниже, вдоль дорожки волос, пробегаясь подушечками по нежной коже. Запустив руку полностью за резинку штанов, он аккуратно проминает пальцами лобок, массируя его. Феликс шипит от клокочущих ощущений в низу живота, но принимает все с удовольствием. Рука следует ниже, поглаживая бедро, затем в сторону, на внутреннюю часть, потом выше, снова поднимаясь на живот. Чан продолжает эту пытку невыносимо долго, явно наслаждаясь ощущением чужой кожи под пальцами и протяжными вздохами. Феликс настолько теряется в своих чувствах, отключая все органы, кроме органов осязания, что момент, когда Чан накрывает его член сквозь ткань штанов, становится неожиданным настолько, что Феликс отпускает резкий стон. Чан нежно потирает орган небольшими кругами, при этом болтая всякую сладкую ерунду, чтобы хоть немного держать Феликса на связи. Кажется, получается у него из ряда вон плохо, потому что он чувствует, как Феликс утекает сквозь его пальцы, словно песок. Поэтому, продолжая свои аккуратные движения и держа Феликса настолько близко, насколько это вообще возможно, Чан говорит:       — Может, хочешь повернуться ко мне?       Феликс, не думая, поворачивается, перехватываемый сильными руками, и смотрит большими глазами сквозь челку на раскрасневшееся лицо Чана. Чан улыбается ему невинно и все еще немного сонно и притягивает к себе ближе. Он буквально усаживает Феликса к себе на бедро, прижимая их грудные клетки друг к другу. Феликс понимает все без слов, потому отключает мозг и начинает неспешно двигаться. Он потирается своим истекающим от ласк членом сквозь ткань о бедро Чана. С каждым движением все плотнее, жарче и тверже. Феликс сжимает плечи Чана в своих небольших ладонях и прячется за капюшоном, чтобы не выдать пожар на своих щеках. Но Чан тянется к нему, оставляя легкие поцелуи на горящих щеках, успокаивая и забирая часть пожара на себя. Он крепко держит талию Феликса, поглаживает поясницу под одеждой, аккуратно направляет сбивающиеся движения и чувствует, как Феликс в его руках тает, тает, тает. Металл раскалился до температуры плавления и растекся по кровати, заполняя собой складки одеяла. Чан и Феликс сгорели дотла в своей нежности и любви друг к другу.