Правда и действие

      — Да это просто невозможно! — от того, как Анариетта хлопнула ладонями по столешнице, жалобно звякнули полупустые бутылки. — Нечестно! Не третий же раз подряд, Цири!       — Я не нарочно, тётушка! — запротестовала обвиняемая.       — Верю, нарочно так не выйдет! Но в следующий раз карты раздаю я. Тяни уже фант, Геральт.       Сидящий во главе сборища ведьмак подцепил из плошки записку, развернул и прочёл, впрочем, не с первой попытки:       — «Продекламировать стихотворение, встав на стул». Продекламировать, написали тоже… Это твой фант, что ли?       — Ну, мой, — процедила Анариетта, поднимаясь. Дамьен привычно подал её руку. — Спасибо. И подержи меня, ладно?       — Ладно, — согласился он. — Будете… будешь падать — поймаю.       Невнятно чертыхнувшись, Анариетта залезла на стул, приняла некую позу и громко, даже почти внятно, задекламировала:       — Жил-был Раймунд Четвёртый, он был весёлый князь…       Сегодняшний вечер не был самым странным в жизни Дамьена, но считаться самой странной пьянкой имел все права, а в Туссенте это говорило о многом. Пить разом с ведьмаком, чародейкой, княгиней и дочерью императора здесь везло не каждому. Или не везло, с какой стороны посмотреть. Они вообще не должны были пить, вернее, должны были, но не столько!..       Всё началось с письма. Совершенно безобидного, благопристойного письма от господина Фоулти, приглашавшего княгиню лично отведать нового вина от лоз Корво Бьянко. Господин Фоулти, наверное, рассчитывал, что Анариетта приедет после Велена, с камергером и фрейлинами, чинно продегустирует и зарекомендует на будущее плоды его трудов. А если не рассчитывал, всё равно не ожидал того, что случилось. Анариетта явилась в Корво Бьянко назавтра же после получения письма, инкогнито, под покровом сумерек и, главное, серьёзно настроенная расслабиться. Она, в свою очередь, не ожидала, что найдёт в Корво Бьянко Геральта не в одиночестве, но в компании госпожи Йеннифер из Венгерберга и воспитанницы, Цириллы, о которой ходили самые невероятные слухи и слагались легенды. Однако обстоятельства лишь задали Анариетте куража, и вот они впятером, осилив свежее Сепременто, налегая на Эрвелюс и подбираясь к остаткам трофейного Сангреаля, играли в фанты.       Что касается Дамьена, то его, по обыкновению, не спрашивали. Он давно приспособился к сумасбродствам её милости и никогда не строил планов, которые нельзя было отменить в последний момент. За Боклером и дворцом приглядывал Гораций, об этом не стоило беспокоиться… в отличие от Анариетты, пламенно декламировавшей, с каким позором погиб её супруг. В конце концов, ужин был вне всяких похвал, вина — прекрасными, а в таких условиях и знакомства расцветают быстро. Странная или не странная, эта пьянка обещала приятные воспоминания. И ощущение тонких, упоительно горячих пальцев, уверенно сжимающих его пальцы, уже стало одним из них.       Балладу о Раймунде Анариетта завершила трагикомичным жестом и, слегка задыхаясь, спросила у Геральта:       — Зачтено?       — Определённо, — кивнул тот. — Воды?       — Наших вин водой не разбавляют! Лучше подай мне руку. Стул немножко выше, чем казалось снизу.       Прежде молчавшая госпожа Йеннифер заметила:       — Мы писали фанты слишком трезвыми. Пора нам сменить тактику, пока все целы.       — Как насчёт правды или действия? — подхватила её мысль тасующая карты Цирилла. — Или у меня одной гора неуместных вопросов?       — Они очень даже уместны, милый львёнок, — фыркнула Анариетта, — мы же впервые друг друга видим, а наслышаны немало. Поддержу твою идею.       — Поддержу как идею, так и слова её милости, — сказала госпожа Йеннифер с раздумчивой улыбкой и покосилась на Геральта.       По лицу Геральта читалось, что мысли его созвучны с мыслями Дамьена: ни к чему хорошему подобные затеи ни одну компанию не приводили. Однако, и они оба чувствительно понимали это, спорить было бесполезно и небезопасно, особенно с… в общем-то, с каждой из трёх по-своему. Вздохнув, Дамьен рискнул ответить за себя и за хозяина:       — Это явный сговор, но против желания дам мы в меньшинстве.       — Не сговор, а согласие, — поправила Анариетта, победно вздёрнув нос, — ибо несогласие разрушает. Дай мне карты, Цири.       