A king's whim. Прихоть Короля.

Ничего подобного не случалось уже более трёх столетий. Сукуна отчетливо помнит последнего мужчину-омегу, которого он оттрахал. Высокого, бледного красавца с впавшими глазами и иссиня-чёрными волосами. Сукуна помнит, каким он был мокрым, горячим; помнит, как он разлетался на осколки бесчисленное количество раз за ночь. Когда Сукуна был человеком, он был альфой. Точно так же, как и этот сопляк Итадори. Впрочем, даже тогда омеги мужского пола были редкостью. Тысячу лет спустя они полностью вымерли. Как-то раз из любопытства Сукуна попросил Итадори рассказать ему всё, что тот знает о мужчинах-омегах. Пацан только смущённо улыбнулся, потёр голову и сказал, что всегда просыпал уроки истории. Видимо, теперь мужчины-омеги чаще упоминаются на уроках истории, нежели в процессе полового воспитания. То обстоятельство, что никто – никто из живых, ни один человек, никто, кроме самого Сукуны – не знает, что делать с мужчиной-омегой, может стать самой настоящей проблемой, особенно потому, что в соседней комнате как раз находится один такой представитель. Сукуна в этом уверен. Хоть Итадори и может с лёгкостью подавлять Сукуну, но они всё ещё находятся в одном теле. Проникающий сквозь стены запах мятный, прохладный и в то же время приторно сладкий, такой же сладкий, как дешёвые конфеты на Хэллоуин, которыми пацан недавно объедался. Из-за этого Итадори чувствует разливающееся по всему организму тепло, и Сукуна, делящий с ним одно тело, тоже это чувствует. Разница лишь в том, что Сукуна знает, что это такое. Знает, что это за тягучее, опьяняющее, волнующее чувство, даже если это чувство пока что совсем лёгкое. Итадори ворчит, потирая нос: – Что за хренью Фушигуро там дымит? Ах да. Фушигуро Мегуми. Это значит… Глаза Сукуны наливаются тьмой, его лукавый оскал вспыхивает, а ногти от воодушевления стучат по рогатым черепам под ним. Его Внутренние Владения сейчас кроваво-красные и вибрируют от возбуждения, потому что о да, да, это чертовски хорошо! Лучше и быть не может. Сукуна просто обязан сделать всё правильно. И отчаянные времена требуют отчаянных мер. Итадори стал раздражающе хорош в игнорировании голоса Сукуны, когда тот пытается заговорить с ним, поэтому Сукуна появляется на щеке сопляка в виде рта, чтобы убедиться, что тот его слышит. – Пацан, – говорит он. С резким вдохом Итадори отвешивает пощёчину по рту и начинает молотить руками по кровати, как идиот. – Что за… Давно ты этого не делал – – Поменяйся со мной местами, – говорит ему Сукуна. В этот раз он раскрывает пасть на ладони Итадори. – С какой вдруг радости ты хочешь поменяться – – Ты чувствуешь этот запах, неправда ли? – от Сукуны не ускользает, как напрягается Итадори на этих словах, – Но ты явно не знаешь, что это такое, – хмыкает Сукуна, и его оскал становится шире, покрывая всю ладонь Итадори. – Лучше доверить это кому-то, кто знает, как об этом правильно позаботиться, не так ли? – Ты... – Итадори сжимает руку в кулак, но в отличие от того раза, когда он находился во Внутренних Владениях Сукуны, ему физически не на что направить свой гнев. Сукуна закатывает глаза – просто поразительно, насколько этот пацан скучный. – Во-первых, я не понимаю, о чём, чёрт тебя задери, ты говоришь. Во-вторых, ты никогда не просил меня поменяться, так почему именно сейчас? По всей видимости, именно феромоны являются тем, что держит Итадори в таком напряжении. Кажется, сопляк уже готов в гневе проломить стену, что явно не помогает ситуации. Попытки убедить Итадори, чтобы тот позволил Сукуне взять всё под контроль, начинают раздражать. Инстинктивное неподчинение пацана и его своевольный характер делают только хуже. Чем дольше эта возня затянется, тем меньше у Сукуны потом будет времени, чтобы пожинать плоды. Но оно того стоит. Раз уж это Фушигуро Мегуми – оно того определённо стоит. – Я никогда не просил тебя поменяться, это правда, – признаётся Сукуна, закидывая ногу на ногу, отчего кимоно задирается высоко на бедре, – Но сейчас всё по-другому. Сейчас это именно то, чего я хочу. Итадори просто не понимает весомости такой причины как «хочу». Человеческие существа в принципе не совсем понимают кайф того, что значит получать желаемое. И не потому, что ты заслужил, а потому что ты один достоин всего, потому что это твоё по праву! Потому что весь мир и так уже принадлежит тебе и всё в нём – просто очередная твоя вещь. И Фушигуро Мегуми ничем не отличается в рамках этой логики. – Видишь ли... – Что ж, если по-другому никак, то Сукуна выпустит кота из мешка. – Твой маленький друг прямо сейчас манифестирует в роли омеги. Итадори сглатывает, тело напрягается, сердце учащенно бьётся. – Я не – – Ты мне не веришь? Скажи мне, что ты хотя бы знаешь, что такое течка, пацан. – Не обращайся со мной как с идиотом. Женщины-омеги всё ещё существуют. – Тогда ты, должно быть, уже в состоянии сказать, что это такое, верно? Сопляк думает так громко, что Сукуна практически слышит его. Итадори не хочет верить Сукуне – у него нет для этого никаких оснований. Никто не видел омегу мужского пола уже три столетия, и для Итадори Сукуна – чистое зло, Сукуна – лжец. Но дело в том, что Сукуна лжёт только тогда, когда ложь приносит ему пользу, когда есть что-то, что можно извлечь из лжи. А прямо сейчас есть гораздо более ценный приз, который можно получить, если сказать правду. И правда ясна и ослепительна как божий день. Независимо от того, насколько это бессмысленно, инстинкты и биология всегда будут преобладать над логикой. Даже Итадори не настолько глуп, чтобы не понимать этого. После минутного колебания он выдавливает: – Неужели его просто нельзя оставить в покое? Сукуна чувствует, как проклятая чёрная энергия пульсирует в его конечностях – он едва может подавлять своё возбуждение. Воздух становится тяжёлым, густым как патока, и аромат Фушигуро только усиливается. Если Сукуна прислушается, по-настоящему прислушается, он услышит тихое судорожное дыхание и прерывистые всхлипы. Он просто хочет – это не является необходимостью. Королю проклятий ничего не нужно! Он хочет, и простого желания достаточно. Потому что всё, чего он хочет, уже принадлежит ему по праву. Это непреложная истина. Закон природы. – Позволь мне преподать тебе краткий урок истории. Одна из причин постепенного вымирания мужчин-омег заключается в том, что их течка намного тяжелее, чем у женских особей. Некоторые даже умерли по этой причине. Особенно те, кто не получил никакой помощи, – объясняет Сукуна, закатывая глаза. – Тебя этому не учили в школе, да? Итадори обнажает зубы. Запах определённо действует на него, и Сукуне необходимо поменяться с ним местами до того, как мальчишка начнёт терять контроль над своим альфой. Иначе в этот момент не останется никакой надежды на то, что Сукуна сможет взять верх. – Ты лжёшь мне. Манипулируешь мной. – А если нет? Ты готов подвергнуть жизнь Фушигуро опасности? Сукуна знает, что это верное направление для воздействия на сознание сопляка. Сострадание Итадори однажды убьёт его, но до тех пор Сукуна планирует выжать из него как можно больше. В мире есть только один человек, о котором заботится Сукуна, и это определённо не Итадори. – Фушигуро сильный, – говорит пацан с усилием. – Ха, – Сукуна признаёт это, сила и безграничный потенциал – вот, что так притягивает его к Фушигуро. – Но достаточно ли он силён, чтобы самостоятельно пережить первую течку? Сукуна хрустит костяшками пальцев и поворачивает шею: – Даже ты должен знать, что это опасно независимо от его анатомии. – Подавители, – отчаянно возражает Итадори. Сукуна чувствует, как по его шее стекают капли пота. – Современная медицина – – Ни хрена не сможет сделать. Ты лучше меня знаешь, что никто из ныне живущих никогда не сталкивался с течкой у омеги мужского пола, – затем Сукуна зло ухмыляется. – Ну, никто из ныне живущих, кроме меня. Итадори вздрагивает, его щёки заливает румянец, когда до него наконец-то начинает доходить. – Ты хочешь сказать, что хочешь... – Трахнуть его? – При мысли об этом Сукуна стонет, раздвигая ноги и разводя бедра в стороны. Аромат Фушигуро насыщенный, как и полагается. Сукуна прожил долгую жизнь в золотой век магии. Но он никогда ещё не встречал такого опьяняющего запаха – такого богатого, такого всеобъемлющего. И это так естественно, что он принадлежит Фушигуро. – Да, именно это. – Ты просто используешь его! – кричит Итадори, вскакивает, начинает метаться по комнате и хватать руками волосы. Сукуна знает, что осталось не так много времени до того, как Итадори выкинет что-нибудь чрезвычайно глупое, или же до того, как течка Фушигуро вызовет у Итадори гон. Поэтому Сукуна решает сыграть немного грязно. Он уже достаточно хорошо знает, что заставляет Итадори тикать и что заставляет его взрываться. Когда Итадори Юджи подвергается достаточно высокому уровню стресса, он становится непоследовательным. Он – взрывчатка из эмоций, и чувство вины – самый простой способ добраться до него. – Хочешь сказать, что ты не сделаешь этого? Итадори замирает как вкопанный, как будто тяжесть всей ситуации и истинная серьёзность положения, в котором он находится, только сейчас начинают до него доходить. Сукуна ухмыляется. Он знает, что эта битва выиграна. – Хочешь сказать, что собираешься взвалить это бремя на себя? Это единственное, что беспокоит Сукуну. Сукуна готов разделять тело с Итадори, но он не хочет делить Фушигуро. Фушигуро Мегуми принадлежит