Coinnlean
14 декабря 2023 г. в 17:13
Примечания:
На самом деле, все происходит в период Йоля, но не в сам Йоль, а в Сретение — согласно (ново)юлианскому календарю.
Настоящее имя Гиамона — Фаркер.
Следопыты-вороны мельтешат у верхушек мертвых остролистов, подкидывают друг другу в когти мягкую шерстку, играются гарпастумом теплокровной тушкой белки — шея загрызана, ножки болтаются, как не покрылась инеем… Внизу простирается багровое озеро — плач жертвы неумолкаем под трепыханием черни — не хищники в чистом виде, так приспешницы Небулы.
Один из них во время молитвы набрасывается на стаю, разрывает клювы цепками, гогочет бесслышно, забирая себе заслуженный трофей — потрепанное тело животины.
Думан оборачивается — крылья врастают дланами, шелестят костями у лопаток, перья отряхиваются сугробной ванной, змеей очерчивают окопы, придают небывалой свежести и зябкости.
Товарищ по оружию не просит слушать — нарушает пространство, касаясь стылым телом теплой спины. Мокрыми пальцами водит по страницам, вызывая у союзника череду бранных слов.
— Не надоело еще? — Бин с интересом опустил подбородок на плечо, тычась клювообразным носом в щеку. Пальцы грязные, в чужих ошметках от внутренностей, под пластинами кровь, вызывает у собеседника неодобрительный смешок.
В ответ услышал лишь напутственно-спокойное:
— <…> Eadoh an uair a chrathadh an talamh, agus na sleibhtean a' seargadh, agus an cuan a' beucaich, agus a' fas, cha bhi sinn fo eagal <…>
Думан скучающе катит взор от книги к лику светлокурого мага. Не хватает звука цоканья и скрипа шагов противниц на снегу.
— Ты мог бы и на нашем молиться, знаешь, — бросил колко, с шуточной обидой на устах.
— На нашем не услышит, — Гиамон отбросил локоны назад по-королевски, ударяя Бина златой шторой. — На нашем грубо прозвучит.
Брови Пьеро не утешают, издевка заменяется усталым:
— Думаешь, мы ему нужны?
— Не знаю, — Фаркер легко сбрасывает с себя пристальный птичий взор, заламывает руки, отправляет тень чистика на разведку, отряхивая фаланги от темных сгустков магии. — Для чего-то же нужны здесь.
— Веков… прилично так прошло с падения Рима, — неутешительно изрек, Гиамон принюхался — от него разит жаром болезни. — Может, просто убьем старика, и дело с концом?
Анаган выжимает из мха воду, но даже по его искривленным губам угадывается осуждение.
— Неосторожность погубит тебя, Бин, — Фаркер прислушивается: со стороны дворца усиливается вьюга — Аврора готовится к обряду в Холодный День. Печально вздыхает: еще одной зимы братья не проживут, придется дать отпор. Прятки не помогут победить им в войне.
«В Праздное Созвездие погубит нас, как на нее похоже: плюющее пренебрежение к святым ночам»
— Она не католичка, — Гантлос жестами обрубал деревья, веревками привязывал плащи для смягчения ветра. — Если и верит, то только в себя, свои силы и Небулу.
— Холода наступят, — изрекает Гиамон, обращаясь к Огрону.
На этот год они сторожат укрытие впятером. Остальные занимаются укреплением огами, готовкой и изгнаниями мелких грызунов, вроде Гайтерских духов.
— Как скоро? — их негласный лидер, с кем любил спорить Фаркер неустанно, растирает пальцы: начинает пощипывать кожу, выстреливая иголками. Через час колющие потоки закуют в лед все живое в пространстве — от вод от подгорных ущелий.
— Ей хватит подготовки до утра… Mallachd na h-Oidhchne , — Маг Стужи трет лоб в исступлении, жар берет и его душу.
Фаркер с пустым взором протягивает Думану шар.
— Дуй.
От его дыхания стекло лопнуло в сфере.
— Иди в укрытие, Бин. С тебя пока хватит.
Думан, в несвойственной ему манере, сюрпнул носом, накинул плащ, босыми ступнями блуждая по камням до скрытого выступа. Следы под ним чернели и искрились.
Ноги утягивает, сковывает судорогой. Пальцы потряхивает от боли — слабой, едва уловимой с барьера.
— Мы не протянем, — Гиамон глотает скользкий ветер, жмурясь. Луна скрывает лик за ширмой туч. — В году закончатся дни позже, чем нас останется в живых. Сколько прошу Его остановить все это, но он все глух.
Гантлос тяжело опускается рядом — передохнет с минуту, и вновь займется защитным барьером.
