***
Полгода во дворце — значительный срок, по крайней мере, по меркам Джетта. Он не думал, что жить здесь на правах лучшего друга принца, а не служанки, окажется гораздо сложнее. Когда ты прислуга, тебя не замечают; но когда ты становишься частью светского общества, тебя не только замечают, но и обсуждают. Уилфред, один из немногих хорошо относящихся к Джетту, очень тщательно подбирал ему костюмы. Не слишком изысканные, не слишком простые, не слишком яркие и не слишком тусклые. Обязательно подходящие к цвету волос. О, прическа Джетта была одной из самых обсуждаемых тем среди придворных. Когда он жил на улице и был очень ограничен в средствах, то отрезал волосы как можно короче ради гигиены и удобства. Но стоило Джетту оказаться среди сотни уходовых средств, как ему немного сорвало крышу. У него могли быть шикарные волосы, и он это знал. Он собирался сделать их такими. Как оказалось, Джетт очень целеустремленный, и всего за несколько месяцев способен превратить волосяные огрызки в предмет зависти многих придворных дам и кавалеров. Говоря откровенно, не только зависти: Джетт чувствовал на себе заинтересованные, очарованные взгляды многих. Он реагировал только тогда, когда восхищение было в глазах определенного человека. Хотя рыжие кудри Джетта были интересны для представителей высшего общества, сам по себе для них он оставался ничем. Каждый день, выходя из покоев, он готовился держать спину прямо, несмотря на настойчивые взгляды. Презрительные у придворных, подозрительные — у слуг. Джетт не был ни тем, ни другим, застрял где-то между общественными слоями, и поначалу пытался не зацикливаться на этом. Всë шутил, улыбался, старался сделать вид, что так и нужно. Что всë в порядке. Это была тактика, спасшая Джетту жизнь на улице. Это была тактика, непригодная для игры с аристократами. Летом Джетт почти сошёл с ума, и, возможно, если бы был немного слабее духом, то сдался бы. Но он был в походе за сердцем. Он был в Пределе. Он был предан Генри, а Генри был предан им. Джетт смотрел в окно на желтеющие листья, на аллею Розы, и думал, что ему холодно не из-за погоды.***
Лестницы в замке, когда ты хромой — самое отвратительное испытание. Иногда Джетт мог стоять у подножия по десять, пятнадцать минут, просто потому что не успевал отдышаться после предыдущих трёх пролётов. Он честно обращался с этой проблемой к Эдварду, пусть не очень-то и наслаждался его компанией; Эдвард (тоже честно) отвечал, что ничего не может сделать, потому что врождённую хромоту он пока не научился исправлять, а хуже сделать не хотел. Генри, стоящий тогда рядом с Джеттом, очень расстроился. А через пару дней подарил ему красно-рыжую трость с набалдашником, напоминающим лошадиную голову. И если бы в тот день было холодно, Джетт бы этого не заметил. Поначалу с тростью было не слишком удобно: Джетт спотыкался об неё, не успевал переставлять или переставлял неправильно, слишком часто падал и чувствовал себя полным идиотом. В разговорах с собой, конечно, снаружи он продолжал шутить и над неловкостью, и над хромотой. Генри не улыбнулся ни на одной из этих шуток. Либо чтение книг помогло ему лучше понять людей, либо он слишком хорошо понимал Джетта. Либо его методика преподавания была основана на методах Освальда. — Прекрати хихикать и сосредоточься. Ты можешь это сделать. По крайней мере, Генри точно корчил недовольное лицо и устало вздыхал так же, как Освальд. Джетт от этого сходства безостановочно хихикал и не мог сосредоточиться. Не очень удобно, когда твоему обучению мешает твой же преподаватель. — Тебе легко говорить, мистер «я-убегал-по-зимнему-лесу-от-десятка-охотников-и-выигрывал». — Я и с ранами бегал. Повинуясь