Божественный ветер

Скрипнула дверь, скрипнули, затихая шаги за ней. Аэрин, словно не до конца веря произошедшему, оглянулась. Но все вокруг только подтверждало: Турин ушел, а его месть совершилась. Месть, о которой она украдкой мечтала все эти злые годы… к которой не приложила ни горсти своих сил… Месть, которая ничего не изменит. Мертв Бродда-вастак и его приспешники, — о, на смену им придут другие, вот Лорган, наверное, будет очень рад, хотя Владыка Севера, умело стравливающий племена, может отдать верховную власть и кому-то другому. И — кто бы это ни был — поскольку истинного виновного им наверняка не догнать и не найти, еще хуже придется тем, кого этими виновными назначат. Ей, например, точно не стоит искать защиты у новых владык, выставляя себя безвольной жертвой — хоть бы она таковой и была, разрази ее гром! Да только и гром — кто там из Валар за него отвечает? — не поразил ее, прервав эту бесконечную муку… И к новым владыкам ей уж точно нет никакого повода идти. Ей и жить-то дальше незачем. Все уже было, и хорошее, и — куда больше! — дурное, единственное оставшееся ее желание («чтобы они сгинули!») совершилось, а значит, пора сгинуть и ей. Об этом словно говорило все вокруг — и на этом пиршестве смерти так странно звучали какие-то совершенно обыкновенные звуки: скрипит дверь от сквозняка, что-то капает — наверное, из опрокинутого кубка или бутыли, щелкает полено в очаге… Аэрин какое-то время оглушено смотрела в огонь. Пока не поняла, что это и есть ответ. И для ее собственной жизни. И для, казалось, несбывшегося желания приложить к этой мести свою руку. И даже для тех, кому может не поздоровиться. Да, если все это сгорит — меньше останется улик, труднее будет понять, что же вообще произошло: может, сами не углядели да погорели — и наказывать никого не нужно? Особенно если ты (довольная физиономия Лоргана представлялась ей все отчетливей) это перемене даже рад. Что же, так тому и быть. Аэрин встала, неловко переступила затекшими ногами, выбираясь из-за стола, — и, подойдя к очагу, выдернула с краю торчавшее полено — скорее толстую ветку, у которой занялся только верх. Потом, повернувшись к столу, прошла чуть в сторону, подхватила другой рукой кувшин масляного соуса — и, решительно вылив его на остатки кушаний и головы погибших, стала пытаться поджечь этот хаос. Но все словно было против нее — масло утекало куда-то в глубь, доски на углу стола были мокры от вина, а волосы на разбитой голове Бродды — от крови, и огонь никак не желал разгораться… Но такая работа стоила упорства. — Да гори же ты уже, — шипела она, продолжая попытки. — Да что же ты, балрог тебя подожги… Гори ж ты наконец, Манве меня ушатай три раза через задницу, давай, пора уже! Аэрин, когда-то благородная дева из дома Хадора, потом — уважаемая хотя бы за глаза любимая жена Бродды-вастака, грязно ругалась на себя и все вокруг так, как не позволяла себе даже при здешних слугах, языка ее ругательств не понимавших. Теперь сдерживаться не имело смысла. — Да, Манве… — устало повторила она, глядя на маленькие языки пламени, все-таки появившиеся перед ней и гадая: разгорится, потухнет? — Владыка Ветров… Есть ты еще там, в небе, или сгинул, оставил нас Морготу, или дела тебе до нас нет, как эти вот брехали… Слышишь ты, я хочу, чтобы все это погорело к рауговой матери! Ответа она не ждала, но ответ пришел. Невиданной силы ветер — от него, кажется, даже стены прогнулись! — распахнул, снося дверь, и едва видные языки пламени взлетели огненным вихрем — и он понесся по пиршественному залу, охватывая все вокруг. Аэрин хищно улыбнулась, как не умела в прежней жизни и не позволяла себе в нынешней, села на пол, ткнув горящей веткой в пол рядом, и удовлетворенно произнесла, пользуясь мгновениями до того времени, когда останется только орать от боли, пока все не кончится: — Да за такое — хоть бы и три раза в задницу… Не жаль. * * * Но боли не было. Когда огненный вихрь, сделав круг, подошел так близко, что Аэрин от жара задержала дыхание («Вот сейчас…»), второй порыв, еще еще более сильный, повалил на пол ее… кажется, стол тоже — и рванул ее вверх, только не было теперь на нее пути ни потолка, ни крыши, а мелькнул сразу где-то далеко внизу, как с вершин гор, дом посреди заснеженной долины, уже наполовину объятый пламенем, — и пропал, да пропало и все вокруг, словно она попала в какой-то бесконечный туман, где оставалось лишь ощущение спокойного движения, будто несут ее, стиснув в объятиях, огромные руки. И еще — бесконечное облегчение. Мысли ее тоже как потонули в тумане: она не знала, куда они движутся, и уже едва помнила, откуда и почему, но это ее ничуть не тревожило. А прикосновения невидимых рук — успокаивали. Они