Роль жребия исполняла выбранная из потрёпанной колоды масть бубен: тот, кому доставалась самая младшая карта, вверялся фантазиям получившего самую старшую. И если фанты писались на почти трезвые головы, то теперь игроков ничто не ограничивало. Раздумчивая улыбка госпожи Йеннифер столь красноречиво сияла напротив Дамьена, что он ещё раз вздохнул и допил свой кубок. Чародейки, чтоб икнулось госпоже Фрингилье, всегда его внутренне напрягали, а этой он тем более не хотел попасться на зубок.       — Туз, — недовольно протянула Цирилла, вскрыв свою карту. — Тяжёлая у вас рука, тётушка! У кого старшая?       — Увы, не у меня, — поддразнила её Анариетта. — У Геральта дама!       Цирилла усмехнулась:       — Он и так всё про меня знает. Чего изволите, мастер ведьмак?       Выслушав наказ на ухо, она вышла из дому, а вернулась с тремя бутылками Сангреаля и залитым воском кувшинчиком тёмного стекла.       — Десерт и штрафная, — объявил Геральт, не дожидаясь вопросов. — Весточка от господина Региса, между прочим.       — Жаль, что он в том году так скоро уехал!       — Всем жаль. Но он очень помог нам со здешними лозами. Прислал Варнаве-Базилю бальзам от всякой пакости, и они ка-ак попёрли! — Подпитым Геральт вещал о Корво Бьянко с хозяйским энтузиазмом. — Да, Региса с нами нет, а плоды его трудов есть. Настойка из мандрагоры. Огненная вещь!       — Настолько огненная, что штрафная? — с подозрением уточнил Дамьен. — Какие-то ведьмачьи штучки?       — Она штрафная, потому что крепкая, зараза. Но для людей съедобна.       — Таким штрафом тут уже никого не напугаешь.       — Вы сначала попробуйте, — тихо произнесла Цирилла, садясь на свой стул рядом с Дамьеном, — а выводы сделаете наутро. — И добавила в голос: — Тост или играем?       С тостом за господина Региса они прикончили столовые вина и откупорили первую бутылку Сангреаля. Пока вино дышало в кубках, наполняя прогретый свечами воздух восхитительным ягодно-табачным ароматом, Анариетта вновь раздала карты. Младшая выпала Геральту, а старшая госпоже Йеннифер, и он предпочёл с ухмылкой опрокинуть штрафную рюмку настойки. На третьем круге Анариетта раздала, наконец, себе старшую, а младшую — Цирилле, с задором юности и винного хмеля выбравшей «правду».       «Всё странно, но то, что мне ничего не падает — очень странно», — некстати подумалось Дамьену. В компаниях ему, как правило, не везло в карты.       — Говорят, ты многое повидала, Цири. А что из этого было самым красивым?       Едва озадаченно приподняв брови, Цирилла как-то сразу нахмурилась.       — Хороший вопрос и сложный, — одобрила госпожа Йеннифер.       — Благодарю, я старалась, — учтиво откликнулась Анариетта и в своё удовольствие занялась куском яблочного пирога с патокой.       Цирилла размышляла долго, так что пришлось поторопить её деликатным кашлем. Взяв кубок, она смущённо поинтересовалась:       — Двойной ответ считается?       — А ты всё это время решала между двумя?.. — Анариетта всплеснула руками. — Конечно! Отвечай, а не то мы заснём.       — Тогда просто, — приободрилась Цирилла, — эльфские города и глаза моей мамочки. Ни в одном из миров Спирали ни у кого больше нет таких глаз.       — Ох, Ласточка, — подмигнул ей Геральт.       — Она права, и у неё отличный вкус! У госпожи Йеннифер волшебные глаза, — Анариетта улыбнулась Цирилле и вновь раздала карты. — Тебе обязательно нужно пожить в нашем дворце, львёнок. Хотя бы несколько дней. Эльфская архиту… архитектура, библиотека и Сангреаль будут в твоём распоряжении.       Цирилла спрятала взгляд, молча покачала головой и вскрыла свою карту.       — Восьмёрка.       — Король, — вторила ей госпожа Йеннифер мечтательным тоном. — Кто моя жертва на сей раз? Геральт себя показал не лучшим образом…       Дамьен мог и не вскрывать свою карту: он потрохами чувствовал, что там мелочь. Своими словами госпожа Йеннифер предусмотрительно отрезала ему путь к штрафу. Не разыграть сейчас, в присутствии Анариетты, правду или действие было бы позорно для любого туссентца, а для него — тем паче.       — Судя по тройке, я, — признался он и сбросил карту. Для действия выпито было многовато и при этом недостаточно, поэтому выбор дался Дамьену без особых мучений: — Правда. Довольны, госпожа Йеннифер?       — Неплохое начало, — она прищурила хвалёные лиловые глаза, — у меня и вопрос готов. Тривиальный, житейский, за что прошу прощения. Чародейки тоже женщины и тоже любопытны. Скажите, капитан, почему вы, мужчина во всех отношениях видный, до сих пор не женаты?       