ему и только ему одному. Сукуна должен убедиться, что Итадори держится достаточно далеко от того, что принадлежит ему. Он уверен, что Итадори неравнодушен к тому сенсею с шестью глазами и проклятой техникой бесконечности, но Сукуна не хочет рисковать, оставляя здесь неприкрытые дыры, поэтому старается довести дело до конца. – Ты бы не знал, что делать, хотя ты мог бы позволить своим альфа-инстинктам взять верх. Думаю, это было бы не так уж трудно. – Затем тихим, снисходительным голосом: – Но ты действительно достаточно доверяешь себе, чтобы пойти на это? Итадори колеблется, а затем тихо говорит: – Я доверяю своим инстинктам больше, чем тебе. Сукуну это совсем не убедило. – Тцц. То есть, ты хочешь сказать, что сможешь всё время держать себя в руках? – он говорит с издёвкой, разглядывая свои ногти, чёрные и коротко подстриженные. – Разве ты не манифестировал в альфу всего пару месяцев назад? Думаешь, что устоишь перед желанием укусить? Присвоить? Пометить его как своего на всю жизнь? У тебя самого когда-нибудь была течка с омегой? Как у альфы? – Сукуна знает, что ответ отрицательный – в конце концов, у них общее тело. Итадори проявился как альфа через несколько дней после того, как съел первый палец Сукуны, и, несмотря на очевидное влечение, которое он питает к своему учителю (и оно определённо взаимно), он ещё не действовал в этом ключе. Итадори точно девственник. – Что заставляет тебя думать, что ты, непроверенный в деле альфа, сможешь устоять перед желанием пометить и присвоить его, когда у него начнётся течка? Итадори молчит и дрожит, руки сжаты в кулаки. В комнате жарко, но запах Фушигуро мятный и прохладный; голова сопляка наверняка раскалывается от такого резкого перепада температур. На Сукуну же ничто не влияет, кроме запаха Фушигуро. И дело даже не в биологии, потому что Сукуна чувствует всё в той же степени, что и Итадори, однако запах течки Фушигуро не действует на него в рабском биологическом смысле. Король проклятий выходит далеко за рамки биологии. Скорее, это про потворство своим желаниям. Желание, определённо это оно. Изысканность в том, чтобы захотеть чего-то редкого, чего больше ни у кого никогда не будет, присвоить, сделать своим. – Возможно, ты мог бы попросить кого-нибудь из своих сенсеев. Кого-нибудь из надёжных шаманов высшего уровня, но будут ли они более умелыми в этой ситуации, нежели ты? Что бы тогда подумал о тебе Фушигуро Мегуми, узнав, что ты подложил его под кого-то некомпетентного? Кого-то, кто не понимал, что делал? Кого-то, кто не смог устоять перед желанием его пометить? Что тогда? Разве ты уже не обязан ему жизнью? Вина. Вина. Вина. Это всё, что нужно для воздействия на сопляка. Всё, что нужно, чтобы сломить его дух. – В то же время я здесь, я хочу, и я могу. Итадори низко опускает голову. Пацан знает это, даже просто инстинктивно он знает, что у него недостаточно сил, чтобы выдержать. Сукуна не винит его – он не думает, что вообще кто-либо из ныне живущих смог бы справиться с этим. Во времена, когда мужчины-омеги ещё не вымерли, их течка даже тогда была большой проблемой. Но Сукуна знает, что такое течка, знает, чего от неё ожидать, знает, как с ней справляться. Битва уже выиграна; теперь пришло время Сукуне выдвинуть свои условия. – Вот что я тебе предлагаю, пацан, – говорит Сукуна, откидываясь на спинку трона и чувствуя себя победителем. – Мы с тобой оба знаем, что у нас нет времени спорить до момента, когда ты начнешь терять контроль над собой. Пока у тебя ещё ясная голова... Нам следует заключить контракт. Позволь мне поменяться с тобой местами во время всех течек Фушигуро. В таком случае, ты будешь освобождён от любой ответственности. – Нет, – мгновенно рычит Итадори. – И взамен, – говорит Сукуна, тяжело вздыхая (боже, просто разговаривать с этим ребенком выматывает) – я обещаю, что не буду ни заявлять на него права, ни метить его, ни делать что-то непоправимое. У меня нет никаких скрытых мотивов, когда дело касается Фушигуро Мегуми. Это правда. Все карты Сукуны раскрыты. Для Двуликого Призрака Фушигуро Мегуми – предмет вожделения и очарования. Он хочет его, но ему ничего от него не нужно. Одного его – его тела, его силы – достаточно, чтобы утолить голод Сукуны. – Я хочу его, а ты нет. Мы оба выигрываем от этого. Итадори снова замолкает, но от этого приглушенные звуки боли и возбуждения Фушигуро, доносящиеся из соседней комнаты, становятся ещё более явственными. Сукуна чувствует себя пьяным от них; он может только представить, насколько должна быть затуманена голова Итадори. Пацан безрассуден и импульсивен даже когда мыслит ясно, но он, скорее всего, уже на пределе. Он должен чувствовать себя загнанным в угол Сукуной, Фушигуро, своими альфа-инстинктами и всепоглощающим состраданием. Сукуна считает, что сопляку было бы полезно избавиться от всего этого дерьма. Это бремя – так сильно заботиться о других и ставить их желания выше своих. Всё, что имеет значение для Сукуны – это удовольствие и неудовольствие. Всё остальное его просто не касается. Но Итадори! О, этому сопляку нравится воображать себя Атлантом, нравится думать, что он способен удержать весь мир на своих плечах. Хотя Сукуна прекрасно понимает, что когда дело сводится к этому, когда дело действительно сводится к происходящему сейчас с Фушигуро, всё, что остаётся Итадори – это переложить свою ответственность на тех, кто более компетентен, чем он сам. – Хорошо, – бормочет он, вина и ненависть к себе явно сжирают его. – Но только в этот раз. Если Фушигуро в конечном итоге не убьёт тебя во время или меня после, мы можем потом пересмотреть условия. И это всё, что нужно Сукуне, чтобы взять верх: чёрные линии и замысловатые отметины расползаются по коже. Он разминает шею, делает большой, глубокий вдох и улыбается. Проклятая чёрная, злобная энергия струится по его конечностям, огонь течёт в его крови. – О, вот что значит быть живым.

***

Лицо Фушигуро прижато к кровати, подушка зажата между коленями, руки вцепились в простыни, костяшки пальцев побелели от отчаяния. Он сидит спиной к двери, одет в свободные серые спортивные штаны, так что первое, что видит Сукуна – это небольшое влажное пятно на них сзади. У Сукуны слюнки текут от осознания, что Фушигуро уже настолько мокрый, что пропитал ткань насквозь. Сукуна наблюдает, как Фушигуро робко ворочается по своей подушке – мягкие, хриплые, смущённые вздохи, приглушённые тканью, в жалкой попытке сохранить спокойствие. Даже находясь в другой комнате Сукуна и Итадори могли слышать его без особых усилий. Фушигуро даже не заметил, как Сукуна вошёл; как он прислонился к двери, которую запер за собой, и скрестил руки на груди. Двуликий Призрак с наслаждением наблюдает за тем, кто вот-вот станет его собственностью. Нет, Фушигуро уже принадлежит ему по праву. Сукуне всегда нравилась развратность течки, гона и тому подобного. Всепоглощающее, ненасытное стремление трахаться, быть трахнутым, и всё что лежит между этим. Удовольствие – это всё, что имеет значение, и Сукуне это нравится. Судя по всему, Фушигуро уже не совсем в себе. Хотя пока что он кажется в здравом уме – раздраженный, дрожащий и сбитый с толку. Затылок у него ярко-красный от стыда, губы едва приоткрыты, подушка слегка влажная от слюны. Однако Фушигуро совершенно не похож на себя обычного, сдержанного. Это ещё одна часть, которую Сукуна обожает. Отдаться неоспоримому, невыразимому удовольствию – это восхитительно, и Сукуна заинтригован тем, как далеко готов зайти Фушигуро, чтобы бороться со своей биологией, отказывая себе в собственном удовольствии. Фушигуро – очень, очень интересное существо. Ему требуется ещё несколько мгновений, чтобы осознать, что он больше не один. Что кто-то наблюдал за ним, в то время как сам Фушигуро был поглощён попытками заставить себя чувствовать хорошо, какими бы неохотными ни были его движения в тот момент. Медленно, не сдвигаясь с места, он начинает поворачиваться. По его шее скатывается капелька пота, спускаясь к впадинке между ключицами, где сползла рубашка – Сукуна облизывает губы при виде этого зрелища. –Итадо... – Затем глаза Фушигуро начинают расширяться от осознания. – Ты! – произносит он в ужасе. Сукуна не испытывает ничего, кроме восторга. – Этот сопляк позволил мне взять верх, – объясняет он, отвечая на вопрос, который наверняка сейчас крутится в голове Фушигуро. Фушигуро сглатывает и прижимает подушку к паху в жалкой попытке скрыть свою эрекцию. Сукуна находит это почти милым. – Ты – – Ты знаешь, что происходит? – Спрашивает Сукуна, оглядывая растрепанный вид шамана. Его волосы слегка прилипли ко лбу от пота. Его рукава закатаны до локтей, предплечья жилистые и напряжённые. Он тяжело дышит, его губы влажные и блестящие. Боже, он выглядит так, словно прямо сейчас готов быть съеденным. Сукуне приходится сдерживаться, чтобы просто не взять его прям таким. Он хочет растянуть наслаждение, хочет предаваться ему так долго, как только сможет. Прошло больше тысячи лет с тех пор, как он в последний раз кого-то трахал, не говоря уже об омеге или самце-омеге в период течки. Он не собирается торопиться, а хочет медленно наслаждаться тем, что уже ему принадлежит. – Пацан не знал, так что мне пришлось объяснить ему происходящее тут, – продолжает он, прикрывая наполненные тьмой глаза, и засовывает руки в карманы Итадори, игнорируя фантики от конфет, которые находит там. Фушигуро всё ещё в тумане от жары, поэтому