неуловимо менялись: вот крепко обнимают ее, как отец, Индор… Вот держат, как подруга, Морвен, когда они сидят на дальнем лугу и делятся своими мечтами и тайнами… Вот — даже чуть подбрасывают и подхватывают, словно парень, что попался тебе парой в танце на Празднике Плодов… Какой парень? Да мало ли их, с кем только не успеешь сплясать, пока не устанешь, так, что только лечь на землю и заснуть… Вот так и лечь, да, а кто-то подошел сзади, видно, прилег рядом, приобнял тебя, да и поцеловал за ухом… Алдар, ты, милый? Подожди, я повернусь, так лучше будет… Да, и мне лучше, глупый ты! Можно, и еще поцеловать можно, да, да… и так тоже можно, глу-пый… Ну что ты такой неловкий? Тревожишься, да? Не надо, все будет хорошо, вы всех одолеете, — послушай вот Хурина, он дело говорит! — вы победите, вернетесь — и мы с тобой сыграем свадьбу и заживем… Как ты можешь погибнуть, глупый, если вы их побьете? Да, я ничего в этом не понимаю, но я уверена! Ты уже завтра — к отряду, это мы с тобой тут в последний раз до этой вашей битвы, да? Последний… раз? Да, милый, все, можно все, лишь бы тебе было хорошо, лишь бы не тревожился… Мне? Да мне так хорошо, как ты подумать не можешь, мне… глу-пый… И все — и мир, вокруг, да и сама Аэрин, наверное, — рассыпался на облако искр, которые теперь медленно-медленно падали — словно звезды летней ночью… или догорающие листья, вылетевшие из костра… Догорающие, да. Не было у них с Алдаром никакого «после». И его самого больше не было. Да и «до» не так уж много и было. Меньше, чем то, что пришло и захватило сейчас… их? Да нет, только ее… или ее и еще кого-то? Не важно, но оно все-таки было… хотя его и не было, не было!.. Аэрин-искра, мягко упала на огромную ладонь, подхватившую ее, и не погасла, а разрыдалась. И плакала долго, оплакивая всю свою неладную жизнь — и многие иные, так и не прожитые жизни… А движение продолжалось, и кто-то обнимал ее лежащую: цепкими маленькими ручками сына — не сына Бродды, который церемонно кланялся ей и уходил со своим дядькой стрелять из лука или кататься на лошади, — а сына Алдара, который не родился никогда… И бережными руками подросшей дочери, которая укрывает одеялом уставшую мать, что прилегла отдохнуть после целого дня домашних трудов… «Отдохнуть», — бормотала Аэрин, уже не плача, а чувствуя только усталость, словно в самом деле целый день работала по дому, дорогому, желанному дому, но все-таки много в нем дел, а она уже не молода, можно и вздремнуть; думала она, поудобнее вытягиваясь под одеялом, с облегчением вздыхая… Как старуха, которая прожила всю свою жизнь сполна, — старуха, которой ей уже не стать, — что договорила бы наставления своим внукам и правнукам и закрыла бы в последний раз глаза, зная, что в том воля Валар и Едлиного, — но и ее собственная воля: закончить эту жизнь и уйти путем, предназначенным Смертным… «Ведь так, уйти?» — Да, — кивнула Аэрин. И поняла, что движение, — да нет же, полет! — закончилось. И пропал туман, а впереди была отчетливо видна высокая арка с двумя факелами по бокам — как в эльфийской крепости! — и темная величественная фигура в проеме. Только невидимая надежная рука, на которой она теперь сидела, обхватив колени, не исчезала, лишь подрагивала слегка, словно в потоке ветра… «Манве», — улыбнулась Аэрин радостно и немного хитро. Владыка Ветров, воплощенный ветер. Это было ответом на что-то из ее прошлого, что она сейчас еще не помнила ясно, но наверняка вспомнит, если даст себе труд задуматься. Но пока важнее было другое. Она благодарно прижала свою — несравнимо меньшую — ладонь к той, на которой восседала, и тут же спрыгнула с нее, — легкая, как девчонка, и выпрямилась, — гордая, как госпожа своего дома в свободном Хитлуме, словно прожившая за время этой небывалой дороги в придачу к одной своей жизни еще одну — ту, что могла бы быть. Аэрин прошла несколько шагов и произнесла, слегка склонив голову: — Приветствую тебя, владыка Намо. Спрашивай меня обо всем, что следует спросить, а потом отпусти уже дальше. Я готова идти. «Алдар — там. А еще Индор, матушка, и… кто же знает, кто и что еще?» — А ежели Бродда еще тут телепается, недавно ведь приплелся!.. — усмехнулась она словно тенью своей былой хищной улыбки, — то ты передай Манве, коли он меня не устал слушать, путь его догонит да ушатает шесть раз , и делает с ним все, что я даже представить не могу, а он — может! Намо качнул головой к плечу: — Ох, женщина, ты и в самом деле не можешь представить, ЧТО может Манве… Аэрин едва успела удивиться: неужели Владыка Чертогов в самом деле украдкой подмигнул ей, улыбнувшись уголком губ? Но вот он уже снова серьезен, вот протягивает ей руку и, делая шаг в арку, говорит ей: — Пойдем!