Вопрос Дамьена не удивил, даже разочаровал своей избитостью. Как и все другие, кто спрашивал подобное, госпожа Йеннифер хотела не услышать ответ, а насладиться тем, как он выкручивается, пытаясь не лгать и не быть опасно откровенным. Так или иначе то, что он недоговаривал, домысливали, и абсолютно верно. Это было тем обиднее, что причина инсинуаций ничего не замечала, будто слепая и глухая, а значит, единственная не домысливала того, чего он недоговаривал. Что ж, ему нравилась в ней и возвышенная, под стать положению, отчуждённость.       Поморщившись от приторности собственных сантиментов, Дамьен понял, что уже порядочно пьян и надо притормаживать. Утренние служебные дела никто не отменял, да и вообще — в далеко не двадцать лет стоило поберечься.       — На тривиальный вопрос — тривиальный ответ, госпожа, — он машинально подкрутил левый ус. — Честнее совсем не жениться, если не можешь жениться на любимой, а я не могу.       — Что-о?..       Госпожа Йеннифер открывала рот, чтобы что-то сказать, но возмущённый возглас Анариетты перебил её. Справа украдкой прыснула Цирилла.       — О ком ты говоришь? Кто она? Почему я впервые об этом слышу?       — Вы… ты не спрашивала, — сдержанно напомнил Дамьен.       — Я думала… неважно, что я думала, — Анариетта на мгновение презабавно зажмурилась, — кто она?       — Это другой вопрос.       — Да, мой полностью закрыт, — поспешила вмешаться госпожа Йеннифер, чьи губы кривились от подавляемого смеха. — Ваша милость, жаль, что вы не знаете. Ваш капитан нам её теперь не выдаст.       — Мы с ним к этому ещё вернёмся, — почти зловеще пообещала Анариетта и вновь раздала карты.       Вскрыв свою, госпожа Йеннифер негромко проговорила:       — Лишь пожелаю удачи вам обоим. У меня валет.       Игра потекла своим чередом — мимо Дамьена, к его глубокому облегчению. После исповеди Геральта о неочевидных достоинствах госпожи Фрингильи и душноватого подробного рассказа Анариетты о том, как поживает Сианна, а также второй бутылки согревшегося Сангреаля начало ощущаться: пора переходить к действиям. Под искренние аплодисменты госпожа Йеннифер зачаровала огни в столовой так, что они поминутно меняли цвет, Цирилла выпила рюмку настойки без рук, и тут же ей выпала дама, а Дамьену — двойка. Просидев рядом с ней весь вечер и слушая, как она отвечает, он невольно проникся к ней уважением и почему-то был уверен, что Цирилла задаст вопрос не из коварства, а из любопытства. Однако на третьем кубке креплёного вина Дамьену самому стало интересно, что она загадает ему, если выбрать действие — а план выбирать действия сложился два кубка назад.       — Я понятия не имею, какие у вас таланты, капитан, — растерянно хмыкнула она, всё ещё утирая выступившие от настойки слёзы. — Вы мне не подскажете?       — Сам бы знал, подсказал бы, — усмехнулся Дамьен. — Все куртуазные штучки не по моей части. Особенно анекдоты, не умею их… пре-под-носить.       Цирилла взъерошила волосы:       — Вот чёрт, я бы загадала! А неку… некуртуазные штучки?       — Он отличный стрелок, — внезапно подал голос Геральт, в переливах густых синих огней занятый уже больше коленом госпожи Йеннифер, чем игрой.       — И у нас в тильбюри лежит арбалет! — бессовестно прибавила Анариетта.       — О, чудесно, как раз проветримся. — Цирилла пружинисто подскочила со стула, со звоном уронив на пол нож. — Капитан! Доводилось вам раньше стрелять по яблокам?       — Буквально по яблокам? — переспросил Дамьен, поднимаясь вслед за ней.       — Буквально по яблокам.       — Подброшенным в воздух?       — Не на голову же мне его ставить, — заметила Цирилла, — страшновато.       — Доводилось, — с досадой ответил он, передёрнувшись от сопутствующих воспоминаний. — По яблокам на голове тоже. Я даже почти уверен, что попаду. Никто не хочет рискнуть?       Геральт, делавший глоток вина, закашлялся и махнул рукой:       — Полегче, здесь каждый на вес золота. Я пойду с вами, проветриться и впрямь не помешает. Дамы?       — Нам и так хорошо, — заверила его госпожа Йеннифер и наклонилась через стол к Анариетте: — Ваша милость, а вы туссентские анекдоты знаете?       — Разумеется! — встрепенулась та. — Однажды один охотник из Франколара задумал посвататься к боклерской барышне…       Артистическое мастерство Анариетты всегда только усугублялось по мере её опьянения, так что Геральт притворил дверь в дом под сердечный хохот обеих — и хозяйки-чародейки, и высокородной гостьи.       Полночь была приятнейшая — прохладная, ясная и лунная. Окунувшись в свежесть, ярко пахнущую скошенной травой и увядающими лозами, Дамьен встряхнулся и сразу почувствовал себя менее сонно и тоскливо. Он не любил, в отличие от большинства соотечественников, напиваться именно потому, что пьяным превращался в какую-то размазню. Судя по звучному «ф-фуф» позади, взбодрился и Геральт. Цирилла, не теряя даром времени, искала у изгороди корзину с нужным урожаем.       — Вы хоть покрупнее яблоко выберите, госпожа Цирилла, — обратился к ней Дамьен, взяв с сиденья тильбюри заряженный арбалет.       Не отвлекаясь от корзин, она передразнила:       — Да уж непременно, господин де Ла Тур.       — Намёк понят. И как же мне вас звать?       — Как всем. — Она выпрямилась, придерживая у пояса несколько отборных яблок. — Просто Цири и на «ты». Я давно ведьмачка, а не принцесса.       — Ведьмачку прилично звать госпожой, раз ведьмаки — господа.       — А вы зануда, капитан, — беззлобно констатировала Цирилла.       — Не без этого, — согласился Дамьен.       — А сами не любите, когда вас титулу… титу… титулуют. Вы-то почему?       — Из-за батюшки. Он был человек довольно гадкий.       Она хихикнула:       — У нас больше общего, чем кажется поначалу. Ну, стреляете? Не то, вон, Геральт под нашу беседу заснёт.       — И не думал спать. Слушаю вас и удивляюсь, — откликнулся Геральт из-под навеса с бочками. — Впервые благородия спорят при мне из-за избытка любезности, а не от недостатка. Бросай уже яблоко, Ласточка.       Цирилла огляделась и разумно встала спиной к луне, свет которой заливал всё подворье, но пока не слепил — до зенита было далеко. Отойдя к стене дома, Дамьен взвесил в руке арбалет, прищурился и лишь тут по-дурацки понял, что совсем не представляет, куда придётся стрелять. Цирилла могла подкинуть яблоко так высоко, как ей бы захотелось, а на свою реакцию после всех вин и подъёма на ноги Дамьен рассчитывал слабо. И вдруг Цирилла, с сомнением перекатившись с пяток на мыски, спросила:       — Я немного приметаюсь, ладно? Скажу, когда стрелять.       — О, пожалуйста, — нервно выдохнул он.       — Не хочу случайно словить болтом.       — Как и я — случайно промазать.       — Договорились. — Она вытянула руку и спустя добрый десяток мало похожих бросков вскрикнула: — Пли! — И гораздо искреннее: — Ай, с-сука!       Единственная точка, которой достигали все её броски и в которую Дамьен выстрелил, не опасаясь задеть её кисть, всё равно находилась низковато. Болт попал в яблоко по косой, сбоку; оно отрикошетило Цирилле в плечо, да так, что вынудило её попятиться. На мгновение она застыла, держась за больное место и рассматривая яблоко, упавшее в пыль, а потом согнулась от смеха.       — А я говорил, что он отличный стрелок, — Геральт подошёл и поднял яблоко за древко болта. — Сегодня без штрафной регисовой самогонки, получается.       — Получается, так, — повторил Дамьен и расстегнул ещё один крючок на своём узком бархатном колете. Анариетта настояла, чтобы он оделся под стать ей — в подобающий для вечернего визита к друзьям костюм. Чёрт, Анариетта. — К счастью, получается. Потому что княгине пора возвращаться во дворец.       — И чем скорее, тем лучше. А то они, — выразительно кивнул на дверь дома ведьмак, — подозрительно спелись, и дальше только хуже будет.       — Геральт, а госпожа Йеннифер умеет читать мысли?       — Умеет, любит и практикует, — он поморщился. — Чародеек не отучишь от этого. Но Йен хотя бы не трепло. Её просто забавляют чужие секреты.       — А мы часто слишком ярко думаем, — пробормотал Дамьен.       — Да-да, это их обычная отговорка. Идём? Цири?       В их отсутствие госпожа Йеннифер вернула свечам и камину естественный цвет, стол был прибран — очевидно, дамы тоже почувствовали, что веселье подошло к концу. Впрочем, они о чём-то перешёптывались и отпрянули друг от друга, стоило остальным переступить порог. «Спелись, и будет только хуже», — признал про себя правоту Геральта Дамьен и недовольно кашлянул. После появления Сианны он успел убедиться, что Анариетте иногда как раз сообщницы не хватало для какого-нибудь фокуса.       