Танцуй

Танцуй, ведьма, танцуй! Напейся пьяною нашего гнева. Танцуй! Сегодня ты королева! Пусть хмель и корица, и змей, и лисица На первой зарнице прославят сестрицу Аллилуйя Огненной Деве!

Эстер старалась не вспоминать о том, что случилось в Соборе Святого Марка. Правда старалась, но выходило из рук вон плохо: те слова, произнесённые Святым Отцом, болели где-то в районе сердца; честно, зло, пошло — так тот выдал Эстер Кроу свою полутайну-полупризнание, и от осознания, что Дарио адресовал их ей — ведьме — давило в груди. Ей хотелось думать, что они не были правдой. Возможно, Бартоломью был очень зол на неё из-за танца с Ричардом? Едва ли. Может, он ждал, что она наконец выйдет из себя и использует проклятую магию в стенах Собора, а затем познакомил бы ведьму с костром? Рокировка вышла бы на ура, вот только ни волшебства, ни пламени не случилось. Произошло другое: тот «хаос магии», о котором сказал ей Дарио, поселился в сердце Эстер. В салоне синьоры Бошан пахло розой. Променад по вечерним улочкам Венеции не казался Эстер — почти — плохой затеей: не обращая внимания на «фамильярское» фырканье, она переоделась в тёмные брюки в клетку, светлую рубашку, призвала магию — и профессорская форма перелетела в сторону шкафа. Эта вылазка в салон, скорее, походила на Вив и её охоту за дорогущими платьями с вышивкой, но Эстер знала, что хочет — о да, очень хочет — прикупить себе что-то новое. Например, взамен её синему платью, которым она протёрла каменную стену на балу-маскараде четы де Сантис. Возможно, встреть она главу Ордена в лице Франциска, всё сложилось бы куда лучше. Он не знал её, она — не знала его. Первый бал обернулся для неё катастрофой — итог визита к дожу Альвизе был именно таким. Над ухом послышалось шипение: — Ну что, чувствуешь себя героиней сказки про принцесс? Фамильяр всегда знал, о чём думала его хозяйка. Ну, почти. За редким исключением внезапных блокировок на маскарадах. — Чувствую. Как тебе платье? — Эстер крутанулась перед зеркалом вокруг своей оси. — Ничего, да? — Не одобряю. — Почему? — Красная тряпка для быка, дорогуша. Перебор с цветом, тебе не кажется? Эстер бы поспорила: цвет, скорее, был чуть темнее винного. Образ завершила заколка-прищепка с красным бутоном — подарок синьоры Бошан. — Выйдешь в таком на улицу, и тебя сиюминутно загонят в подъехавший дилижанс, ведьма. — Я же говорила, что мне не нравятся шутки про дилижансы, — глаза Эстер довольно блеснули. — Знаешь, что я только что придумала? Фамильяр мазнул языком по её щеке. — Что, моя ведьма? — Я хочу танцевать. Эстер видела это место однажды. Не так далеко от площади перед Собором; нужно было свернуть в одну улочку, пробежать мимо лавки цветочницы — синьоры Росси — и спуститься по лестнице. Ещё улочка, шаг вправо — подол красного платья прошуршал по выступающей брусчатке — и Эстер очутилась в паутине улочек Венеции. И вскоре услышала тамбурин, гитару и кастаньеты. — Ты шутишь, ведьма? Нас увидят! — Не увидят, — улыбнулась Эстер, — и я не знаю, что будет завтра. Кажется, последнее время у меня всё и так было очень плохо, — музыка усилилась, и чёткий ритм заставил её сжать кулаки. Она сможет. Это ведь не сложнее её церемонии Посвящения? — Давай на миг обо всём забудем. Ты станцуешь со мной? Тадди, отец, мама. Потерявшая силы Вив. Болезнь Санторо. Та израненная женщина в переулке. Бессилие. Боль. Слёзы. Страх. Нет, на неё навалилось слишком много, а сейчас надо просто… Змий довольно зашипел. — Конечно станцую, моя дорогая. В центре клочка пространства рядом с журчащим фонтаном уже танцевала женщина: её пышные юбки взлетали вверх от каждого резкого движения, а кудрявые волосы мазали