Сукуна решает воспользоваться возможностью и немного подразнить его. – Похоже, ты был хорошим мальчиком в школе. Возможно даже обращал внимание на то, что учителя говорили о представителях вторичного пола. Сукуна может себе это представить – Фушигуро всегда казался стереотипным хорошим мальчиком, которого насильно засунули в реальность мира проклятий. Он выглядит как человек, который больше всего на свете хочет придерживаться правил – безопасных и скучных, и всё же Сукуна всё ещё чувствует тягу к нему. Но неожиданно Фушигуро начинает смеяться. Сукуна приподнимает бровь. – Хах. Я не хочу разрушать твои представления обо мне, Рёмен Сукуна, – смеётся Фушигуро, запрокидывая голову. Его голос грубый и хриплый, кожа бледная, как лунный свет. Сукуне нравится, что его глаза такие же тёмные, как и тени, которыми он управляет. Фушигуро ухмыляется, слегка ёрзая на кровати. Похоже, слова Сукуны вывели его из затуманенности и внесли немного ясности в голову. – Но, на самом деле, я был хулиганом в средней школе. Честно говоря, я, скорее всего, пропустил больше уроков, чем Итадори. Сукуна приглядывается и видит, что в его глазах больше нет страха. – Ты каждый раз превосходишь мои ожидания, Фушигуро Мегуми, не так ли? В этом особенность Фушигуро: всё в нём ощущается как тяга, как неизбежность, и всё же... Сукуна никогда по-настоящему не знает, что Мегуми выкинет дальше. Он никогда не знает, что на самом деле происходит в голове Фушигуро. Он – аномалия, причуда природы, так что вполне закономерно, что он каким-то образом стал первым мужчиной-омегой за последние столетия. Фушигуро делает глубокий вдох, расслабляя сжимающие до побелевших костяшек подушку пальцы, кладёт ее между бёдер, разворачивает руки ладонями вверх. А потом он на секунду закрывает глаза и роняет голову вперёд, выглядя побеждённым. – Я – омега, – говорит он, уставившись на свои ладони. Сукуна облизывает нижнюю губу. – Ты – омега. Фушигуро поднимает голову, открывает глаза и смотрит прямо на Сукуну. Ни страха, ни злобы. – И что теперь? – спокойно спрашивает он, ресницы отбрасывают тени на его скулы. – Ты собираешься убить меня, пока я слаб и беззащитен? (Ты единственный человек в мире, которого я бы не посмел убить.) Сукуна усмехается, его губы растягиваются в оскале. – Нет, нет, я не собираюсь убивать тебя, – говорит он, подходя ближе, к самому изножью кровати, и отмечает, что вблизи Фушигуро ещё более сногсшибателен. – Я также не могу допустить, чтобы ты умер у меня на глазах, Фушигуро Мегуми. Ты мне кое для чего нужен. (К тому же, ты интересный) – В общем, я собираюсь помочь тебе. Глаза Фушигуро расширяются, зелёные и пронзительные, но он оценивает ситуацию быстро и точно. Сукуна впечатлен тем, насколько до сих пор трезв его рассудок. – Вы с Итадори заключили контракт, – неуверенно предполагает Фушигуро. Грудь Сукуны сотрясается от смеха, удовлетворённого и даже немного гордого. – Как проницательно. – Но, – Фушигуро прерывается с резким вздохом, брови сходятся от боли. Похоже, сопротивление течке в итоге берёт свою плату, и Сукуна удивлён, что их разговор вообще продолжается. – Я знаю, ахх, я знаю, что ты получишь от контракта, но что Итадори получит взамен? Сукуна щёлкает языком, глядя на раскрасневшегося Фушигуро, который начинает выходить из принудительно-осознанного состояния. Он быстрым рывком оказывается на кровати, запускает руки в волосы Фушигуро и прижимает омегу к стене. Со злобной, голодной ухмылкой Сукуна утыкается носом прямо в пахучую железу Фушигуро и стонет. Шаман парализован, вдох застревает у него в горле, когда Сукуна просовывает колено между его бедер, раздвигая их и заставляя возбуждение Фушигуро прижаться над коленом. – Похоже, ты даже не понимаешь, насколько хорошо пахнешь, да? – Мята и мёд, тягучесть, прохлада и сладость. Сукуна опьянён, от этого запаха текут слюнки и разум затягивает пеленой, но он заставляет себя отстраниться и отпустить Фушигуро, чтобы хорошенько его рассмотреть. Зрачки расширены, тёмно-изумрудные, в отличие от его обычного ярко-зелёного цвета; щёки румяные, раскрасневшиеся от горячего стыда и непрошеного желания; губы слегка приоткрыты, розовые, готовые к поцелуям. И Сукуне не терпится забрать то, что принадлежит ему. Не терпится показать Фушигуро, что было утеряно в современный век. Удовольствие, чистое и незамысловатое. Мир, кажется, забыл об абсолютной красоте удовольствия и гедонизма в его первоначальном виде. Удовольствие, избавленное от того, что люди называют добродетелью; того, что люди определяют как правильное и неправильное, хорошее и плохое, нравственное и аморальное. Ничто из этого не имеет значения. Ничто из этого не должно иметь значения. – Готов поспорить, что этот маленький сопляк знал, что не смог бы контролировать себя к моменту, когда совсем скоро у тебя начнётся настоящая течка. – Он не думает, что Итадори продержался бы и минуту, находясь в одной комнате с Фушигуро во время его разогрева. – Настоящая? – Фушигуро, наконец, удается освободиться, опрокидываясь вперёд с болезненным стоном, и его рот находится прямо над плечом Сукуны, прежде чем он снова пытается выпрямиться. – Ты хочешь сказать, что... это не она? Сукуна только посмеивается на это, одним плавным движением стаскивая с Итадори рубашку и толстовку с капюшоном. Здесь становится жарко, и дальше будет только хуже. – Даже близко нет. Он не упускает из виду, как взгляд Фушигуро изучающе задерживается на отметинах Сукуны и жёстком, мускулистом рельефе тела Итадори. Вот что Сукуне так нравится в течках и гоне – они обнажают тебя до того, чем ты являешься по своей сути: следствием биологии, массой клеток без какого-либо предназначения. И тогда ты ставишь в приоритет удовольствие, пожиная плоды своих побед, и живёшь. –Что... что со мной происходит? – Руки Фушигуро вцепились в простыни, волосы падают ему на глаза. Угольно-чёрные волосы, бледная кожа, изумрудно-зелёные глаза. – Проще говоря, – отвечает Сукуна, возвращая руку, чтобы взъерошить влажные волосы Фушигуро, – твоё тело хочет, чтобы я... точнее... оно хочет, чтобы кто-нибудь втрахал в тебя ребёнка, и оно наказывает тебя за игнорирование этого желания. Похоже, он пропустил эту часть, разговаривая с мальчишкой. – Но я же... не могу, – шипит Фушигуро, стиснув зубы. Он выглядит рассерженным от этой мысли. Сукуна смеётся, проводя большим пальцем по щеке Фушигуро. Ему нравится паника в глазах шамана и то, как он тихо ахает от нежного прикосновения. – Ты не можешь, и именно из-за этого течка становится только хуже. Мужчины-омеги не могут рожать детей без необходимых для этого органов, но такая неспособность только усиливает желание их внутренних омег размножаться. Снова и снова в надежде, что получится. Но этого не произойдёт. Этого не случится. И все же не значит, что их тела не пытаются. Для Сукуны это прекрасно – эгоистичное, целеустремленное, но в то же время праздное желание чего-то, чего тело никогда не сможет достичь. Сукуна никогда не узнает, на что это похоже, он никогда не узнает, каково это – хотеть чего-то, чего он не может иметь, потому что весь мир и так принадлежит ему, но мысль об этом прекрасна. До Фушигуро наконец-то начинает доходить, что если это ещё не самое худшее, то у него неприятности. – И, чтобы помочь мне, ты хочешь трахнуть меня? – он рычит, его запах вспыхивает от возбуждения и гнева. Сукуна резко вдыхает, его глаза полуприкрыты, на лице злая ухмылка. Фушигуро крепко прижимается к его бедру, и Сукуне приходится сдерживаться, чтобы не впиться ртом прямо в его запаховую железу и ощутить вкус его плоти. – О, я хочу сделать гораздо больше, чем это, – напевает он, просовывая другую руку под рубашку Фушигуро и прижимая ладонь к его прессу. Фушигуро вздрагивает от прикосновения и ударяется головой о стену. – Чёрт, – стонет он, зажмуривая глаза, в то время как его дыхание учащается. Бедра ноют от прикосновения Сукуны, и у проклятия перехватывает дыхание. Рука Сукуны обхватывает влажный от пота и лихорадки затылок Фушигуро и крепко прижимает большой палец к горлу шамана. Он мог бы легко убить Фушигуро прямо сейчас – он этого не сделает, и ни за что бы не стал, – но одна только мысль о том, что у него такая большая власть над кем-то, опьяняет. Однако Фушигуро даже не пытается бороться, он просто принимает то, что Сукуна решает ему дать. Сукуна же ожидал большей борьбы. – Ты не собираешься хотя бы попытаться сопротивляться этому? Сопротивляться мне? Фушигуро начинает то приходить в себя, то выходить из состояния ясности, но улыбка, которой он одаривает Сукуну, – это сознательное усилие. – Не пойми меня неправильно, Сукуна, – говорит он; зрачки чёрные, как обсидиан, голос низкий и сиплый. – Я и близко не настолько благороден, чтобы бороться с этим в одиночку. Из-под тяжёлых век и густых ресниц его глаза бегло осматривают тело Сукуны, пронизанное проклятой энергией и зловещим вожделением. Однако больше нет ни отвращения, ни страха, ни даже гнева. Единственная эмоция, которую Сукуна видит на лице Фушигуро – голод. – Это не значит, что я особо рад происходящему. Но если ты здесь и предлагаешь... Что ж... Мне пригодится любая помощь, которую я могу получить. Глаза Сукуны темнеют, он ухмыляется от уха до уха. (Ты действительно нечто особенное, Фушигуро Мегуми.) – Очень хорошо, – выдыхает Сукуна, проводит зубами по обнаженной стороне шеи Фушигуро, пока не останавливается прямо у запаховой железы, и