секундному порыву, Джетт стукнул Генри по макушке тростью: — Какой герой. Генри пару раз моргнул, обрабатывая произошедшее, и нахмурился. — Кажется, трость предназначена не для этого. — Ох, правда? — притворно удивился Джетт, — А мне понравился такой вариант использования. — Будешь ехидничать — один будешь учиться ходить на трёх ногах. — Эй! Это жестоко с твоей стороны. — Зато действенно. Они шутливо препирались все время, пока Джетт учился уверенно ходить по длинным коридорам и не менее длинным лестницам, и, когда ему удалось пересечь коридор с прямой спиной и невероятной грацией в каждом шаге, устроились под окнами, прислонившись спинами к каменным стенам. Кожа перчаток Генри была холодная, но Джетту так даже больше нравилось, потому что за окном было тепло, поэтому он бессознательно водил по ней пальцем и бормотал: — Спасибо. Я… Я не знаю, что бы без тебя делал. Генри повернул голову в его сторону и улыбнулся. — Продолжал спотыкался, что же ещё? Трость привнесла в жизнь Джетта постоянное фоновое цоканье, словно он едет на настоящей лошади. С одной стороны, это привлекало ненужное внимание, с другой… Трость как будто добавила Джетту важности, целостности, уверенности. Он перестал так сильно уставать от ежедневной беготни по замку. Из взглядов придворных наконец-то пропало пренебрежение и появилось нечто, отдалённо напоминающее уважение. Однако что более важно, у Джетта появилось достаточно сил, чтобы выходить в город и, находясь среди местных, чувствовать себя лучше, чем среди высоких каменных стен. Он трещал с торговцами и торговками, развлекал строителей игрой на гармошке, оставлял в пекарнях целые состояния и радовался как ребенок, когда попадал на какой-либо праздник. К сожалению, каждая монета имеет две стороны. Чем чаще Джетт выходил в город, тем больше понимал, что теряет место во дворце. Но это были не мысли о каком-то эфемерном положении при дворе или потере внимания со стороны придворных — Джетт чувствовал, как медленно теряет Генри. Снова. Они встречались взглядами в тронном зале, в столовой, в коридорах, иногда улыбались друг другу, но Генри постоянно куда-то спешил: на собрание, в библиотеку, на занятие, на встречу. Он был принцем, пусть и не претендующим на трон, но он обязан был быть в курсе всех политических, экономических, государственных и светских новостей. Его должны были знать в лицо. Он должен был уметь держать себя в обществе как член королевской семьи, а не мальчик из леса. Генри был не только Генри, но еще и Робертом Олденом, и у него были некоторые обязанности. Джетт прекрасно знал это, но все равно хотел быть частью жизни Генри. Снова сидеть на стенах и болтать ни о чем. Торчать на кухне после ужина, который оба успешно пропустили, и доедать остатки, не заботясь о внешнем виде. Он хотел бы стать частью жизни Роберта и быть одним из пунктов в его списке обязательных дел на день. Подбадривающе улыбаться, когда советники несут абсолютную чушь. Сопровождать на балах в замке и за его пределами. Снова иметь возможность коснуться плеча и почувствовать тепло. Но, снова и снова вглядываясь в серые глаза, Джетт натыкался только на обжигающий холод.***