по лицу. Она широко улыбалась и вытанцовывала в такт ударам кастаньет; низкие каблуки щёлкали по брусчатке, живо, страстно. Рядом, с инструментами, сидело трое пожилых мужчин. Эстер прибавила шаг. — Signorina! Ты ко мне, красавица? В глазах танцовщицы сразу мелькнул интерес. В глазах Эстер — тоже. — Мне нужна пара, signorina! — её руки с ярким маникюром взметнулись вверх. — Эти vecchi ragazzi только и умеют играть на трещалках! Дуделках! Гремелках! Иди-ка сюда, la mia belezza! С этими словами дама в пышных юбках взяла Эстер за руки. Сложно понять, двигалась ли Эстер в такт музыке, танцевала ли правильно; её кружило, в груди теплело, в сердце лилась яркая, живая магия. Взмахнув руками и повторив движение ногой в сторону, она наконец-то улыбнулась. Старик с гитарой весело заулюлюкал — и женщина со жгучей внешностью закружила Эстер в танце. — Молодчина! Отлично! Как хорошо она танцует, Паоло! Второй старик с тамбурином в руке громко выкрикнул в ответ: — Согласен, Мария, девочка что надо! Ну что за умелица! Bella! Танцуй ещё! Третий захохотал: — Да она перетанцует нашу Марию! Засмеявшись, Эстер развернулась и всплеснула руками: до чего же ей было хорошо. Триада, почему она не приходила сюда раньше? Музыка оборвалась — танец подошёл к своему концу. Мария в последний раз топнула каблуком. Эстер запрокинула голову и театрально протянула к ней ладонь. Мария довольно посмотрела на Эстер. Затем её взгляд поднялся выше — к бровям, пополз к разметавшимся волосам, к макушке, а затем карие глаза Марии расширились и стали ещё больше. То ли ужас, то шок. То ли всё вместе. И широченная улыбка. — Prete! Prete! Вы видели наш танец? Вам понравилось? Мы грешны, о боже мой, как же мы грешны! Гитара согласно тренькнула. — Присоединяйтесь, Святой Отец! — Да, спускайтесь к нам, — третий старик трясанул кастаньетами. — Замолим грехи вместе! Эстер замерла. «Уходим, ведьма. Сейчас же!» — Добрый вечер. Какое… чудесное представление. И как удачно совпало, что я только-только по зову сердца исповедал синьора Луиджи. — Луиджи? Луиджи хороший малый! — прозвенел тамбурин. — Очень хороший!— вторила гитара. — Чудесный! — громко застрекотали кастаньеты. Мария всплеснула руками. — Спуститесь же к нам, Святой Отец! У нас есть вино! Давайте выпьем за Луиджи! «Ведьма, уходим!» Эстер посмотрела наверх. Там, под светом фонаря, в вечерней музыке улиц, стоял он. Внутри похолодело: текущая по венам Эстер магия будто бы сразу превратилась в лёд, в груди потяжелело, ноги не чувствовали под собой земли. Эстер была уверена (проклятье, как же она была уверена), что глаза её не обманули. Это был он. Дарио. Дарио Бартоломью. «Что ты на него вытаращилась? Тебе что, последней встречи в Церкви не хватило? Бежим!» Наверное, это выглядело смешно: музыканты заиграли весёлую мелодию, когда Дарио начал спускаться вниз по лестнице. Мария громко запела про «суженого, который решил навестить свою любовь спустя пять лет, а та уже давно живёт при богатом толстосуме и троих детях». Эстер не было смешно. Она сделала шаг назад. Маленький, почти невесомый. «Эстер, бежим! Эстер!» Она не помнила, как ноги унесли её оттуда. Фонтан, брусчатка и вывеска цветочного магазина. Бежать в этой тяжёлой юбке было чертовски тяжело, но она неслась от музыкантов как сумасшедшая. Наверное, старики и вправду сочли её ненормальной. В темноте одного из переулков её нагнал знакомый голос: — У вас очаровательное платье, Эстер. Новое? А что со старым? Тем, синим. «Налево! Налево! Надо было налево! Куда ты бежишь, ведьма?! Ты совсем ополоумела?!» Проклятье, кажется, она свернула не там, где нужно: перед глазами снова была корзинка со свежими розами — она вернулась к цветочной лавке. И выставила руки вперёд. — Не подходите! Не приближайтесь! Эстер заметила, что Дарио был одет иначе, в тёмно-серую сутану, а его волосы были чуть мокрыми у висков. Неужели он бежал за ней? — Не приближаться? О чём вы? Я стою на месте, как ваша уважаемая статуя богини колдовства. Проклятье, этот священник пытался выставить её идиоткой. — Не знал, что вы… танцуете, — он развёл руками в жесте, показывая, что не намерен нарушать чужих границ. — Признаться, танец выглядел интересно и… Комплимент? Она не ослышалась? — …дерзко. Я бы сказал, дьявольски неуместно для Венеции. Ну конечно, как же иначе. — Марии вы бы сказали то же самое, prete? — К счастью, к синьорине Бьянки у меня нет вопросов. Мария посещает нашу обитель Первозданного каждое воскресение. Эстер почувствовала подступившую к горлу тошноту. — Что вы хотите? Дайте мне уйти. — Ничего, — Дарио дёрнул уголком губ. — Почти ничего. Я хотел вернуть вам это. Бартоломью вытянул руку. Раскрыл ладонь. Триада! Это заколка. Подарок синьоры Бошан. — Похоже, она слетела с ваших волос, когда вы танцевали, — задумчиво протянул Бартоломью. — Красивая, — бутон розы из красного стекла блеснул в глазах Дарио под светом фонаря. — Похожа на вас. Как будто внутри неё заточили пламя, которое можно оттуда вызволить, только если её разбить. «Забудь про заколку!». — Не надо, — голос Эстер растерял всякую уверенность. — Это подарок. — Чей? — Подруги, — соврала она. — Моей дорогой подруги. — Вашей дорогой подруги, — Дарио покрутил заколку у себя в пальцах. — И как зовут вашу подругу? «Он выведывает. Хочет знать, кто в городе общается с ведьмами. Эстер, брось ты эту заколку!» Вместо ответа Эстер шагнула вперёд и мысленно извинилась перед своим фамильяром: подарок она заберёт, не обсуждается. Это её вещь. Плевать на всё остальное. За вторую блокировку она ещё извинится. «Нет, не смей! Не смей меня выки…» — Дайте-ка угадаю. Одна из ваших дражайших подружек из Академии? Эстер отрицательно покачала головой и сделала ещё шаг. Геката, как же ей было страшно — сердце, казалось, в любой момент могло вылететь из её груди. — Неужели Мария? Что же, если так, то её воскресные исповеди ей уже не помогут. Нет, покачала Эстер головой снова, нет, это не Мария. И она больше не намерена вести этот бессмысленный диалог и играть в угадайку. Теперь она стояла к Дарио вплотную. Запах хвои. Ладан. Он же выше её на целую голову. Его глаза… злые? Нет, не как тогда, не как на балу. Интерес. И что-то ещё. — Отдайте. — Пожалуйста. Возьмите. Я не держу. Заколка мирно лежала в раскрытой ладони. Наверное, если бы Эстер не выкинула змия снова, он бы прошипел ей на ухо очевидный вопрос: где тут подвох, ведьма? Она ждала всего: что служитель Первозданного или ударит её, или раскрошит заколку под пяткой ботинка; или прямо сейчас, вот сию же минуту, сюда вломится Инквизиция и наконец познакомит её с костром… но нет. Дарио просто отдал ей заколку. — Мне хотелось прикоснуться к вам, когда вы танцевали. Вы были похожи на пламя. Хотел проверить, обожгусь я или… нет, — пальцы Эстер дрогнули, и её ладонь повисла в воздухе, крепко сжимая заколку. — Да или нет? Хочу проверить. Позвольте мне. Внутри неё всё замерло. Нужно уйти. Убежать. Как можно дальше. Вернуться в Академию как можно скорее. — Позвольте мне, — снова просьба, но тише, мягче, в самое ухо. — Вот так, — Эстер не помнила, как заколка снова перекочевала к священнику в руки. — Куда вам её надеть? Справа… слева? Тяжёлые муки выбора, — прищепка мягко зацепила волосы сбоку. — Так лучше. И я даже не обжёгся. Глаза Эстер расширились. Ощущение было знакомым: эта рука в волосах, приносящая