15 мая 1904 года. Каэнсбург. Каэнрийская Империя.
Кэйа был разбит. Он вновь отправлял своих Верноподданных на войну, просил Победы, благословлял, вдохновлял своими речами, некоторых утешал, обещал многое... И ему верили, на него молились, им были вдохновлены, добровольцы массово записывались в армию дабы встать на защиту Родины. И Кэйа ими был вдохновлён, но ему и больно потому, что прекрасно осознавал, что большинство домой к своим семьям никогда не вернётся. Натланцы — народ жестокий. Они голодны, как настоящие звери, они идут напролом, рвут и потребляют мясо врага. Они все атакуют, как захотят, с ними не нужно пытаться расставлять правильно войска, их нужно пытаться перехитрить. Хитры ли Имперские Генералиссимусы? Кэйа всячески надеялся, что это так ибо иначе командование придётся принять ему. А он этого очень не хотел. Он хотел остаться просто в Царском Селе, ничего не знать и сидеть там в окружении семьи. Которой правда там уже нет. Но так поступают только предатели, а Кэйа не предатель. Он — Царь, а не трус. Император прекрасно помнил, что было после той страшной новости из уст матроса. Он помнил, что чувствовал и помнил до чего же трудно было объяснять всем на празднике, почему же они разворачиваются и спешат в столицу. Тогда он наврать не мог, но и при детях вслух сказать не мог. Он и помнил, как долго писал Крепусу письмо с просьбами об объединении дабы пойти против врага вместе, напоминая всячески о тех самых условиях союза стран. Кэйа это отправил в тот же день, когда узнал о начале войны. Крепус до сего дня молчал... И продолжал это делать будто бы намеренно. Кэйе было страшно. Он будто бы в тумане. Реформы вроде и шли, но так ли они были успешны? Доволен народ? Не сделал ли он всё лишь только хуже? Он жил в полном неведении и кажется его это бесит. Император кажется хотел и убежать от этого всего, но и хотел наоборот ворваться и влиться. Он такой странный и так много противоречил сам себе от того, что сам не знал чего хотел. Его изначально воспитывали как человека, который должен был жить на своей волне, не решая ничего в своей жизни и он вырос именно таким... Он хотел измениться, стать решительнее, взять полностью власть в свои руки, не доверять своим дядям, которые должны были ему помогать, а сделали только хуже, ему очень хотелось повести за собой народ и передать своему сыну действительно Великое Наследие. Он хочет передать Ларсу Империю в которой Царь и народ идут бок о бок и где каждый особенно счастлив, Ладно, мечты мечтами, а просто так они из головы не самореализуются. Он раскрыл свои печальные голубые глаза, вновь увидев пред собой на последние улыбки этих спасителей. Они смотрели на Государя с большим восторгом, а как им не восхищаться? Видно же, что такой по-настоящему добрый, спокойный, особенно это видно по его глазам. В них читается вся суть этого Божьего Посланника. Их Царь сидел на белом коне, держа спину прямо, провожая всех на фронт. Такой статный, серьёзный, но всё продолжает читаться это понимание и скорбь в этих голубых глазах. Его благословение становится как будто щитом для множеств сердец, идущих прямо на смерть. Солдаты смотрели и на Генералов, и они видели лишь только настоящее безразличие. Они