— И… Он просто ушёл? Оранжерея Розы в октябре выглядела невероятно — распускалось и цвело все, что могло цвести и распускаться, плодоносило все, что могло плодоносить. Хозяйка торжества почти летала между множеством листьев, цветков и лиан, что-то отмечала у себя в блокноте и все время прикасалась то к одному, то к другому растению. Джетт, укутавшись в плед, маячил рядом, пытаясь уменьшиться в размерах и не мешать рабочему процессу. — Ага, — буднично кивнула Роза. Конечно, она очень удивилась, когда Джетт попросил рассказать историю отношений между ней и Генри (как будто он и сам знал достаточно), но не отказала, — Мне кажется, я в тот день поняла про мужчин всë. Глупые, неотесанные, самовлюбленный индюки, прости, Джетт. Тот в ответ невесело улыбнулся. — Я даже не буду спорить. Просто… Ты же в итоге все равно отправилась с ним в поход? — Когда ты влюблена, ты делаешь очень много глупостей! — Роза всплестнула руками, заставив прорасти из земли две новых ромашки, — Но знаешь… Может, если бы я не была в него влюблена, все равно пошла бы. Ему нужен был хоть кто-то, кто бы ему поверил… — И ты решила, что ты — идеально подходящая кандидатура? — Ох, тебя здесь тогда не было! — Роза недовольно развернулась и чуть не кинула карандаш в Джетту в лицо, — Никто не верил, что в темнице настоящий Генри. Даже Эдвард. Только Агата не верила Освальду, но кто в этом замке вообще слушает женщин, особенно немых? Генри снова остался один. Я не… Я не знаю, насколько покинутым он себя чувствовал, — Роза обняла себя за плечи и заметно потускнкла, — Когда у меня умерла мама, у меня еще оставался отец. У меня все еще была Агата. А Генри… —… Был сам по себе, — закончил Джетт и почувствовал, как внутри что-то перевернулось. — Да. Один против всех. А когда ты один, к любому союзнику привыкнешь. Джетт не был уверен, что дышал последние секунд десять, потому что рассказ Розы так сильно напомнил ему их первую с Генри встречу. Один против всех. В любом состоянии, в любую погоду полагающийся только на себя. Джетт так много думал о том, как сложно привыкнуть к новой обстановке, что совсем забыл о том, что для Генри замок тоже был новым местом. И количество обязанностей, свалившихся на него, значительно превышало количество обязанностей Джетта. Сомневался ли Генри, как и он, в каждом своём шаге? Думал ли, как выглядит со стороны? Очевидно. Но если для Джетта общество было в большей степени знакомым и известным местом, то какого было Генри, проведшему столько лет в изоляции, вписаться в него? Пока Джетт обсуждал с горожанами последние новости и любовался озером, Генри швырял учебники в стену, потому что не понимал ничего из того, что там написано. Какой же из Джетта отвратительный лучший друг.***
Королевский замок это лабиринт, если ты не знаешь, куда идти. Сейчас же он сам дружелюбно, почти за ручку вывел Джетта к покоям Генри. Он остановился перед дверью, чтобы постучать и войти, как приличный человек, но вспомнил, какой у его друга восхитительный охотничий слух. Генри точно знал, что Джетт за дверью. И Джетт никогда не появлялся в его жизни спокойно, как приличный человек. И если все вокруг Генри менялось, то почему бы Джетту не остаться кем-то неизменным. Поэтому он распахнул дверь и влетел в комнату с самой высокой скоростью, на которую способен калека с тростью. — Знаешь что! Генри, даже не дернувшись, бросил мимолетный взгляд из-за книги. Он свернулся в кресле так, словно пытался слиться с окружающей средой, и всем своим видом выражал закрытость и нежелание вести диалог. Все как раньше. — Мне холодно. Джетт, почти грохнувшись пару раз по пути, упал в кресло напротив и ткнул тростью Генри в коленку. Тот отпихнул её рукой, не повернув головы. — Одевайся теплее. — Мой следующий шаг — надеть шубу. — Если тебя это согреет — вперёд. — Посмотри на меня. — Я занят. — Ты совершенно безнадежный собеседник, знаешь? — Джетт, пожалуйста, можно мне… — Скрипнуло кресло. Генри, наконец, оторвался от книги и развернулся к Джетту, но продолжить не успел: Джетт с выражением глубочайшего недовольства на лице устроился у него на коленях и, несмотря на возмущенные возгласы, вытянул книгу из рук. — Как давно ты над ней