Мост дьявола

Увидел я его в Венеции. Кто был он? Бес или сатир? То дьявол был, а, может, следствие Моих ужасных плотских игр. И воплощение стремительно Меня коснулось. Тень моя Была на набережной вечером. И этот дьявол был сам я. Вольный перевод стихотворения Джима Моррисона

Юджин ненавидел Рождество. Нет, его не раздражала праздничная суета, гирлянды и гимны. Дело было не в этом. Ещё с первых чисел декабря необъяснимая тревога начинала мучить Юджина, пробираться под кожу, стучаться в виски. Ремни на запястьях и бёдрах впивались в тело сильнее обычного, кожа под ними вспухала и зудела, пульсировала болезненными толчками, точно какая-то сила толкала его навстречу чему-то неизвестному, но безумно желанному, гнала куда-то. Юджин знал: ближе к сочельнику станет совсем невыносимо, поэтому спешил отменить все дела и уехать задолго до него. Он уже не мог припомнить, когда в последний раз встречал Рождество дома, в Австрии. Наверное, когда ему было лет шестнадцать. Вапоретто вспарывал бортами воды лагуны. Сквозь запотевшее окно кабины Юджин смотрел, как расходятся внизу волны, и, нырнув дрожащими пальцами под рукав пальто, гладил шершавую полоску ремня. Связывать себя он начал ещё подростком. Сначала были простые марлевые повязки, потом эластичные бинты и наконец Юджин остановился на кожаных бандажных ремнях, оторвав от них внутренние плюшевые манжеты — только так они создавали нужное давление. Эти ремни не стали спасением, разве что временным облегчением. Но они как будто держали его пристёгнутым к жизни. Юджин подтянул ремни так, что при малейшем движении или напряжении мышц кожу на запястьях и высоко на бёдрах сдавливало, как будто это чьи-то руки держали его, и он чувствовал, что всё ещё живёт. В своих вынужденных рождественских скитаниях Юджин объездил Европу, побывал за океаном и даже на экзотических островах, но отчего-то никогда — в соседней Италии, практически под боком. В этом году ему подумалось: а почему бы нет? Теперь же он спрашивал себя, за каким дьяволом его сюда понесло. Венеция обострила его ощущения, будто содрала с него кожу, до предела затянула его ремни. Юджина так и подмывало закончить поездку раньше, и, наплевав на оплаченные до самого Нового года гостиницу и услуги гида, сбежать куда-нибудь подальше от города мостов и каналов. Но по какой-то необъяснимой причине он этого не делал и продолжал следовать вместе со своей группой по определённым к посещению туристическим местам. Группа была небольшой, с десяток человек: три пары и четверо одиночек, таких, как он сам. Их гид, средних лет энергичный мантованец, сыпал историческими фактами, датами, жутковатыми легендами вперемежку с местным юмором и колоритными словечками диалекта. Сегодняшняя экскурсия по островам лагуны завершалась на Торчелло, потом, по возвращении в гостиницу, предполагался ужин в каком-то палаццо, и что там дальше Юджин уже не слышал, пытаясь продышаться сырым холодным воздухом, подавляя вдруг подкатившую дурноту. Странно, его же никогда не укачивало на воде. Юджин выдохнул и шагнул с корабельного трапа на землю Торчелло, в унылое запустение колыбели бывшей могущественной Республики, где теперь жителей насчитывалось от силы несколько десятков рыбаков. Четверть часа, что они шли пешком от пристани, Юджин плёлся в хвосте группы, вполуха слушая трескотню гида. Сердце стучало гулко, отсчитывая шаги по узкой, мощёной плиткой дорожке вдоль канала, и вдруг с силой ударилось о рёбра и мучительно забилось выброшенной на берег рыбёшкой, когда из-за поворота справа вынырнула белая дуга моста без перил. Плоские широкие ступени его слоились сдвинутыми колодами карт, стекая по обеим сторонам мостового изгиба. Чуть дальше, на дорожке, несколько узких столиков жались к свежевыкрашенной терракотовым стене под вывеской таверны “У моста дьявола”. — Итак, прошу внимания, господа! — призвал гид. — Об этом мосте существует удивительная