как-то болтали между собой, хохотали и пили. И так они провожали людей на неминуемую смерть? И зачем им такие управленцы нужны, когда есть такой Добрый и Народный Царь. Почему он их за собой не ведет? Кажется это видел и сам Кэйа. Заметил и решил стать буквально Верховным Главнокомандующим всеми войсками Империи. Он хотел стать талисманом, щитом и мотиватором для всех солдат. Как там говорят "За Царя и Отечество"? А пусть будет именно так. Что он... Из Ставки не сможет страной и войсками управлять? Он всё сможет. Его предшественники смогли, он сможет и потомки его потом смогут. Хотел становиться решительным? Вот тебе это. Император понимал всю серьёзность данного решения и об этом точно стоило объявить не только стране, но и всему миру. Сначала надо было обязательно издать Манифест о провозглашения себя Главнокомандующим всеми войсками Каэнрийской Империи, после следовало бы поехать прямо в Мондштадт к семье. Им пришлось опять переехать на всякий случай из-за различных угроз даже на такое тихо и закрытое место как Царское Село. Кэйа хотел верить в то, что скоро всё вернётся на круги своя и на то, что под влиянием того, что к Королю приехала наконец его семья, тот наконец вступит в войну, объединившись с Каэнрийской Империей прямо как следует из договора о союзе. Кэйа проводил последнюю колонну солдат с таким же добрым взглядом и уставшим лицом. Стоявший по правую сторону от коня, Аякс хитро посмотрел на Царя, а потом на последние покидающие зор силуэты. У министра за кротчайшие сроки карьера достигла пика, от совсем уж мелкого чиновника, до министра внутренних дел Империи. И всё сам. Рыжий будто бы читал мысли из головы Императора и потому всё более и более становился в лице хитрей. Страну ждали крупные перемены и Аякс хотел этому способствовать. Может, покажется, что он решил это сделать на зло... Но нет. Министр был искренен в своих добрых намерениях и будучи рожденным в другой стране, желал блага именно Каэнри'ах, видя в ней что-то нечто особое. — Ваше Величество, судя по лику вашему, вы что-то задумали, я так полагаю. — Обратился рыжий к Царю. — Пожалуй, да. Приготовь бумаги для Манифеста. Я в нем объявлю себя Главнокомандующим всеми войсками в стране и отправлюсь на фронт. Вторая моя просьба... Оставайся здесь и только здесь, в столице. Ты моя правая рука и прошу тебя искренне помочь мне в управлении страной пока я буду на фронте. Ты же сможешь... Да? — Последние слова Императора прозвучали тихо и даже обеспокоенно, но на счастье ему, ответ он получил приятный. — Конечно, Ваше Величество, я вас в любых начинаниях поддержу. — Спокойно произнёс Министр, перед этим кивнув. — Благодарю тебя, мой милый друг, можешь сейчас позвонить Министру двора и выпросить бронированный поезд для временного отъезда в Мондштадт? — Безусловно, Государь! Всё что прикажете. — Улыбнувшись, он отошёл к телефонному аппарату, оставив Царя лишь с представителями тайной царской полиции, которые и охраняли Государя. Кэйа вздохнул, хотел было достать курительную трубку, но потом передумал, настроение пропало, потому что понял, что в семье его решение никто не одобрит и возможно даже не пустят. ***17 мая 1904 года. Мондштадт. Мондштадтское Королевство.
