Сегодня самый худший день!(нет)

      — Сегодня самый худший день! — с отчаянием и нотками истерики восклицает Серёжа.       Действительно, это ж надо: упасть с кровати, уронить завтрак, в результате уйти из столовой без еды, споткнуться, не разшибив коленку, врезаться в человека в коридоре, зайдя в комнату, чуть не расстаться с мизинцем из-за тумбочки, быстро выйти (и из комнаты, и из детдома, и из себя) и благополучно дойти до ворот, но, вот незадача!, ногам непременно надо ещё раз споткнуться, теперь неудачно, и расшибить коленку.       — Чтоб этот асфальт!.. — говорит парень, съёжившись в три погибели, и замахивается на никчёмный кусок бетона рукой, но, к счастью, вовремя вспоминает, что сегодня "худший", как он недавно выразился, и кажется, самый неудачный день в его жизни, и решает, что отомстит такому грозному противнику в другой день, когда солнце, луна и ретроградный меркурий сойдутся и соизволят подарить ему хоть немного везения.       С охами, ахами и стонами Серёжа всё же встаёт на две ноги.       Одна из них, правда, похожа на неудачную попытку в авангард, модернизм, сюрреализм и другие виды современного искусства, потому что пока две ноги вставали, две руки умудрились изрисовать всё, что было рядом, несмотря на то, что крови вытекло не так уж и много.       Грустным взглядом Сергей обвёл свою красную футболку (конечно, явно преувеличивая - футболка осталась белой, просто окропилась пятнышками).       — Отмывать до вечера буду. —недовольно поджал губы детдомовец.       Отмывание действительно могло затянуться на долгое время - пока Разумовский доползёт до комнаты, пока промоет и обработает рану оставшимися частями ваты и зелёнки (в медпункт после второго класса ни-ни, не надо ему такого счастья), время перевалит за допустимые границы отстирывания крови, и получится футболка с новомодным принтом.       Шортам повезло больше - их тёмно-синяя окраска почти не изменилась.       Аккуратно повернувшись вокруг своей оси, молодой человек медленно похромал обратно.       «Хорошо, что только из ворот выйти успел» — подумал Серёжа, заваливаясь на нездоровую ногу.       Искры в глазах казались очень реальными, а потеря сознания от болевого шока - ещё реальнее.       «Если б упал в конце улицы, просто бы не вернулся. Нашли бы моё тело через два дня на скамейке, а уже всё. Нет Серёженьки.»              Ногам прогулка не понравилась - видимо, очень сильно умудрился упасть - при каждом шаге в правую нижнюю конечность словно посылали проклятия все боги мира, и древнегреческие, и римские, и...       «Ура, победа, ура, победа!» — пропели мысли самого несчастного человека в его самый худший день голосом из мема, когда он увидел дверь в свою комнату. Ещё никогда эта комната не была такой чудесной, такой долгожданной, такой!.. Аж, слов не нашлось.       Разумовский открыл дверь, прохромал до кровати, рядом с которой в тумбочке и были спрятаны запасы из медицинской аптечки, украденные Волковым «на всякий случай, а случай всегда случится, поэтому не отнекивайся, Серёж».       Птица тогда был с ним согласен, из-за чего Серёжа почти обиделся. Почти - потому что на Птицу невозможно обижаться.       Случай, к превеликому сожалению, всё же случился. Как всегда - в самый ненужный момент.       Мог ведь весь день прогулять, половина детдома уехала на экскурсию «для вашего же развития!» — по мнению учительницы, хотя, кроме неё никто ехать и не хотел (даже другие учителя). Ещё бы - разгар лета, все отдыхают, а тут нате. Даже Олег уехал, то есть, никто бы не заметил, прийди он на час, два, или три позже.       Но жизнь решила, что он слишком радуется, и отняла возможность подышать свежим воздухом в этот день и насладиться редким питерским солнцем.       Поэтому сейчас он занят совсем другим делом - стоит в ванной, засунув ногу в раковину, которую, к слову, вероятно не мыли со времён Второй Мировой. Нога довольно быстро отмывается от красной жидкости и частей грязи.                     Разумовский берёт туалетную бумагу и пытается лавировать на одной конечности, чтобы не поскользнулться на воде, стекающей с его «лапки», как её окрестил Птица в детстве.       Вытирая, почти падает, но вовремя хватается за раковину, пачкая руки в той самой грязи, которой бог весть сколько лет.       «Ну, это лучше, чем всё-таки доломать ногу» — решает Сергей и осторожно ставит свою ногу на пол, на которой после вытирания крови обнаружилось огромное количество синяков.       