вдыхает. Затем он обхватывает ртом набухшую железу и засасывает, его язык горячий и дразнящий. Вкус Фушигуро даже сильнее, чем запах: эвкалипт со стойкими нотами меда, сладкий, аппетитный и вызывающий привыкание. Фушигуро задыхается, такой разбитый и мокрый. Сукуна может только представить, какие крики издавал бы мальчишка, если бы он укусил его, пометил, сделал его своим. Но в этом нет особой привлекательности. Нетронутый и оставленный в одиночестве Фушигуро очарователен. Сукуна и близко не был бы так заинтересован в Фушигуро, если бы тот, подобно остальным, прогнулся под зловещей волей Сукуны, если бы он не остался тем, кто он есть в своей сути. И Сукуна всё ещё не может до конца понять, что это за суть. Даже для Короля проклятий Фушигуро Мегуми неприкосновенен. –Я надеюсь, ты... – Фушигуро извивается, вжимаясь членом в бедро Сукуны, и Сукуна обожает звуки, которые тот издаёт: смущённые, гортанные и с придыханием. Он отрывается от посасывания шеи, чтобы посмотреть на Мегуми. – Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь? Лучше бы Итадори не передавать меня кому-то некомпетентному. Сукуна гордится своим самообладанием. Конечно, он гедонист, но он знает, что иногда лучше подождать до тех пор, пока его добыча не расцветёт в полную силу; до тех пор, когда можно будет до максимума выжать каждую крупицу удовольствия. Но прямо сейчас, кажется, что-то ломается, обрывается нить самоконтроля. Пальцы Сукуны сжимаются, костяшки белеют, ногти чернеют, когда он сжимает шею Фушигуро, ограничивая приток крови к его мозгу. Недостаточно сильно, чтобы заставить его задохнуться, но достаточно, чтобы его голова закружилась. Достаточно, чтобы напомнить ему о том, кто такой Сукуна на самом деле. Реакция Фушигуро потрясающая – он вздрагивает, тело обмякает, опадая к стене. – Не будь таким нахальным, шаман, – предупреждает Сукуна, и жёсткая энергия струится по всему его телу до кончиков пальцев. – Знай своё место. Лицо Фушигуро красное, глаза почти закатились к затылку. Сейчас ему, должно быть, трудно сопротивляться. Невозможно сопротивляться изнуряющему жару, тёмному туману в собственной голове, собственным инстинктам. Его губы приоткрыты, и это почти так, как будто ему это нравится, почти так, будто он умоляет, чтобы его придушили, умоляет кого-нибудь сделать ему приятно, каким бы постыдным это ни было. И это то, что Сукуне так нравится видеть. Он ослабляет хватку на горле Фушигуро и бросается вперёд, пока их рты не встречаются, не давая шаману ни секунды на вдох. Язык Сукуны скользит прямо в открытый рот Фушигуро – мягкий, влажный и податливый. Омега задыхается от нехватки кислорода, но Сукуна только крепче целует его, посасывая язык и покусывая губы. Поцелуй развратный и первобытный. С тех пор, как Сукуна снова обрёл плоть, он никогда не чувствовал себя более живым. Он держит Фушигуро словно в клетке, положив руку ему на затылок, а другой задирает к груди чёрную рубашку. Фушигуро явно неопытен в поцелуях, но он компенсирует это пылом и готовностью позволить Сукуне взять темп под контроль. Раз уж это Фушигуро Мегуми, то Сукуна вполне может выложиться по полной. Сукуна отстраняется от поцелуя, плотная ниточка слюны все ещё соединяет их губы. Фушигуро, то ли потому, что он хочет этого, то ли потому, что ему подсказывает инстинкт, тянется к тёплым губам Сукуны, тихо дыша. Его щёки розовеют, как только он осознаёт, что только что сделал – по крайней мере, пытался сделать. – Тебе это нужно, да? – Сукуна ухмыляется, увеличивая расстояние между ними. – Заткнись, – рычит Фушигуро, прикрывая глаза рукой, и румянец разливается по его груди. – Это из-за гребаной течки. – Хм, – мурлычет Сукуна, разглядывая влажную палатку в спортивных штанах шамана. Он насквозь промок от своего возбуждения, он уже в полной готовности быть насаженным на член. – Я удивлён. Сукуна не знает, может ли он всё ещё называть себя альфой, но те немногочисленные и разрозненные остатки человеческого, которые ещё существуют внутри него, требуют, чтобы он заявил права на омегу перед ним – или, может быть, это просто альфа Итадори. Хотя не имеет значения, что это или кто это, потому что он просто полностью игнорирует эту потребность. Он сомневается, что кто-то другой смог бы сделать то же самое. Для Двуликого Призрака это должен быть Фушигуро Мегуми. И вполне справедливо, что это должно быть уместно в обе стороны. – Сними свою рубашку. Ты перегреешься, если будешь всё время находиться в ней, – категорично приказывает Сукуна, отмечая, что чёрная рубашка Фушигуро практически прилипла к нему. Фушигуро сглатывает и кивает. Он одним движением снимает её с себя, отбрасывая вывернутую наизнанку рубашку в сторону. Весь его живот покрыт слоем пота, и, видит бог, Сукуна определённо хочет сожрать его. –Ты здесь до... – Фушигуро неловко ёрзает. Внезапное отсутствие физического контакта, должно быть, действует на его омегу. – Как долго ты здесь пробудешь? Сукуна ухмыляется. Он приподнимается на коленях так, что Фушигуро приходится смотреть на него снизу вверх. Сукуне определённо нравится, как Фушигуро выглядит сверху: его красивое лицо, непокорные глаза, безупречная бледная кожа. Затем он кладёт два пальца под подбородок Фушигуро и приподнимает его так, что их губы почти соприкасаются. – Не волнуйся, дорогуша. Я буду здесь до конца твоей течки. Первые течки короче, всего два-три дня по сравнению с обычной неделей, но взамен они гораздо более интенсивные. Лицо Фушигуро горит, но, несмотря ни на что, он старается сохранять самообладание. Впечатляюще! – Я надеюсь, что Итадори заключил для меня добросовестные условия контракта? Сукуна прижимает ладонь к щеке Фушигуро, и омега позволяет ему это; кожа будто наэлектризована, тёплая на ощупь. – Я был тем, кто выдвигал условия. Он просто согласился с ними. – Слишком отвлеченному рукой на своей щеке, Фушигуро требуется немного времени, чтобы воспринять сказанное Сукуной. Бессознательно его губы снова приоткрываются, как будто он хочет попробовать пальцы на вкус. – До тех пор, пока он согласен с ними. Сукуна гладит щёку большим пальцем вблизи уголка рта, и Фушигуро неосознанно начинает урчать от удовольствия. Однако, когда он слышит себя, он в шоке рывком отстраняется, на его лице появляется смущение. С несчастным вздохом Фушигуро стонет: – Итадори никогда мне этого не забудет. – Этот сопляк затих с тех пор, как мы поменялись, если тебе от этого станет легче. Фушигуро хмурится, его брови сходятся сильнее, когда новый приступ боли пронзает его. А затем его тело словно движется само по себе, и в попытке избавиться от этой боли он снова пробует поцеловать Сукуну. Сукуна удовлетворенно улыбается, но не даёт их губам соприкоснуться, а лишь кладёт два пальца на губы Фушигуро просто чтобы немного подразнить того. Однако Фушигуро продолжает превосходить все его ожидания. Он открывает рот и обхватывает губами пальцы Сукуны, нежно их посасывая. На секунду – долгую-долгую секунду, которая тянется целую бесконечность – Сукуна замирает в изумлении. Он не думает, что за многие прожитые годы когда-нибудь встречал кого-то столь же сбивающего с толку, манящего и непредсказуемого, как Фушигуро Мегуми. Язык скользит по подушечкам пальцев – влажный, горячий и нуждающийся. Он смотрит на Сукуну снизу вверх, посасывая его пальцы. С мягких, пухлых губ капает слюна. – Чёрт, – слышит Сукуна собственное бормотание. Когда Сукуна приходит в себя, он решает поменять планы. Если Фушигуро так нетерпелив, то Сукуна даст ему желаемое. Он просовывает пальцы внутрь до самых костяшек, пока кончики пальцев не упираются в заднюю часть горла. Фушигуро начинает давиться пальцами, хныча от полноты, но ни в малейшей степени не отстраняется. Затем Сукуна трахает рот отчаянного и страстно жаждущего этого омеги, который снова жмётся к бедру Сукуны. Боже, он пропитал свои спортивные штаны насквозь, и даже джинсы Итадори немного намокли там, где он прижимается. Сукуна глубоко вдыхает и позволяет густеющему аромату Фушигуро наполнить его мозг эйфорией. В мире нет ничего даже близко похожего на это – удовольствие разбивать кого-то на части, доводить его до первобытного, гедонистического состояния, когда кроме собственного наслаждения ничто другое не имеет значения. Как только ему наскучивает трахать рот Фушигуро, Сукуна вытаскивает их, проводит влажными пальцами по губам омеги и вытирает насухо о его щёку. – Хороший мальчик, – шепчет он, оттягивая большим пальцем нижнюю губу Фушигуро вниз и обнажая ряд зубов. Сукуна хочет посмотреть, как много мальчишка готов вынести, хочет проверить пределы его послушания, хочет выяснить, как далеко он может зайти с Фушигуро сегодня. И, судя по всему, Сукуне вообще не нужно сдерживаться. Фушигуро сладко стонет от похвалы, закрывает глаза, и становится ясно, что прямо сейчас, в этот самый момент, он позволил бы Сукуне сделать с ним всё что угодно. И дальше будет становиться намного хуже... Намного лучше! – Ты, наконец, начинаешь втягиваться, не правда ли? Моргая своими красивыми глазами, Фушигуро приходит в себя в очередном моменте ясности. Впрочем, это продлится недолго. У Сукуны достаточно опыта, чтобы знать наверняка. – Чёрт, я.. я уже? – спрашивает он, поворачивая голову в сторону. – Почти. (Ты бы не смог задать этот вопрос, если бы был в самом разгаре). – Не будь нетерпеливым. Ты скоро окажешься там. Фушигуро свирепо смотрит на него, вытирает рот тыльной стороной ладони