Она рассеянным жестом отвела от лица кудри и сказала:       — Уже поздно, Дамьен. Пей штраф, и поедем домой.       Ненадолго повисло озадаченное молчание.       — Прошу прощения, что? — неожиданно громко для самого себя уточнил он.       — Штраф. — Анариетта безмятежно подвинула к краю стола полную рюмку. — И поедем домой. Быстрее, я страшно хочу спать.       — Но капитан не должен мне штраф, тётушка, — вмешалась Цирилла, — он попал в яблочко. Дай, Геральт, я покажу!       На бледных от выпитого щеках и остром носу Анариетты расплылся тёмный румянец. Вряд ли ей стало совестно — вероятнее, неловко, что она ошиблась и шалость оказалась несуразной. Когда под укоризненными взглядами Цириллы и госпожи Йеннифер она не нашла ничего иного, кроме как надменно задрать подбородок, в Дамьене взыграл характер. Вернее, та черта, которая считалась пристойной рыцарям и которую он плохо выносил что у себя, что у других.       — Вы знаете, ваша милость, — от негодования у него словно горло онемело, и речь давалась через силу, — что дама не может нанести кавалеру оскорбление. Но нанести обиду дама…       — Знаю, может, — перебила Анариетта таким же скрипучим голосом, — и что мне следует делать? Извиниться за неудачную шутку? Да я…       Не моргнув, она ощупью схватила злополучную штрафную рюмку настойки и решительно опрокинула её в себя.       Не то чтобы Дамьен надеялся, что она извинится, однако подобный манёвр вообще был за пределами его скромного воображения. Даже госпожа Йеннифер, наверняка повидавшая больше женских выходок, закатила лиловые глаза; Геральт что-то неодобрительно буркнул. На кирпичном румянце Анариетты блеснули слёзы. Она вся скривилась и съёжилась, будто разжевала целый виковарский лимон с кожурой, и зажала ладонью рот.       Цирилла осмелилась окликнуть её:       — Тётушка?..       — Кажется, я протрезвела, — поразительно твёрдо просипела Анариетта и, не размыкая век, потащила платок из-за пазухи нарядной пажеской курточки. — Мы сочлись, капитан? Или с-сатисф-факция недостаточна?       — Сочлись, — осторожно ответил Дамьен, изумлённый до глубины души. — И прямо сейчас поедем домой.       Она согласно тряхнула головой, по-прежнему прячась в кружеве платка.       Сборы и прощания заняли некоторое время, весьма приятное. Хотя гости, по мнению Дамьена, всегда утомляли хозяев, по Геральту и госпоже Йеннифер нельзя было прочесть, что они рады выпроводить внезапных визитёров. Цирилла, встретившая Анариетту особенно скованно, миролюбиво выслушала повторное приглашение во дворец и обмолвилась:       — Не обещаю, но хорошенько подумаю, тётушка! Счастлива познакомиться. Капитан, счастлива знакомству и с вами.       — Взаимно, — он охотно пожал протянутую крепкую руку.       — Если я приеду в Боклер, потренируете меня в стрельбе?       — Если позволит служба, с удовольствием. Но без выпивки.       — А это по обстоятельствам, — Цирилла лукаво улыбнулась. — Замечательно! Я очень хорошо подумаю, тётушка. До свидания!       Дорога от Корво Бьянко до дворца не предвещала приключений, и на тракте Дамьен пустил лошадь тихой рысью: свежий воздух перед коротким ночным сном явно не помешал бы ни ему, ни Анариетте. Она устроилась в углу кареты, закутавшись в плащ, и то ли придремала под капюшоном, то ли старательно притворялась, что придремала. В общем-то, это был приемлемый расклад — с учётом вина и недосказанности, — не тревожься Дамьен о том, что она дуется. Как бы Анариетте ни нравилось играть в обычную даму, она именно играла и воспринимала в штыки посягательства на свои княжеские права. Княгиня не могла нанести обиду присягнувшему ей кавалеру. К тому же трезвой она прекрасно чувствовала, когда унижение уместно, а когда — нет. Повздорить с ней из-за пьяной подколки было крайне нагло и глупо, так что Дамьен перебирал в мыслях самые изощрённые варианты извинений.       Из спутанной задумчивости его вывел шорох её атласного плаща.       — Какая ночь, — совершенно благодушным тоном произнесла Анариетта и со вкусом вздохнула, — просто чудо. Я давно не была так счастлива, веришь?       — Верю. — Дамьен не удержался и обернулся, чтобы найти её сияющий взгляд. — Счастье в свободе, а при дворе вам её не хватает.       — Тебе.       — Что?.. Прости, тебе не хватает.       — Вот поэтому я иногда вас всех ненавижу, — почти проворковала она. — Вы все иногда церемонитесь со мной, как с чопорной старухой… когда не надо.       По его непоколебимому убеждению, церемониться с ней надо было всегда, в том числе — когда безумно хотелось целовать её искрящиеся голубые глаза, побледневшие на прохладе щёки и приоткрытые губы. Вместо этого, правда, пришлось снова сказать:       — Прости, — и с усилием перевести внимание на прямую и ровную дорогу.       Посидев спокойно минуты две-три, Анариетта будто опомнилась и уже совсем по-другому — въедливо — спросила:       — И всё-таки, кто она?       — Кто? — неподдельно удивился Дамьен. По собственным ощущениям, он почему-то продолжал пьянеть, что сообразительности не способствовало.       Маленькая, но жёсткая ладонь укоризненно толкнула его в плечо.       — Дама твоего сердца, конечно! Какой смысл скрытничать?       — Смысл есть, — он чуть не усмехнулся от нелепости ситуации, — иначе я бы сказал ещё там, за столом.       — Мне интересно, кто она, и я хочу помочь! — От возбуждения Анариетта аж поперхнулась словами. — Ладно… Скажи хотя бы, почему не можешь на ней жениться. Она замужем? Не знаю, преступница? Умерла?       — Лебеда упаси, — вырвалось у Дамьена.       — Ага, живая, — энергично отметила она, — не всё безнадёжно. Но тогда я не представляю, почему ты мог бы сдаться. Ты же ужасно упрям, а большинству женщин это нравится.       Циничная откровенность её рассуждений заставила Дамьена собраться с духом. Он не подписывался на дотошное препарирование своих чувств и действий. Хотела Анариетта помочь или не хотела, она всё равно не сможет — следовательно, и терпеть было ни к чему.       — Большинству, но не всем. Тебе, например, не нравятся упрямые люди.       — Потому что я сама упрямая, — фыркнула Анариетта. — Хочешь сказать, твоя дама тебя переупрямила? Если да, я обязана с ней познакомиться. Это редкий экземпляр.       — Всё проще. — Он очень постарался вновь на неё не обернуться. — Помимо прочего, она ко мне равнодушна. Это неплохо охлаждает голову.       — А ты её прям спрашивал? — уточнила она ничтоже сумняшеся.       Впервые за вечер Дамьен без обиняков подумал, что она издевается.       — Нет, — ответил он сквозь зубы, — не спрашивал. По ней и так понятно.       — Мужчины, — было слышно, что Анариетта ехидно улыбнулась. — Вечно за нас решаете, что мы к вам испытываем. Допустим, ты не ошибаешься. Но её имя-то зачем от меня скрывать? Она из придворного штата?       — Я уверен, что ты рассердишься, узнав, кто она. Не хочу тебя злить.       Она второй раз стукнула его по плечу, теперь скорее обиженно, мягче:       — Об этом я и говорю. Вечно решаете за нас, — и озадаченно добавила: — С чего бы мне сердиться?..       Беседуя, они несколько упустили из виду, что въехали в Боклер, жители которого в погожую ночь отнюдь не торопились по постелям. Анариетта проворно накинула глубокий капюшон и притаилась в тени каретной крыши: после прошлогодних событий слухи о внеурочных вылазках княгини за город всполошили бы народ, а не развлекли, как в былые времена. Даже если она не считала свой допрос завершённым, ему мешали невольные свидетели — сперва гуляки, а во дворце — дежурные конюхи и караул. Во внутренних покоях Дамьен, уставший от её любопытства так, будто Анариетта упражнялась с ним на двуручных мечах, безо всякой задней мысли откланялся — и тут же был буквально взят за грудки колета с лихорадочным шёпотом:       — И как я, по-твоему, засну?! Пожалуйста, скажи, кто она.       — Несмотря на вашу обходительность, не скажу, — отказался он досадливо.       — Ну почему?! — зашипела она. — Я не буду сердиться, обещаю! Меня сердит только твоё бредовое упрямство! Ты капризничаешь, как ребёнок!       Она начинала всерьёз распаляться, что не кончилось бы ничем хорошим — как минимум, они рисковали перебудить скандалом весь дворец. Отпираться и увиливать было и опасно, и напрасно. Поясняюще целовать вцепившуюся в него стальной хваткой Анариетту Дамьену тоже что-то расхотелось. Вспомнив предыдущие истории, когда его доканывали вопросами про любовь, супругу и всю подобную чушь, он обречённо предложил:       — Сыграем в штосс на желание?       — Ч-что? — От изумления её руки немного ослабли. — На какое желание?       — Если ваша милость выиграет, я вам скажу, кого люблю.       — Ничего себе, — пробормотала Анариетта, совсем разжимая пальцы. — А мне казалось, ты против азартных игр…       — Так и есть, — подтвердил Дамьен, — но вы загнали меня в тупик. Если случай решит, что мне нужно сказать, я скажу, и вы меня съедите без соли.       — Может, не… — она опять заикнулась, — нет, я же пообещала, что не буду сердиться! Погоди, а если я проиграю? В чём подвох?       — Ни в чём. Моё единственное желание сейчас — никогда больше не слышать никаких вопросов об этой женщине.       Анариетта глянула на него исподлобья и состроила забавную гримасу.       — Надеюсь, она того стоит. Пойдём.       Её просторный, непривычно пустующий салон в зеленоватом лунном свете производил слегка зловещее впечатление. Пока Анариетта снимала плащ и искала шкатулку с картами, Дамьен зажёг канделябры на каминной полке и столиках. От ковирских зеркал и стёкол по всей комнате разбежались тёплые блики. Анариетта предпочитала изящную красоту уюту, однако огонь любила во всех формах и, сев к канделябру, перестала хмуриться. Это было полдела — подуспокоить её взбудораженные нервы. Ещё полдела Дамьен сделал, первым забрав пухлую колоду карт.       Она порывисто приподнялась над стулом:       — Ты будешь метать? Это нечестно!       — Госпожа Цирилла справедливо заметила, что у вас тяжёлая рука, ваша милость, — невозмутимо парировал Дамьен. В своих мечтах он уже умывался перед блаженным трёхчасовым забвением и разводом утренних патрулей. — Клянусь, мухлевать я не умею.       — Потому что в штосс тебе, очевидно, и без того везёт, — съязвила Анариетта, падая обратно. — Ставлю на даму червей. И, ей-богу, говори мне «ты»! Иначе я действительно съем тебя без соли.       Тщательно перетасовав колоду, Дамьен принялся раскладывать карты: свои направо, её — налево от себя. Он не спешил, но и не тянул игру нарочно, чтобы не взбесить едва унявшуюся Анариетту. Она облокотилась на столешницу, позволив развившимся прядям причёски заслонять глаза и струиться по её хрупким плечам. Закрытый мальчишеский костюм, выбранный ей для поездки к Геральту, не искажал её своеобразной грации. Миниатюрная, но статная, она походила одновременно на куклу и рыцаря в латном доспехе. Странно, как, будучи такой восхитительной, Анариетта с её умом не понимала, что в жизни Дамьена (и некоторых его товарищей по несчастью) не может быть другой дамы сердца. Последние годы он видел её, только проснувшись и перед самым сном; читал чрезвычайные рапорты, стоя за ширмой и слушая плеск воды в её ванне; подавал ей руку, когда она спешивалась, стрелы на охоте и блюдо с безе за ужином, если его отодвигали к себе камер-фрейлины… В этот распорядок другая женщина не уместилась бы, даже будь в ней потребность, а кому подле Анариетты требовалась другая? Разве что трубадурам-бабникам, которых по неизвестной причине любила сама Анариетта.       — Да где там эта проклятая карта! — застонала она.       От колоды остался примерно десяток, и Дамьен был с Анариеттой согласен. Хотя он пытался не волноваться, под ложечкой у него неприятно засаднило, он машинально сглотнул. Направо, налево, направо — снова и снова не его куш. У Анариетты раздулись крылья носа. Налево, направо, не куш, налево. Дамьен толком не успел метнуть даму червей налево и оцепенел с ней в пальцах.       Анариетта откинулась на спинку стула и почти беззвучно произнесла:       — Она моя. Я выиграла.       «Какое позорище», — подумалось Дамьену голосом госпожи Йеннифер.       — Мне правда надо…       — Твоя же была идея, — отрезала Анариетта. — Кто она?       — Ты, — ответил он наконец.       Выражения её лица немного подсластили ему отвратительное ощущение, что между ними с этого момента всё непоправимо сломано. Поначалу черты Анариетты разгладились, потом замелькали в крайнем замешательстве и еле сложились в недоверие на грани со смущением:       — Это что, шутка?       — Нет, — сказал Дамьен очень медленно, — не шутка.       — Но поче… Подожди. — Она прикрыла веки и качнулась вперёд. — Подожди. В смысле, мы говорим о присяге? Или о любви… по-настоящему?       — По-настоящему.       — Вообще не… Боже, я не понимаю! Ровным счётом ни черта не понимаю!       Он отбросил карту, встал и отошёл к окну.       — На что, по-твоему, я должна была сердиться?       — Ты и сейчас сердишься.       — Не сержусь! — Анариетта то ли рассмеялась, то ли закашлялась. — Я не понимаю, почему должна! И не понимаю, как всё получается… вот так!       