Скорее, коленка была похожа на один сплошной синяк, поэтому парень на всякий случай ощупал её, как учил Волков, но результат остался тем же - перелома не обнаружено.       Осторожно наступая на ногу, Серёжа отправился к, считай своему дому, мягкой-премягкой.. тёплой-претёплой... кровати.       Сколько кошмаров в ночи она пережила, сколько слёз вытерпела... И сколько крови этой ночью может быть на неё пролито.       Из тумбочки он вытащил предметы первой необходимости - ватку и зелёнку, и аккуратно сел на кровать, выставив «лапку» вперёд.       Обрабатывать все виды порезов, синяков и ушибов Серёже не впервой.       Наверное, когда они с Олегом и Птицей войдут в самостоятельную жизнь, обрабатывая раны, Разумовский будет мысленно возвращаться в свою детдомовскую комнату на свою детдомовскую кровать.       Открывая баночку с зелёнкой, Серёжа увидел краем глаза шевеление на подоконнике.       Даже поворачивать голову необязательно - сразу понятно, что это Птица. Но Разумовский всё-таки повернул.       «У Птицы целых две сверх способности - огонь и... Вот это!» — когда-то сказал маленький Серёжа, не зная, как описать элегантность во всех её проявлениях.       Только с Птицы в любой момент можно рисовать картину, сечь камень, писать поэму. Юный программист иногда это и делал - вместо отдыха зарисовывал самого Мистера Грацию во всех позах.       Даже сейчас, просто сидя на подоконнике, Птица, в глазах Разумовского, был почти Богом. Почти - потому что в Бога не верил. Зато в одного очень родного демона - ещё как.       — Помочь? — спросил Серёжин Не-Глюк.       Парень, которой залюбовался на чудо в перьях и пропал на добрые две минуты, дёрнул головой от неожиданности и улыбнулся, осознав смысл слов собеседника.       Такую возможность упускать нельзя - Птица со своими перепадами в настроении пропал на три дня, разумеется не предупредив Разумовского.       Поэтому Серёжа кивнул.       Только поэтому.       Не потому что Птица вызывал какое-то непонятное тепло в солнечном сплетении при прикосновениях.       Просто соскучился по дружеской дружбе со своим другом. Ничего более... недружеского.       Пока Разумовский заставлял себя не думать о передружбе-недоотношениях, Птица уже успел забрать и банку с зелёнкой, и ватку, и сердце, из застывших в странной немой сцене рук Серёжи.       Птица с нежностью, непонятной Разумовскому, прикоснулся к ноющей коленке.       — Как тебя так угораздило-то? — с еле заметной улыбкой спросил новопоявившийся.       Серёжа же, который в силу долгого общения и житья-бытья-битья заметил улыбку, проклюнувшуюся на лице оппонента, стоящего перед ним в предсвадебной позе, вспыхнул, мигом превратившись лицом в переспелый томат.       «Пошёл, упал, встал» —пронеслось в голове у нового собрата помидоров.       Всё красноречие, которым обычно славился Серёжа, за две секунды успело собрать пожитки и уехать в отпуск на Мальдивы до тех пор, пока Птица не скроется в разуме второго.       Так как парень молчал, Птице пришлось продолжить своё нелёгкое дело - починку-поклейку коленки.       Стоило лишь Птице приложить ватку с зелёнкой, как изо рта человека разнеслось сдавленное шипение - Серёжа зубом разорвал рану на губе - он всегда так делал, когда волновался, когда было больно, страшно.       Правда, Птице сиё действие не нравилось.       Сейчас Серёже было больно вдвойне - эта рана только недавно начала заживать, ведь он прокусил губу всего неделю назад.       Получается, в попытке избежать боли от обрабатывания коленки, он сделал себе ещё больнее.       — Ты себя добить решил? — тут же переменившимся голосом спросил Птица.       Но Серёжу строгий голос и хмурое выражение лица больше не могли обмануть. Как можно поверить, что Птица навредит, если когда-то последний, чтобы маленькому мальчику стало легче, целовал ссадины?..       Серёжа углядел столько заботы в всего четырёх словах, что поневоле улыбнулся.       Птица, словно прочитав в глазах Разумовского его мысли, проговорил поговорку, которая по мнению мнительных людей, благотворно влияет на организм.       — У собачки боли, у кошечки боли, а у Птенчика не боли...       Серёжа не был мнительных человеком, но от этих слов ему стало так хорошо, что ни Птице сказать, ни птичьим пером описать... Тёплое чувство в солнечном сплетении разрослось до громадного размера и заняло всю грудную клетку. А ещё это ласковое «Птенчик»...       