Он приехал, когда проводилась служба в Главном Соборе Святого Барбатоса, на котором присутствовала вся Царская чета, а также Король, на удивление Королева и неудивительно Канцлер. В сторонке стояла Вдовствующая Императрица со своим внуком Ларсом, который пытался шепотом рассказывать бабуле какую-то незатейливую историю, скрашивая скучные часы времяпровождения тут. Почему же они были не с остальными? Ну, как никак Цесаревич был с рождения крещен в другой вере и молился он иначе, Императрица же давным давно перешла при замужестве так-же в иную веру, потому инородческих слышать желания не было. Вдвоём они стояли практически у входа и как только в Собор прошёл Император, Вдовствующая Императрица чуть не воскликнула излюбленное: «Ники!», Ларс же тотчас же кинулся в объятья драгоценного родителя, видно, мальчик очень соскучился, он не привык к долгим разлукам с Кэйей, в котором так нуждался. Цесаревич потому и так сильно прижимался к родному телу, пытаясь найти тепла и ласки и конечно же он её получил. Его обняли в ответ и всего расцеловали, прижали, без мысли о какой-либо разлуке. Фрэнсис же вспомнила, что никогда в детстве к ней её Ники так не подбегал, а если и делал это то только к любимому дедушке. В кое-то веки она и поняла, что сын в плане воспитания сделал всё исключительно правильно, исправив все её ошибки. Люди же вдали от них, прямо на Службе, смиренно слушали молитву, порой поглядывая назад. Не глядел назад только Кронпринц, будто чувствуя кто же явился. Он быть может уже наслышан об Указе, хотя как о нем не узнать, когда на самом деле весь мир дрожит от новой кровопролитной войны, которая возможно станет даже мировой, так как Мондштадт в союзе с Каэнри'ах легко может подключиться в боевые действия, такое провернуть может и Натлан, только уже с Сумеру. Остались: Снежная, Фонтейн, Травеллия, Инадзума и Ли Юэ. Снеженцы абсолютно точно симпазируют каэнрийцам, Царица в морганатическом браке с Великим Князем Пьеро, дядей Царя, многие поговаривают о новом союзе, Травеллия в том же числе, их Герцог супруг двоюродного брата Царя. Инадзума абсолютно точно за Каэнри'ах, она открывшись чётко определила себе будущего союзника ибо эта Империя прекрасно понимала, что фонтейнцы просто приедут, используют, а после свалят, оставив Инадзуму ни с чем. Ли Юэ меж двух огней, она в долгах и перед Фонтейном и перед Каэнри'ах, выкрутиться и самоопределиться им попросту невозможно. А что же сам Фонтейн? Королевство — главный враг и соперник Мондштадта, любой кризис и эти две машины столкнуться прямо друг в друга. А кризис уже начался. Фонтейн определенно точно будет поддерживать именно Натлан, дабы у них так сказать отжать особые ресурсы... Нефть, золото и алмазы. Фонтейнцам совершенно невыгодно нахождение соперников в регионе с такими-то богатыми ресурсами. Получается, Кэйа сделал ситуацию только хуже. Вроде-бы он и сел на стул своей страны с интересами полного народного патриотизма и сплочения Царя и народа, но и... Полностью забыл рядом стоящий стул с пиками точенными где и находится весь мировой кризис. Менять что-то поздно, да и Кэйа не будет. Он должен быть уверен как никогда. Теперь не за него решают, а теперь решает исключительно он и кто бы что-б не говорил, но по факту уже весь мир на пальце Кэйи. Неровное, резкое движение и стеклянный шар полный мира падёт и разобьëтся на кучу мелких частей. Политика — сложная штука. Он медленно подошёл к скамье, на которой сидел одиноко Дилюк и тихонько подсел. Натаниэль, Виктория и Эрен сидели далеко впереди около Крепуса с его супругой и... Любовником. Альберих долго молчал, смотря на священника, потом медленно повернул свою голову в сторону Рагнвиндра и окончательно убедился в том, что он всё знает. Обычно обожатель Императора глаз не сводил с Кэйи, как только видел хоть краем глаза его, но сейчас был совсем иной случай. Направление этих алых и будто совсем тёмных и мутных глаз было чётко на процессии. Святые, излишняя готичность, Святой Барбатос, его ангелы, бесконечные кресты и острота. Дилюк был не особо верующим раннее, но кажется всё постепенно менялось. Его челюсть была, остра и напряжена, она была будто сжимала что-то, читалась то ли обида, то ли ненависть. Исходил от Кронпринца и холод, резкий и колкий, совсем неприятный. Кэйе было