и ворчит: – Ты говоришь так, будто я этого хочу. Сукуна одаривает его злобной, насмешливой ухмылкой. – А разве нет? Разве не приятно сдаться? Поддаться своим инстинктам? Наступает момент лиминальности. Фушигуро находится на грани жара течки и ясности одновременно. В его голове какофония из инстинктов и гордости, противоречащих друг другу до крайностей. Сукуна слышит, слышит эту прекрасную мешанину звуков. И он точно знает, как подтолкнуть Фушигуро к нужному краю. – Сомневаешься? – спрашивает он, обхватывая щёки Фушигуро ладонями. Фушигуро смотрит на него блестящими глазами. – Иди сюда, я покажу тебе. И затем он тянет Фушигуро на себя, ложась на спину, а мальчик оказывается сверху него. Фушигуро приподнимается на локтях и коленях от внезапной перемены положения. Его глаза широко раскрыты, обжигающе горячие щёки раскраснелись. Он прекрасен, и Сукуне не терпится его погубить. – Что ты – – Просто делай то, что доставляет удовольствие, – приказывает Сукуна, целуя омегу чуть ниже уха – мягко, дразняще и уязвимо. У него действительно нет никаких дурных намерений по отношению к Фушигуро – прямо сейчас он просто хочет, чтобы Фушигуро чувствовал себя хорошо. Находящийся в сознании Фушигуро неподвижен. Колючие, угольно-чёрные волосы закрывают его глаза. Губы Сукуны скользят по его запаховой железе – это влажное, прошибающее током ощущение для них обоих. И Фушигуро начинает тяжело дышать, по-настоящему теряя себя из-за своей течки. Сукуна хочет пощадить его и просто сказать Фушигуро, что тому делать – он думает, что Фушигуро хотел бы, чтобы у него отняли выбор и волю, чтобы он мог брать только то, что Сукуна ему даёт. – Делай то, что ты делал раньше, до того, как я вошёл, – хочет сказать Сукуна. Но он не успевает, потому что Фушигуро начинает действовать сам, прижимаясь своей промежностью к Сукуне, вращая бёдрами плавными, медленными, возвратно-поступательными, повторяющимися движениями. Его тихие стоны и поскуливания – музыка для ушей Сукуны. Воздух насыщен его ароматом, прохладным и сладким, и Сукуна видит только его, прекрасного и сильного. – Да, Фушигуро, вот так, – стонет Сукуна, вдыхая его пьянящий запах. (Никто другой не смог бы заставить меня чувствовать себя так. Никто другой не смог бы заставить тебя чувствовать себя так.) – Блять, – вздыхает парень, болезненно втягивая воздух, – Какого дьявола это так приятно? Сукуна тихо смеётся, вылизывая полосу на шее мальчика просто чтобы услышать, как он задыхается. – Потому что это то, для чего такие омеги как ты были рождены, – мягко говорит он ему. – Чтобы их трахали и использовали для размножения. – Ох, да пошёл ты, – выплевывает Фушигуро, но не прекращает двигаться. Сукуна думает, что Фушигуро не смог бы остановиться, даже если бы захотел. – Помни свое место, омега, – рычит он в ответ, но на самом деле он не злится. Сукуну больше всего забавляет, что Фушигуро все ещё держится за свой рассудок, ведёт чёткий разговор несмотря на то, что его поглощают течка и ослепляющее желание. Фушигуро смеется, но в этом смехе нет радости. Больше похоже на что-то вроде жалости к себе, горечи и поражения. – Моё место? – он усмехается, приподнимается в вертикальное положение и начинает втирать член Сукуны между своих ягодиц. Пропитанная смазкой ткань делает трение ещё более восхитительным. Фушигуро наконец-таки прислушивается к своим инстинктам, прислушивается к желанию быть наполненным до чёртовых краёв. Он стонет от сильной чувствительности и морщится от влажного хлюпающего звука, который издаёт, откидываясь назад. Выглядит так, будто Мегуми едет на нём верхом. Сукуна стонет от этой мысли. Позже, - он напоминает себе. – Думаю, что теперь я осведомлён о своём новом месте. Сукуна не знает, насколько вымирание самцов-омег повлияло на современное общество, но он предполагает, что не очень приятно осознавать себя единственным в своём роде. – Брось. Все не так плохо, – Сукуна уверенно кладёт руку на бедро Фушигуро. – Поверь мне. Пока у тебя есть кто-то, кто поможет тебе пережить течку, всё не так уж плохо. Со всем остальным ты сможешь разобраться позже. Но затем Сукуна понимает, что он делает. Понимает, что он утешает Фушигуро. Его хватка на бедре Фушигуро моментально усиливается, костяшки пальцев белеют. Сукуна – Двуликий Призрак, Король Проклятий. Он эгоистичен, гедонистичен и не заботится ни о ком, кроме себя. Он интересуется Фушигуро Мегуми по исключительной причине – потому что Фушигуро Мегуми интересный. Его техника призыва теневых шикигами завораживает, как и его готовность сражаться в ближнем бою. Он стоически спокоен, хладнокровен и собран, конечно же поэтому так захватывающе наблюдать, как он опускается до первобытного состояния. И все же что-то в Фушигуро Мегуми заставляет Сукуну думать, что за всем этим может скрываться что-то большее. – Ты был альфой? В своей прошлой жизни? Сукуна медленно приподнимает бровь. Его никто никогда раньше не спрашивал о его человеческой жизни. – Я был. – У тебя было... много омег? – Спрашивает Фушигуро. Судя по его хриплому голосу, он близок к тому, чтобы впасть в настоящее отчаяние, хотя всё ещё пытается это скрыть. – Ты снова спрашиваешь меня, действительно ли я знаю, что делаю? Ресницы Фушигуро отяжелели от непролитых слёз, мокрые и густые. Сукуна превыше всего ценит удовольствие и силу, но красота стоит на третьем месте. Так уж вышло, что Фушигуро Мегуми соответствует всем трём параметрам. – Возможно. Сукуна должен быть в бешенстве, он действительно должен быть в бешенстве. В Короле Проклятий никто не смеет сомневаться, решительно никто! Но Фушигуро, похоже, снова стал исключением. – Тц. Если ты мне не веришь, думаю, мне придется тебе показать, – мстительно напевает Сукуна, кладя ладонь на живот шамана, чуть выше V-образной линии пресса. Внутри Сукуны вспыхивает что-то первобытное. Какая-то его часть хочет увидеть сидящего на своём члене Фушигуро с набухшим от спермы животом, обезумевшего от блаженства. (Всему своё время) Он кладет руку на талию Фушигуро и сжимает, пальцы впиваются в его молочно-белую кожу, оставляя синяки, которые точно останутся на несколько дней - намного дольше, чем кратковременная течка. Первые из многих, которые Сукуна оставит сегодня вечером в качестве напоминания. Он подносит другую руку с чёрными, подстриженными ногтями к основанию головы Фушигуро, массируя и поглаживая, прежде чем схватить горсть волос и потянуть. Фушигуро хнычет, с силой откидывая голову назад, неохотно обнажая шею. Ещё больше слёз собирается вдоль линий роста ресниц, угрожая пролиться от внезапной демонстрации силы – и Сукуна широко улыбается, чёрные проклятые отметины горят по всему телу от желания. Фушигуро вздрагивает, снова теряя ясность сознания и возвращаясь в это прекрасное состояние жара. Однако после этого его и без того слабые движения полностью прекращаются. – Разве я сказал тебе перестать двигаться? – Сукуна рычит, ещё раз дергая Фушигуро за волосы и наслаждаясь хныканьем, которое издаёт омега. Фушигуро отчаянно мотает головой и снова начинает двигаться. Хватка Сукуны на его талии усиливается, рука сжимает сильнее в чистом и предельном возбуждении, а Фушигуро лишь извивается от прикосновения. (Красивый. Всецело и абсолютно прекрасен) – Во-первых, я хочу, чтобы ты кончил вот так, – спокойно приказывает Сукуна, восхищаясь тем, каким потерянным выглядит Фушигуро, как будто у него больше нет собственного разума. – Тогда я покажу тебе, почему я единственный, в ком ты будешь когда-либо нуждаться во время твоей течки, идёт? – Ннгх, – хнычет Фушигуро, глаза его закрыты, рот блаженно открыт, слюна стекает по подбородку. – Я задал тебе вопрос, Фушигуро. Дело в том, что на самом деле ему не нужен ответ. Неважно, чего хочет Фушигуро. Не имеет значения, потому что Сукуна всё равно ему это даст. Фушигуро приоткрывает глаза, веки тяжёлые, ресницы тёмные. Он в отключке, ни единой мысли в его хорошенькой голове. – Ты, ах... Пока Фушигуро изо всех сил пытается вспомнить, что ему было велено делать, Сукуна решает подрочить ему через спортивные штаны, обхватывая рукой его эрекцию и неторопливо её сжимая. Он хочет ослабить концентрацию Фушигуро, хочет заставить его понять, что это всё, на что тот сейчас способен. И это работает, потому что стоны Фушигуро становятся громче, он пытается следовать за движениями Сукуны, в то же время втирая член Сукуны между своих ягодиц. Между ними слишком много ткани, но Сукуне нравится, как это расстраивает Фушигуро – он хмурится, суетится и несчастно скулит. Если Фушигуро такой отчаявшийся пока они оба всё ещё одеты ниже пояса, Сукуне не терпится увидеть его реакцию, когда они окажутся обнажёнными, кожа к коже. – Тсс, дорогуша, больше не волнуйся об этом, ладно? – Сукуна обхватывает лицо Фушигуро одной рукой, а другой нежно сжимает его член. – Просто сосредоточься на моей руке. Сосредоточься на том, чтобы чувствовать себя хорошо. Фушигуро неуверенно кивает, вбиваясь в руку Сукуны. Сначала он делает это неохотно, осторожными маленькими толчками с тихими стонами, но ему не требуется много времени, чтобы осмелеть от своих звуков и движений. Его рот широко открыт, с нижней губы капает слюна. Его движения неистовы и прекрасны, и он разлетается на части до того, как осознаёт это. Голова запрокинута назад, рот изогнут в одурманенной, эйфорической улыбке, и тихое «ох» слетает с его губ. Первый оргазм во время его течки. Фушигуро нужно будет повязать с