успокоение, и ещё страх, сковавший горло. Пальцы Дарио мягко скользнули к покрасневшей щеке — и Эстер зажмурилась. — Что вы чувствуете? — Мне страшно, — сипло призналась она. Где-то недалеко гитара запела грустную мелодию. — Я не хочу, чтобы всё повторилось. — Что повторилось? — Вы сделали мне больно. Эстер была готова поклясться, что слышала, как он втянул носом воздух, гневно и нетерпеливо. — И что вы хотите услышать от меня? Слова сожаления? Я искупляю свою вину перед Первозданным, а не перед ведьмой. Его пальцы приподняли подбородок Эстер. Вопреки всему, она не заметила на лице Дарио знакомую злость. В переулке было слишком темно, но её глаза привыкли к полумраку, и Эстер могла увидеть его лицо — серьёзное, строгое, с уверенной линией сжатых губ; его волосы, собранные в тугой хвост, выглядели чуть выбившимися из причёски, «маленький хаос». Святой Отец не насмехался, но внимательно её разглядывал, будто оценивая, что лучше выбрать — дыбу или костёр. Почему-то сейчас она вспомнила те слова про постель и почувствовала, как её лицо залилось краской. Дарио смотрел бы на неё точно так же среди смятых простыней? Каким бы он был? Как бы он к ней прикасался? Как к кубку, который швырнул в стену? Или нежно, как к заколке? Когда из переулка вдруг послышались голоса пьяных гондольеров, Эстер сделала странную вещь (впрочем, решение показалось ей единственно верным): она укрыла их невидимым куполом и ещё — зачем-то — прижала Дарио к стене, чтобы два пузатых итальянца смогли пройти мимо них в узком переулке. Она решила, что это может быть её маленькая месть за бал, но Бартоломью, кажется, совершенно не испытывал дискомфорта и широко улыбнулся. — О, вы ведёте себя неподобающим образом, — в его серых глазах плясали черти. — Вы применили ко мне магию. Ко мне. Вас ждут большие проблемы. Вы же представляете масштаб ваших проблем, ведьма? — Вы хотели, чтобы мужчины задали вам лишние вопросы? — А вы, я вижу, очень любите играть в спасительницу. Я польщён. У Эстер заболели зубы — так сильно она сжала челюсти. Проклятье, он что, играет в идиота? Её больше никогда и ни за что не должны видеть рядом со священнослужителем. В Церкви что, не читают газет? Дарио осмотрелся. Хотел убедиться, что над ними щит? Что их никто не видит? На лице священника не было ни капли отвращения — лишь исследовательский интерес: его рука потянулась вверх и нащупала край защитного купола; под кончиками его пальцев зелёными искрами сверкнула магия. Что?.. — Наверное, я сплю, Святой Отец. — Надеюсь, ваши особые сны с моим присутствием входят в список ваших самых приятных снов. — Сомнительное умозаключение, prete. У пальцев Дарио снова, как снежинки, рассыпались зелёные искры. — Знаете, я слышал, что давным-давно одна из ведьм на нашем континенте сгорела в пламени похожего цвета. — Это чушь, — тихо отозвалась Эстер, опустив взгляд на собственные туфли. — Не трогайте купол, мне сложно сосредоточиться. — Тогда что мне трогать? Когда рука Дарио коснулась её щеки, она почувствовала магическое тепло. Странно, неужели остатки магии до сих пор не исчезли с его пальцев? Его губы коснулись её макушки, её виска, спустились к щеке; он приподнял её голову, без промедления поцеловал. Кожу вокруг рта закололо от жёсткой щетины; Эстер не могла сдвинуться — тело задеревенело. Она была уверена, что шагнёт назад, убежит, вырвется. Губы Дарио были тёплыми. Надавив на её затылок, он чуть углубил поцелуй и забрался пальцами свободной руки под шнуровку корсета. Эстер знала: переплетение расстегнуть так быстро невозможно, но на брусчатку у их ног упало несколько атласных ленточек. Её осенила страшная догадка. Эстер не знала, что