И вправду помогло...       Птица же спокойно продолжал обрабатывать рану, почему-то каждые пять секунд переводя взгляд с ноги на лицо Серёжи.       Разумовский и рад был бы завести разговор, но молчание было настолько неловким, что он не посмел его нарушить.       С обработкой ноги Птица закончил достаточно быстро (по мнению Серёжи - слишком быстро) и как ни в чём не бывало встал с колена, убрал одним ловким движением вату и зелёнку - Мистер Грация, как и говорил Серёжа, ведь у программиста на то ушло бы не меньше минуты - ну, не умел он нормально убираться. Всё, к чему он прикасался, всегда возвращалось не на те места, после находясь в самых разных углах комнаты и не только.       Птица слегка расправил крылья, что всегда делал перед тем как уйти на несколько дней - и Разумовский прекрасно знал этот жест, выучил всю мимику, стал личным физиогномиком и кинесиком своего сожителя по разуму. Ему так хотелось остановить своего друга, ведь Птица уходил всё чаще, а следовательно, они проводили всё меньше времени вместе. Мысли, судорожно крутившиеся в голове, не смогли выдать ничего лучше, чем:       — А поцеловать, чтобы быстрее прошло?... — ну не такое же!       Всё, это конечная. Серёже до станции «испариться на месте от стыда» осталось: три, два, один...       Птица, сложив крылья обратно за спину, встал в ту же самую позу - на одно колено. Серёжа сделал невольный вдох, раздавшийся в тишине громче скрипа кровати - а кровать скрипела всегда - неужели правда, как в детстве поцелует в место ранки?..       Птица же медленно наклонялся к коленке всё ближе, буравя своим взглядом лицо парня, будто пытаясь прожечь в нём дыру. Разумовский не смотрел в сторону Птицы, но ему этого и не надо было делать, он словно приобрёл шестое чувство, которое ему сейчас и подсказывает где его передруг, что делает.        Прошло не больше пяти секунд, но для человека на скрипучей кровати прошла вечность, прежде чем губы хтони соприкоснулись с поверхностью кожи Разумовского.       Птица целовал рану так, будто это не рана, а грандиозный подарок для него, сделанный лично кем-то великим. Для Птицы так и было, но Серёже это необязательно знать.       Казалось, они просидели в нелепо застывших позах около сотни тысяч лет, равных одному мгновению - сколько бы они не просидели, им бы было слишком мало времени, проведённых таким образом.       Птица снова встал, тихо шурша большим чёрным крылом. В неловко тишине подошёл к окну.       — Там на губе ещё... — раздалось сбоку.       Птица медленно повернулся, оценивая что-то в своей голове. На этот раз на Птицу смотрели, правда, постоянно отводя взгляд и краснея.       А Птицу просить два раза не надо.       В три шага преодолев расстояние между ними, Птица впился в губы Птенчика. Поцелуй получился странным - не страстным и не нежным. Он был больше похож на момент соединения губ человека, пробывшего в течение длительного времени в пустыне без воды, с кувшином. Людям нужна вода, поэтому если долгое время не пить, любая жидкость покажется блаженством. Причём человек будет с такой силой прижиматься к кувшину, что будет не понятно, кто кого пьёт.       Отстранившись, Птица прижался лбом ко лбу. Оба существа тяжело дышали, оставляя дыхание на губах друг друга.       — Всё ещё болит? — поинтересовался Птица, кое-как выдавив из себя слова между посекундными вдохами и выдохами.       — Больше нет... Но думаю, завтра снова заноет — прислонившись носом к щеке Птицы, тихо промямлил Серёжа.       — Тогда я завтра опять приду... — раздался громкий шёпот Птицы.       — Останься...       Птица, успевший зарыться в восхитительно пахнущие волосы Серёжи, прекратил водить носом по прядкам и просто задышал неровным дыханием куда-то в ухо Разумовского.       — Как в детстве, ляжем вместе?       С момента поцелуя никто не повышал голос, будто бы их могли услышать уехавшие дети и воспитатели. Этот вопрос Птицы не стал исключением.       — Вместе... — на грани слышимости прозвучал ответ Серёжи.       В следующую секунду парень обнял своего птеродактиля и в этой неудобной позе завалился вместе с Птицей набок.       Птица протянул руку и с нежностью во взгляде поправил прядь, выбившуюся из стрижки Разумовского.       — Птица, я... тебя... люблю — прорезал безмолвие голос Серёжи.       — Птенчик... — улыбнулся Птица — я тебя тоже.       Всё же этот день оказался не самым худшим.