легенда. Да, Венеция полна призраков и легенд, и гидам грех не пользоваться этим фактом. Юджин уже успел послушать легенду о Белой даме, о поющем призраке китайской жены Марко Поло и много чего в этом роде. И вот теперь его, похоже, ожидает легенда о мосте. Юджина внезапно замутило. Он опустился на ближайший стул импровизированного уличного кафе, просипел “воды” подошедшей седовласой синьоре, очевидно хозяйке таверны, и, вцепившись в стакан, сделал судорожный холодный глоток. Ему нестерпимо хотелось заткнуть уши, но он продолжал слушать. Легенда по меркам Венеции была почти свежая и отсылала всего на каких-то двести лет назад, во времена австрийского вторжения. Венецианская девушка благородных кровей влюбилась в австрийского офицера, но союз с захватчиком её семья принять не могла. Молодой австриец пал не от пули на поле боя, а на этом самом мосту от кинжала в спину. Попросту говоря, его зарезали возмущенные родственники лично, либо руками подосланного убийцы. В отчаянии девушка пошла к ведьме, которая заключила сделку с дьяволом: души семи некрещёных младенцев в обмен на жизнь австрийца. Они условились о встрече на мосту Торчелло, и когда девушка с ведьмой пришли на свидание, ожидавший их дьявол бросил под мост ключи от пространства и времени. Появился молодой австриец, девушка перебежала с ним мост, и они вместе скрылись в ночи. Ведьме же дьявол назначил новую встречу на мосту для получения душ, аккурат в сочельник, чтобы отвести глаза божественным силам. Но накануне старуху-ведьму сожгли вместе с её домом — незавидна была судьба ведьм во все времена и эпохи — и долг она так и не уплатила. Гид сделал выразительную паузу и заключил: — Говорят, что с тех пор, каждую ночь в рождественский сочельник — заметьте, господа, как мы угадали с датой экскурсии — дьявол появляется на мосту в образе чёрного кота, чтобы получить свою плату. Юджин будто примёрз к стулу, не в силах оторвать глаз от моста: оттуда уставился на него светящимися зеленью глазами огромный чёрный кот. Его что же, видит только он? Юджин моргнул. Кот не исчез. Протянуло холодком по спине. Подошла синьора забрать пустой стакан и предложить вина, и Юджин слабо ткнул пальцем в воздух. — Это ваш? — Кто? — подведённые брови синьоры недоумённо сошлись на переносице. — Чёрный кот. Там, на мосту. Её выцветший взгляд остекленел. — Господин, должно быть, шутит. Может Юджину только почудилось, но в её голосе сквознуло страхом. Впрочем, должно быть и кот ему тоже почудился — теперь мост был совершенно пуст, не считая худощавой фрау, позирующей для фото на нижней ступеньке. — Местные здесь не держат кошек, — нараспев произнёс чей-то голос прямо над ухом. Смоляные кудри, зелень зимней лагуны в глазах, ленивые мягкие движения. Он сидел за столиком так близко, что почти касался Юджина плечом. От неожиданности Юджин вздрогнул. — О, дьявол! — И тебе добрый вечер... — глаза его скользнули по лацкану пальто с бейджем, выданным гидом “для облегчения коммуникации”, — …Юджин Вайс. Юджину стало горячо и неловко. Откуда он взялся? Определённо не из тургруппы, на вапоретто с ними он тоже не плыл — Юджин бы точно его заметил. — А ты…? — Постоялец “У моста дьявола”, — у Юджина перехватило дыхание, когда он придвинулся ещё ближе, и, понизив голос, тягуче добавил: — Здесь есть номера. Краска бросилась в лицо, жарко залила шею, и Юджин поспешил замаскировать смущение вопросом: — Ты часто здесь бываешь? — Скажем, регулярно, — уголок чувственного рта дёрнулся будто в усмешке. Вдруг он протянул Юджину руку: — Ситри, — и, не дожидаясь ответного жеста, сам поймал его ладонь в свои, ловко дёрнул вверх рукав пальто. Юджин замер. — Тонкая работа и хорошая кожа. Помнится, когда-то давно такие ремни делали из буйволиной, и они были настолько грубыми, что ты в кровь растёр себе запястья. Он же сказал “бы”? То есть “растёр бы”? Юджин сглотнул. Глаза Ситри теперь смотрели на него в упор, и