сказать: её губы задрожали, но не от того, что под платье втиснулась горячая ладонь и коснулась поясницы. Не от того, что прохладный вечерний воздух забрался под слабо затянутый корсет, заставив обнажённую грудь тут же покрыться мурашками. Она попыталась разорвать поцелуй и сказать хоть что-нибудь, но Дарио не дал ей этого сделать и смял её губы сильнее и злее — как будто в том, что случилось, была виновата она — ведьма Эстер Кроу. Через секунду он втянул в рот кожу на её шее самым греховным образом — там заныло, там точно останется фиолетовый след — и выдохнул. Горячо, рвано. «Россия. Конец ноября. Наверное, там будет очень холодно. А сейчас, тут, не холодно совсем. Если в Россию поедет Франциск, Первосвященник, то поедет ли Дарио? Нет, пожалуйста, только не он. Пусть Святой Отец останется тут, в этом переулке, и я больше никогда его не увижу» Она не знала, сколько он целовал её. Ей казалось, что прошла вечность, а он всё никак не мог насытиться за то время, пока она то вырывалась, то сбегала от него под сводами Собора. Вскоре Эстер снова очутилась у стены, но удара не последовало: Дарио со всей аккуратностью заслонил её собой от мрака переулка, будто бы страшась, что защитный купол вот-вот исчезнет. Корсет — проклятый корсет — едва удерживался на её груди при помощи полуразвязанной шнуровки; и когда ладонь Дарио коснулась бедра, Эстер вздрогнула — и границы зеленоватого купола на секунду исчезли. Она потеряла контроль. — Верните, — хрипло раздалось над ухом, — я ещё не закончил, Эстер. Он назвал её по имени. Невыносимо. — Мне нужно идти, — последний раз её голос дрожал так сильно только в Крипте. — Дайте мне уйти, прошу, — наверное, ей надоело сражаться, — это безумие, — наверное, она просто сошла с ума. — Самое настоящее. Пообещайте, что станцуете для меня. И я дам вам уйти. — Когда? Где? Зачем?.. В переулке заскрипел дверной засов. Она собралась с силами, схватившись за плечи Дарио, и восстановила купол за секунду до того, как рядом с ними возник кудрявый мальчишка. И ещё один. Мимо прокатился мяч. Следом выскочил третий мальчик. Скверно бы вышло. Детям не нужно видеть такое. И, Геката, как же сильно у неё болели губы. — Скоро. Совсем скоро, — она знала, о чём говорит Дарио, и от этого было не по себе. — Я дам вам знать. «Зачем?». Потому что я так хочу. Я вижу, вы всё ещё любите задавать вопросы. Очень похвально. — У меня есть ещё один. Глаза Дарио лихорадочно заблестели. — Почему вы говорите со мной тут в полный голос, prete? Дети играют в мяч, но вы ведёте себя так, как будто знаете, что магия не только скрывает нас, но и делает наши с вами голоса неслышимыми. Он хрипло рассмеялся. — Выходит, я догадался. Так что вы скажете мне по поводу танца? Мяч ударился об стену и отлетел детям под ноги. Если бы фамильяр слышал их диалог, то, очевидно, задался бы вопросом: зачем же Святой Отец так резко сменил тему? «Это совпадение», — решила Эстер, мысленно отбросив все подозрения. Чушь. Это попросту невозможно. И после того как она дала обещание Дарио Бартоломью… мир не рухнул. Собор Святого Марка и магическая Академия остались величественно стоять на местах, а на площади не зажёгся ни один костёр. Она бежала, придерживая корсет, не зная, что в этот раз фамильяру всё-таки удалось проникнуть в её голову. Вышвырнув того на пару минут, Эстер потеряла бдительность; заблокировать сознание не вышло, а хитрый змий тихо заполз обратно и всё время молчал. Слушал. Внимал. И сделал вывод, что с Дарио что-то было не так: глаза белоснежного кота, всё это время сидевшего на дымовой трубе, в какой-то момент засветились фиолетовым — ярким — светом. Но это ведь невозможно?