К тому, что она разозлится, разразится бранью и разобьёт что-нибудь об пол, Дамьен был готов. Обычно, сталкиваясь с утаиванием или обманом, она именно так и поступала, особенно если обманщики её дразнили. Однако в этот раз Анариетта сделала хуже: она смотрела на Дамьена с весёлым удивлением, будто он продемонстрировал затейливый карточный фокус. Пощёчина была бы гораздо менее унизительна, чем её прозрачный, беспечный взгляд. Под ним хотелось позориться, пока он не сменится на что-то более серьёзное. С трудом вздохнув — сердце колотилось чуть ли не в глотке, — Дамьен по тактике трусов решил перейти из обороны в атаку:       — Прости за дерзость, а какого ответа ты ожидала?       — По совести — никакого не ожидала! — воскликнула она. — Мне всегда казалось, что… что тебе просто спокойнее одному! Я люблю людей, но даже мне одной иногда лучше, чем с кем-то, а тебе, с твоим характером… Мне правда казалось, что вполне неплохо. И если бы не госпожа Йеннифер…       — Если бы не госпожа Йеннифер, всё бы так и продолжалось! Ведь всех всё устраивало. Но нет же, госпоже Йеннифер нужно было встрять!       — По-моему, вместо меня сердишься ты.       — А нельзя, когда тебе весь вечер беспардонно лезут в голову и в… в душу? — спросил Дамьен напрямую, не сумев подобрать слова помужественнее.       Зыбкая улыбка Анариетты погасла, и она молча задрала подбородок — так же холодно и надменно, как в столовой Корво Бьянко. К счастью, под рукой у неё не было рюмки с мандрагоровой настойкой. Жаль, у Дамьена под рукой её тоже не было — теперь он бы не отказался. Зато воцарившаяся тишина давала прекрасный повод окончательно откланяться.       — Уже очень поздно, ваша милость. Доброй ночи.       Она проводила его глазами — он чувствовал это затылком — до самого порога и тогда поинтересовалась — сухо, но не зло:       — Это всё? Думаешь, этого достаточно?       — Прошу прощения?..       — Я не подпишу тебе отставку по такому дурацкому поводу, — внезапно выпалила Анариетта. — И если утром я увижу на твоём месте господина де Фюнеса, то я его съем без соли. Сожру. Это — во-первых, чтобы без глупостей.       Помимо воли Дамьен вернулся на несколько шагов назад, на всякий случай оставив между собой и Анариеттой массивный диван.       — Во-вторых, неправда, вовсе я к тебе не равнодушна, — сказала она с мягким упрёком. — Ты мой друг, и по-своему я тоже тебя люблю. И очень ценю. Я не могу представить иного наперсника и капитана. Ты хорошо услышал?       Он превосходно её услышал, но ни черта не понял — кроме того, как она себя ощущала десятью минутами ранее. Это было всё равно что стараться уяснить вкус игристого вина по пене: речь Анариетты шипела и таяла в воздухе, едва касаясь сознания Дамьена, слишком быстро и бесследно. Снисходительность, с которой она говорила, ещё сильнее путала мысли, даже пугала. Однако Анариетта не спрашивала, понял ли он её, только услышал ли, это облегчало задачу. Обогнув диван, Дамьен склонился перед ней в полупоклоне.       — Полагаю, да, ваша милость. — Анариетта сосредоточенно тасовала колоду карт. — Позволите руку?..       — Нет, всё-таки не услышал, — фыркнула она раздосадованно и поднялась на ноги: — Я не чопорная старуха, Дамьен. Обними меня, если хочешь.       Обнималась она, как все избалованные дети и женщины, беззастенчиво, прильнув щекой к груди Дамьена, будто это была пуховая подушка. Её волосы густо пахли розовой водой и Сангреалем — запахом совершенно особым и в то же время повсеместным: трудно было вообразить нечто более присущее Туссенту, чем розы и красное вино. Вмещая в себя всю прелесть своей земли, всё красивое и приятное, чем владела, Анариетта редко бывала доступной и буквально осязаемой, редко бывала такой… живой. Слушая её тихое дыхание, Дамьен вдруг без долгих раздумий понял, почему она не рассердилась.       — Прости. Я что-то зря перемудрил.       — Именно. Прощаю, — шепнула она и украдкой зевнула. — Об остальном мы поговорим днём, если получится. И если я встану утром, конечно…       — Тебя поднимут, — напомнил Дамьен не без иронии, — напудрят, оденут, причешут и посадят завтракать к семи тридцати, как паиньку.       Не выныривая из объятий, Анариетта недовольно потянулась:       — Кошмар. Вот такой правде я предпочла бы действие. Может, сыграем?..