Юджину показалось, что они старше, чем эта лагуна, чем сама земля, на которой та несла свои воды. Стряхивая оцепенение, Юджин брякнул первое, что пришло ему в голову: — Значит, ты не веришь в легенды? — Просто хорошо знаю людей. Чтобы скрыть неприглядную правду, они часто превращают её в красивую легенду. Пальцы Ситри продолжали гладить ладонь Юджина, и тот, пылая щеками, огляделся. Его группа тянулась за гидом дальше по узкой дорожке, навстречу ещё нерассказанным легендам щедрого на тайны прошлого. Отсутствия Юджина, казалось, никто не замечал. Зато синьора-хозяйка уже какое-то время поглядывала в их сторону, и теперь по её губам Юджин прочёл осуждающе-беззвучное “froci”. — Ничего здесь не изменилось за двести лет, — усмехнулся Ситри. — Спорить готов: пройдет ещё двести, не изменится и тогда. А ты говоришь легенды. Ситри откинулся на спинку стула, скользя взглядом невероятных глаз по лицу Юджина, а пальцами — по его ладони. — Но местные верят. Они не ходят по мосту. Никто. Только туристы. Юджин пригляделся. Дороги по другую сторону моста не было — узкая земляная тропинка почти сразу ныряла в заросли и терялась в них. — А что там, на той стороне? Ситри снова подался вперёд, обдавая тревожащим запахом муската, полыни и ладана. — Не всегда нужно удовлетворять свое любопытство, Юджин, — его пальцы начертили извилистую полоску уже на запястье, пробираясь всё выше под рукав, коснулись края ремня. — Лучше удовлетворить кое-то другое, правда? Юджин пошёл за ним как заворожённый к неприметному входу с боковой стороны здания. Синьора проводила их долгим взглядом, но протеста не выразила. Очевидно, перспектива хорошего заработка взяла безоговорочный верх над её моральными устоями. Промелькнула узкая лестница с мраморными ступенями, дубовая дверь, и в следующий момент Юджин обнаружил себя в тесном пространстве крошечного гостиничного номера. Теперь от тягучей чувственной манеры Ситри не осталось и следа. Он двигался резко, быстро, почти зло. Пальто, свитер, брюки, сдёрнутые с Юджина его нетерпеливыми руками, расплылись на полу причудливыми тёмными медузами. На теле Юджина остались только ремни. Покрывало осело у ножек кровати волнами бордовых складок, и Ситри тихо приказал: — На пол, Юджин. Ледяные доски паркета обожгли обнажённую спину сквозь тонкую ткань, но Юджина бросило в жаркий пот, когда Ситри опустился на колени между его разведённых ног. Его руки проворно справились с застёжками ремней, и протестующий возглас Юджина, не желающего расставаться со своими добровольными оковами, разбился о непреклонное: — Больше тебе это не понадобится. Звякнула металлом пряжка на поясе джинсов. Горячий язык влажно мазнул между ягодиц Юджина, прожёг дорожку по животу, по груди. Сильные пальцы обхватили запястья, а колени Ситри сжали его бедра в тех самых местах, где их всегда стягивали ремни, и Юджин издал стон мучительного облегчения. Ситри навис над ним, впился в губы не поцелуем, а шёпотом: — Ну давай же, Юджин. Как в последний раз. Ситри врезался в него одним толчком, до упора, почти причиняя боль, такую желанную и сладкую. Юджин следовал за его резкими, пронзающими движениями, вскидывая бёдра навстречу, ловил пересохшим ртом его горчащие полынью губы. Стигмы от ремней жгло, точно на них медленно лили расплавленный свинец. Невыносимо пахло ладаном. Ситри пришпилил его к полу последним глубоким ударом, и Юджин закричал, срывая голос, цепляясь непослушными пальцами за его плечи, выплеснулся себе на живот, чувствуя, как заполняет его изнутри жгучей влагой. Глаза Ситри полыхнули зелёным огнём. — Теперь отпусти меня, Юджин. Но Юджин не мог. Сейчас, лёжа под Ситри, всё ещё чувствуя его в своем теле, он знал: всё это уже было с ним. Было с ними. — Дьявол меня подери! — потрясённо выдохнул Юджин. Ситри вздёрнул бровь. — Я драл тебя только что, а ты уже хочешь повторить? Ты всё такой же ненасытный, Юджин. Ситри рывком освободился