жаль. Снова. Снова жаль. Альберих сглотнул и коснулся руки Дилюка... Такой же холодной. Император её чуть сжал и попытался уловить наконец этот строгий взгляд. Вечно игнорировать тут будет невозможно. И Дилюк сделал шаг, сжал руку в ответ с особой силой и скрипнув зубами, повернулся наконец к своему любимому Альби... — Если и ринешься туда на смерть, я поеду за тобой и точка. — Грозно, но и при этом тихо произнёс Кронпринц, смотря прямо в эти усталые очи. — Я тебе не позволю оставить детей. Ты останешься здесь с ними. — Я только и делал, что мечтал, когда ты будешь полностью уходить в них, как быть и должно, но вышло совсем иначе и знаешь... Я быть может и не глава какой-то страны... Но я точно глава нашей семьи. Если я решил пойти в бойню помогать спасать мать моих детей, значит так и будет. — Излишне консервативно произнёс он и понять его было можно, исходя оттого в какой разбитой семье он рос. — Твой отец тебе запретит ехать. — Нашёл отговорку Кэйа, посмотрев на секунду на впереди сидящего Короля. — Я не только заставлю его передумать, но и заставлю вступить его в войну. Я уже на пути, чтобы такое провернуть. И не важно, кто или что, как или где... Я хоть государственный переворот совершу, но я добьюсь того, чтобы он поступил так, как обещал исходя из договора стран. — Ох, Боги, ты невыносим просто... — Вздыхая прошипел Кэйа, так устало и замучено, откидываясь назад. — И буду, ради нас. Больше ты меня не переубедишь и воспользоваться своим титулом не сможешь. Никогда-а-а... Ни-ког-да.... — Последние два слова он особо тихо произносил, приближаясь к шее и будто как самый настоящий вампир желая вкусить. Но не сделал этого, лишь кротко поцеловал и вернулся в прежнее положение. — Ты надолго здесь? — Всего пару дней перед отправкой на фронт. Хочу провести время с детьми в полном спокойствии... Просто семьёй, как обычно на той яхте «Штандарт» или как в Царском Селе после рабочего дня. — Подняв свой взгляд и устремив его в прекрасные виражи, ответил Император... — Тогда нам нет смысла находиться в Главном дворце с моим отцом и его противным любовником, с кучей сплетников вокруг. В загородном дворце у лоз винограда отлично проведём время там, с детьми. — И каково название данного парадиза? — Рассвет. ***17 мая 1904 года. Ставка генералов у Ларскградска на границе с Натланом. Каэнрийская Империя.
— Ну, Господа... Доставайте две бутылки крепкой водки. Указ сверху дошёл до нас, который уже точно определил исход войны.... Всрëм мы! — Потягивая ус и стуча по столу своим кольцом, произнёс Великий Князь Кариберт. — Ну, с чего ж вы так, Великий Князь вздумали, то? Солдат море, поезда переполнены, уже пассажирных не хватает для отправки добровольцев сюда, все мы живы и в здравии, натланцы пока убежали за силами, но вернуться то ой кто знает когда! Глядишь через неделю и в их столице праздновать будем. — Спрашивал с неким недовольством один из полковников, держа меж пальцев большую сумерскую сигару. — То-то же. Пока мы в здравии. Тебе что-ль, Вестников, не известно о содержании нового Манифеста? Царь сюда приезжает! — Так это ж славно, товарищ Генерал. Дух у солдат поднимется, границу переступим наконец, вы повидаетесь с кузеном своим. Выпьем по делу да и всё. — Ай, да, Вестников, сукин сын! Да он сюда приезжает так как стал с недавних пор Главнокомандующим всеми войсками!! Ты как себе представляешь Победоносную войну, во главе которой стоит человек, которую войну своими глазами ни разу не видал и даже не застал! Это ж какой крах на фронте случится с его прибытием! Да... Да мы не должны допустить его прибытие сюда! — Кариберт стучал по столу, тыкал пальцем и вовсю восклицал пытаясь сломить лико спокойствия, но выходило ужасно. — Так, товарищ Генерал, вы ж Его Величество всего на пару лет ста-... — Великий Князь тут же прервал своего сослуживца. — А ну молчать! Я хоть службу служил, а не в драме плясал с иностранцем и детей не рожал! — Молчу я... Молчу. Но вы реально слишком скептично относитесь к нашему Государю. — Да потому что знаю и потому что могу! Ты б видел в его в детстве, и в отрочестве! Тихая и нерешительная тряпка! Вот... Вот увидишь, как время пройдёт и вскроется, что управлял страной не он, а... А тот мужик с косами! А представь, что будет, когда на фронт этот придурок явится! Ой, да