— Он есть. Просто пути здесь отрезают нас от Него.
Утешение врезается под ребра. Фаркер цепляется за молитвенник в надежде, проводит по корешку любовно ребром ладони, отдает в руки Анагана.
— Не остановлю, так заставлю помнить, — от сердца обещает, снимая плащ. — И ослаблю ее. Болезнь ослабит.
Огрон в протесте тянет руку, в попытке остановить. Гиамон изображает скорбь шотландского народа, бьет наотмашь усмешкой.
— Запомните меня лучше таким. При скверне сострадают — мне не нужна жалость к себе.
От мороза стягивает кожу, вместо песка у берега моря ворсинки-бусины града, одеялом накрывают волны, с хрустом рикошетят, блинчиками замерзают.
Океан стынет, затихает, птицы пикируют снарядами по льдистой дороге, точно со скалы сбросились и не утруждались приземлиться. Их сердца затихли в унисон, их шумы и крики заменили воркующие стражницы Авроры — в шубах укутанные, их души привыкли к климатически-резким спадам температуры.
Десять верных белых медведей начищают копья, обходят периметр, кто-то отмечает «тишину перед бурей», другие тоскуют по родной глыбе — летучий ледник святого Эльма, третьи поедают сухие листья, сверля отчужденное небо.
Снег не принес им покоя, ни томительного ожидания Йоля.
Он слышит их имена, запоминает врагов фантомом кутора и вдалеке — гагарой: Берси — единственный муж в женском строю, слеплен из льдин и отрешенности хозяйки; Грэзэ мерцает крыльями, парит над водой, подобна северному сиянию — нежна и облучает; Эмиле и Далия, ответственные по заморозке леса, громко спорили о сборе целебных трав и кто из них убьет «гниль» в виде магов быстрее; Ганвор с присущим ей безразличием освежевала труп чайки, в попытках найти темную магию и импульс подслушивающего; Лагерта, Ларинн и Арья плели сети холода — осушают жертву до лопнувших сосудов, до растекшегося мозга, плавят пальцы, кости и все, чего касается стужа; Баребра и Алва мычат скандинавские мотивы, грея друг друга крепкими объятиями.
Вдали от всех он наблюдает и за ней — Аврора не прерывает заклятия, бормочет на мертвых языках призывы сорвать все защитные слои и накрыть в болезненной судороге противников.
Гиамон стучит посохом по бисерам льда — звери косятся с потаенным оскалом, ожидая сытного ужина.
Фея Севера выбрасывает руку вперед — за ней набрасывается вьюга, отрывает от земли и кусает пальцы до почернения.
— <…> «Tha e ag ràdh ris an t-sneachd, ‘Tuit air an talamh, ’ agus ris an fhras uisge, ‘Bi a’ dòrtadh uisge cumhachdach’» <…> — Фаркер взывает к небесам, наперекор словам вызывая бурю. Его союзница неумолимо сотрясает мороз, распространяет дальше любой простуды, вгрызается в локти и выше. От потока болезненных криков у него стынут слезы, вырезая на коже узоры инея и крови.
Кончик носа стерт, ноги деревенеют, кашель пробивает миндалины, грудь переполняет болью, глаза напоминают разноцветные шары. И все равно он продолжает колдовство:
— Tha sinn a' miannachadh an dòchais a mhàin A bheir thu; Gu'n d' thig suaimhneas an deigh na stoirm so. Deònaich dhuinn neart ann an àm a' gheamhraidh so, agus cuir a-steach do chumhachd diadhaidh a-steach don nàdur stoirmeil seo. Tha earbsa againn gun stiùir thu sinn tron stoirm seo gu suaimhneas agus ath-nuadhachadh.
Губы трескаются, лишним грузом опадают. Зубы крошатся, челюсть сводит от жжения.
— Bidh cuimhne agad… Am pian agus fuachd seo… Bidh cuimhne agad air cho goirt 's a tha e cron a dhèanamh air coigrich agus do chuid fhèin… Bidh cuimhne agad agus fulangas tu, — со смехом на устах раскинул руки он, в конвульсии забившись и выпуская тени из себя.
— Amen.
Аврора не успела с торжеством насладиться смертью мага: она упала на бок, задыхаясь от острого жжения по всему стану. Колено хрустнуло, в плечах застряли льдины, с носа струилась кровь, стойкость и готовность уплывали, уступая вскрику.
От крыльев остались лишь обрубки. Она затравленно обернулась: ее стражники, сотворенные злостью и гневом на род людской, обрушились в блестящую труху с красным пигментом.
Ей страшно стало только с одного: ее сила, ее родной холод, резал пульсом все тело.