из захвата его пальцев и устроился напротив, возвращая на место бельё и джинсы. — Ты драл меня двести лет подряд, сукин ты сын! — всё ещё не мог поверить Юджин. Ситри цокнул языком. — Справедливости ради замечу: всего по разу в четверть века. Хотя сперва у нас был довольно… хм… активный период. Юджин с трудом сел на сбитом покрывале. — Как… как всё случилось тогда? — А что помнишь ты сам? Юджин затряс головой, сжимая пальцами гудящие виски. Слишком много воспоминаний обрушилось на него разом. Слишком много для одной жизни. Мысленно карабкаясь вверх по канату-времени, Юджин пытался добраться до той, самой первой, с которой всё и началось. Вспоминались какие-то обрывки. Мундир офицера сидит на нем ладно. Красавица-венецианка, черноглазая Катрина, нравится ему. Но потом на него смотрят другие глаза, цвета зимней лагуны, и Юджину не устоять. Он очень скоро понимает: они не могут принадлежать человеку. Человек не может так целовать, доводить до сумасшествия ласками, брать его тело так, словно с ним забирает и душу. Если не человек, то кто же он тогда, его любовник? В подземном зале библиотеки Святого Марка Юджин находит ответ в старых манускриптах на латыни и даже не удивляется ему. Юджин всегда знал: дьявол многолик, он не единен, он — слияние множества своих демонов. И где же ещё, как не в Венеции, встретишь демона на земле? Демона страсти и похоти. Сына Короля преисподней. Принца Ада. Ситри. Он играет людскими чувствами, сводит мужчин и женщин в разных комбинациях, разжигает страсть, крадёт сердца. Юджин подавился вдохом и внезапной догадкой. — Ты свел меня с Катриной для забавы, а потом решил позабавиться со мной сам? Ублюдок! Ситри поморщился и вздохнул. — Это довольно быстро перестало быть забавным, Юджин. Особенно если учесть, как внезапно и банально это закончилось для Юджина — кинжалом в спину. — А как же ведьма? — Не было никакой ведьмы, — Ситри опустил голову. — Тебя нашёл я. Ты уже не дышал. Я знал, как привести душу обратно в тело, но для этого мне нужны были Его ключи, чтобы открыть время и соединить его с пространством. Я с чего-то решил, что уж одну душу в обмен на семь Он может мне отдать. Я нашёл бы Ему семь некрещёных младенцев — когда такое было проблемой на этой земле? Я взял у Него ключи. И Он… — И Он? — Наказал меня. Заставил прожить семь человеческих жизней за семь обещанных душ. И — какой там кот? — во всех этих жизнях я точно верный пёс ждал на мосту каждый сочельник, чтобы однажды встретить тебя. Длинные пальцы Ситри нервно прошили смоль волос. — Он обрёк нас на встречу в каждой жизни, Он неизменно приводил тебя ко мне и заставлял нас снова и снова переживать твою смерть — всякий раз, когда мы вместе переходили мост, ты умирал. А я продолжал жить без тебя — Он сделал мои проклятые земные жизни долгими, невыносимо долгими, Юджин. Глаза у Ситри были сейчас совсем человеческие, пальцы его сминали атлас покрывала. — Похоже, Он знает толк в наказаниях, — заметил Юджин. — Но эта — последняя! Адом клянусь, последняя! — кулак Ситри врезался в доску пола, и та жалобно скрипнула. — Ты никогда мне об этом не рассказывал. — Как-то, знаешь ли, не было времени. — А сейчас? — А сейчас всё по-другому. Наказание закончится сегодня. Колокольный звон из ближайшей церкви возвестил полночь. Юджин раскрыл было рот, но тут же закрыл его под тяжёлым потемневшим взглядом. — Только попробуй пожелать мне весёлого Рождества, — мрачно предостерёг его Ситри. Желать Юджин не стал, только спросил: — Что теперь? — Одевайся. Нам пора. Юджин подчинился, собирая разбросанные по полу вещи. Затем, обмирая, последовал за Ситри к двери. На пороге тот обернулся. — Ты ведь тоже хочешь, чтобы всё закончилось, Юджин. Ты ведь этого хочешь? Спускаясь вниз по мраморной лестнице, Юджин раздумывал: кому Ситри это сказал — ему или самому себе? Рождественская ночь смотрела на них мелкими блеклыми звёздами, дышала в лицо промозглым