не только фронт, да и страна посыпется! Глаза раскрой свои, Вестников! А потом уже мне что-то доказывай. Ты даже при дворе не служил и наверняка пару раз на парадах и видел этого тихошку. Тьфу ты! — Плюнув прямо в пол, прокричал Великий Князь. От крика его в помещение зашёл сам Великий Князь Дайнслейф. — Вот те на, а вот и подстилкин наш! А ну Молчалин, давай хоть ты то расскажи нашему идиоту, какова на самом деле наша Тряпка. Великий Князь Дайнслейф покачал головой, сел за стол, откинув куда-то подальше свою белую фуражку. Он достал из кармана сигарету, а после того как смог зажечь её, закурил, вздыхая... Не хотел он тут оказаться, но раз следовал указ тут ожидать своего кузена, значит надо быть именно тут. — Ты, Кариберт, нашего Ники встречал от силы пару раз и все эти разы ты ни разу не соизволил с ним общаться. Видеть так — не значит, что так в действительности и есть. Может он и Тихоня, но человек он весьма хитрый, умный и интеллигентный. Да, не служил толком, но находясь в обществе генеральском, без дела время проводить с ними ни разу не соизволил. Я в отличие от тебя с ним практически каждый час рядом витаю и лучше всех тут присутствующих, знаю, каков Царь на самом деле. Так что, отстань ты наконец он полковника Вестникова. Лучше уж подготовь всю информацию о положении наших войск пред прибытием Главнокомандующего. Кариберт был ошарашен и кажется невероятно разгневанным. Его в правду втыкнули, как какого-то вшивого котёнка в молоко. Утерев нос свой, он ни сказав ни слову, направился к коллегам, скрипя зубами, с топотами слона и резкими движениями что ни на есть настоящего придурка. — Не боитесь ли вы войны, Великий Князь Дайнслейф... Всё же ваш отец Ипполит погиб страшной смертью в бою с этими уродцами, может не стоит судьбу повторять? — Робко и как-то не особо уверенно спросил Вестников, вставая со стула и приближаясь к собеседнику. — Мне не будет стыдно повторить отцовский подвиг во имя Отечества. Я знаете ли больше не собираюсь быть ни "Молчалиным", ни тихоней и заикой. Знаете ли я именно после Манифеста обрёл эту странную и совершенно внезапную решительность. Просто вчитайтесь в строки данного объявления и ваша жизнь разделиться на до и после. Кариберт и возможно некоторые недоумки это послание восприняли, как конец света, но нет... Это же наоборот спасение. Настоящий пример истинного патриотизма для всех. Ну, какой же конец света? Я прочитал и просто понял, что стыдно быть в тиши имея такого отца героя. Вот вы, Вестников, читали же Манифест, да? — Ещё как. — И что же ты испытал в тот момент? — Удивление... И всё. —А ты вчитайся вновь. Вот возьми эту бумагу или что там у тебя? Газета? Просто перечитай на несколько раз и пораздумай. Вот, прочитаешь, поймёшь и попробуй этому оленю в нос сунуть, пока я не вмазал ему же, понял? — А... Так точн-... —Но полковник не договорил. Раздались взрывы, выстрелы, голоса и дикий топот, лошадиных сил. К окну подбегать было опасно, потому лучше было сразу направиться на улицу вместе со всес штабом. Выбежали командующие генералы, полковники, офицеры и прочие-прочие и не увидели надвигающихся прям на себя настоящих людоедов... ... Нет. Они огромным стадом бежали, крича, вопя во весь голос, под родными выцвевшими уже давным давно старыми знамёнами от невыносимой жары, бежали куда-то на своих конях создавая дикий гул, даже за несколько километров. Вокруг них образовывался густой тёмный дым и будто бури песчаные. Им кажется совсем не нужно было в Ставку, хотя вот же она! Подбегите к совершенно не готовым врагам и атакуйте, а им будто... Не надо вот этого. Сзади к повозкам или просто к коням, были прицеплены трупы каэнрийцев и не важно было, был ли человек простым крестьянином мирно живущим у границы иль каким-нибудь солдатом. Пищей станет любой. Эти трупы пытались и птицы поесть прямо вот на лету! Но их сгоняли голодные натланцы, либо резко хватали и устраивали конкурентам своеобразную казнь. Убиеные по земле пыль собирали, всю грязь и уже не оставляли всякой крови, она была уже где-то там далеко вдали, но тут уже и она будто сгнила. Дайнслейф, смотревший на эту картину через бинокль, перекрестился на несколько раз. Кажется для натланцев это не война... А настоящая охота. ***19 мая 1904 года. Дворец Рассвета. Мондштадтское Королевство.