сидишь? — Отдай. — Отдам, если скажешь, — может, королевская жизнь плохо сказалась на проворности Генри, а может, он просто позволил Джетту владеть книгой, исход был один: тот вытянул руку так, что в сидячем положении Генри не мог до неё дотянуться. — Это не смешно. — Я не смеюсь. Ты обедал сегодня? — Странник, Джетт, да, я ел сегодня, а теперь, пожалуйста, верни мне эту несчастную энциклопедию, иначе… Генри посмотрел Джетту в глаза. Вообще-то, он хотел убедиться, что Джетт оценил степень гнева, кипящего в Генри. Возможно, секундные переглядки вызвали сбой в его системе, потому что Джетт оказался очень близко и с очень несчастным лицом, словно он снова сделал что-то сильно неправильное. И очень медленно гнев стал перетекать в отчаяние и страх. Генри ненавидел, когда Джетт смотрел на него так. — Иначе что? — буднично поинтересовался Джетт, словно не он сейчас всем своим видом выражал вселенскую скорбь, и мягко опустил книгу в ладони Генри. Тот даже не заметил этого, — Прогонишь из замка? Знаешь, не сильно-то это походит на наказание, там меня хотя бы согреют, не то что эта каменная глыба… — Что ты опять натворил? О, Джетт мог бы составить список всех ошибок, которые совершил за столь короткий срок, и получить свиток, способный протянуться вдоль всех коридоров замка. Но по-одиночке они не имели смысла, казались слишком незначительными, чтобы что-то изменить. А как назвать их совокупность, Джетт ещё не придумал. Он обязательно извинится, но позже. Сейчас нужно было срочно придумывать оправдание, потому что Генри задал вопрос не в шутку. Он выглядел так, словно ударит Джетта или расплачется через секунду в зависимости от того, что он скажет. Повинуясь секундному помешательству, Джетт обхватил руками его лицо (горячее, но не слишком) и легко поцеловал в лоб. Мама иногда так делала, когда Джетт слишком нервничал по любому поводу. Он почувствовал, как Генри дернулся от прикосновения, но не отстранился, и это Джетта невероятно обрадовало. — Ничего, что могло бы угрожать чьей-либо жизни. — Очень воодушевляет. Генри все ещё смотрел недоверчиво, и Джетт на секунду подумал, что они вернулись в самое начало. — Просто… Поехали в лес. — Что? Джетт был внезапным. Он внезапно приходил в жизни других людей, внезапно наводит суету, внезапно оставался или внезапно исчезал. Все его действия сопровождались эффектом неожиданности, и далеко не всегда этот эффект оказывался приятным. Но, говоря начистоту, в этот раз идея была совсем не внезапная — Джетт думал об этом все время с момента, как покинул Розу. Генри так много времени провел в почти что чужой обстановке. Пришло время ему вернуться домой. — Тебе нужно расслабиться. — Звучит так, будто ты заманиваешь меня в ловушку. — Эй! Я знаю, что часто ошибался, но кто отправился в цитадель за тобой? А? Пожалуйста, — Джетт звучал почти умоляюще, — Возьмем коней, отправимся… Куда угодно. И если бы Джетт вновь собирался предать Генри, он бы повелся. — Возьмем? Ты не успеешь за мной. — Тогда я буду сидеть рядом. Генри не обратил внимания, когда руки Джетта оказались на его плечах. Он только сейчас осознал, насколько близко был Джетт, сидящий на его коленях — и насколько естественно это ощущалось. Он пах своими шампунями, выпечкой и сеном, и если бы Генри пришлось назвать этот аромат одним словом, он выбрал бы покой. Каким бы шумным и взбалмошным ни был Джетт, с ним Генри чувствовал себя спокойно. Несмотря на то, что он был вором. Несмотря на то, что он очень, очень много врал и недоговаривал. Джетт никогда не был идеальной кандидатурой на роль безопасного места для кого-либо, но и Генри не был беспроблемным мальчиком из высшего общества. — Только держись крепче.***