узлом, чтобы он почувствовал себя хотя бы близко к насыщению, но пока и это хорошо, пока этого достаточно. – Аах, аах, – стонет он, пока Сукуна продолжает надрачивать ему. Брови сходятся вместе, когда стимуляция становится чрезмерной. Сукуна ухмыляется, игнорируя то, что стоны Фушигуро превратились в болезненные всхлипы. В конце концов, Сукуна всё же проявляет милосердие и убирает руку. Голова Фушигуро опускается, и на мгновение Сукуна обнаруживает себя очарованным. – Давай снимем это с тебя, – говорит он, дергая Фушигуро за пояс. Фушигуро моргает, тяжело дыша и извиваясь. Как только до его мозга, наконец, доходит то, что сказал Сукуна, он с энтузиазмом кивает, помогая снять влажные и насквозь пропитанные смазкой спортивные штаны и нижнее белье. Теперь он лежит на спине совершенно голый, с раздвинутыми бедрами, Сукуна же сидит между его ног. Чёрт, от него так вкусно пахнет. Его запах ударяет Сукуне прямо в голову. Ощущение тока по телу, вспышка жара и холода, и это на мгновение отвлекает Сукуну. Отвлекает от великолепного зрелища красного, пульсирующего члена Фушигуро. Он хорошего размера, изогнут до самого живота, блестящий от предэякулята и все ещё очень, очень эрегированный. Сукуна в приступе безумия хочет положить его себе в рот. – Чёрт, – вздыхает Фушигуро, возвращая Сукуну в реальность. – Почему я.. Блять, почему я такой мокрый? Глаза Сукуны опускаются к дырочке Фушигуро, подрагивающей и блестящей от смазки. – Ты ничего не знаешь о своей собственной биологии, верно? – Сукуна ухмыляется и с легкостью прижимает одно из бедер Фушигуро к его груди. Он гибкий, да? О, Сукуна сполна воспользуется этим. Ни капли не смущаясь, он проводит двумя пальцами сквозь беспорядочно растёкшуюся смазку, и это посылает волны блаженства по телу Фушигуро. Сукуна кладёт ему на живот ладонь и заставляет Фушигуро замереть, пока сам поглаживает двумя пальцами его сморщенную дырочку. – Мужчин-омег не было, нгхх, уже несколько столетий, – удается выдавить Фушигуро, сгорая от стыда и возбуждения. – Подай на меня в суд за то, что я не предполагал оказаться одним из них. Сукуна безучастно хмыкает, кончиками пальцев обводя вход Фушигуро, поражённый тем, как он быстро расслабляется, готовясь к пальцам Сукуны, к члену Сукуны. (Это то, для чего ты был рождён) Сукуна разводит пальцы в стороны, и между ними тянется скользкая, густая как мёд дорожка, резко выделяющаяся на фоне чёрных ногтей. Фушигуро тяжело дышит, лицо его горит, когда он наблюдает, как Сукуна, приподнявшись на локтях, любуется его обнажённым телом. Затем Сукуна поднимает на него внимательный взгляд и, похотливо ухмыляясь, убирает пальцы. Фушигуро явно смущён. – Чт– Сукуна подносит пальцы ко рту Фушигуро, беспорядочно размазывая по его губам его же собственную жидкость. Очень медленно глаза Фушигуро темнеют от понимания, губы приоткрываются, дыхание замирает, когда Сукуна просовывает пальцы внутрь, а затем надавливает на язык. Его челюсть, следуя за движением, опускается, язык такой податливый и мягкий. И это завораживает: его естественное послушание, его готовность сделать и отказаться от всего, что потребуется, чтобы пережить эту течку. Нет никакого нежелания, и страха тоже нет. Он позволяет Сукуне провести пальцами по своему языку, из него вырываются тихие всхлипы и непристойные звуки. Затем Сукуна вытаскивает свои пальцы и впивается в рот Фушигуро ещё одним обжигающим влажным поцелуем. – Чёрт, твой вкус божественен, – выдыхает Сукуна, облизывая его губу. Король проклятий чувствует себя слегка – чувствует себя сильно не в себе, когда этот прекрасный, восхитительный омега находится полностью в его распоряжении. Его умелый рот скользит по липким губам Фушигуро, когда Сукуна приподнимается над ним, не прерывая контакта. Его рука спускается вниз к нетронутому члену Фушигуро, пока он просовывает язык между податливыми, теплыми губами омеги. Губы Фушигуро расслабляются, бедра приподнимаются навстречу сжавшему член кулаку Сукуны. Он на грани очередного оргазма, так близок к тому, чтобы снова разбиться на части. Однако в данный момент Сукуна хочет разобраться с ним совсем не так. Он хочет многое сделать со своей омегой, но прямо сейчас… Прямо сейчас он хочет показать Фушигуро, для чего омеги вроде него предназначены. Удовлетворенный, Сукуна ухмыляется, прикусывая нижнюю губу Фушигуро зубами, позволяя мягкой розовой плоти немного растянуться, прежде чем он полностью отстраняется, вытирая липкую руку о бедро Фушигуро. – Ммнх, – хнычет Фушигуро. Его красивые ресницы влажные от слёз, угольно-чёрные и густые. Сукуна наклоняется, чтобы слизать слёзы с его щеки, улыбаясь, когда из горла Фушигуро вырывается ещё больше звуков. – Наслаждаешься? Рот Фушигуро открывается и закрывается, но ничего не выходит – он не может подобрать слов. Это так великолепно, просто и незатейливо – медленное и скользкое погружение в полную бессвязность, невозможность избавиться от тумана в голове, инстинкт сдаваться независимо от того, как сильно ты хочешь бороться. Но дело в том, что даже в самом начале Фушигуро не боролся. Фушигуро знал, что он не сможет победить. Он охотно принял это – это удовольствие, эту капитуляцию. Сердце Сукуны громко бьется в груди. Наконец-то Фушигуро здесь. Глядя на происходящее, Сукуна сомневается, что у Фушигуро в ближайшее время будет ещё один момент ясности. – Ты знаешь, Фушигуро, – бормочет Сукуна, возвращая руку к его входу и проталкивая два пальца на всю длину, не давая омеге времени привыкнуть. Фушигуро вздрагивает, хватая ртом воздух. Боже, какой он узкий, адски сжимается вокруг двух пальцев, дырочка беспорядочно сокращается. Маниакально ухмыляясь, Сукуна прижимает язык к шее Фушигуро, восхищаясь тем, как дёргается горло, нервно хватая воздух. Затем Сукуна скользит мокрым, горячим языком вниз по телу Фушигуро, между его ключицами, между грудными мышцами, позволяет своей слюне собраться на выступах пресса Фушигуро. – Ничего не существует, – выдыхает Сукуна, проводя языком по сладкому, тёплому телу Фушигуро, – Ничего, кроме моего удовольствия и неудовольствия. Сукуна вставляет третий палец, улыбаясь тому, как легко приспосабливается тело Фушигуро. –А ты... – Сукуна целует головку его члена, берёт его в рот и громко стонет от вкуса, притягательного и сладкого. Его язык задерживается, прижатый к нижней части члена Фушигуро, когда он поднимает взгляд, тёмные от желания глаза встречаются с глазами омеги. – Ты заставляешь меня чувствовать себя хорошо. Глаза Фушигуро тёмные, голодные, с полуприкрытыми веками, лицо раскраснелось и покрылось потом, грудь вздымается. Его губы приоткрыты, язык покоится на нижней губе. Он хнычет, когда Сукуна трахает его пальцами, звук непристойный и хлюпающий, обжигающий как расплавленная лава. – Это твой первый раз, верно? – спрашивает Сукуна, проводя губами по чувствительной внутренней поверхности бедра Фушигуро, блестящей от слоя смазки. Когда Фушигуро не отвечает, Сукуна просовывает мизинец внутрь и кусает его за бедро. Укус недостаточно сильный, чтобы порвать кожу, но достаточно сильный, чтобы синяк остался наверняка. Сукуна облизывает покрасневшую кожу с тихим постаныванием. – Бесполезно пытаться разговорить тебя, а? Ты определённо слишком узкий, поэтому я бы не удивился, будь это так. Фушигуро кивает с чрезмерным рвением, и Сукуна, честно говоря, не уверен, чему именно он кивает – то ли это запоздалый ответ на вопрос, то ли он просто демонстрирует свой энтузиазм. Однако Сукуна в любом случае доволен. Понемногу Фушигуро начинает насаживаться на пальцы, упираясь локтями в кровать, двигаясь назад-вперёд в тандеме с движениями Сукуны. – Ты быстро учишься, – хвалит Сукуна, ухмыляясь. – Ахх, мнгх. – Его дырочка дрожит вокруг пальцев Сукуны, и, по правде говоря, Сукуна мог бы обойтись без подготовки, но наблюдать, как Фушигуро скулит и медленно сходит с ума всего от пары пальцев, стоит того, чтобы затянуть с этим подольше. С руки Сукуны прямо-таки капает жидкость, а густой, сладкий аромат мяты и мёда ударяет ему прямо в голову. Он вынимает пальцы, ещё раз пристально смотрит на тело Фушигуро и буквально трепещет от вида раскрасневшегося и так отчаянно нуждающегося Фушигуро. Его лицо в беспорядке, ярко-розовое, с широко раскрытыми глазами и мокрое от слёз. Его ярко-розовый румянец распространился по всей груди, а соски набухли словно распускающиеся бутоны, грудь чуть полнее, чем вначале. Его член тверд, а анус приоткрыт и мерцает с практически хлещущей наружу жидкостью. Сукуна смотрит на него и думает: Это тело, созданное для поклонения. Но он прибережёт это для другого раза, потому что сейчас всё, о чем Сукуна действительно заботится, – показать этому великолепному, красивому, сильному, твердолобому омеге каково это, когда тебя трахают по полной. Сукуна переворачивает Фушигуро на живот, подтягивая его бедра вверх так, чтобы его лицо, грудь и колени были прижаты к кровати, а задница приподнята и выставлена напоказ. – Чёрт, – бормочет Сукуна себе под нос, кладёт руки на задницу Фушигуро и сильно её сжимает, большими пальцами раздвигая ягодицы. Как изголодавшийся зверь, Сукуна ныряет прямо в него: он жадно облизывает полоску на яйцах Фушигуро, переходя на промежность, затем проводит языком по сочащейся дырочке, какое-то время посасывая её. Острые зубы ощущаются болезненно при касании к чувствительной, измученной коже. Фушигуро рыдает в постели и начиная выть, когда язык Сукуны