В саду на задней стороне летней резиденции Рагнвиндровской четы в беседке было небольшое застолье. Застолье это было прощальное и какое-то даже скудное. Около стола стояли сумки с вещами. Вдовствующая Императрица набрала сыну всё нужное и ненужное, как в принципе и всегда, положила ему даже вещи зимние, только вот зачем, когда Государь ехал в место где холодов никогда нет и быть не может. Ну, ладно. Дети тоже набрали вещей родителю в поездку, фотоаппарат запихнули, просто фотографии свои поделки и даже игрушки. Уезжать без этих вещей, Альбериху строго настрого запретили. А что же подготовил Дилюк? Бумагу. Да, всего лишь одну бумагу, но она стоила на самом деле очень многого. Наверняка целых жизней и времени. Наверняка Кэйе можно было ехать просто с одной единственной бумагой без всяких вещей. А что за бумага эта была? Вот это мы сейчас и узнаем. — Ники... — Завела разговор Императрица. — Вот ты скажи, ну, зачем же тебе это всё? У нас ведь столько Генералов, столько людей отличных, которые могут эту должность занять. Вот ты вот уедешь, а страной кто управлять будет? — Мамá, по твоей логике можно и ответить на последнее. Зачем я буду прохлаждаться в столице, если есть такие же умные и опытные люди, м? — Ответил Кэйа, перебирая на тарелке куски мяса ливадийского шашлыка без особо интереса. — Ох, но там то война идёт! — Воскликнула Фрэнсис. — А в Каэнсбурге с каждым днём находят всё больше и больше подпольных революционных кружков. — Уф-ф, ну, Дилюк, ты то не будь в стороне, ну, скажи ему! — Нервозно приказала Фрэнсис зятю. — Толк? Он упёртый как баран да и поздно уже. Я вообще тоже отправлюсь туда, на войну, кхм.. — Вздыхая произнёс Дилюк, постепенно поворачиваясь к виду, играющих на траве вовсю своих детей. — Ну, ты то куда?! О Боже... — Перекрестившись и выпив стакан холодной воды, она вернулась к разговору. — Доведете меня оба... Доведете. Я надеюсь детей хоть не приплетете. — Ну, Нэйт очень хочет побыть в Ставке... Потому... — Но тут Дилюка под столом пнул Кэйа и пришлось свести к иному мнению. —... Не надо. Да, глупо. — Угх, прибью вас обоих когда-нибудь... Что там за бумага, то у тебя? Сидишь, мнешь и разговор о ней не заводишь. — А? Хмпф, ну, это секрет. — Ой, ещё скрывать от меня что-то решил. Вот жив был бы мой покойный супруг, он за такие секреты, тебе взбучку устроил. — Обожаю ваши ссоры. — Пролепетал Кэйа, вкусив после любимое мясо. Долго сидели они в молчании после этого, как будто говорить было совсем не о чем и спрашивать тоже. Кэйа посматривал на время, скоро должна была приехать специальная машина, которая должна была отвезти его на вокзал, а оттуда уже на поезде в Ставку. Дилюк уже по нескольку раз перечитал содержание текста на бумаге и поглядывал на Кэйю. Кажется то чего он добился действительно по-настоящему обрадует Кэйю. Он так хочет это сделать особенно после того, что сказал ранее... Надо было быть тогда мягче... Не быть резким с ним, особенно в такое время. Все два дня, они провели практически в полном молчании. В основном, всë это время Альберих гулял и играл с