Джетт понял, что просьба «держаться» взялась не из воздуха, как только они покинули замок. В последний раз, когда они катались на лошадях вдвоём, это было намного, намного медленнее. Сейчас они мчались вдоль озера с невероятной скоростью, и окружающий пейзаж сливался в одно пятно, словно Генри хотел стереть его: стереть замок, городские улицы, дома, жителей, остаться наедине с собой и бесконечной свободой. Джетт прижимался лицом к спине Генри, слушал его ровное дыхание и немного завидовал — он сохранять спокойствие в данной ситуации не мог. Мысль о том, что если он будет держаться за Генри чуть слабее, то улетит с коня вовсе, к этому не располагала. Джетт хотел бы возмутиться, но каждый раз, когда он поднимал голову, порыв ветра заставлял опустить ее обратно — и он сразу забывал, о чем хотел сказать. Размытый пейзаж города очень скоро сменился лесным. Стоило коню коснуться мягкого лиственного покрова, Генри сбавил темп, внимательно оглядываясь и изучая окружающую обстановку. Джетт, за время поездки почти прилипший к его спине, отлипнуть даже не попытался. Иногда Генри сожалел о том, что вернул золотые нити; иногда он думал о том, какой была бы его жизнь без миллиона обязательств. Но в тот момент, ощущая за спиной сбившееся дыхание и учащенное сердцебиение Джетта, чувствуя его руки на своей талии, Генри думал, что вернуться было лучшим решением в его жизни. — Ты как? В ответ раздалось неразборчивое бурчание, а затем Генри обняли ещё сильнее. — Как будто снова из Цитадели сбежал. Это было очень странное сравнение, не совсем подходящее к ситуации, но Джетт ощущал себя именно таким: запыхавшимся и взбудораженным. Генри хмыкнул. — На этот раз за тобой не гонятся Посланники. — Не скажу, что они и в прошлый раз гнались… А вообще, подожди, вот они поймут, что ты умчал из замка, и поднимут всех на уши. — Не повезет тем, кто попадется Эдварду под горячую руку. — О, он отчитает всех, а потом и нас. Когда Генри покидал замок, у него не было конечной цели. Он просто хотел выбраться на природу, чтобы вдохнуть полной грудью и избавиться от тяжести дворцовых проблем. И это действительно сработало: конь медленно вëз их с Джеттом по молчаливому осеннему лесу, все дальше в желто-бордовые заросли, все дальше от суеты и ответственности, и с каждым шагом Генри чувствовал себя лучше и лучше. Обязательства, распоряжения, законы и встречи отошли на второй план, затерялись среди елей, лип, сосен и кленов. Расслабился и Джетт: выпрямился, начал разглядывать деревья и иногда пинать Генри, чтобы показать что-либо — шнырявшую меж ветвей белку или сонливую сойку. И в момент, когда Генри казалось, что их дорога будет длиться вечно, он заметил сгущающийся вокруг туман. Совсем рядом раздался слабый шум водного потока. Они почти добрались до реки. Стало ощутимо прохладнее, и Джетт поежился. Несмотря на утепленную кофту, накинутую перед выходом, холодный воздух, казалось, пробирался под кожу и морозил сразу кости. — Когда я вытаскивал тебя проветриться, я не думал, что проветривание будет буквальным. Генри шутку не оценил. Напротив, он сразу выпрямился, развернулся к Джетту лицом, продемонстрировав глубокое сомнение, и уточнил: — Ты потащился со мной в лес только потому что хотел чтобы я… Проветрился? — Не делай такое удивленное лицо! Я сразу сказал, что тебе надо отдохнуть… Барс, — тут на лице Джетта возник ужас, — Ты до последнего думал, что я куда-то тебя заманиваю? — Это была такая нелогичная и глупая мысль, что Джетт сразу отмел бы её, если бы не вмиг покрасневшее лицо Генри. Он отвернулся спустя какую-то жалкую секунду, но даже её хватило, чтобы Джетт убедился, что что-то не так, — Генри? Генри