кружит вокруг его дырочки и затем проникает внутрь. Сукуна крепче сжимает нежные ягодицы, растягивая их в разные стороны без каких-либо планов воссоединить обратно. – Ах-Ах-мнгх, – Фушигуро продолжает задыхаться и приглушенно плачет, весь в слезах, принудительно раскрытый большими пальцами Сукуны. Язык Сукуны настойчиво ласкает дырочку Фушигуро, и Фушигуро извивается, член твердеет и подпрыгивает в такт его движениям. Он уязвим, раскрыт и оголён под пытками нетерпеливых рук. И его вкус, боже, его вкус – это просто что-то неземное, это что-то дьявольски божественное. С трудом, но Сукуна отстраняется с резким выдохом. В ответ Фушигуро толкается обратно с вожделением, жалким скулежом, испытывая боль от отсутствия прикосновений. Разум затуманивается, Сукуна пристально разглядывает своего прекрасного, только что манифестировавшего омегу, прежде чем броситься к нему, чтобы крепко поцеловать, жадно обхватив ладонями его лицо, смахивая слёзы, вытирая тёплые щёки. Лицо Фушигуро в грёбаном беспорядке, скользкое и обслюнявленное вокруг рта, подбородка и щёк, но видит бог, Сукуна целует его со всей силой и пылом, на которые только способен. Блять. Ему когда-нибудь было настолько хорошо? Был ли у него когда-нибудь кто-то настолько потрясающий? Он когда-нибудь хотел так сильно как сейчас? Фушигуро с энтузиазмом целует его в ответ, поскуливая от вкуса собственной смазки. Его язык влажный и мягкий на языке Сукуны, когда он смотрит на Сукуну через плечо мокрыми от слёз глазами. Его шея ярко-розовая, запаховые железы набухли сильнее, чем когда-либо. Сукуна, блять, просто пожирает его, пьёт, как мёд. Его восхитительные, наполненные вздохами звуки, его великолепное поскуливание и тому подобное. Сукуна первым прерывает поцелуй, слюна стекает с его губ на губы Фушигуро. Рот Фушигуро всё ещё открыт после поцелуя, покорный и нуждающийся. Сукуна проводит большим пальцем по нижней губе омеги и быстро отдергивает палец, прежде чем Фушигуро успевает начать его посасывать. Фушигуро моргает, губы припухли от поцелуя и покраснели. Сукуна почти тянется снова поцеловать его, но – Он понимает, что на нём всё ещё штаны Итадори – Сукуна очень скучает по своему кимоно. Он быстро исправляет это, разрезая всё на кусочки и сметая оставшуюся ткань с кровати. Он практически ждёт, что сопляк начнёт жаловаться, но Итадори, на удивление, хранит молчание. Когда он снова смотрит на Фушигуро, тёмно-изумрудные глаза смотрят на него, такие голодные и примитивные, сосредоточенные на его освобождённом члене, у основания которого неуклонно образуется узел. Хорошо, что его сосуд оказался альфой. Сукуна берёт свой член – или, может быть, это член Итадори, он точно не уверен – в руку и с ухмылкой встречается глазами с омегой, одновременно поглаживая себя от основания до кончика. Это хороший член – твердый, розовый, жилистый – и у него порочный изгиб. Он проводит большим пальцем прямо под головкой, с придыханием постанывая от прикосновения, прежде чем замечает, что Фушигуро начинает хныкать от пустоты. Нуждающийся. Нуждающийся маленький омега, думает Сукуна, опьяненный усиливающимися феромонами Фушигуро. В свою очередь Сукуна кладёт руку между лопаток Фушигуро, опуская омегу вниз и напоминая ему о его месте. Ухмыляясь как дикий зверь, он направляет головку члена к мокрому ободку Фушигуро, со стоном запрокидывая голову назад, когда тот ловит его, когда дырочка Фушигуро поглощает член, порхая вокруг него. Фушигуро стонет – неразборчиво, отчаянно и громко. Он так хорош. Принимает в себя без каких-либо жалоб. Принимает, принимает, принимает. Сукуна трахает его неглубоко, дразнит только головкой. Шаман явно пытается взять больше, пытается насадиться в ответ как бесстыжее маленькое животное, но Сукуна сильно шлепает его по заднице в качестве наказания. Фушигуро рыдает от такого выговора. Сукуна ухмыляется и делает это снова, но на этот раз не убирает руку; он позволяет ей задержаться на горячей плоти, прежде чем сжать, впиваясь ногтями в кровоподтёки на коже. – П-п-п-п-пожалуйста, – плачет Фушигуро, трётся грудью об простынь и извивается под членом Сукуны, раздвигая бедра ещё шире. Сукуна бьет его снова, сильнее, ещё сильнее, пока не раздаётся звонкий шлепок. – Альфа, – стонет Фушигуро, и – (Блять, блять, блять) И, похоже, для Сукуны это как раз то, что нужно. Фушигуро, плачущий, обалдевший, умоляющий Сукуну трахнуть его, напрочь забывший, что Сукуна не то что не альфа, а что Сукуна – даже не человек. Сукуна входит глубже некуда, вгоняя внутрь даже основание своего члена, яйца плотно прижимаются к нежным ягодицам омеги. Фушигуро громко скулит при растяжении, чувствуя, как набухает узел Сукуны. Альфа, альфа, альфа. Прерывистые слоги и полуоформленные звуки. Девственные стенки сжимаются вокруг него, и Сукуна прижимается грудью к спине Фушигуро, наполняя того и трахая без какой-либо сдержанности. – Эй, Фушигуро, – говорит Сукуна, прихватывая зубами мягкий, эластичный хрящ уха Фушигуро. – Ты так легко согласился на всё это, что я даже удивлён. Ты на самом деле шлюха, правда же? Охх. Фушигуро сжимается вокруг него и издает тихий, прерывистый стон, пытаясь снова насадиться в ответ, беспомощно извиваясь. Эти звуки, с которыми его член входит в тугую, мокрую дырочку; эти громкие шлепки их соприкасающихся тел; это порывистое дыхание Фушигуро, быстрое и болезненное, когда Сукуна раз за разом трётся своим членом о его простату... Сукуна может просто влюбиться в это чувство полного, абсолютного контроля. – Трахаешься с самым опасным проклятым существом, которое ты когда-то пытался изгнать, хм? И стонешь под ним как сука. Фушигуро только сильнее вопит. – Альфа-а-а-а, – выдыхает он, запрокидывая голову назад, чтобы сделать вдох ртом. Сукуна пользуется случаем, чтобы схватить в охапку влажные, угольно-чёрные волосы и потянуть. Он мокро целует Фушигуро в щёку и мгновение посасывает мягкую кожу, продолжая безжалостно трахать его. Затем он прокладывает дорожку поцелуев вдоль горла Фушигуро, спускаясь от уха к центру задней части шеи, и кусает. На этот раз он кусает достаточно сильно, чтобы потекла кровь. Это не брачная метка – хотя укус всего в паре дюймов от его запаховой железы, – так что это не нарушение контракта, но, боже, как это возбуждающе! Адреналин бурлит от мысли, что Фушигуро помечен, и это напоминание ему, кому отныне он принадлежит. Принадлежит тому, кого он должен ненавидеть. Тому, кто спас ему жизнь. Тело омеги напрягается, пальцы ног поджимаются, и он судорожно кричит, вновь разлетаясь на куски. Сукуна беспардонно упивается раной, пока вбивается в податливое тело Фушигуро, трахая его через второй оргазм от его течки за ночь. Фушигуро хнычет из-за чрезмерной стимуляции, но по большей части просто позволяет Сукуне делать всё, что тот хочет. (Такой восхитительный вид покорности) Сукуна отпускает волосы Фушигуро, проводит рукой по его спине, оглаживает грудную клетку и кладёт ладонь прямо на сердце Фушигуро. Сердце омеги бешено, громко колотится под рукой Сукуны, и это заставляет Сукуну хотеть трахать его ещё сильнее, трахать до тех пор, пока в его хорошенькой маленькой голове не останется ни единой мысли. Моё, моё, моё! Ничто не имеет значения для Двуликого Призрака, кроме удовольствия и неудовольствия – его удовольствия и неудовольствия. Но прямо сейчас удовольствие Фушигуро Мегуми является частью удовольствия Сукуны. Фушигуро Мегуми принадлежит ему. Это просто данность, но после сегодняшнего вечера... После сегодняшнего вечера Сукуна теперь тоже может принадлежать Фушигуро. По этому праву, и только по этому праву, удовольствие Фушигуро – это теперь и его удовольствие. Как только Сукуна чувствует, что узел начинает набухать по-настоящему, он вытаскивает свой член, но только для того, чтобы перевернуть Фушигуро на спину, управляясь с ним, как с маленькой игрушкой. Сукуна хочет смотреть ему в лицо, хочет поглотить все его милые звуки, хочет крепко поцеловать его, а сделать это со спины немного проблематично. Фушигуро всхлипывает, когда Сукуна толкается обратно, его руки отчаянно ищут соприкосновения, чтобы за что-то ухватиться, когда он снова пытается принять в себя основание члена Сукуны. Узел быстро расширяется, прижатый к опухшему входу Фушигуро. – Не могу, не могу... – руки Фушигуро в итоге находят утешение в волосах Сукуны, кончики пальцев оглаживают кожу головы, притягивая Сукуну ближе и ближе до тех пор, пока их рты не оказываются на расстоянии одного вдоха. Сукуна должен был бы разозлиться, но он не злится. – Помнишь, о чём я говорил ранее? – спрашивает Сукуна низким голосом. Он закидывает ноги Фушигуро себе на плечи и складывает его практически пополам. Новый ракурс позволяет Сукуне одним мощным толчком ввести весь свой узел, и Фушигуро плачет, его стенки неконтролируемо сжимаются и трепещут вокруг вторгнувшегося члена, распахнутые, растянутые до невозможности. – Нгх, альфа, пожалуйста, н-не могу, ммгх... – На его лице блаженство, но в то же время он выглядит так, будто ему больно. Сукуна не совсем уверен, о чём именно он умоляет – чтобы Сукуна остановился или продолжил. Хотя, полагает Сукуна, это не имеет особого значения, потому что член Фушигуро снова налился. – Омеги вроде тебя были рождены для этого, – напоминает Сукуна. И когда он наклоняется для следующего поцелуя, это больше походит на укус, нежели на поцелуй. Сукуна посасывает податливые язык и губы, и Фушигуро позволяет ему, потому