они любили зиму

             Вселенная, должно быть, поиздеваться над Чифую решила, причем довольно жестоко, подсунув ему этого.. змееныша! Среди всех возможных вариантов, почему именно он?! Он же.. он.. красивый.. черт! Блять! Нет!.. В смысле да.. красивый.. но абсолютно бешеный! Конченый на всю голову псих, что в следующий же миг после того, как их ебаные нити соединились, ебнул Чифую током.              И вот Мацуно намертво к стулу привязан теперь, едва-едва в сознание пришел, вертолеты до сих пор ловит, как после первой в жизни банки пива на двенадцатилетие, и теперь словно толщу воды – кажется, это именно так описывается – слушает, как этот ебанутый на Рюсеи орет. Несет что-то о том, что Сато скрывал от него все прошедшие месяцы. Словно он мог знать.. словно хоть кто-то в окружении Чифую или этого.. не представился еще.. мог догадаться, как вселенная зло подшутит над ним, связав неразрывными нитями.              Ведь это вообще кто угодно мог быть, Чифую так много людей встречал и еще наверняка встретит. Так почему именно он? У него в глазах сумасшествие поблескивает вместо юношеской задорности, и он биту на узкие – даже слишком – плечи закидывает, ухмыляется, угрожает, о предательстве говорит, кажется, вот-вот ударит, опрокидывая стул, к которому Рюсеи привязан. Но сдерживает пока, приближается к Сато уж слишком близко и теперь шепчет – или шипит? – что-то. Чифую хотел бы услышать.              И, пока вертолеты готовятся к посадке, он хоть рассмотреть, раз больше не слышит, своего соулмейта попытается. Но лучше бы и не пытался. У того болотные пряди в светлых волосах вьются точно морская тина на грязном песке после прилива, и глаза того же неприглядного оттенка на мертвецки бледном лице. И улыбка.. та самая, из-за которой Мацуно его в безумцы записал. В ней нет ничего человеческого, живого и притягательного, лишь ощущение, что вот-вот появятся клыки, источающие яд, врезающиеся в обветренные губы их владельца. Это омерзительно, что Чифую передергивает в холоде.              А он чувствует это, будто бы у страха есть аромат, сладковато-трупный, который лишь это змеевидное – он даже кончик языка показал – существо уловить способно. Вот и приближается теперь, оставив Сато позади, размахивая битой, что толще его рук была. Слишком хрупкий, но все еще хищный, опасный и определенно в выигрышном положении. И кичится этим – упирает биту в грудь, издевательски медленно вверх ведет, подбородок поддевает, вынуждая смотреть на себя.              - Хиши Коджиро, - у него голос скрипучий, как несмазанные дверные петли, и усмешка острая.              Его бы оттолкнуть от себя, но руки уже онемели, а голос охрип.              - Отпусти Сато, - его лишь на это хватило и кашель, ведь чертова бита сильнее на кадык давит.              И они в переглядки играют, совсем не добрые взгляды друг в друга кидая. А после Хиши с места срывается, в мгновение оказывается на расстоянии выдоха и замирает, не отрывая взгляд – они все еще в переглядки играют, где проигрывать совсем нельзя. Правил игры никто не озвучил, но Чифую уверен, что в разе проигрыша слишком многое потеряет, об этом затекшие руки напоминают и почти мирно покоящаяся на его коленях бита. Мацуно чувствует ее вес, ядовитые желто-зеленые глаза, что сужаются в змеином прищуре, сканируют с ног до головы настолько пристально, что лучше даже не дышать.              - Как ты смеешь, - шипит он тоже совсем по-змеиному, - в присутствии своей родственной души думать о ком-то другом?              И откуда-то со стороны, словно совсем издалека, слышится голос Рюсея, кажется, он взволнован. Кажется, Чифую совсем на своих ошибках не учится:              - Он мой друг.              - Твой? – и улыбка гораздо хуже его взгляда, куда опаснее. – Он мой друг. И ты теперь тоже мой.              И электрический ток снова жжет шею, оставляет новые синяки, отключает сознание.