отметил, что Джетт очень давно не называл его по имени. Он скучал по этому. — Не совсем. Я просто… Думал, что у тебя есть какой-то важный повод, — и Генри не лгал. Он ни на секунду не задумывался о том, что Джетт может втянуть его в неприятности (а если и думал, то где-то очень-очень глубоко в подсознании). На самого Джетта это не произвело сильно впечатления. — И зачем, по-твоему, мне срочно понадобилось в лес осенью? — Встретиться с кем-то. Найти что-то. Сейчас сезон ягод, грибов. Может растения какие-то нужны… — И для чего? — Кухня? Медицина? Краски? Может, тебя сюда потянул дар, а я понятия не имею, что он из себя представляет. Прозвучало обвинительно. Джетту стало ещё холоднее, разом пропало все желание спорить или шутить. Его не так сильно ранило, что Генри не верил, будто может быть важен для Джетта; достаточно важен, чтобы сорваться и помчаться хоть на край света, если ему так будет нужно. В конце-концов, Генри всегда недооценивал свою значимость для других. Гораздо больнее было осознать, что Генри был уверен, что за время, пока они не общались, Джетт нашел свой дар. И, самое оскорбительное, не поделился этим с Генри. Словно Джетт не рассказывал ему обо всем на свете. Словно они больше не были частями жизнь друг друга. — Вообще-то, я до сих пор в активном поиске. — Генри бросил удивленное «а» в ответ, — Я не знаю, что у меня за дар и есть ли он вообще. — Его не может не быть: это же основа нашего королевства. — Две здоровые ноги это человеческая основа, а я, как ты мог заметить, — тут Джетт дотянулся и хромой ногой коснулся ноги Генри, — и тут дефектный. — Во-первых, основа человека — позвоночник, — Джетт, закатив глаза, показал Генри язык; тот даже не развернулся, — Во-вторых, хромота — физическое качество, которым наделяет природа, а дар — нечто неосязаемое. И, в-третьих, хромать и быть без ноги — разные вещи. — Тебе стоит меньше общаться Эдвардом, ты стал слишком придирчив к словам. Генри сделал вид, что пропустил замечание мимо ушей. — И, пожалуйста, не называй себя дефектный. — Ох, и как же мне себя называть, господин Всезнайка номер два? Генри ответил, не задумавшись ни на секунду. — Это твоя особенность. Ты особенный. Джетт почувствовал, как из головы улетучились все мысли, слова и способности к речевой коммуникации. Он не должен был придавать этим словам такое большое значение — и он это сделал, повторяя про себя снова и снова: " Ты особенный». Джетт должен был сказать, что Генри тоже особенный — и он этого не сделал. Когда дело не касалось шуток и историй, что ж, Джетт не был мастером слова. Шум реки стал достаточно громким, и Генри наконец остановил коня. Ловко спрыгнув на землю, он получил от Джетта саркастичные аплодисменты. — Браво, лучший наездник, а теперь расскажи, как… — Не успев закончить недовольную тираду, Джетт почувствовал, как его тянут вниз за талию и осторожно ставят на землю, — Серьезно? — Более чем, — пожал плечами Генри, не стремясь убирать руки от Джетта, — Если бы я этого не сделал, ты бы жаловался до самого возвращения во дворец. Джетт наклонился ближе и хитро улыбнулся. — А ты хорошо меня знаешь. — Надеюсь. Каждый орган в теле Джетта по очереди сделал сальто. Генри смотрел на него с улыбкой, но Джетт смотрел ему в душу, и среди любви и признания видел там сомнение, недоверие и тоску. Он хотел бы впитать их и выбросить, чтобы Генри стало легче. Джетт хотел сделать так много, но каждый раз его руки были в невидимых оковах, а в горле стоял невидимый барьер. Вероятно, красноречие, как и способность делать других счастливыми — не его дар. — Пойдем, — вместо сотни слов, метавшихся в мыслях, Джетт потянул Генри за собой, ближе к