что Фушигуро – омега, а омеги рождены для того, чтобы быть использованными. – Рождены для того, чтобы их трахали и использовали для размножения. Тебе придётся признать это. Что это всё, на что ты годишься. Фушигуро давится всхлипом – такой разбитый, побеждённый, в эйфории, в боли. Сукуна не может сказать наверняка, какое чувство сильнее, но это не имеет значения. Не имеет значения, чего хочет Фушигуро, потому что трахаться, быть наполненным и размножаться – это то, что ему на самом деле нужно. – И я единственный, кто может так тебя трахать, – рычит Сукуна, забывая, кто он такой, забывая, кем они являются за рамками происходящего здесь. Потому что сейчас - прямо сейчас, ничего не имеет значения, кроме Фушигуро, горячего и узкого, сжимающего его член, как чёртовы тиски; ничто другое в мире не имеет значения кроме Сукуны, вонзающегося в его – его, его, его – омегу без каких-либо ограничений и контроля. – Запомни это, Фушигуро. Запомни, что я единственный, кто может дать шлюхе вроде тебя то, в чём ты нуждаешься. Это то, что нужно Фушигуро, и это то, чего хочет Сукуна. Рот Фушигуро раскрыт, пока его имеют до беспамятства, и он с трудом дышит. Сукуна прерывает его грязным, жёстким поцелуем. Фушигуро кричит и плачет, пока его стенки сжимаются вокруг толстого члена Сукуны, и он снова извергает горячую струю между их телами. Запыхавшийся, опьянённый, лишённый каких-либо мыслей и основательно использованный, он забрызгивает спермой всё вокруг себя, сжимая мышцы пресса. Сукуна продолжает трахать его, порочно и решительно, и с каждым вдохом он чувствует себя ещё пьянее, голова гудит, грудь наполняется теплом – сладкий-пресладкий запах течки Фушигуро проникает прямо в его мозг. – Слишком м-мнгх – – Давай ещё разок, Фушигуро? – Сукуна тоже чувствует себя на грани освобождения. Но он не остановится, пока не насытится. Не остановится, пока не получит то, чего хочет. – Давай, омега, я знаю, ты сможешь это сделать. – Боже, ммгх, Сукуна – альфа, альфа – Сукуна не обращает внимание на то, насколько хорошо звучит его имя, слетающее с губ Фушигуро, и опускает скользкую, горячую руку вниз, чтобы потянуть член Фушигуро, который снова начал с рекордной скоростью наполняться кровью под яростными поглаживаниями Сукуны. Фушигуро стонет бессвязно, влажно всхлипывая в кровать под собой, пока Сукуна входит и выходит из него своим членом, трахает его снова и снова, разбивает на осколки из раза в раз до тех пор, пока ничего не останется. – Сукуна, Сукуна... И Сукуна больше не может игнорировать то, как сильно ему это нравится. Нравится слышать, как его хорошенький омега стонет его имя, нравится слышать, как Фушигуро стонет его имя. Он больше не может игнорировать, как это сводит его с ума, потому что его узел набухает до полного размера, и они оба задыхаются, когда Сукуна кончает внутрь Фушигуро, когда Сукуна засовывает свой язык обратно в рот своему омеге. Они с трудом целуются, и Сукуна неистово дрочит ему, а Фушигуро трахается в ответ почти непроизвольно, как будто он просто не может удержаться от того, чтобы не взять всё то, что Сукуна ему даёт. Сукуна наполняет его спермой, закачивая в него свою горячую жидкость с грязным стоном, дотрахивая мягко, и Фушигуро хнычет при каждом движении, сверхчувствительный, скулящий от полноты, от ощущения, что его трахают в открытую снова, и снова, и снова. Затем Фушигуро кончает ещё раз, слабые струйки вырываются из его измученного и жалобно пульсирующего члена. Они остаются такими: плотно, горячо, интимно прижавшись друг к другу. Они остаются такими: Сукуна дотрахивает его во время оргазма, сознание Фушигуро уплывает из тела. Они остаются такими ещё долгое время. Сукуна кладет руку на живот Фушигуро – грязный от спермы, скользкий, потный – и обнаруживает, что он слегка вздут из-за того, что Фушигуро был повязан с узлом. Сукуна стонет от этой мысли, затем решает пососать губу Фушигуро, чтобы вернуться к реальности. – Чёрт, – выдыхает он, быстро моргая и выжимая остатки своего оргазма. – Это было хорошо. Фушигуро требуется довольно много времени, чтобы прийти в себя. Он был повязан с узлом и накачан спермой альфы, так что его омега должна быть насыщена, по крайней мере сейчас. Скоро она поймет, что это не сработало, и заставит Фушигуро пытаться снова и снова, до тех пор, пока в него не втрахают ребенка. Однако это снова не сработает, и в конце концов тело слишком устанет, чтобы прислушиваться к желанию. Течка закончится. По крайней мере, сейчас Фушигуро может расслабиться. Его сексуальное влечение определённо усилится, но в течение следующих нескольких часов у него будет по большей части ясная голова. Достаточно скоро цвет возвращается к глазам Фушигуро, они становятся светло-зелёными и блестящими. – Твою мать, – бормочет он, уставившись на то место, где они соединены узлом. Его чёрные волосы обрамляют голову ореолом, щёки розовеют, губы распухшие и красные. Сукуна перемещает их так, чтобы он сам сидел спиной к стене, подложив подушку вертикально за спину, а Фушигуро сидел у него на коленях. Только что оттраханный омега скулит от ощущения члена Сукуны, двигающегося внутри него. Часть Сукуны уже хочет повторить. – Ты уже вернулся? – Эй, что за хрень была со всем тем дерьмом, что ты нёс? – рычит Фушигуро. Сукуна ухмыляется. Прямо с места в карьер, да? Конечно же это про него. Всё как любит Сукуна. – Тебе придется быть чуть более конкретным, – говорит он, проводя большим пальцем по губам Фушигуро. – Часть про то, что омеги полезны только для размножения? Или часть про то, что ты шлюха? Фушигуро смотрит свирепо и с интенсивностью, которая могла бы посоперничать с проклятой энергией Сукуны, но тем не менее позволяет Сукуне играть с его губами. Сукуна смеётся и прижимается нежным поцелуем к его блестящим влажным губам, и это, похоже, немного успокаивает омегу. «Какой покорный», – с благоговением думает он. – Похоже, тебе понравилось. – Это не так, – упрямо выдавливает Фушигуро, его щёки горят. – О, правда? – говорит Сукуна нараспев. Его узел ещё не начал спадать, поэтому он использует возможность трахнуть Фушигуро поглубже, вдавливаясь узлом в его простату. От перевозбуждения глаза Фушигуро закатываются вверх, а рот открывается с тихим стоном. – Кажется, я помню всё по-другому. – Ннгх, – это все, что смог выдавить Фушигуро, тупо насаженный на член и обхвативший его тугими трепещущими стенками. Сукуна ухмыляется. – Ты действительно шлюха. Фушигуро собирает все свои силы, чтобы как следует прокусить губу Сукуны. Он слизывает кровь и отстраняется с ещё более свирепым взглядом. – Неважно, – вздыхает он, веки опускаются, и он начинает отключаться. Сукуна проводит пальцами по месиву на животе Фушигуро. На самом деле это не сексуально – хоть он и уверен, что тело Фушигуро воспримет любое прикосновение в сексуальном контексте – ему просто так хочется. Фушигуро теплый и липкий, и Сукуне это нравится – это напоминание о том, что именно он сделал его таким, довёл до такого состояния. Красивый и обнажённый. Сукуна прикидывает, успеет ли он взять чистое полотенце из ванной общежития и вымыть омегу до того, как у него начнётся следующий сильный приступ течки. – Эй, какими были условия твоего контракта с Итадори? Сукуна приподнимает бровь и невозмутимо отвечает: – Ты спрашиваешь об этом только сейчас? – Раньше я был немного занят, – вздыхает Фушигуро, хмурясь. Сукуна закатывает глаза. – Тц. По сути, никаких брачных меток. Ничего постоянного. И я поменялся с ним только на эту течку. Сопляк сказал, что мы обсудим новые условия позже, если всё пойдет хорошо. Которые, я полагаю, он сам предложит. Затем происходит что-то странное. Фушигуро отводит глаза, избегая взгляда Сукуны. Его рот кривится, как будто он хочет что-то сказать, но сдерживает себя. – Да, – в конце концов выдыхает он, нервно сглатывая и испуганно сдвинув брови. – Ты должен это сделать. Пересмотреть условия. Глаза Сукуны расширяются. – Ты имеешь в виду? – – Не... не о брачной метке, очевидно, – фыркает Фушигуро, неловко почесывая голову. – Но я всё ещё многого не знаю о всех этих омежьих делах, и я сомневаюсь, что смог бы пройти через это самостоятельно. Я сам поговорю с Итадори о деталях, как только всё закончится. Он, вероятно, лучше воспримет, если я сам попрошу. – Хорошо, потому что я практически уверен, что этот сопляк сейчас спит, – усмехается Сукуна. (Либо это, либо он объявил бойкот) Фушигуро кивает, но затем – Затем его глаза темнеют, и на секунду Сукуне кажется, что его омега снова взяла верх, и ему требуется мгновение, чтобы понять, что это Фушигуро. – К тому же... Ты сам сказал, – тянет Фушигуро. Его изумрудные глаза прикрыты, ресницы густые, отяжелевшие и тёмные, в то время как он проводит языком по нижней губе. – Ты единственный, кто может дать мне то, что мне нужно. Сукуна слышит собственное рычание: – Осторожнее со своими желаниями, омега. Он смотрит вниз и видит, что член Фушигуро снова наливается. Похоже, у него не будет времени привести Фушигуро в порядок. Ну что ж. Фушигуро опирается лбом о лоб Сукуны, горячий и мокрый. Сукуна глубоко вдыхает, и сладкий аромат мяты и меда наполняет его голову. – Я знаю, чего я хочу, Сукуна. На этот раз Фушигуро целует первым, голодный и отчаянный, но без тени сомнения. Уверенный. Сукуна думает, что, возможно, он только что создал монстра. Король Проклятий смеётся в поцелуй. (Ты действительно нечто особенное, Фушигуро Мегуми)