детьми, Рагнвиндр же разбирался в важных вопросах с отцом в Столице. Дилюк не знает, когда присоединиться к командующим там на фронте так что... Они точно не скоро будут вместе, как раньше вдвоём, читать друг другу стихи, религиозные книги разного толка, бегать друг за другом, бедокурить и искать места для тихого уеденения. Этого не будет, никогда... Ведь они повзрослели и к сожалению очень рано. Им вечно что-то мешает... Ревность, болезни, войны, скандалы и чертов долг монарха. Их проблема не решима, но может время что-то изменит? Но есть ли оно? Нет... А... А как его вернуть? Или... Прибавить...? Дилюк сглатывает, а потом замечает... Кэйа ушёл. Ушёл к детям проводить мирно последние часы. Ему хочется спокойствия в семье, а получает совсем иное... А ведь они вот недавно так жили и им было хорошо... После он замечает на себе взгляд Фрэнсис, та смотрит на него с пониманием, а после прямо призывает Рагнвиндра встать и пойти за Кэйей. Дилюк долго смотрит на неё, потом вздыхает, суëт Императрице бумагу, кивает в благодарность и идёт к семье. Они обязаны были быть вместе, как в клятве друг другу, давая... И к сожалению они её предавали и не предать не могли. Мешали другие. Дети резко встречают своих родителей, уставших от всего людей. Дети были в неведении и наверное и хорошо... Им не стоило беспокоиться из-за тягостей взрослой монаршей жизни. Кэйа хотел сохранить хотя бы их счастье, маленькое, в своём мирке. Кэйа хотел быть решительным и в этом вопросе... Послать бы и этого Старца, послать бы к чертям Крепуса с его Канцлером Варкой. Послать бы всех аристократов, что только и умеют, что сплетничать, послать бы и родственников, которые думают, что именно они идеальные претенденты на роль Государева в огромной шаткой стране. Послать бы всех и вся... И окунуться в семью.... ... Но получилось только в войну. *** Уже в поезде, отведя взгляд с небольшого портрета Цесаревича Ларса, Кэйа наконец отходит от зеркала, дабы не видеть в нём человека слепого и слабого, он поправляет казацкий мундир, садится в кресло и наконец читает текст с бумаги, которую так хранил при себе его супруг. После текста, на лике Государева возникла мягкая и по-особенному нежная улыбка... Появились надежды, большие надежды и благодарность за непосильную по своей сути работу. Кэйа письмо штампует и откладывает на край стола, он предвигает к себе фотографию всей своей семьи...Эмалевый крестик в петлице
И серой тужурки сукно…
Какие счастливые лица
И как это было давно.
Какие прекрасные лица
И как безнадежно светлы —
Кронпринц и принцесса,
И трое великих князей…
Он повернулся к окну, завел родную шкатулку с любимой мелодией и взглянул на огромные уже тёмно-зелёные просторы. Из-за яркого света на стекле отображался лик Императора. Усталый, с малыми слезами и не понятно, от радости ли или от печали... И даже нежная улыбка не давала понять этого. В вагон к Царю прошёл его Верноподданный и пока он пытался набраться сил позвать Государя, он на столе заметил интересную бумагу.... ... Кажется там читалось, что Мондштадт присоединяется к войне.