реке, не хватая его за руку, но позволяя продолжить касаться себя. Молчаливое согласие на постоянное присутствует Генри в личном пространстве Джетта. Генри его не понял. Поляна перед рекой была укрыта туманом и дышала свежестью, смешанной с запахом умирающей травы. Несмотря на влажность, земля не хлюпала под ногами, поэтому Джетт шёл к потоку в тишине, нарушаемой лишь плеском волн. Сзади, словно тень, следовал Генри. «Это забавно, — подумал Джетт, совсем не весело улыбаясь этим мыслям, — что я заставил его сбежать из замка, чтобы он смог отдохнуть, а в итоге, кажется, он думает ещё больше». Река продолжала бурлить, свободная и быстрая, ещё не скованная льдом и никогда не чувствующая ответственности. Подойдя достаточно близко к краю берега, Джетт посмотрел вниз. Когда он только узнал Генри, тот был похож на реку: такой же дикий, идущий напролом, но уже не свободный. Уже тогда его путь определяли все кому не лень: Тис, Освальд, Барс… Генри был героем Волшебного Королевства. Нельзя быть свободным от ответственности, когда ты герой. Когда ты герой и принц, быть свободным в принципе невозможно. Джетт обернулся. Генри стоял совсем рядом, позволяя их плечам соприкасаться, и смотрел куда-то далеко, сквозь туман, сквозь весь мир, сквозь все золотые нити; смотрел в себя, пытаясь найти ответы на вопросы, которые не получалось сформулировать. Генри был совсем близко — и так далеко. — Мне жаль. Генри дернулся, как от удара, и недоуменно уставился на Джетта. В сердце закралась идиотская мысль, что сейчас его попытаются утопить. — Что? Закусив губу, Джетт уставился на водный поток и позволил ему нести свои мысли. — Прости, что внезапно исчез из твоей жизни. Мне жаль, что я не мог тебя поддержать, когда ты в этом нуждался. Мне жаль, что заставил тебя чувствовать себя брошеным. Я так сильно ушёл в свои переживания, что не замечал ничего вокруг. Я просто… Хочу, чтобы ты знал, что я не хочу потерять тебя. Я не могу просто наблюдать за тобой, я хочу быть частью твоей жизни. Я готов читать все эти дурацкие энциклопедии и справочники о политике, терпеть длинные и нудные речи министров, быть милым с твоим братом, чтобы порадовать тебя. Что угодно, если ты будешь рядом. Ты так важен для меня, что не думаю, что смогу жить иначе. Повисло молчание. Никакой реакции. Джетт, ожидавший хотя бы «спасибо» или «ты слишком много хочешь», собрал в кулак все свои силы, натянул на лицо улыбку и взглянул на Генри. Тот выглядел… Ошеломленным. И, что более важно, счастливым. Он смотрел на Джетта со смесью восторга и неверия, хлопал глазами и, кажется, хотел сказать хоть что-то, но язык не слушался. — Это было… Очень важно для меня. Может быть, Джетту только причудилось, а может выражение лица Генри действительно умоляло его сказать хоть что-нибудь ещё — что-нибудь, что поможет Генри сделать правильный ход. И если он сравнивал все свои испытания с шахматными партиями, то в этой Джетт перевернул доску, свалил все фигуры в кучу и протянул ему пешку, окрашенную в рыжий цвет. Серый — это сталь меча, дворцовый камень, неуловимый туман, сияющий снег. Серый не способен согреть. По крайней мере, Генри так думал. Джетт требовательно посмотрел ему в глаза. — Мне холодно. — На тебе теплый пиджак из дворца. — Он не такой теплый, как ты. Джетт ведь фокусник. В его игре две оранжевые пешки, выступающие против оставшихся чёрно-белых фигур. Когда Генри со спины обвился вокруг Джетта, устроив голову на его плече и слушая чужое сбившееся дыхание, он наконец понял правила игры. — Эй! — легко захихикал Джетт, когда Генри оставил лёгкий поцелуй на шее, где раньше была метка, — Это щекотно! Но если Генри продолжит, Джетт позволит ему всё.