влажным холодом. Одинокий тусклый фонарь над каналом едва рассеивал темноту у моста. Ни души. Юджину подумалось, а был ли до этого здесь кто-то, кроме них: туристическая группа, разговорчивый гид, седая хозяйка таверны? Ситри тянуть не стал. Только они поравнялись с мостом, он резко повернулся к Юджину. Голос его разорвал тишину ночи: — В этот раз мост я перейду один, и наши мучения прекратятся. Ты больше никогда обо мне не вспомнишь, обещаю. Ты доживёшь свою жизнь — короткую или длинную — обычно, как все люди. Ну же, Юджин! Ты вернёшь свою душу. А я — свою вечность. Ситри взбежал на мост. Его отражение качнулось в мёрзлой воде канала, когда он, не оглядываясь, скрылся на другой стороне и пропал из виду. Юджин смотрел ему вслед и думал, что Ситри был прав насчёт легенд. Теперь в голове окончательно прояснилось и Юджин знал, что там, на той стороне моста, когда-то стоял дом, где они встречались с Ситри. А здесь, на этом мосту, двести лет назад он истекал кровью с кинжалом в спине. Гордость Катрины не вынесла того факта, что ей предпочли мужчину. Что и говорить, Ситри умело разжигал в человеческих душах убийственные страсти. Что было потом? Юджин помнил бесконечное падение в чёрное ничто и внезапный обжигающий вдох, когда лёгкие его снова наполнились воздухом. Пальцы Ситри сжимали его запястья, колени стискивали бедра, а голос всё повторял: “Дыши! Дыши!” Но когда Юджин пришёл в себя, Ситри рядом не оказалось. Он был на мосту один. Ситри в той жизни он больше так и не встретил. Вскоре Юджин уехал из Венеции, и его, кажется, через пару месяцев застрелили в каком-то бою. Впрочем, это было неважно. Что стало с Катриной, Юджин не знал. Он был виноват перед ней, но заплатил за это, возможно, даже слишком дорогую цену. Он помнил и последующие тягостные жизни в ремнях ровно до двадцать пятого по счёту Рождества — где бы он ни родился, его неизменно приводило в Венецию, на Торчелло, к мосту. И к Ситри. Он помнил его руки, глаза, ласки, во всех своих таких коротких, полных невыносимого ожидания жизнях. А ещё каменную плитку моста под ногами и потом ничего. Пустота. Чтобы начать всё сначала. “Ты вернёшь свою душу, Юджин. А я — свою вечность”. Быть может, так правильно. Но хотел ли он назад свою душу, если ему никогда больше не суждено встретить Ситри? Юджину показалось, что тёмный силуэт, чернее чем сама чернота, виднеется там, по другую сторону моста, как будто кто-то присел на самую нижнюю ступеньку и в отчаянии обхватил голову руками. Глупости. Ситри давно уже в своей вечности, в мантии с леопардовым подбоем, в окружении прислужников-бесов, на пылающем троне, или где там положено находиться Принцу Ада? Свой глупый человеческий порыв он искупил сполна. Юджин сделал шаг к мосту. Людям свойственно возвращаться в места прошлого, где им было хорошо с любимым человеком. А с ним — Юджин был уверен — Ситри всегда был человеком. Ну или почти всегда. Теперь уже всё равно. Ступенька. Два шага. Ступенька. Ещё два шага. На середине моста Юджин на миг заколебался, но так и не успел сделать шаг за черту невозврата. Мелькнула чёрная тень, руки Ситри оттолкнули его так, что он едва устоял на ногах, потом схватили за плечи, с силой встряхнули. — Демонов понять ещё можно, но вот люди — настоящие психи! — Сказал тот, кто прожил семь человеческих жизней, — парировал Юджин. — Разве ты всё так же мой демон-хранитель? — Уже не демон, Юджин. Уже нет. С Ним нельзя играть в игры — Он предельно строго соблюдает условия сделки, а мост, как видишь, я так и не перешёл, — руки Ситри теперь крепко прижимали его, и Юджин, приникнув щекой к его груди, с удивлением слушал взволнованный стук человеческого сердца. — Так что седьмую жизнь я ещё не прожил. Доживать её нам вместе, нравится тебе это или нет. Юджину это определённо нравилось. Вот только... — А как же вечность, Ситри? — К дьяволу её, Юджин. Зачем мне вечность, если в ней не будет тебя?